аскрыл полог. Он помог слезть с повозки полногрудой
молодой женщине в длинном сером хитоне и черной хламиде. Тем временем второй
кентавр вытащил из повозки нечто длинное, завернутое в холстину.
     Все  замерли,  как  в  ожидании  фокуса.  Пирифой,  который,  видно, не
отличался тонким умом, тоже стоял проглотив язык.
     -- Здравствуй, царь Тесей, -- сказал  Хирон.  --  Доброе  утро,  мудрый
Хирон, -- ответил Тесей. -- И ты тоже участвуешь в этом заговоре?
     --Ради  спасения  тебя  от  обмана,  царь,  я готов подняться с постели
раньше, чем обычно... Эта женщина, стоявшая перед тобой,  кормилица  царевны
Елены Прекрасной.
     -- Что? Повтори?
     -- Да,  господин  Тесей,  --  сказала молодая женщина. -- Я кормилица и
нянька царевны Елены. Мне  выпала  большая  честь  --  высиживать  яйцо,  из
которого  она  вывелась,  а  затем  выкармливать  девочку грудью. Эти добрые
господа сказали мне, что тебя подговорили  украсть  нашу  девочку  и  начать
войну  между  Спартой  и Афинами. Я не могу этого позволить! У меня сестра и
племянницы живут в Афинах. У меня половина семьи тут!
     -- Так что ты хочешь мне сказать? Говори! -- Тесей был  раздражен,  как
раздражается мальчик, у которого сорвалась лыжная прогулка.
     -- Разверните!  --  приказала  кормилица кентавру. Тот стал разматывать
холст.
     -- Великий скульптор Фидий-старший  изваял  мою  милую  любимицу  месяц
назад.  И  это  точное изображение ее я привезла с помощью добрых кентавров,
чтобы ты мог посмотреть собственными глазами на нашу Прекрасную Елену.
     Холстина  упала  на  припорошенную  снегом  землю.  Перед  ними  стояла
изваянная   в   рост   и   оттого   казавшаяся   несколько   меньше,  чем  в
действительности, девочка  лет  десяти.  Розовый  мрамор  передавал  детскую
беззащитную  нежность ее тела. Глаза Елены голубели на открытом и доверчивом
лице, а темно-рыжие, вырезанные из янтаря волосы были забраны в две косички.
     Пауза тянулась  бесконечно.  Молчали  все.  Лишь  переступали  и  порой
коротко  ржали  кони.  --  Это  и  есть Прекрасная Елена? -- спросил наконец
Тесей, обведя взором окружающих и остановив его на Хироне.
     -- Я видел эту девочку три дня назад, -- сказал  кентавр.  --  Ее  брат
Кастор разрешил мне покатать ее по двору. Она будет очень красивой девушкой.
Лет через десять. И завидной невестой...
     -- Это  клевета!  -- Пирифой наконец-то собрался с силами. -- Врут они!
Она и ее братья близнецы.
     -- Она родилась с ними, но они родились десятилетними,  а  она  обычным
младенцем, -- пояснила кормилица, -- об этом все знают.
     -- И  ты хотел, чтобы я женился на маленьком ребенке? -- спросил Тесей.
-- Или ты рассчитывал, что я позволю тебе сделать это?
     -- Откуда я знал!  --  закричал  Пирифой.  --  Откуда  мне  знать!  Мне
сказали, что она прекрасная, и я тебя позвал. Чтобы сделать лучше! Я же твой
друг!
     -- Этот  господин,  -- кормилица показала на Пирифоя, -- прошлой осенью
был у нас. Его принимали Диоскуры. Он  представился  братьям-государям,  как
царь острова Наксос.
     Конечно  же,  подумала  Кора,  внутренне улыбаясь и наконец-то переведя
дух, Ариадна подсказала ему название острова. А может быть, они  там  с  ней
встречались?
     -- Молчи,   старая   ведьма!   --  закричал  Пирифой  и  поднял  копье,
намереваясь пронзить кормилицу. Та  завизжала.  Тяжело  вооруженный  кентавр
вышиб  мечом копье из рук Пирифоя. И схватил его за руку. Магнеты заворчали.
Афиняне подняли луки и дротики. -- Видел ли Пирифой Елену? -- спросил  Тесей
у кормилицы.
     -- Он  видел  девочку. И даже играл с Леночкой, -- сказала женщина. --И
он не смеет называть меня старой ведьмой. К тому же я  должна  вам  сказать,
господин  Тесей,  что несколько дней назад от этого господина Пирифоя пришло
письмо братьям Диоскурам. В нем  сообщалось,  что  ты,  царь  Тесей,  хочешь
украсть себе в жены их маленькую сестренку. Я видела это письмо собственными
глазами. Он просил устроить тебе засаду.
