Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
ру в горло... но это был лишь
обманный маневр, призванный отвлечь внимание противника. Однако
Александр не терял бдительности: небрежно, даже чуть лениво он
парировал оба моих удара - и ложный, и настоящий, направленный в
солнечное сплетение; мастерским приемом сбил меня с ног, а затем,
для пущей убедительности, несильно, но весьма чувствительно пнул
носком ботинка мне в пах.
- В одной из книг я вычитал...
- Так ты еще книги читаешь? - корчась от боли, я все-таки не
преминул с®язвить. - Никогда бы не подумал.
- Так вот, - невозмутимо продолжал Александр, начисто
проигнорировав мой выпад. - Там было одно замечательное
высказывание: "Непокорная дворняга, которая осмеливается показать
клыки хозяину, расплачивается за обучение хорошим манерам своей
исполосованной шкурой". Умная мысль, не так ли? Ты тоже заплатишь за
свои выходки. Но не своей, а чужой шкурой. Для тебя это будет еще
хуже. К своему несчастью, ты сентиментальный идиот.
Почему-то я сразу вспомнил, из какой книги Александр почерпнул
эту сомнительную "мудрость", хотя читал ее лет десять, а то и
двенадцать назад. Также я вспомнил, что слова эти принадлежали
самому гнусному из отрицательных персонажей - отпетому негодяю,
садисту и убийце... Впрочем, по сравнению с Александром, он был чуть
ли не агнцем, и его проделки выглядели невинными детскими шалостями.
А угроза насчет чужой шкуры звучала очень зловеще. Мучительно
гадая, чего мне ждать дальше, я даже забыл о боли в паху.
Между тем Александр жестом подозвал к себе своих подчиненных,
которые по-прежнему стояли перед домом и безучастно наблюдали за
нашей разборкой, не предпринимая никаких попыток вмешаться. Эти двое
с опаской поднялись на крыльцо, бочком протиснулись между обугленным
трупом своего товарища и треснувшим косяком парадной двери, вошли в
холл и, остановившись в двух шагах от Александра, молча уставились
на него, ожидая дальнейших распоряжений.
Он что-то отрывисто приказал им на незнакомом мне языке и
отступил в сторону. Парни (оба были молоды, лет по двадцать пять, и
крепко сложены) повернулись ко мне. Их взгляды не предвещали ничего
хорошего. Я мог понять обуревавшие их чувства - ведь только что по
моей вине погиб их товарищ, чье обезображенное до неузнаваемости
тело сейчас лежало на крыльце дома. Но неужели они не понимают, что
Александр не меньше моего (и даже больше) виновен в случившемся?
Теперь я почти не сомневался, что он побывал здесь раньше - может
быть, вчера, а может, неделю назад, - и, обнаружив мою ловушку, не
стал утруждать себя ее обезвреживанием или защитой от электрического
разряда (хотя даже для самого тупого из Властелинов это плевое
дело). Он поступил иначе: вернулся в свое логово и привел с собой
троих "телохранителей", ничего не подозревающих простых смертных,
одного из которых без колебаний отправил на верную смерть. Он не
просто сумасшедший - он законченный психопат, опасный маньяк и
садист, ни в грош не ставящий человеческую жизнь и, мало того,
получающий удовольствие при виде чужих страданий...
Помощники Александра без лишних церемоний подняли меня с пола и
поставили на ноги. Тот, что был повыше, заломил мне руки за спину -
причем гораздо сильнее, чем этого требовала предосторожность.
Суставы мои затрещали, я судорожно стиснул зубы, чтобы не вскрикнуть
от боли. Второй из парней, более коренастый, встал прямо передо
мной, буравя меня ненавидящим взглядом. Его кулаки сжимались и
разжимались.
Александр пролаял несколько слов. Коренастый крепыш с явным
сожалением опустил уже занесенную для удара руку, достал из кармана
футляр, раскрыл его и вынул оттуда пневмошприц. Затем грубо схватил
меня за волосы, наклонил мою голову к правому плечу и сделал
ин®екцию в шею.
Вопреки ожиданиям, никаких особо неприятных ощущений я не
испытал, только почувствовал легкий зуд, словно от комариного укуса.
