льство  извне  неминуемо  приведет  к  новым  ошибкам.
Человек не научит пчелу строить соты, и  никакая  суперпчела  не  построит
идеального человеческого общества.
   - Рано советовать, - сказал я. - Если нас и пригласили  как  экспертов,
то мы еще мало знаем, чтобы дать разумный совет.
   - Ты готов его дать.
   - А ты знаешь какой?
   - Конечно.
   - Так о чем же разговаривать? Кому и зачем нужна эта встреча?
   Он обиженно нахмурился - снова Юрка Анохин, дубль, двойник, человек.  И
как похож на меня - и в радости, и в обиде. Но, честное слово, я не  хотел
его обижать.
   - Ты меня не понял, старик. Кому вообще нужны  наши  советы?  "Облакам"
или  их  созданиям?  Если  об  этом  просят  твои   хозяева,   скажи:   не
вмешивайтесь! Люди сами найдут отправную точку прогресса. И советы  им  не
нужны. С нами или без нас (я невольно повторил Зернова), а они  свое  дело
сделают. Подождите.
   - Как долго?
   - Я не пророк. Революцию не предсказывают - ее делают.
   - Кто делает?
   - Ты явно глупеешь. Юрка, когда перестаешь быть мной. Люди, сами  люди,
дружок, делают революцию. Обыкновенные люди. Встретишься  на  улице  -  не
обернешься.
   Я замолчал. Он, двойник, конечно, понял  меня.  Он,  связной,  посланец
другой цивилизации, еще раздумывал. Может  быть,  мои  ответы  через  него
снимали чьи-то рецепторы. Могли ли "они" понять, что не  вожаки,  а  массы
куют победу, что матч выигрывает не центрфорвард, забивший решающий гол, а
вся команда, девяносто минут готовившая этот гол.
   - Эксперимент давно уже  вышел  из-под  контроля  экспериментаторов,  -
помолчав, прибавил я. - Он продолжается сам по себе. Как ты сказал? Цепная
реакция? Что ж, верная мысль. Теперь нужно ждать взрыва.
   - Когда?
   - Скоро.
   - И тогда вы уйдете.
   Он вздохнул: это был не вопрос, а вывод.
   - Ты думаешь?
   - Знаю, - повторил  он.  -  Когда  ты  перестанешь  спрашивать  меня  о
субзнании?
   Значит, скоро домой. Теперь и я вздохнул. Радость и горе  стали  рядом,
вместе заглядывая в будущее. Радость встречи с  Землей,  с  родным  небом,
близким и любимым, и делом, которому ты служил.  И  горечь  расставания  с
людьми, которых ты тоже успел полюбить, и делом  их,  которое  тоже  стало
твоим.  Что  связывает  бойцов,  снова  встречающихся   в   День   Победы?
Воспоминания?  Поиски  прошлого?  Или  память  о  погибших  друзьях?  Нет,
пожалуй, счастье самой победы, добытой вместе, в одном строю. Я  не  могу,
не хочу уйти раньше.
   - Только нам не встретиться в этот день, - грустно улыбнулся он,  -  ни
завтра, ни спустя годы. Да я бы и не узнал тебя.
   Мне вспомнилась вдруг случайная встреча на улице - даже не  встреча,  а
какой-то кинопроход: взглянули друг на  друга  в  толпе  и  разошлись,  не
вспомнив, не узнав.
   - Это был ты?
   - Возможно... - Он пожал плечами. - Сейчас я не знаю, чем  занимаюсь  в
Городе, как зовусь, где живу.
   - Но ведь ты знаешь Город? - настаивал я.
   - В данную минуту только через тебя. Таким,  каким  его  знаешь  ты.  А
вообще, вероятно, даже лучше. Но сейчас  не  помню,  не  спрашивай.  И  не
спрашивай о заводе: я знаю его таким, каким его увидел и понял ты.  А  мое
личное бытие началось, как и в прежних встречах, в гуще красного киселя. В
первичной материи жизни, как говорит  Зернов.  Я  еще  разок  хлебну  этой
кашки, если все же придется встретиться.
   - Вероятно, уже в последний раз.
   - Возможно.
   - Гренландский вариант?
   - Кто знает?
   - А сейчас?
   - Иди вперед, не пугайся туманов - пройдешь. Тебя давно ждут.
   - А ты?
   - Сам знаешь. Связной перестает быть  связным,  когда  отпадает  в  нем
надобность. Иди и не спрашивай.
