угроза
пресловутой стабильности: зачем  электромобили,  когда  извозчиков  девать
некуда? Не умирают Простаковы и Скотинины.
   - Тебе все ясно, - вздохнул я.
   - И тебе. В Сопротивлении люди не глупее нас с тобой и  тоже  по-своему
политически грамотны. Рано или поздно эта мерзкая полицейская клика найдет
свой конец на десятом или одиннадцатом году своей истории. Может  быть,  и
позже, но найдет обязательно. Не помогать  этому  было  бы  непорядочно  и
нечестно, но у нас есть и  свои  задачи.  Анохин  удачно  разыграл  дебют,
партия переходит в миттельшпиль. Мы знаем  теперь,  где  находится  тайное
тайных галунной хунты. Остается продумать, как туда проникнуть.
   В этот момент  кто-то  проник  к  нам  с  такой  стремительностью,  что
незапертая входная дверь завизжала и грохнула.
   - Кто?! - крикнул я, бросаясь в соседнюю комнату.
   Передо мной стоял Джемс, без фуражки, всклокоченный и грязный. Половина
его серого пиджака стала рыжей от  жидкой  глины,  словно  он  только  что
вывалялся в сточной канаве. К виску  он  прижимал  платок,  побуревший  от
крови.
   - Не пугайтесь, "хвоста" нет, - сказал он тихо. - Я, кажется,  ушел  от
них.
   - От кого?
   - Кто у нас с автоматами? Смотри. - Он отнял платок от лица:  на  виске
алел кровоточащий след пули.  -  Только  скользнула  по  кости,  -  хрипло
рассмеялся Джемс, словно речь шла о забавной лесной охоте. - Я через забор
- и в канаву. С головой в рыжую жижу. Они мимо. Сколько я там пролежал, не
помню. Потом переулками сюда. К счастью, даже портье не было  -  никто  не
видел.
   Мы, окружив его, молчали в полной растерянности. Лишь Дьячук нашелся.
   - Бинт! - не сказал - приказал он.
   Рану  промыли  и  перевязали,  грязный  пиджак  сменили  на   Мартинову
шоферскую куртку. Джемс впервые облегченно  вздохнул,  -  лишь  сейчас  мы
заметили, каких усилий стоило ему только что пережитое.
   - Что же все-таки произошло? - спросил Зернов.
   - Вы знаете, что у Маго был автомат?
   Я не знал, но Толька Дьячук подтвердил, что был.
   - Его достал кто-то из друзей Маго, обучали стрелять  ее  в  подпольном
тире. - Джемс медленно оглядел всех нас и спросил:  -  Кто  сообщил  ей  о
предстоящих арестах?
   - Я, - сказал Мартин.
   - Это и довело ее до точки кипения. Мы должны были  встретиться  с  ней
под кронами Тюильрийского парка,  там,  где  я  обычно  назначаю  свидания
связным. Пришел вовремя - ее нет. Подождал, потом пошел навстречу.  Дорога
к парку по бульвару мимо полицейского управления. И тут я увидел ее.
   Он закрыл лицо руками и закачался, как от нестерпимой боли.
   - Она шла навстречу тебе? - спросил я, предчувствуя недоброе.
   - Нет, стояла  у  витрины  универмага  близ  входа  в  полицию.  А  там
дожидался экипаж, который знают  все  в  городе:  беговая  американка  без
кучера на велосипедных колесах - выезд Анри Фронталя,  -  только  он  один
предпочитает такой способ передвижения по  Городу.  У  Маго  в  руках  был
скрипичный футляр. Она поставила его на гранитную  каемочку  у  витрины  и
почему-то замешкалась. Все выглядело естественно и обычно: девушка идет на
репетицию в оркестр или в музыкальную школу. Охранники у входа,  по-моему,
даже на нее не взглянули. И в эту минуту вышел Фронталь  с  ад®ютантом.  Я
остановился не доходя - не в моих привычках искать  сближения  с  полицией
даже пространственно. Стояла и Маго спиной  к  полицейским,  она  поспешно
открыла футляр, и, когда Фронталь  уже  уселся  в  своем  экипаже,  широко
расставив ноги и поманив ад®ютанта - вероятно, хотел что-то сказать ему, -
между ним и Маго никого  не  было,  ни  одного  человека  из  охраны.  Все
произошло в какие-то десятые доли секунды. Из  футляра  Маго  извлекла  не
скрипку, а полицейский автомат без ремня, нажала гашетку и  срезала  одной
очередью и Фронталя и ад®ютанта. Но уйти не ушла, а могла  бы.  Испуганная
лошадь понесла, тело Фронталя, зацепившегося носком Сапога,  протащило  по
мостовой метров двадцать, и растерявшиеся постовые не сразу пришли в себя.