     Кора увидела, как напряглись жилы на шее у кентавра, -- боги не обидели
силой Пирифоя. И уж конечно, из руки простого человека он бы легко вырвался.
     -- Наш  поход  отменяется,  Пирифой,  -- спокойно и царственно произнес
Тесей. -- Я попрошу тебя и твоих людей покинуть  пределы  Аттики  и  никогда
более не переступать ее границ. Иначе ты не вернешься домой живым.
     -- Это мы еще посмотрим! -- закричал Пирифой. Кентавр отпустил его.
     Пирифой  крикнул:  "Мы  еще  встретимся,  мальчишка!",  полоснув плетью
своего коня, помчался прочь. За ним -- отряд магнетов.
     Раздался громкий стук  копыт  по  мерзлой  земле.  Все  смотрели  вслед
Пирифою,  и  никто не заметил, как стрела, пущенная с городской стены, нашла
свою цель... Кору будто толкнули в спину. Она попыталась  обернуться,  и  ей
стало очень больно. Она вскрикнула.
     Никто не услышал ее крика, но Феак увидел, как она падает, и спрыгнул с
коня.   В  следующее  мгновение  земля  содрогнулась  --  на  колени  рухнул
гигантский кентавр Хирон, оба они старались закрыть Кору от других стрел  --
если они были...
     И  еще  через  три  или  четыре секунды, когда стук копыт магнетов стал
глохнуть в воздухе, Тесей увидел, что случилось с Корой. -- Откуда? Кто?  --
закричал он. -- Со стены, -- ответил Феак. -- Выньте стрелу!
     -- Подождите,  -- ответил Хирон. -- Боюсь, как бы она не изошла кровью.
Я обломаю лишь древко, а наконечник выну дома.
     -- А вдруг он отравлен! -- Тесей был в отчаянии. -- Я во всем виноват!
     Он выскочил из колесницы и упал на землю рядом с Корой.
     Он гладил ее бесчувственное плечо,  он  гладил  ее  волосы,  выбившиеся
из-под кожаного шлема.
     -- Я   никогда  не  любил  никого,  кроме  тебя...  Кора,  богиня  моя,
спасительница...
     -- Прости, царь, -- сказал кентавр Хирон, -- но нам надо отнести  ее  к
Фолу.  Она  теряет  много  крови. Два кентавра несли ее через город, который
просыпался, так и не узнав о сцене, которая  только  что  разыгралась  перед
воротами  Афин.  Кентавры  несли  накрытую плащом Кору осторожно, как сосуд,
полный воды...

     Кора проснулась на следующее утро слабой и  бессильной.  Феодосия,  как
звали жену Фола, которая ухаживала за ней, принесла ей ночной горшок, за что
Кора  ей  была  благодарна  до гробовой доски, так как мысль о необходимости
передвигаться с помощью собственных ног была невыносимой.
     Добрая Феодосия, чтобы не беспокоить раненую, надела  на  копыта  нечто
вроде валенок и потому ходила по комнате беззвучно. Она сказала Коре, что та
провела  без  сознания  больше  суток,  правда,  Хирон  и  хотел  этого,  он
специально  подмешивал  ей  в  лекарство  сонное  зелье,  потому  что   раны
затягиваются у людей, когда те спят.
     Едва  Кора  пришла  в  себя,  появился  Асклепий, главный врач Афин, по
слухам, будущий или даже современный бог медицины, но притом ученик  Хирона.
Асклепий оказался высоким худым сутулым молодым человеком, который рассуждал
значительным  глубоким голосом, словно больше учился риторике, чем медицине.
Он пощупал у Коры пульс, приподнял веко, потрогал лоб, разве что  только  не
сделал  кардиограммы, то есть вел себя совершенно несоответственно эпохе. Но
с Хироном он разговаривал с превеликим  почтением,  и  когда  они  обсуждали
действия  каких-то  неизвестных Коре трав и настоев, он мерно качал головой,
соглашаясь с каждым словом учителя, и был  похож  на  цаплю,  выбирающую  из
болота червяков.
     Потом  Асклепий  торжественным тоном сообщил Коре, что лечение проходит
нормально, ее состояние не вызывает опасений, но требуется постельный режим.
     Хирон благостно улыбался, гордясь своим учеником. Асклепий сообщил, что
донесет свое мнение до слуха царя,  который  лично  изволит  беспокоиться  о
здоровье Коры. А Кора спросила на прощание:
     -- Попросите его беречь себя. Мой пример пусть будет ему наукой.