   Я послушался. Не прощаясь и не оглядываясь, шагнул  в  темную  извилину
широкой трубы, чувствуя шестым, или седьмым, или Бог знает каким  чувством
на себе его пытливый, внимательный взгляд: не дубля - товарища. Но  и  это
ощущение  исчезло.  Туман  вокруг  густел,  обтекая,   подобно   холодному
резиновому  клею.  Нечто  вроде  тончайшей,  нерастворяющейся   среды   не
позволяло ему коснуться кожи. Я шел вслепую, ничего впереди не видя  и  не
стараясь оглянуться назад. Я даже  помогал  себе,  разгребая  руками  этот
захлестывающий малиновый кисель, пока не ударил в глаза дневной свет и  не
прозвучало в ушах полурадостное-полутревожное восклицание:
   - Юрка! Наконец-то!



        31. ЗАВТРАК НА БАСТИОНЕ СЕН-ЖЕРВЕ

   Первые  минуты  я  ничего  не  видел.  Меня  обнимали  и  тискали   как
вернувшегося из многолетней командировки. Потом огляделся. Помню, как-то в
детстве, впервые  заглянув  в  церковь,  я  увидел  на  стене  седовласого
Саваофа, восседающего, скрестив  ноги,  на  прочно  закрепленных  облачных
комьях.  Эти  же  комья  клубились  вокруг,  замыкая  Бога  Отца  в  некий
межоблачный вакуум. В таком же розовом вакууме находились и мы, все  трое,
ухитрившись  довольно  прочно  стоять  на   загадочной   стереометрической
поверхности. Об®ем нашего вакуума трудно было определить или измерить:  то
он казался огромным, как ипподром, то замыкался вокруг  нас,  как  розовая
артистическая уборная оперной примадонны. Только не  было  ни  зеркал,  ни
стола, ни брошенных на него принадлежностей  туалета.  Пустота.  Солнечное
убежище Саваофа, пожелавшего отдохнуть вдали от беспокойной Земли.
   Мне тоже захотелось отдохнуть, и я присел на край облака.
   - Как это вы пропали?
   - Ты  свернул,  мы  за  тобой.  А  в  коридоре  пусто.  Кругом  тишина,
оглядываемся - никого. Подумали: ты  в  стену  и  мы  в  стену!  Блуждали,
блуждали -  коридорам  счет  потеряли,  нет  тебя  -  испарился,  растаял.
Остановились в этой скорлупе без яйца, а ты - как джинн из бутылки!
   Выпалив все это, Мартин моего плеча все же не выпустил: а  вдруг  опять
пропаду? Теперь мне предстояло рассказывать. Но я  тянул.  Честно  говоря,
хотелось есть - с утра куска не перехватил. Зернов хоть грушу с®ел не то в
"Охотном ряду", не то в "лавке Снайдерса", - как еще назовешь  эту  кухню,
сквозь которую мы прошли, как очередной круг ада,  даже  ничего  не  успев
пощупать. А сейчас желудок неумолимо напоминал о себе.  Я,  глотая  слюну,
тут же представил себе аппетитный кусок  мяса  с  поджаристой  корочкой  и
гарниром из хрустящего на зубах картофеля. Представил и обомлел.
   Прямо передо мной повисла в воздухе пластмассовая тарелка с вожделенным
бифштексом. Он был именно  таким,  каким  я  его  вообразил:  поджаристым,
сочным, в венке из румяной соломки картофеля.
   Я  не  слишком   удивился:   львиная   доля   удивления   пришлась   на
материализованную в  лабиринте  свечу.  А  бифштекс  был  уже  повторением
пройденного. Но  на  моих  друзей  волшебное  появление  тарелки  с  мясом
произвело ошеломляющее впечатление. Мартин, онемев, воззрился на  чудо,  а
Зернов пробормотал:
   - Что за фокусы?
   - Это не фокусы, - сказал я небрежно. - Это бифштекс.
   - Откуда? - взревел Мартин.
   - Заказал, - продолжал я игру. - Есть что-то захотелось.
   И снова обомлел.
   Рядом с моей тарелкой повисла другая  с  таким  же  бифштексом,  только
посыпанным жареным луком. Зернов самодовольно посмеивался.
   - Разгадал?
   - Конечно. Все-таки вы пижон,  молодой  человек.  Запишите  на  память:
любое открытие может быть повторено в таких же  лабораторных  условиях.  К
сведению  Мартина,  который  таращит  глаза  на  чудо.  Это  не  чудо,   а
элементарная материализация мысленной информации. Когда-нибудь мы с той же
легкостью будем творить такие же чудеса на Земле. Футурологи  относят  эту
возможность примерно к двадцать первому или двадцать второму  веку.  Ну  а
здесь пораньше справились - вот и все.