Но один из них все же успел открыть огонь, как только  Маго  снова  нажала
гашетку. Второй охранник упал, даже не вскрикнув, но  первый  на  какое-то
мгновение предупредил свою смерть: Маго упала раньше.
   Джемс закрыл глаза, должно быть  стараясь  зрительно  представить  себе
увиденное. Никто из нас не решался прервать его.
   - Я побежал, когда уже начали оцеплять улицу, - почти шепотом  закончил
он: у него уже не было голоса. - Полицейский промазал, когда я  перемахнул
через забор. Остальное вы знаете.
   - А Маго, Маго?! - не закричал - взвизгнул Толька.
   - Я же сказал: упала. - Джемс даже не поднял головы.
   - Живая?
   Мы молча посмотрели на Тольку. Нужно ли отвечать на этот вопрос?
   Джемс и не ответил.
   В тишине, повисшей почти осязаемой тяжестью, вдруг раздался  тоненький,
протяжный звук. Это плакал Толька. Не по-мужски - по-детски,  заливчато  и
жалобно.



        21. Д'АРТАНЬЯН И РИШЕЛЬЕ

   Я отвел Тольку в ванную - пусть выплачется и умоется. Пиджак  Джемса  в
рыжей грязи засунул под ванну. Но где спрятать самого Джемса?
   - Уходить нельзя, - решил Зернов,  -  на  улицах,  вероятно,  уже  идут
облавы. У Джемса  пустяковое,  но  пулевое  ранение.  Разбинтуют  и  сразу
поймут,  что  к  чему.  Здесь  оставаться  тоже  рискованно  -  отель   не
застрахован от обыска. Если не считать переулков, мы на одной магистрали с
бульваром.
   - А если в подвале? - спросил я. - В типографии. Там сейчас никого нет.
   Джемс поднял голову.
   - Дверь в стене хорошо пригнана, - вспомнил  он,  -  но  щель  все-таки
заметна. Когда мы работаем,  кто-нибудь  из  оставшихся  шпаклюет  щель  и
подбеливает. Ни черта не заметно, разве только с лупой и разглядишь.
   - Вода там есть? - спросил Зернов.
   - Есть.
   - Возьми сыр и свечи.
   Мы спустились в подвал по черной лестнице - я страховал  их  на  пролет
впереди. Дверь в подвальной стене закрывалась плотно. Но, пропустив Джемса
внутрь, мы все-таки замаскировали еле заметную щель. Полоска свежих  белил
легла действительно незаметно.  Даже  придирчивый  обыск  едва  ли  бы  ее
обнаружил.
   - Порядок, - облегченно вздохнул Мартин.
   - Как сказать, - усомнился Зернов.
   Тольки с нами не было. Он сидел у стола,  положив  голову  на  руки,  и
никак не реагировал на наше возвращение. Даже о Джемсе не спросил.
   - Толя, - сказал я по-русски, - ты все равно бы вернулся домой без нее.
   Он посмотрел на меня сухими, без слез, ненавидящими глазами:
   - А ты спроси: вернулся бы я вообще?
   - Тебя бы вернули. Мы здесь гости. Толя. Расставанье неизбежно.
   - Но не такое.
