Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
л Михоэлс, находившийся в самом центре
дискуссий по созданию еврейской республики в Крыму.
Кроме того, к Сталину поступили оперативные материалы о том, что
Михоэлс якобы стремится заручиться поддержкой его зятя Г. Морозова, чтобы
обеспечить в советском руководстве выгодное ему решение вопроса по улучшению
положения еврейского населения и развития еврейской культуры. МГБ также
подозревало, что через связи Михоэлса с сионистскими организациями в Америке
стали известны некоторые трагические события в жизни Аллилуевых,
родственников Сталина. Сталин, вероятно, опасался, что большой личный
авторитет Михоэлса может быть использован международным сионистским
движением в своих целях. Михоэлс пользовался мировой известностью и,
безусловно, был сильной, незаурядной личностью, поэтому в условиях
тоталитарного режима того времени не могло быть и речи о применении к нему
отработанной схемы ареста и расправы, прикрытой фиговым листком судебного
разбирательства.
Михоэлс был ликвидирован в так называемом специальном порядке в январе
1948 года. К моему счастью, к этой операции я не имел никакого отношения.
Подробности убийства мне стали известны лишь в апреле 1953 года. Помнится,
что непосредственно этой операцией на месте руководили заместитель Абакумова
Огольцов и министр госбезопасности Белоруссии Цанава. Михоэлса и
сопровождавшего его Голубова заманили на дачу Цанавы под предлогом встречи с
ведущими белорусскими актерами, сделали смертельный укол и бросили под
колеса грузовика, чтобы инсценировать бандитский наезд на окраинной улице
Минска. За рулем грузовика сидел сотрудник транспортного отдела МГБ по
Белорусской железной дороге.
Голубов был агентом МГБ в среде творческой интеллигенции, чего Михоэлс,
конечно, не знал. В той ситуации, однако, он оказался нежелательным
свидетелем, поскольку именно при его помощи удалось привезти Михоэлса на
дачу.
Известие о гибели Михоэлса пробудило в моей душе подозрения, о которых
я никому не стал говорить. Однако я не мог себе представить, что Огольцов
сам отправится в Минск, чтобы лично руководить операцией. Убийство совершил,
как я считал, какой-нибудь антисемитски настроенный бандит, которому заранее
сказали, где и когда он может найти человека, возомнившего себя выразителем
еврейских интересов.
Судьба Огольцова типична для руководителей МГБ того времени. Берия в
апреле 1953 года добился его ареста формально за незаконную ликвидацию
Михоэлса, в августе 1953 года после ареста Берии он был освобожден. И никто
ему не ставил даже в вину эту акцию. Еще бы! Ведь в то время все, кто в
Политбюро в 1952-- 1953 годах в ходе "дела врачей" ее одобрил, были у
власти. Лишь в 1957 году, чтобы скомпрометировать Огольцова, тесно
связанного с Маленковым, следившего по поручению Сталина за Берией с 1951
года, его исключили из партии за "нарушение соц. законности в ходе
следственной работы в Ленинграде 1941--1943 гг.".
Большую часть 1948 года я занимался берлинским кризисом и созданием
курдской подпольной сети в Иране, Ираке и Турции с целью свержения
правительства Нури Сайда и Фейсала в Ираке, а также чехословацкими делами. Я
летал в Прагу вместе с Зубовым, чтобы попытаться нейтрализовать сторонников
президента Бенеша при передаче власти новому правительству во главе с
Готвальдом.
В 1947 году моя жена серьезно заболела и вскоре вышла на пенсию. Еще в
1940 году она проявила достаточно мудрости, чтобы отойти от оперативной
работы, и была назначена старшим преподавателем спецдисциплин в Высшей школе
НКВД (позднее МГБ). Время от времени ее использовали для контактов с
агентами-женщинами, представлявшими особый интерес для руководства
контрразведывательного управления, но большей частью она старалась держаться
в тени и не привлекать к себе внимания. Ее болезнь совпала с кампанией по
чистке от евреев МВД, МГБ и МИДа. Она вышла в отставку в звании
подполковника в 1949 году и проходила по спискам личного состава под своей
девичьей фамилией Каганова.
В 1949 и 1950 годах, когда мне приходилось часто выезжать в Прагу,
Западную Украину, Азербайджан и Узбекистан, Эйтингон исполнял мои
обязанности в бюро по разведке и диверсионной работе. Он навещал Эмму и
рассказывал ей об антисемитской кампании, которая набирала обороты и
принимала все больший размах. Сестра Эйтингона Соня, известный терапевт и
главврач поликлиники автозавода (ныне ЗИЛ), была арестована, младшую сестру
моей жены Елизавету отчислили из аспирантуры медицинского института в Киеве.