     -- Я  с вами совершенно согласен, -- неожиданно согласился Асклепий. --
Вы знаете, что лучника, стрелявшего в вас, до сих пор не нашли.
     Он попрощался с Корой, и они с Хироном перешли в конюшню, где  Асклепий
еженедельно  смазывал  волшебными  мазями  рану, нанесенную некогда кентавру
Герой. Хирон утверждал, что чувствует себя все лучше, но  Кора  подозревала,
что на этот раз Гера победила.
     После  его  ухода  Феодосия  сказала  Коре  по  секрету,  что отношения
Асклепия и Хирона не такие простые, как кажутся, -- ведь Асклепий по чину  и
происхождению  принадлежит  к  богам,  хотя  ей, простой кентавриссе, сложно
об®яснить, каким образом. У Асклепия  есть  два  флакончика  из  египетского
стекла.  В  них  содержится  кровь  Медузы.  Один  флакончик  может  оживить
человека, а второй убить -- одной каплей. Но  Афина  не  разрешает  Асклепию
пользоваться  этими каплями, и поэтому он лечит обычными, которые научил его
составлять Хирон. Ну как тут разберешься, кто из целителей главнее?
     -- И ты веришь в эти флакончики? -- спросила Кора слабым голосом.
     -- Как же не верить? -- удивилась Феодосия.  --  Все  верят.  --  Потом
подумала малость и сказала мудро: -- А если их и нет, то все равно верю.
     -- Глас  народа  --  глас  богов,  --  сказал  Хирон, который, проводив
Асклепия, возвратился к пациентке. -- Завтра еще полежишь,  наберешься  сил,
Харикло  прислала  тебе  варенья  из  грецких  орехов,  а  потом  будешь как
новенькая.
     -- Спасибо, -- сказала Кора. -- Я встану завтра, хорошо? Я обеспокоена.
     Хирон почесал бороду, вытащил из нее несколько  сучков,  с  отвращением
отбросил в угол комнаты и сказал:
     -- Хорошо. Только учти, что будешь чувствовать большую слабость. И тебе
лучше передвигаться на носилках. На том и порешили.
     Так  как  носилок  в  доме,  разумеется,  не  было  -- кто будет носить
кентавров на носилках? -- то, по просьбе Хирона, Феодосия  послала  слугу  в
город, чтобы он нашел там человека, который специально держит носилки, чтобы
давать их на прокат.
     Хирон   заставил   Кору   выпить  еще  целый  кубок  теплого  душистого
горьковатого зелья и стал рассказывать  о  том,  какой  у  него  талантливый
ученик  Асклепий.  Он  только  выглядит таким хилым и худым, а голова у него
умнее, чем у самого Зевса.
     Кору стало клонить в сон, и она спросила доброго кентавра:
     -- А у него есть флакончики с кровью Медузы? -- Тебе уже  сообщили?  --
Хирон улыбнулся, а потом сказал: -- К сожалению, Афина в самом деле подарила
ему эти флаконы. И соблазн воспользоваться ими.
     -- А  разве  плох соблазн оживить человека? -- Человека можно вылечить,
-- об®яснил Хирон. --На то и есть лечение. Возвратить  человека  из  царства
Аида могут только боги. И если человек обладает правом бога, то для него это
плохо кончится.
     -- Феодосия сказала, что Асклепий -- бог медицины?
     -- Он  хороший  врач.  Профессионал.  Я  даже  сказал бы, что он -- мой
лучший ученик. Но он общался с богами, он -- любимый сын  Аполлона,  тот  не
только  знал  его, но и баловал! И убедил Афину сделать ему такой подарок. А
подарок -- это соблазн. Пока  еще  Асклепий  подчиняется  мне.  Но  я  скоро
погибну. -- Что ты говоришь!
     -- Чует мое лошадиное сердце, что я скоро погибну. И может быть, лучше,
что не доживу до беспомощной старости. И без меня Асклепий наверняка захочет
почувствовать  себя равным богам, он захочет поставить медицину выше смерти.
Он оживит одного человека, убьет второго, оживит третьего... и погибнет сам.
Вот увидишь! Боги испытывают нас, смертных, на прочность.
     -- Значит, я сегодня познакомилась с первым  в  мире  реаниматором?  --
сонным голосом произнесла Кора. Кентавр понял это слово.
     -- Называй  его  как  хочешь,  но  доверяйся  лечащему  врачу.  -- И он
осторожно накрыл Кору мягким шерстяным одеялом.