   - Анохин, - позвал меня Зернов из соседней комнаты, -  оставь  его.  Он
все поймет без нашей подсказки.
   Мы перешли на английский язык.
   - Я не верю Этьену, Дон.
   - Я тоже.
   - Если найдут Джемса, найдут и подпольную типографию. И наоборот. Этьен
не пойдет на это.
   - У него не будет выхода.  Убийство  Фронталя  -  повод  к  репрессиям.
Галунщики жаждут крови.
   - Фронталь - пешка, - сказал я.
   - Жертва пешки обещает атаку. А с Этьена потребуют взнос.
   - Гибель Джемса - это гибель газеты.
   - Нет, - сказал Зернов.
   - Нужна новая типография.
   - Она есть.
   - А редактор?
   - Есть и редактор.
   - Кто? - заинтересовался Мартин.
   - Ты.
   - Злая шутка, Борис.
   - Я не шучу. Ты в резерве, запомни. А потом, обыск еще не начался.
   Но Зернов ошибся. Обыск уже начался. К нам в дверь без стука  ворвались
четверо полицейских с автоматами на изготовку.
   - Руки! - крикнул ближайший.
   Все, кроме меня, подняли руки.
   - А ты? - Он чуть не ткнул меня автоматом.
   - Болван, - сказал я. - Формы не видишь?
   - Стреляю.
   - Попробуй.
   -  Погоди,  -  сказал  кто-то  за  ним  знакомым   голосом.   Оттолкнув
автоматчика, вышел Шнелль. - Ты? - удивился он. - Что ты здесь делаешь?
   - Живу.
   - В "Омоне"?
   - Об этом сказано в моей личной карточке.
   - А эти кто? - Он кивнул на стоявших с поднятыми руками товарищей.
   - Мои друзья. Одного ты, наверное, знаешь. - Я показал на Тольку.
   - Толли Толь? - Шнелль растерялся.
   - Личный гость Корсона Бойла, - прибавил я. - И убери своих дураков.
   - Отставить! - закричал Шнелль сопровождавшим его галунщикам.  -  Везет
тебе, Ано, - заключил он загадочно и вышел не прощаясь.
   Дверь захлопнулась. Мартин тотчас же открыл ее.
   - Зачем?
   - Хочу знать, что происходит в отеле.
   А "Омон"  гудел,  как  воскресный  рынок.  Кто-то  бегом  проскочил  по
коридору. Кто-то кричал. Где-то громыхнули выстрелы. Стучали по  лестницам
подкованные солдатские сапоги. Кто-то совсем  близко  тоненько  взвизгнул:
"Не смей бить! Не смей!" Зазвенело разбитое стекло.
   Еще одна автоматная очередь, и грохот  сапог  на  лестнице  в  холл.  И
хриплый крик в нашем коридоре: "Проходи, проходи: здесь уже были!"
   "Омон" постепенно затихал. Звуки гасли в портьерах, перинах, коврах. По
грохотавшим коридорам и лестницам разливалась пугливая тишина.
   - Пойду понюхаю, - сказал Мартин и выскользнул за дверь.
   Через полчаса он вернулся. За ним шел  старик  с  зонтиком,  мокрым  от
дождя.
   - Разве на улице дождь? - спросил я.
   Вопрос прозвучал глупо, потому что всех интересовал  гость,  а  не  его
зонтик. Старик выпрямился и улыбнулся. Очень знакомой была эта улыбка.
   - Фляш! - обрадовался я.
   - Тссс... - остановил меня гость. - Не  так  громко.  Считайте,  что  я
постарел на десять лет, и не узнавайте. А дождь, между прочим, идет.
   - Как вы прошли сюда? - удивился Зернов. - Патрули повсюду.
   - Старик с мокрым зонтиком всегда может зайти в лавочку. А из  одной  в
другую, не выходя на улицу. Из соседней,  между  прочим,  можно  пройти  в
здешнюю гардеробную. Швейцар в таких случаях закрывает глаза.
   - Этьен знает о вашем приходе?