Очевидно, в предыдущий раз Александр намеренно впрыснул мне
концентрированный раствор, чтобы таким садистским способом привести
меня в сознание.
- Но это еще не все, Эрик-гаденыш, - зловеще произнес
Александр. - Сейчас тебе предстоит первый урок хороших манер.
Дальнейшее происходило, как во сне. В жутком, кошмарном сне...
Когда, повинуясь приказу Александра, его подручные отпустили меня
и отошли к двери, он достал бластер (точную копию того, который
Ладислав похитил из сейфа директора Чернобыльского центра), и всадил
им обоим по заряду в грудь. Даже не вскрикнув, они рухнули на пол.
Лицо более высокого выражало полное недоумение и непонимание.
Коренастый крепыш, в которого был послан второй заряд, успел перед
смертью испугаться.
Я же буквально оцепенел от ужаса. А Александр неторопливо
подступил к телам своих бывших слуг и с хладнокровием палача (или
профессионального убийцы) сделал им по контрольному выстрелу в
голову. Затем повернулся ко мне и сказал:
- Правило номер один: свидетелей нужно убирать. Они видели тебя
живым, и сколь ни ничтожна вероятность того, что они могли бы
попасть в руки наших родственничков, рисковать я не собираюсь.
- Но ты же сам привел их сюда! - через силу вымолвил я. - И
убил...
- Одного убил ты, - парировал Александр. - И вообще, все трое на
твоем счету. Ты вынудил меня прибегнуть к их помощи, так что пеняй
только на себя.
У меня подкашивались ноги. Я с трудом доплелся до ближайшего
кресла и рухнул в него.
- Лицемер проклятый! Ты не нуждаешься ни в чьей помощи. Тем
более, против меня в моем теперешнем положении.
Александр погрозил мне пальцем:
- Ну-ну, брось это! И не надейся, что я расслаблюсь. Пусть ты
лишен доступа к силам, но клыки у тебя еще не вырваны. Ты по-
прежнему опасен, хоть и глуп. По правде сказать, возня с тобой не
доставляет мне особого удовольствия. Вот если бы на твоем месте был
кто-нибудь из детей Артура... - И он с мечтательным видом умолк.
Он безумен, в который уже раз подумал я. Он даже не представляет,
насколько он безумен. Маньяк, свихнувшийся на почве эдиповых
комплексов и давно уже позабывший о действительных причинах своего
сумасшествия. Ненависть к брату стала для него смыслом жизни, а
месть - главной целью. Я не представлял для Александра сколь-нибудь
значительной ценности, так как был в с е г о л и ш ь сыном
Брендона, которого он ненавидел только в той мере, в какой ненавидел
весь Дом Света. При других обстоятельствах он бы не стал рисковать
из-за меня своим прикрытием, но получилось так, что по чистой
случайности (невероятной, непостижимой случайности!) я оказался
посвященным в одну из его тайн, имя которой - Софи...
- Впрочем, - после паузы продолжил Александр. - За это время у
меня появилась неплохая идея. Как я узнал, твоя кузина Дэйра просто
без ума от тебя и очень болезненно восприняла... гм, слухи о твоей
смерти. Так что, когда ты состаришься и действительно умрешь, я
отправлю посылку с твоим сморщенным телом не братцу Брендону, а
Дэйре. Вот уж она порадуется!
Я в отчаянии застонал. Боже, за что мне такое наказание?!
Александр с довольной ухмылкой следил за моей реакцией. Вдоволь
насладившись, он равнодушно взглянул на трупы своих подчиненных и
добавил:
- Отныне каждый год твоей жизни будет стоить жизней трех человек.
Можешь устраивать им какие угодно пакости, а я не намерен играть с
тобой в кошки-мышки.
"Я больше не буду!" - чуть было не выкрикнул я и лишь в последний
момент сдержался. Нет, я не стану унижаться, просить, умолять. Лучше
уж я...