Мы пытались как-то помочь им, используя дружеские отношения с Музыченко,
директором МОНИКИ в Москве. В 30-х годах он был нелегалом НКВД во Франции и
Австрии, но в 1938 году ушел из разведки и смог вернуться к своей прежней
профессии врача. Он устроил на работу Елизавету, которая, кстати, работает в
этом институте и поныне.
Для меня явилось большим ударом известие об аресте Хейфеца в 1948 или
1949 году: здесь заступничество, мое или Эйтингона, было бесполезно. И я, и
он связывали этот арест с антисемитской кампанией. В результате почти все
члены Еврейского антифашистского комитета и другие деятели еврейской
культуры были арестованы и отданы под суд по обвинению в заговоре с целью
отделения Крыма от СССР.
Борьба за власть в кремлевском руководстве. Провокационная фабрикация
дела о заговоре в руководстве МГБ с притягиванием к нему
сионистов-заговорщиков-врачей
Внутренняя борьба за власть в период с 1948 по 1952 год вызвала новую
волну антисемитизма -- возникло "дело врачей". Хотя оно и было частью
антисемитской кампании, одними евреями не ограничились. Скорее можно
сказать, что "дело врачей" явилось продолжением борьбы, в которой сводились
старые счеты в руководстве страны. Сталин при помощи Маленкова и Хрущева
хотел провести чистку в рядах старой гвардии и отстранить Берию. Главными
фигурами в пресловутом "деле врачей" должны были стать Молотов, Ворошилов и
Микоян, эти "последние из могикан" в сталинском Политбюро. Однако вся правда
в отношении "дела врачей" так никогда и не была обнародована, даже в период
горбачевской гласности. Причина в том, что речь шла о грязной борьбе за
власть, развернувшейся в Кремле перед смертью Сталина и захватившей, по
существу, все руководство.
Принято считать, что "дело врачей" началось с истерического письма
Сталину, в котором врачи-евреи обвинялись в вынашивании планов умерщвления
руководителей страны с помощью неправильных методов лечения и ядов. Автором
письма была приобретшая скандальную известность Лидия Тимашук, врач
кремлевской поликлиники. Письмо Тимашук, однако, было послано Сталину не в
1952 году, накануне арестов врачей, а в августе 1948 года. В нем
утверждалось, что академик Виноградов неправильно лечил Жданова и других
руководителей, в результате чего Жданов умер. Тогда реакция Сталина
выразилась в презрительном "чепуха", и письмо пошло в архив. Там оно и
оставалось без всякого движения в течение трех лет, пока его не извлекли в
конце 1951 года. Письмо понадобилось как орудие в борьбе за власть. О письме
знали все члены Политбюро -- знали они и о сталинской реакции. Однако самое
важное заключается в том, что Тимашук никого не обвиняла в заговоре. В
письме она лишь сигнализировала об имевших место недостатках и упущениях в
обеспечении лечением руководителей партии и государства. По этой причине
текст письма так до сих пор и не опубликован, в нем излагаются, по существу,
взаимные претензии лечебного персонала друг другу, как правило, склочного
характера. Об этом мне уже во Владимирской тюрьме рассказывал полковник
Людвигов, помощник Берии по делам Политбюро и Совета Министров.
Я всегда считал, что "дело врачей" затеял Абакумов как продолжение
кампании против космополитов. Однако в 1990 году, попав в военную
прокуратуру, куда меня вызвали как свидетеля в связи с новым расследованием
дела Абакумова в послевоенные годы, я узнал нечто иное. Оказалось, что
инициатором "дела врачей" он не был, напротив, Абакумов, арестованный в 1951
году, обвинялся в том, что скрывал данные о заговоре, целью которого было
убийство Сталина. Делал он это якобы для того, чтобы захватить власть. При
этом Абакумов, по словам его обвинителей, опирался на врачей-евреев и
евреев-сотрудников в аппарате министра госбезопасности, в частности на
Эйтингона.
Маленков и Берия, несомненно, стремились устранить Абакумова, и оба
были готовы для достижения своей цели использовать любые средства. Суханов,
помощник Маленкова, весной 1951 года принял в приемной ЦК следователя
Следственной части по особо важным делам МГБ подполковника Рюмина,
известного своим антисемитизмом. Результат этой встречи стал роковым для
судьбы советской еврейской интеллигенции. В то время Рюмин опасался
увольнения из органов госбезопасности из-за выговора, полученного за то, что
забыл папку с материалами следствия в служебном автобусе. Кроме того, он
скрыл от партии и управления кадров госбезопасности, что отец его был
кулаком, что его родные брат и сестра обвинялись в воровстве, а тесть служил
в армии Колчака.
Надо отдать должное Абакумову: он прекрасно понимал, что
предпринимавшиеся ранее Рюминым попытки представить арестованных врачей
террористами были всего лишь прелюдией к "делу врачей". В течение нескольких
месяцев 1950 года ему как-то удавалось держать Рюмина в узде. Чтобы спасти
карьеру и дать выход своим антисемитским настроениям, Рюмин охотно пошел
навстречу требованию Суханова написать Сталину письмо с разоблачением
Абакумова.