   - Все то, что он знал, он уже выдал.
   - Я вас предупреждал.
   - И я, - сказал я.
   Фляш смущенно погладил фальшивые баки.
   - И счетные машины иногда ошибаются. Все ему верили.
   - Джемс внизу? - спросил я у Мартина.
   Мартин отвернулся.
   - Джемс уже на пути в Майн-Сити, если только остался жив, -  проговорил
Фляш с такой горечью, что мы только сейчас поняли, как  тяжело  переживает
он новый провал.
   - Что-нибудь уцелело?
   - Все вывезли - и шрифт и бумагу.
   - Как же они нашли? Мы загрунтовали все стыки.
   - Всегда найдешь, если знаешь, где и что надо искать.
   - Газета выйдет, - сказал Зернов.
   - Знаю, - усмехнулся Фляш,  -  я  даже  успел  поговорить  с  ее  новым
редактором.
   По коридору за стеной знакомо застучали тяжелые сапоги.  Одним  прыжком
Фляш очутился на подоконнике.
   - Окно выходит в переулок. Под нами балкон. Все уже освоено,  -  сказал
он тихо. - Задержите его, если это за мной.
   В дверь постучали. Я открывал  медленно-медленно,  умышленно  возясь  с
замком.
   - Ключ не поворачивается. Минутку.
   За дверью ждали. Кто? Дольше тянуть было нельзя, и я, выпятив  расшитую
золотом грудь, открыл наконец дверь.
   У входа стоял галунщик.
   - Лейтенант Ано? - вежливо спросил он.
   Я важно кивнул, хотя и не был лейтенантом. Когда это меня произвели?
   - Войдите, - пригласил я его.
   Что еще можно было сказать - я попросту тянул время.
   Но он даже не вошел в комнату.
   - Поторопитесь, - козырнул он. - Вас ждут, лейтенант.
   Бессмысленно было спрашивать, кто меня ждет в этот  безумный,  безумный
день. Но я не торопился, я еще пошел к окну.
   - Порядок, - шепнул Зернов. - Ушел благополучно.
   - Слава Богу, - сказал я по-русски.
   - Какому? Христианскому или буддийскому?
   - Все равно. Меня тоже коснулась его десница. Становись во фрунт, Боря.
Я уже лейтенант.
   - И лейтенантов здесь ставят к стенке.
   - Знаю, перспектива не увеселяет.
   - Не дрейфь. Юрка, и возвращайся, как только  сможешь,  -  подал  голос
Дьячук. - Будем ждать.
   - Будем ждать, - повторил по-английски Мартин.  -  Я  все  понял,  Юри.
Перевода не надо.
   Как хорошо, когда у тебя такие друзья! Может быть, потому мне  хотелось
сесть верхом на лестничные перила и, как это делают все мальчишки, с®ехать
вниз. Но лейтенанту это не полагалось.
   А меня действительно они ждали - спать никто не спал, когда я  вернулся
ночью уже во время комендантского часа. Вернулся, как и выехал, верхом,  с
тем же сопровождающим, который и увел моего взмыленного коня.
   Встретили меня молча и настороженно. Говорить должен был я. И я  сказал
что-то  весьма  торжественное  о  шаге,  еще  более  приблизившем  нас   к
поставленной цели. А потом пришлось описать  этот  длинный  и  неожиданный
трехчасовой шаг.
   Ехали мы не в Главное управление, где погиб сегодня Анри Фронталь, а  в
уже  знакомое  мне   экзаменационное   узилище   в   четырнадцатом   блоке
американского сектора. Ехали  галопом  по  скаковой  дорожке,  проложенной
здесь посреди большинства бульваров и авеню,  -  кстати  говоря,  неплохое
нововведение, которое пригодилось  бы  и  в  наших,  земных,  городах  для
поощрения уже почти забываемого конного спорта.