- Конечно, ты можешь в любой момент прекратить эти мучения, - вел
дальше Александр, будто прочитав мои мысли. - Но почему-то я
сомневаюсь, что у тебя хватит мужества покончить с собой. Жертвуя
чужими жизнями, ты будешь жить и надеяться, что я умру раньше тебя.
Ну что ж, живи и надейся.
С этими словами он развернулся, вышел из дома и не спеша
направился к своему летательному аппарату - скорее всего,
космическому кораблю. Некоторое время я неподвижно сидел в кресле,
борясь с оцепенением, затем резко вскочил на ноги, сорвал со стены
лазерное ружье и выпустил в спину Александра длинную очередь.
Смертоносные лучи прошли сквозь него, не причинив ему ни малейшего
вреда. Он не остановился, не сбавил шаг и даже не оглянулся, а
продолжал свой путь, как будто вовсе ничего не произошло.
Эта пренебрежительность добила меня окончательно. Я швырнул на
пол ружье, взбежал на второй этаж в свою спальню, бухнулся ничком на
кровать и так пролежал несколько часов в полной прострации. Если бы
я мог заплакать, рассмеяться или в какой-нибудь другой форме
закатить истерику, мне было бы гораздо легче. Но я не мог. И
продолжал страдать молча, беззвучно.
В моем персональном аду обстановка изменялась по классическому
инфернальному сценарию - чем дальше, тем хуже. Даже тогда, когда,
казалось бы, хуже быть не может...
* * *
На закате того же дня я похоронил незадачливых слуг Александра в
одной братской могиле (на три отдельных меня не хватило) позади
дома. Насыпав сверху холмик, я после некоторых колебаний увенчал его
наспех сработанным деревянным крестом. Усопшие, по крайней мере двое
из них, явно принадлежали к белой расе, к тому же Александр, будучи
религиозным фанатиком, вряд ли потерпел бы в своем окружении людей,
почитавших иного бога, кроме Иисуса. Затем я прочел над могилой
короткую заупокойную молитву и вернулся в дом - мне предстояла
кропотливая работа по уборке холла и ремонту изуродованного взрывом
фасада.
Весь следующий год прошел в тревожном ожидании очередного визита
Александра. Под конец я уже не находил себе места от нетерпения и
даже испытал какое-то противоестественное удовлетворение, когда мой
злой гений явился точно в срок.
Увы, он выполнил свою угрозу и опять привел с собой троих
человек, причем на этот раз одна из них была женщина. Ее звали Рут
Якоби - позже я нашел при ней удостоверение медицинской сестры,
выданное департаментом здравоохранения Нового Хеврона. Очевидно,
Александр сказал ей, что я свихнувшийся мизантроп и остро нуждаюсь в
дозе успокоительного. Возможно, он пред®явил ей фальшивое заключение
психиатра. А может, ничего не пред®являл - если она находилась у
него на службе, - просто сказал, что так нужно, без об®яснений.
Я не пытался сопротивляться и безропотно позволил вколоть себе
очередную годовую дозу дьявольского зелья, нивелирующего мой Дар.
Пока женщина выполняла свою нехитрую работу, мужчины держали меня за
руки - на всякий случай. Александр наблюдал за происходящим с
полнейшим равнодушием и даже несколько отрешенно. Казалось, его
мысли витали очень далеко отсюда.
Когда ин®екция была сделана, он подошел ко мне ближе и спросил:
- Кстати, ты знал, что Кевин нашел мою дочь?
Я ничего не ответил и подумал лишь, что Диана, как всегда,
оказалась права. Та Дженнифер, о которой упоминал Кевин в
подслушанном нами разговоре, на самом деле дочь Александра и,
похоже, ожидает ребенка от сына его злейшего врага. Вот уж
действительно ирония судьбы!
Так и не дождавшись ответа, Александр внушительно произнес:
- Если ты знал об этом, то совершил роковую ошибку, ничего не
рассказав Морису. Тогда я не стал бы трогать тебя и уступил бы вашей
семейке Софи, чтобы без проблем заполучить дочь. А теперь мне
придется рискнуть.
Чуть ли не целую минуту я соображал, что он имеет в виду. Наконец
понял: Александр собирается похитить дочь, подстроив, как и в случае
со мной, ее "гибель". Естественно, ее тело найдено не будет. Такое
совпадение, ясное дело, не может не вызвать подозрений наших родных.