   - Интересно, - подумал я вслух, - а почему эти  чудеса  не  творятся  в
Городе? Проще ведь, чем гнать грузовики и обогащать полицейских.
   Зернов взглянул на меня с сожалением.
   - Что ж, по-твоему, эти бифштексы возникли из ничего?
   - Почему - из ничего? Из воздуха.
   - Кол тебе по физике. И по химии тоже.  Два  кола.  Из  воздуха  только
мыльные пузыри делают, и то пополам с мылом.  А  воспроизведение  реальных
предметов, по существу, даже не новость. Скажем, в электронике  монолитные
схемы для электронных  приборов  создают  с  помощью  "намыления"  атомов.
Процесс этот управляем, и управление полностью автоматизировано. Продолжим
мысленно линию развития и  вместо  схемы  для  прибора  получим  все,  что
угодно.
   -  Например,  свечу,  -  засмеялся  я  и  рассказал  о  происшествии  в
лабиринте.
   - Ну а сейчас бифштекс, - сказал Зернов. - Тот же принцип. А что это  с
Мартином?
   Тот кряхтел, моргал, шевелил губами и надувался от напряжения.
   - Не получается, - жалобно признался он.
   - Что - не получается?
   - Бифштекс.
   Каюсь, мы не удержались от смеха.
   - А ты представь себе его, - посоветовал я. - Закрой глаза и представь.
   Мартин безнадежно махнул рукой:
   - Не выходит. Лезет в голову чушь какая-то.
   - В этом все и дело, - сказал Зернов. - Мартин не дает чистой мысли,  а
устройство не реагирует на "грязную" информацию. На информационную  основу
ложатся посторонние наслоения: корова  на  лугу,  официант  из  ресторана,
газовая конфорка. Я не знаю, что именно лезло в голову Мартина, но  чистой
информации - бифштекса с его внешним видом и вкусом - не было.
   -  Еще   один   цех,   -   усмехнулся   я.   -   Лампа   Аладдина   или
скатерть-самобранка.
   - Вот именно,  -  подхватил  Зернов,  -  еще  один  цех,  так  сказать,
индивидуальных заказов. "Облака" предусмотрели все потребное человеку,  но
в этом  потребном  далеко  не  все  годится  для  поточного  производства.
Бифштекс с луком или седло из барашка - это не сосиски  или  этикетки.  Их
поточное производство не рационально и не экономично. Вот в  этом  цехе  и
запрограммировано   выполнение   таких   индивидуальных   заказов.    Наши
выполняются, потому что мы  здесь;  все  остальное  -  по  требованиям  из
Города. Фактически это цех-репликатор, изготовляющий любой продукт,  какой
только  человек  в  состоянии  пожелать  или  придумать.  Материал  -  все
известные  и  неизвестные   на   Земле   химические   элементы,   механизм
производства: уже давно знакомое нам розовое месиво,  когда  туман,  когда
взвесь, когда кисель или желе. И мы не в вакууме и  не  в  скорлупе,  а  у
пульта машины. Не знаю какой - биоэлектронной,  биокибернетической,  но  -
машины.
   Зернов уже не обращался ко мне. Он просто размышлял вслух, открывая нам
процесс рождения гипотезы.
   - Вероятность вероятностью, но должен же быть какой-то критерий.  Иначе
производство свелось бы к хаосу и бессмыслице. Какой же критерий  позволит
достичь оптимума? Пожалуй, расход продуктов. Как раз это  величина,  легко
поддающаяся учету. И очень точному учету.  А  учет  отпадает,  потому  что
расход продуктов - постоянная величина. Абсолютная  нелепость.  Переменная
величина стала стабильной. Искусственно стабилизированной.
   Мы слушали буквально разинув рты. Два  давно  остывших  бифштекса  были
прочно забыты.  Зернов  выводил  теорию  гигантского  замысла  пришельцев,
теорию   неограниченной   мощности   завода,   искусственно   ограниченной
невежественными захватчиками.
   - Прирост населения,  смертность,  какие-то  катаклизмы  изменяют  этот
критерий, - задумчиво продолжал он. - Я бы не  взялся  экстраполировать  в
будущее график расхода пищевых продуктов у нас  на  Земле:  слишком  много
побочных факторов, которых не учтешь. Но эту величину  можно  измерить  на
какой-то определенный день. Измерить и ввести в "память"  кибернетического
мозга завода. Изменится программа - изменится  и  режим  работы.  "Облака"
моделировали жизнь Города по земным образцам. Они должны были учесть,  что
его население будет расти с каждым годом. Первоначальной  мощности  завода
не хватило бы уже через год. Я не допускаю, что технология была ошибочной.