   Принял меня, как я и предполагал, сам Корсон  Бойл  в  своем  кабинете,
похожем на все начальственные министерские кабинеты, какие мне приходилось
видеть. Только портретов не было - голые, под дуб  стены,  огромная  карта
Города   над   столом,   многократно   пересеченная   красными    стрелами
продовольственных  маршрутов.  Я  разглядел   Эй-   и   Би-центры,   нашел
холодильник,  куда  занесла  меня  нелегкая  в  первый  же  рейс,  и  даже
Майн-Сити, расположенный совсем  в  другой  стороне.  Он  был  заштрихован
решеткой, случайно или специально напоминавшей о его назначении.
   Заметив мой интерес к  карте,  Корсон  Бойл  взял  палку-указку  и,  не
вставая, ткнул ею в крохотный кружок рядом с  большим  красным  кольцом  с
буквой "А" в центре.
   - Догадываешься? - спросил он.
   - Наша застава, - сказал я.
   - В связи с событиями, весьма прискорбными и тебе хорошо известными, мы
передвинули на место покойного Фронталя начальника твоей заставы.  Его  же
пост пока не замещен. - Бойл заговорщицки подмигнул мне. - Уясняешь?
   - Я, должно быть, круглый дурак, - сказал я.
   -  Ты  не  дурак.  Просто  у  тебя  есть  такт  и  чувство   дистанции.
Предпочитаешь не догадки, а прямые распоряжения. Отлично. Я назначаю  тебя
начальником заставы.
   Я встал:
   - Готов...
   - Сядь. Я знаю, к чему ты готов.
   - Когда приступать?
   - Завтра ночью, как  обычно.  Но  обязанности  не  легкие.  Мы  сменяем
патрульных. Тебе придаются отборные головорезы со всех  участков.  Случаи,
подобные твоему в первом рейсе, не должны повторяться. Любое нападение  вы
обязаны отразить с полным разгромом противника. Ни одного грамма продуктов
не должно быть потеряно.
   -  К  сожалению,  двери  кузова  открываются  автоматически  на   любой
остановке, - сказал я.
   - Раздели патрульных. Помести по двое в кузов, одного у смотровой щели.
И никаких вылазок. Любой фургон - крепость. С последней машиной в Си-центр
поедешь сам. Спутников подбери понадежнее.
   - Будет сделано, генерал.
   - Комиссар. Только комиссар фуд-полиции.
   Какого черта он скрывает от меня свою истинную роль? На место  Фронталя
передвигается другая пешка, а  король  прячет  корону  в  портфель.  Всего
только скромный фуд-комиссар, джокер в любой карточной  комбинации.  Не  в
того целилась Маго, бедная, наивная девочка, так и не сумевшая  распознать
хитроумную комбинацию замаскированного диктатора.
   Лицо мое при этом было непроницаемо -  образец  служебного  послушания,
так что Бойл вполне  мог  оценить  меня  как  хорошо  запрограммированного
робота.
   - Если оправдаешь доверие, - прибавил он, - будешь капитаном через  две
недели в "Олимпии".
   Единственно, что заинтересовало меня, - это место моего назначения.  Не
выдержал характера - любопытство пересилило, - спросил:
   - Почему в "Олимпии"?
   Бойл захохотал:
   - Я ожидал этого вопроса, лейтенант. В "Олимпии"  мы  отмечаем  десятую
годовщину нашего господства в Городе. А почему капитаном, не  спрашиваешь?
Для моего ад®ютанта, каким ты будешь к тому времени, лейтенантских нашивок
мало.
   Я вытянулся:
   - Счастлив заслужить капитанские нашивки, комиссар.
   Он   кивнул,   милостиво   отпуская   меня.   По-видимому,   я    делал
головокружительную карьеру - так откозыряли мне всезнающие дежурные и  так
почтительно подвел под уздцы мою лошадь  сопровождавший  меня  сержант.  Я
вспомнил д'Артаньяна и Ришелье. Д'Артаньян не  согласился  на  предложение
кардинала, я его принял.  Но  мы  затевали  со  здешним  диктатором  более
сложную и тонкую игру, чем герои Дюма с тогдашним повелителем Франции.  Мы
собирались  проникнуть  в  тайну  Корсона  Бойла,   дававшую   ему   почти
божественную власть в этом мире, - тайну, которую  здесь  никто,  даже  он
сам, не знал, но узнать которую мы  могли,  уже  почти  ничем  не  рискуя.