Особенно параноика Кевина. В этот момент я был искренне рад, что у
меня есть такой психованный кузен. Это был мой шанс на спасение -
крохотный, почти невероятный, и все же шанс...
Вместе с тем, мне было заранее жаль эту девушку, Дженнифер. Я не
знал ее и никогда не видел, но почему-то был уверен, что она не
обрадуется такому папаше...
Папаше, который только что хладнокровно прикончил еще троих
человек, в том числе женщину, и лениво, вразвалочку направился к
своему кораблю.
Корабль не взлетел. Он просто исчез вместе с Александром. До
следующей встречи через год...
В моем комфортабельном и кошмарном аду.
Глава 3. АРТУР
ТРУДНО БЫТЬ КОРОЛпМ
Неладно что-то в королевстве Датском. Явно неладно. И давно
неладно...
Я так часто повторяю в мыслях эти слова, что порой мне начинает
казаться, будто я и есть принц Гамлет с его вечным вопросом: "Быть
или не быть?.." Правда, у меня нет дяди-злодея, и тень коварно
убиенного отца не тревожит меня по ночам, требуя отмщения. Зато мне
хватает забот с двумя Офелиями и целым выводком детей, которыми
шекспировский Гамлет, по причине ранней смерти, обзавестись не
успел.
Да и мое королевство побольше Датского. У меня целый Дом - с
большой буквы, - причем единственный сущий в Срединных мирах, что
только добавляет проблем, ибо нельзя списать внутренние неурядицы на
происки других Домов. К тому же, в отличие от Гамлета, я не
наследный принц, с которого, в сущности, взятки гладки. Я
царствующий король, абсолютный монарх, обладающий всей полнотой
власти в Доме и, следовательно, всей полнотой ответственности за
власть.
Впрочем, государственные дела донимают меня гораздо меньше,
нежели личные. Но это еще не значит, что я плохой король; надеюсь,
что нет. Просто в моем королевстве дела идут в целом неплохо, а если
случаются какие-нибудь досадные эксцессы, то большей частью это
издержки роста. Дом у Источника очень молод, совсем недавно мы
отметили четвертьвековой юбилей со дня его основания - короткий срок
для любого государства, а что уж говорить о Домах Властелинов, иные
из которых насчитывают десятки тысячелетий своей истории. Поэтому,
когда назревает очередной кризис, я стараюсь не драматизировать
ситуацию, а, засучив рукава, берусь за решение проблемы, походя
убеждая всех и каждого, что никаких причин для беспокойства нет.
Зачастую одной лишь непоколебимой уверенности в благоприятном исходе
дела (умноженной, разумеется, на авторитет) оказывается вполне
достаточно, чтобы предрешить оный исход. Нужно только уметь заразить
своих сторонников оптимизмом, а противникам с самого начала внушить
чувство обреченности. Я это умею.
Что ж до моей личной жизни, то, увы, она неотделима от жизни
всего государства. И нелады в семье правителя не лучшим образом
влияют на имидж верховной власти в Доме, олицетворением которой
являюсь я, король Артур II Кевин Пендрагон, император Авалонский,
владыка Земли Артура, покровитель Срединных миров, Главный Страж
Источника - и так далее.
Нельзя сказать, что я привык к тому, что люблю двух женщин
одновременно. Боюсь, к этому привыкнуть невозможно... во всяком
случае, человеку моего склада - пусть и любвеобильному, но по натуре
своей убежденному приверженцу моногамии. Последние двадцать восемь
лет я будто хожу по лезвию бритвы. Это сущая каторга, но при всем
том я отнюдь не считаю себя несчастным страдальцем. По-своему я даже
счастлив... правда, только по-своему.