   Я рискнул вставить свое замечание:
   - Я давно подозревал, что мощность завода искусственно ограничена.  Она
постоянна уже десять лет. Значит, смертность в Городе выше рождаемости.
   -  Конечно.  Таким  образом  и  поддерживается   уже   известный   тебе
статус-кво. Хозяева Города безумно боятся, что  неведомый  для  них  завод
может встать. Отсюда и переполненные бараки Майн-Сити,  и  попустительство
"диким", и запасы Си-центра. А все это ни к чему. Завод создан  для  того,
чтобы люди ели. Досыта, до  отвала,  не  ведая  забот  о  хлебе  насущном.
Собственно, это и не завод. Это  непрерывно  увеличивающийся  континуум  с
неограниченной  мощностью,  самоорганизующееся   производство,   способное
видоизменяться  и  совершенствоваться  в   зависимости   от"   условий   и
требований. Помните евангельскую легенду?
   И в воздухе рядом с бифштексами повисло блюдо с пятью булками  и  двумя
живыми, еще трепещущими золотистыми карасями.
   - Вот так и без  Божьей  помощи  можно  накормить  даже  не  тысячи,  а
миллионы людей.
   - Только они есть не будут,  -  сказал  Мартин,  откусив  и  тотчас  же
выплюнув кусочек бифштекса.
   - Почему? - удивился я.
   - Пробка. Факир из тебя неважный.
   -  Неудача  начинающего  материализатора,  -   усмехнулся   Зернов.   -
Ограничился внешним видом, запахом и забыл о вкусе. Самое  трудное,  между
прочим, представить вкус.
   - Попробую.
   - Не надо, - взмолился Мартин. - Поджарьте лучше рыбок, мальчики.
   - Я ему сейчас шашлык сотворю, - сказал я и  театральным  жестом  убрал
висевшие в воздухе тарелки.
   Затем мысленно представил себе кусочки  сочной,  прожаренной  баранины,
мысленно же ощутил ее запах, еще кровяной вкус,  чуть-чуть  кисловатый  от
уксуса, насадил куски почему-то  не  на  шампур,  а  на  шпагу  Бонвиля  -
Монжюссо, утроил шпаги и воочию увидал их в действительности. Весь процесс
длился не более минуты.
   Мартин боязливо откусил кусок мяса, не снимая его  со  шпаги,  пожевал,
причмокнул и улыбнулся. У меня отлегло от сердца.
   - Завтрак на бастионе Сен-Жерве, -  сказал  Зернов,  принимая  от  меня
другую шпагу, пронзившую нежнейшие куски мяса. - Д'Артаньян рассказывает о
своих приключениях.



        32. КОНТИНУУМ

   - Д'Артаньяну рассказывать нечего, кроме одной встречи, пожалуй...
   Слушатели насторожились.
   - Третья встреча, - сказал Зернов. Он уже все понял.
   - Будет и четвертая, - прибавил я. - На прощанье. В общем, миссию  нашу
считают законченной.
   Пришлось об®яснить все Мартину, потому что он не был Зерновым.
   - Все встретимся? - спросил он.
   - Вероятно. Не спрашивай где - не знаю. Мешать  ничему  они  не  будут.
По-моему, это главное.
   - Главное - выбраться, - вздохнул Мартин.
   Он был прав. После встречи со связным наших хозяев  нас  уже  ничто  не
удерживало  на  заводе.  Самое  существенное  мы  уже   знали.   Но   меня
интересовали детали. Об®яснил ли  себе  Зернов  все  нами  увиденное,  или
многое осталось для него такой же  загадкой,  как  и  для  нас.  Прыгающие
"мешки", золотое пятно, цветные струи коммуникаций,  параболы  этикеток  и
консервных банок, прыжки  пола  и  удары  силовых  полей...  Что  все  это
значило, чему служило, откуда возникало и куда исчезало - таких вопросов я
мог бы задать десятки. Вероятно, у Зернова есть  какое-то  об®яснение  или
гипотеза.  Пусть  с®ест  шашлык,  "распылит"  шпагу-шампур   и   поделится
наверняка уже разгаданными тайнами.
   Все это я ему и выложил.
   - Что тебе особенно непонятно? - спросил он.  -  По-моему,  многое  уже
выяснилось по пути.
   -  Для  тебя.   Мне   хочется   детализировать.   Скажем,   начиная   с
"Генисаретского озера".
   - Плазма в магнитной ловушке. Я уже говорил.
   - Для чего?
   - Я могу только предполагать. Вероятно, это "печь". Плазменный реактор.