     На следующее утро  Кора  проснулась  совсем  здоровой.  Настолько,  что
использовала  свои  слабые  ноги  для  передвижения  по комнате и дому, хотя
Феодосия ходила за ней, не отставая ни на шаг, готовая поддержать Кору, если
та начнет падать.
     В зеркало она  попыталась  увидеть  рану,  но  стараниями  Хирона  рана
затянулась,  и  осталось  лишь  красное  пятно под лопаткой. Метко стреляли,
подумала Кора. Потом она позавтракала в постели. Ее кормили какой-то пресной
кашей и зимним, вялым, очень сладким виноградом.
     Кентаврята совали рожицы в комнату, чуя, что госпоже уже лучше и их  не
прогонят. Их и на самом деле не гнали.
     Потом  они  даже  забрались  в  комнату.  Это  были  потешные создания,
шаловливые, но робкие. Девочка, самая маленькая из них, попросила разрешения
причесать Кору, и, когда получила его, ее братья чуть не лопнули от зависти.
     Дома было тихо и пусто. Фол ушел  по  делам,  Феодосия  отправилась  на
рынок.  Лишь  копытца детей звонко перестукивались по глухим комнатам. Вошла
служанка и сказала: -- За вами носилки, госпожа. Кора поблагодарила  девушку
и быстро оделась. Она надела два хитона и гиматий, сверху шерстяную хламиду,
а  также  свой любимый, облегающий голову, кожаный шлем, который привезла из
путешествия на Крит, но хоть убей, не помнила, как и когда он ей попался.
     Башмаки она натянула высокие, на шерстяные  носки  --  слава  Богу,  их
кто-то уже изобрел. Кора боялась простудиться.
     Спина еще болела, но Хирон перед уходом поклялся, что можно не бояться,
рана не  будет  кровоточить,  там уже образовалась новая кожа. Кора вышла во
двор. Сыпал мокрый снег, а может, снежный дождь. Было темно и гадко.
     Носилки стояли перед воротами дома. Возле них переминались  с  ноги  на
ногу  носильщики  довольно жалкого вида. Серые хламиды, натянутые концами на
головы, не спасали от дождя.
     Толстяк в шляпе, с полей которой капала  вода,  с  обвислыми  щеками  и
тремя  подбородками,  закутанный  еще более, чем носильщики, поклонился ей и
сказал, что носилки поданы, как ведено. И  спросил,  куда  госпожа  намерена
ехать.
     -- Во  дворец,  -- сказала Кора. Она ступила на носилки, которые стояли
на земле, возвышаясь лишь сантиметров на десять, подобно длинному  столу  на
очень  коротких  ножках.  Ножки  переходили  в  высокие столбики, перекрытые
сверху тентом, так что дождь и снег не попадали  внутрь.  В  носилках  пахло
дешевыми  духами и пудрой -- видно, их недавно использовала какая-то гетера.
За время жизни в  Элладе  Кора  научилась  разбираться  в  местных  духах  и
благовониях  и  даже  приобрела  свои склонности и привязанности, но в целом
запахи духов и кремов здесь были грубы и примитивны.
     Усевшись  получше,  Кора  при  помощи  толстяка,   который   командовал
носильщиками,   опустила   занавески   --  с  открытыми  занавесками  хорошо
раз®езжать на носилках в  теплую  сухую  погоду,  а  тут  то  ком  грязи  от
встречной  повозки  или  снежок,  пущенный  сорванцом с плоской крыши, могут
испортить одежду, а то и разбить лицо.
     В носилках сразу стало полутемно, они качнулись. Носильщики подняли  их
профессионально  -- ровно и одновременно, и понесли вперед. Зря человечество
отказалось от таких носилок. Конечно, жаль оставлять  лошадей  и  автомобили
без  работы,  но  люди  умеют  это  делать  куда приятней, чем механизмы или
животные.
     Носилки равномерно покачивались, и Кора, еще слабая после ранения, даже
задремала, представляя себе мысленно улицы, по которым ее несли  ко  дворцу.
За бесконечную жизнь, проведенную в Афинах, она, казалось бы, знала наизусть
каждую  из  улочек  этого  города,  уже не городка, а настоящей столицы. Это
произошло у нее на памяти. Но на памяти или в ложном воображении  обманутого
мозга?  Вот  и  сейчас  ей  начало  казаться,  что  ее  несут не в гору, как
положено, а ровно, по узкой извивающейся дороге...  Она  потянулась  было  к
занавеске,  чтобы  открыть  ее,  но  тут  носилки резко остановили свой бег.
Раздался звон оружия. Голоса. Стража дворца...  Значит,  просто  разыгралось
воображение.
     Нетерпеливая  мужская  рука  распахнула  занавески. -- Выходи, госпожа.