Так уж получилось, что Диана - женщина, которую я любил и которую
давно считали погибшей, - была чудом возвращена к жизни. Чудо это
сотворила Дэйра, Хозяйка Источника, - женщина, которую я любил после
Дианы и которую бросил, когда влюбился в Дану, мою нынешнюю жену. Не
знаю, чем был продиктован поступок Дэйры - милосердием или жаждой
мести, а может, и тем, и другим, - но я на нее не в обиде. У меня
просто язык не поворачивается упрекнуть ее в этом. Я искренне, всей
душой благодарен ей за то, что она разрушила нашу с Даной семейную
идиллию и превратила мою жизнь в нескончаемую пытку.
Да и вообще, с какой стороны ни глянь, Дэйру не в чем винить. В
моих мучениях повинен лишь я сам, и только я один. Когда Диана
вернулась из царства теней, я оказался перед выбором - она или Дана.
Но я не смог выбрать. Не могу это сделать и по сей день - обе равно
дороги мне, хоть и по-разному, обеих я одинаково сильно люблю. А
обвинять в моих бедах Дэйру, значит перекладывать с больной головы
на здоровую. Это не в моих привычках.
Еще одна моя головная боль - дети. В общей сложности, их у меня
тринадцать - семь дочек и шесть сыновей - чертова дюжина. Впрочем, я
не суеверен, и меня не смущает зловещая магия этого числа. К тому же
три года назад, еще до рождения Дункана, дела обстояли ничуть не
лучше. И все-таки я нет-нет да задумываюсь: какой же сюрприз
преподнесет мне мой тринадцатый отпрыск, когда вырастет? А что
сюрприз будет, я почти не сомневаюсь. С каждым взрослым сыном у меня
полно хлопот. С дочками тоже, но сыновья... сыновья...
Джона. Он так жаждал моей крови, что пролил кровь десятков ни в
чем не повинных людей и едва не спровоцировал войну между Израилем и
Царством Света. Я признаю, что Джона имел полное право мстить мне за
разбитую жизнь своей матери Ребекки, но, ослепленный ненавистью, он
перешел все допустимые границы и из мстителя превратился в
преступника.
Шон. Мой сын - мой соперник. Живой упрек моей совести. Он тоже
любит Диану и этим причиняет мне страдания. Мне больно не за себя, а
за него. Будь у Шона хоть малейший шанс, я ушел бы с его пути, но -
увы. Извини, сынок, в этом нет ни твоей, ни моей вины, это наша
общая беда. Надеюсь, ты еще встретишь свое счастье...
Артур. Мой тезка. Рыцарь без страха и упрека. Ярый поборник
справедливости, защитник слабых и угнетенных. Он странствует по
мирам, беспощадно искореняя зло, учит людей жить в мире и согласии
друг с другом, а если темные и невежественные людишки не желают
добровольно встать на праведный путь, то он силой принуждает их
возлюбить ближнего, как самого себя. Ему невдомек, чем стелится
дорога в ад...
Марвин. Мое разочарование. Ему только пятнадцать лет, а он уже
твердо решил стать священником. В принципе, нет ничего плохого в
том, что человек решил посвятить себя целиком служению Богу, в
которого искренне верит. Но Марвин слишком резок, нетерпим и
обладает чересчур бурным темпераментом для будущего пастыря
человеческих душ. К тому же его одержимость религией живо напоминает
мне фанатизм Александра. Я очень за него беспокоюсь...
И, наконец, Кевин. Мой наследник. Моя гордость - и моя боль. Он
так похож на меня - и внешне, и характером, и складом ума, и даже
комплексами, - что это приводит его в бешенство. И вовсе не потому,
что он видит во мне плохой пример для подражания, дело в другом. Как
и любая незаурядная личность, Кевин стремится к самоутверждению, он
хочет быть похожим только на себя, и, ясное дело, его раздражают
постоянные, а порой неуместные, сравнения со мной. Я прекрасно
понимаю, что он чувствует, когда слышит умиленное: "Ах, вылитый
отец!". Я понимаю, почему он всячески отмежевывается от меня, по
малейшему поводу и без всякого повода идет на конфронтацию, при
любом удобном случае подчеркивает наши разногласия. Все это я
понимаю - но от понимания мне легче не становится...
Особенно сильно меня огорчает, что целых четырнадцать лет Кевин
ни единым словом не обмолвился о своем открытии, которое коренным
образом меняет все наши прежние предст