Плазма  может  служить  каким-то   целям   и   при   сравнительно   низких
температурах, порядка десятков тысяч градусов. Химический синтез  в  такой
струе легко поддается управлению. А магнитное поле нечто вроде сосуда  для
таких  реакций.  Его  давление  может  достигать  оптимальных   вариантов.
Возможно, именно оно и  образовало  пленку,  по  которой  мы  прошли,  яко
посуху.
   - Значит, все-таки синтез? - закинул я удочку.
   Он поймался.
   -  Вероятно.  Даже  на  Земле  химический  синтез  давно  не   новинка.
Синтетические  жиры  производились  в  Германии  уже  в  сороковые   годы.
Существует микробиологический способ  получения  белков  из  углеводородов
нефти. Не решена только  проблема  синтеза  углеводов,  но  это  -  вопрос
времени.
   - А почему мы переносим нашу научную  методологию  на  их  процессы?  -
спросил я. - Может быть, у них все иначе?
   - Конечно, иначе. Но общие, единые для Вселенной принципы  неизменны  и
на Земле, и на какой-нибудь альфа Эридана. Периодическая система элементов
может быть записана  по-разному,  но  смысл  ее  от  этого  не  изменится.
Технология синтеза у "облаков" наверняка иная, но сущность его та же,  что
и у нас.
   - Ладно, с синтезом ясно. Истоки - в плазме. А дальше?
   - Что - дальше?
   - Кисель, - сказал Мартин. - Или желе. Почему  оно  красное,  малиновое
или пунцовое? Все оттенки сурика или кармина.
   - Опять только предположение, - вздохнул Зернов. - Красный цвет  в  той
или иной концентрации присутствует в каждом цехе. То дымок, то кисель,  то
каша.  Верно.  Думаю,  это  -  катализатор,  ускоряющий   производственные
процессы. Кстати, и при моделировании земных об®ектов они применяли тот же
красный кисель, только степень его концентрации зависела от задачи.
   - Был и совсем непроходимый кисель, - вспомнил Мартин.
   - Был. Естественный вопрос: зачем? Что моделировалось? А  вдруг  ничего
не моделировалось? Просто склад, запасы катализатора.
   Каюсь, я не подумал о такой возможности. Пороху не хватило.
   Зернов засмеялся:
   - Сейчас о  "мешках"  спросишь.  А  если  это  элементарные  емкости  с
переходными материалами?
   - Так почему они прыгают?
   -  А  почему  тарелка  с  бифштексом  висела  в  воздухе?   Управляемая
гравитация. Способ транспортировки  или  изоляции  моделируемого  об®екта.
Многое, конечно, об®яснить нелегко. Зачем, например, заводу лаборатория?
   - Ты же сказал: для нас.
   - В ту минуту. Сегодня. Но разве мы каждый день появляемся в  коридорах
континуума? А лаборатория  существует  не  с  сегодняшнего  утра.  Недаром
охрана упорно не пропускала нас.
   - Какая охрана?
   - Силовые поля.
   - Их же выключили в конце концов.
   - Выключили. А почему они включились? С какой целью?
   Если Зернов еще мог отвечать на мои вопросы, то мы  с  Мартином  только
помалкивали. Да и спрашивал он чисто  риторически.  Сам  спрашивал  и  сам
отвечал.
   - А не существуют ли на заводе моделированные  лаборанты  для  проверки
готовой  продукции?  Оборотни  без  личности.  Биомашины  с   определенной
программой; пробовать и переваривать пищу. Один желудочно-кишечный  тракт,
без  мозга,  с  одной  только  реакцией:  проверка   качества   продукции.
Бесчеловечно?  Отбросьте  земные  определения:  здесь  они   не   годятся.
Синтезированная пища предназначается для людей - значит, дегустировать  ее
должны человеческий вкус и желудок.
   - Почему же все-таки включились силовые поля? - недоумевал я. - Как они
отличили нас от привычных для них экспертов?
   - А ты уверен, что мы похожи? Что у нас один  цвет,  один  запах,  одни
биотоки? А может быть,  есть  определенное  время  для  такой  дегустации,
определенный режим? Мы, вероятно, нарушили  этот  режим,  за  что  и  были
наказаны. Все ясно?
   - Не все.  А  потемкинская  деревня  с  бутафорским  солнцем  и  живыми
коровами?
   - Тоже лаборатория. Мы не знаем  вкус  синтезированного  парного  мяса.
Может быть, целесообразнее зарезать синтезированную корову? А может  быть,
это только проба? Для сравнения с готовой кулинарной синтетикой? Есть  еще
вопросы?
   Ему уже надоело играть роль терпеливого гида. Но я все же рискнул.
   - Два, - сказал я. - Сосиски и этикетки.
   - Поточные