Носилки опустились.
     Придерживаясь рукой за стойку, чтобы не потерять равновесия, Кора вышла
из носилок. Дождь со снегом усилились, ветер нес струи почти  горизонтально,
и Кора прикрыла лицо от зверского нападения стихий.
     Толстяк,  как  ему  и  положено,  резво  бежал впереди носилок и теперь
промок до нитки и был несчастен, затрусил  к  двери,  за  которой  оранжевым
отблеском  горел  очаг.  Вслед  за Корой туда же зашагали тяжело вооруженные
воины в кожаных панцирях и  медных  шлемах  --  слишком  просто  одетые  для
царской стражи.
     Эта   мысль  не  успела  толком  отпечататься  в  сознании  Коры,  тоже
поспешившей к спасительной двери.
     И вот она  в  помещении  --  низком,  никак  не  дворцовом,  освещенном
факелами  слуг  и  большим  открытым очагом, над которым на вертеле медленно
поворачивался баран.
     Над бараном склонился человек, опрыскивая его из флакона мутным  винным
уксусом,  он был занят своим делом настолько, что не обернулся к Коре. По ту
сторону очага стояла Ариадна. Она скрестила на груди тонкие ручки и смотрела
на Кору спокойно и свысока, как в момент  их  самой  первой  встречи,  когда
герцогиня  Рагоза  выразила  недовольство тем, что ей предлагают лишь агента
номер три.
     На шаг сзади Ариадны стояли рядышком Кларенс  и  Кларисса  --  то  есть
Пирифой и Медея.
     -- Какое  изысканное  общество,  --  произнесла Кора, как только обрела
способность говорить.
     Она резко обернулась назад, в надежде отыскать  возможность  бежать  из
этой комнаты. Но воины в кожаных куртках с длинными волосами, забранными под
кожаные  колпаки, надежно перекрывали вход, держа руки на рукоятках загнутых
кинжалов.
     Человек, который поливал уксусом барана, сделал шаг назад, вытирая  пот
с лица, раскрасневшегося от жара костра.
     -- Жаркое  у  нас  получится на славу, -- сказал он. Этого мужчину Кора
также узнала -- удивительно, сколько у нее знакомых в этом древнем мире! Это
был великий мастер и изобретатель Дедал,  в  поисках  которого  дни  и  ночи
проводил царь Минос.
     -- Скоро  можно  приступать  к пиру, -- добавил он и только тут признал
Кору. -- Какая радость! -- сказал он, улыбаясь вольтеровской улыбкой. Лысина
его  блестела  и  отражала  свет  факелов.  Жидкая  рыжая  борода   казалась
приклеенной.  --  К  нам  пожаловала  госпожа  Кора,  с которой я имел честь
общаться. Надеюсь, что у вас нет дурных воспоминаний о наших встречах?
     Дедал засмеялся тем добрым предстарческим смехом, когда  лучики  добрых
тонких морщинок букетиками собираются возле уголков глаз.
     -- Кора,  --  сказала Ариадна, -- надеюсь, вы достаточно разумны, чтобы
не устраивать здесь  ковбойских  трюков.  Дом  надежно  охраняется.  Пирифой
привел  сюда  самых от®явленных головорезов из своих магнетов. А у стен дома
стоят деревянные люди Дедала --  прообразы  роботов.  Надеюсь,  их  вам  уже
приходилось встречать.
     Кора  молчала.  В  таких  ситуациях,  как  учил комиссар Милодар, агент
сохраняет шансы на выигрыш, только если ведет себя не так,  как  ожидает  от
него победитель. Когда он молчит, то приходится разговаривать преступнику. И
преступник,   как   правило,   почувствовав   себя  победителем,  становится
словоохотлив. Вот тогда-то агент должен уметь слушать. Кора  умела  слушать.
Она молчала.
     -- Я  предлагаю  тебе,  Кора, пройти в соседнюю комнату. Там удобнее. И
там не будет свидетелей нашего разговора.
     -- Я желаю присутствовать при этом разговоре! -- вдруг заявил  Пирифой.
Он не скрывал своей злобы -- видно, до сих пор не мог простить Коре унижения
у городских ворот.
     -- Ты  еще наговоришься с ней, Кларенс, -- сказала герцогиня. -- Так ты
идешь. Кора?
     Раздвинув  занавески,  Ариадна  двинулась  в  глубь  дома.  Кора  молча
последовала за ней.
     Они оказались в небольшой, уютной и достаточно освещенной светильниками
комнате,  где  с трех сторон вдоль стен тянулись низкие диваны с подушками и
мягки