Через тридцать лет после описываемых событий моя родственница,
работавшая машинисткой в секретариате Маленкова (ее непосредственным
начальником был Суханов), рассказала мне, что Рюмин был настолько
необразован и безграмотен, что одиннадцать раз переписывал свое письмо с
обвинениями в адрес Абакумова. Суханов держал его в приемной около шести
часов, а сам вел переговоры с Маленковым по поводу содержания письма
Сталину. Лишь Суханов знает, почему выбрали Рюмина, чтобы обвинить Абакумова
в заговоре. Однако он ничего не сказал об этой стороне дела, когда выступал
по российскому телевидению в июле 1992 года в передаче об истории "заговора
врачей".
В своем письме, обвинявшем Абакумова (с подачи Маленкова), Рюмин
заявлял, что тот приказал Следственной части не давать хода материалам по
сионистскому заговору, направленному против руководителей советского
государства.
К этому времени уже арестовали за антисоветскую сионистскую пропаганду
целый ряд хорошо известных врачей-евреев. Самый, пожалуй, знаменитый из них,
специалист с мировым именем Этингер трагически погиб в тюрьме во время
допроса. Это случилось еще до ареста Абакумова. Рюмин обвинил Абакумова в
том, что именно он несет ответственность за смерть Этингера, так как
специально поместил его в холодную камеру в Лефортовской тюрьме с целью
убрать одного из участников "заговора врачей" и тем самым помешать ему
выдать других заговорщиков-сионистов. Для придания этим обвинениям большей
убедительности на свет было извлечено из архива письмо Тимашук.
Абакумов, более опытный в подобных интригах, чем Рюмин, опасался
чрезмерно раздувать "сионистский заговор", прибегая к слишком явным
фальсификациям. Он предвидел, что Сталин может потребовать реальных улик в
этой весьма рискованной провокационной игре. Кроме того, Абакумов прекрасно
знал, что в делах, где инициатива принадлежала высшему руководству, не
полагалось проявлять своей собственной. Некоторые из арестованных медиков
были лечащими врачами Сталина. Многих из них с членами Политбюро связывали
подчас не только профессиональные, но и доверительные отношения.
Учитывая все обстоятельства, Абакумов не горел желанием расширять рамки
дела Еврейского антифашистского комитета до уровня мирового заговора. Он
знал, что такие обвинения наверняка вызовут напряженность в верхах, особенно
недовольство Ворошилова и Молотова, женатых на еврейках, и Кагановича,
который сам был евреем. Осторожность, проявленная Абакумовым, сыграла в его
судьбе роковую роль.
Энергичный Рюмин между тем был назначен начальником Следственной части
по особо важным делам, а потом заместителем министра госбезопасности по
следственной работе. Это развязало ему руки для подтасовки материалов против
Абакумова с тем, чтобы, устранив его, свободно раскручивать дело о "заговоре
врачей" и участвующих в нем руководящих работников МГБ - евреев по
национальности.
Рюминские следователи потребовали от Абакумова назвать членов своего
кабинета министров, который он якобы предполагал создать после свержения
Сталина. Его также обвинили в сокрытии предательских замыслов жены Молотова
Полины Жемчужиной, в частности ее контактов с израильским политическим
деятелем Голдой Мейер.
Абакумов яростно отрицал свою вину, доказывая, что не скрывал никаких
материалов о "заговоре врачей" и тем более не являлся его руководителем или
вдохновителем и не привлекал к "заговору" подчиненных сотрудников-евреев из
Министерства госбезопасности. Он продолжал полностью отрицать
предъявлявшиеся ему обвинения даже под пытками, "признания" от него так и не
добились. Таким образом, дело о "заговоре" в Министерстве госбезопасности
зависело от признании полковника Шварцмана, журналиста по профессии. Работая
в Следственной части, он, как правило, сам не занимался допросами, а в
основном редактировал фальсифицированные показания, вырванные у заключенных.
Когда Сталин распорядился арестовать начальника Следственной части Леонова и
его заместителей, одним из арестованных оказался и Шварцман, еврей по
национальности. Он показал, что является помощником Абакумова по сионистской
террористической организации, куда входили все высшие офицеры МГБ. На
допросе он "признался", что якобы получил от Абакумова задание создать в
Министерстве госбезопасности группу евреев-заговорщиков для разработки
террористических акций против членов правительства.
Шварцман также "признался", что, будучи гомосексуалистом, находился в
интимных отношениях с Абакумовым, его сыном и послом Великобритании в
Москве. Свои гомосексуальные контакты с американскими агентами-двойниками
Гавриловым и Лаврентьевым он, по его словам, использовал для того, чтобы
через этих внедренных в посольство США людей получать инструкции и приказы
для еврейских заговорщиков.