Трудно назвать случаем все со мной происшедшее - в нем было слишком  много
расчета.  Сопротивление  точно  рассчитало  мое  проникновение  в   личное
окружение  Корсона  Бойла,  предвидя  возможность  атакующей   комбинации,
хитроумного разведывательного маневра. Но  Зернов  смотрел  шире  и  видел
больше.
   - По аналогии с шахматами, - сказал он, - партия переходит в  эндшпиль.
Пешка Анохин (я не обиделся на него за эту  "пешку")  достигает  последней
линии  и  превращается  в  ферзя.  Сопротивление  даже   не   предполагает
последствий, какие открывает ему эта возможность. При некоторых  ситуациях
можно создать матовую сеть для противника. Но пока  об  этом  рано.  Нужен
план-минимум. Наш план.
   И план родился.



        22. КОЭФФИЦИЕНТ ШНЕЛЛЯ

   Приняв вечером дела у начальника  заставы,  я  сказал  окаменевшему  от
зависти Шнеллю:
   - В патруль пойдешь со мной. Последним рейсом без остановок в Си-центр.
С кем в паре?
   - С Оливье.
   - Оливье мелковат. Подбери кого-нибудь из  новеньких.  Позубастее.  Чем
больше голов у него на счету, тем лучше.
   Шнелль осклабился: "Понятно, мол,  подберу".  Я  и  так  знал,  что  он
подберет самого что ни есть гнусняка. Дрянной человечишка был этот Шнелль,
даже в полиции его не  любили.  Я  все  думал:  да  существовал  ли  он  в
действительности на Земле, не  выдумал  ли  его  Каррези  для  фильма?  Но
смоделировать  абстрактно  "облака"  не  могли:  им  требовался  оригинал.
Значит, Каррези знал или видел где-нибудь эту падаль.
   Я проверил списки патрулей,  число  явившихся  на  дежурство,  проводил
первые машины в Город и поспал часок у себя в  кабинете,  а  остаток  ночи
провел за покером в компании с  Оливье,  Шнеллем  и  новым  компаньоном  в
предстоявшем нам рейсе  -  узколобым  крепышом,  откликавшимся  на  кличку
Губач: нижняя губа его была рассечена надвое и плохо срослась. "Покалечили
в лагере, бывает", - пояснил мимоходом Шнелль, представив мне подобранного
им спутника. Я не почувствовал никакого  сожаления  ни  к  его  порезанной
губе, ни к ожидавшей его участи.
   Но  что-то  вроде  тревоги  кольнуло  меня,  когда  я  присмотрелся   и
прислушался к Шнеллю. В его отношении ко мне всегда была  отчужденность  и
неприязнь. Невзлюбил он меня с  той  минуты,  когда  получил  от  Макдуффа
первый ком грязи в лицо. Неприязнь  перешла  в  откровенную  враждебность,
когда я два раза  швырнул  его  на  ковер,  а  враждебность  -  в  стойкую
ненависть, когда симпатия или каприз Корсона  Бойла  вручили  мне  в  руки
судьбы  трехсот  патрульных  заставы.  Шнелль  подчинился  и  даже  сыграл
дружеское восхищение молниеносной карьерой товарища. Плохо  сыграл.  Когда
он смотрел мне вслед, я, не  оборачиваясь,  чувствовал  этот  взгляд,  как
иногда затылком чуешь неведомую опасность.
   Сейчас, во время  затеянной  нами  игры,  мне  показалось,  что  в  эту
устойчивую, плохо скрываемую ненависть  вклинилось  что-то  новое.  Шнелль
словно в чем-то подозревал меня, чему-то не доверял,  чего-то  боялся.  Он