Шварцман хорошо знал, как работает машина следствия, и, чтобы доказать
свое сотрудничество, выдвигал против должностных лиц еврейской
национальности одно обвинение за другим. В то же самое время он выдумывал
самые невероятные истории вроде такой: к террористической деятельности ему
помогали "родственники", "сионисты". Он также рассказал следователям, что
спал с падчерицей и в то же время имел гомосексуальные отношения с сыном. Он
добивался, чтобы его направили на психиатрическую экспертизу, -- и такое
предложение внес заместитель военного прокурора полковник Успенский. Когда о
выдвинутых Шварцманом обвинениях против тридцати сотрудников Министерства
госбезопасности еврейской национальности, занимавшихся терроризмом, доложили
Сталину, он заявил Игнатьеву и Рюмину: "Вы оба дураки. Этот подонок просто
тянет время. Никакой экспертизы. Немедленно арестовать всю группу". (Об этом
мне рассказывал Людвигов, когда мы оба находились в тюрьме.)
По распоряжению Сталина были арестованы все евреи -- ответственные
сотрудники центрального аппарата Министерства госбезопасности, а также "ряд
руководящих работников нееврейского происхождения". Так оказались за
решеткой Эйтингон, Райхман, заместители министра госбезопасности
генерал-лейтенанты Питовранов и Селивановский. Арестовали и полковника в
отставке Маклярского, ставшего к тому времени весьма известным
кинодраматургом, специализировавшимся на сценариях из жизни разведчиков:
Шварцман в своих показаниях упомянул и его. Был брошен в тюрьму и сын
первого главы советского государства Свердлова полковник Андрей Свердлов.
Вместе с этими людьми также были арестованы и их непосредственные
подчиненные, по национальности русские. В МГБ и Следственной части появились
новые лица из партийных органов. Они, как правило, отличались полной
некомпетентностью. На волне набиравшей силу антисемитской кампании и истерии
руководство Следственной части по особо важным делам МГБ было усилено в
1951-- 1953 годах по специальным решениям ЦК КПСС Коняхиным и Месяцевым.
Последний имел большой опыт работы в годы войны в качестве начальника
следственного отдела во фронтовых органах военной контрразведки (СМЕРШ). В
60--70-х годах он стал председателем Гостелерадио СССР, затем послом в
Австралии.
Люди из ЦК руководили Следственной частью, иногда участвуя в допросах,
вспоминал бывший начальник группы учета и регистрации Следственной части,
полковник, позднее известный писатель Ананьин.
Подследственных зверски избивали, помещали в камеры-карцеры со
специальным охлаждением, почти постоянно держали в наручниках и кандалах, а
нежелательные протоколы допросов и постановлений уничтожались.
Из всех арестованных "заговорщиков в МГБ" только Абакумов, Эйтингон,
Питовранов и Матусов ни в чем не признали себя виновными.
Арестованные Рюминым врачи-евреи, находившиеся под следствием,
обвинялись в том, что выполняли задания Абакумова. Приписывавшиеся
участникам "заговора врачей" преступления казались мне невероятными. Один из
этих "террористов", профессор Александр Фельдман, лечил всю нашу семью,
пользовался нашим полным доверием, и я всегда поздравлял его с праздниками и
посылал ему цветы.
По сценарию Рюмина в роли связного между врачами и "заговорщиками в
МГБ" должна была выступать сестра Эйтингона Соня, которая якобы поддерживала
связь между учеными-медиками и братом, планировавшим убийство руководителей
страны.
Об арестах публично не сообщалось, и я не сразу осознал, какие масштабы
приняла эта чистка в МГБ. Серьезность угрозы я почувствовал, предприняв
попытку связаться с полковником Шубняковым, генералом Утехиным,
заместителями начальника Главного контрразведывательного управления. Попытка
оказалась безуспешной, хотя мне в тот момент срочно требовалась
справка-проверка на одного важного агента. Сведения, которые были мне нужны,
могли дать только они, а Шубняков и Утехин как в воду канули. Между тем
никто не хотел внятно объяснить, куда они подевались, хотя по своему
служебному положению (начальник Специального бюро по разведке и диверсиям) и
званию (генерал-лейтенант) я имел на это право. Возмущенный, я позвонил
Питовранову, заместителю министра, их непосредственному начальнику, но
оказалось, что и с ним нельзя связаться: он таинственно исчез. Тут до меня
дошло, что повторяется то же самое, что было в период массовых арестов в
послевоенные годы. И Шубняков, и Питовранов, и Утехин к тому времени уже
находились в Лефортовской тюрьме.
В 1951 году, когда арестовали Абакумова, мне позвонил Рюмин, которого
только что назначили начальни