формацию, полученную в  Берлине,  о трудностях, которые немцы испытывают в
снабжении   и  пополнении  резервами,  о  реалистической   оценке   немецким
командованием   провала   блицкрига,  о  возможном   наступлении  противника
весной--летом 1942 года с целью овладения нашими нефтепромыслами.
     Столь  ценные  сведения, переданные в ноябре 1941 года и подтвержденные
спустя три месяца, были доложены правительству, но, к сожалению,  не сыграли
в  должной мере своей роли, ввиду того, что  13 декабря  1941 года радист  и
шифровальщик  "Кента"  с  кодами были  захвачены  немецкой  контрразведкой и
гестапо не составило  большого труда  в 1942  году после краткой  разработки
арестовать  руководителей  "Красной  капеллы"  в  Берлине  и  других городах
Западной Европы.
     5 августа  1942 года  мы  забросили двух наших  агентов-парашютистов  в
Германию  --  Артура  Хесслера и Альберта  Барта. Но немцы уже  держали  под
наблюдением группу,  на связь с которой они были посланы, и  их  арестовали.
Хесслер погиб в гестапо, а Барта немцы  перевербовали,  и  он  начал вести с
нами  радиоигру,  которую,  кстати, мы сразу же разгадали. Во время  допроса
Барт раскрыл нашего агента  Вилли Лемана ("Брайтенбах"), который сотрудничал
с  нами  с  1935   года.  Леман   был  сотрудником  гестапо  и  снабжал  нас
исключительно   важной  информацией.  Он  передал  нам  в  1935--1941  годах
важнейшие  материалы о  разработках  гестапо  по  внедрению агентуры в среду
русских эмигрантов и в коммунистическое подполье. От Лемана мы также узнали,
какие источники  польской контрразведки  были перевербованы и использовались
немцами  после  разоблачения  в  1936  году в  Берлине  польского  резидента
Сосновского.  К тому  же  последний попал в  наши  руки  в 1939  году и  дал
развернутые ориентировки по возможностям польской агентуры в Германии.
     Лемана арестовали на улице и тайно, без суда, казнили. Гестапо сообщило
жене, что ее муж исчез и его усиленно разыскивают. После войны мы нашли лишь
его Регистрационную карточку в архивах тюрьмы Плетцензее в Берлине -- других
следов  о  нем не осталось. Леман  в  годы войны был  единственным  офицером
гестапо, сотрудничавшим с нами.
     В архивах гестапо  мы обнаружили  сведения о "Красной капелле".  И хотя
имя Барта  там фигурирует, Леман  даже  не  упомянут.  Возможно, это вызвано
нежеланием  бросить  тень на  гестапо,  в рядах которого  оказался советский
агент. Я не исключаю, что гестапо боялось доложить об этом Гитлеру. Барт был
взят в плен англичанами и передан  нам в 1946 году. Его доставили  в Москву,
судили и расстреляли за измену.
     Несколько слов о работе  группы Зорге ("Рамзай") в Токио. К информации,
поступавшей по этой линии из кругов премьер-министра  Коноэ, и высказываниям
германского посла Отта в Москве  относились с  некоторым  недоверием. И дело
было  не   только  в   том,  что   Зорге  привлекли  к  работе  впоследствии
репрессированные Берзин и Борович, руководившие Разведупром Красной  Армии в
20--30-х годах. Еще  до  ареста Боровича,  непосредственного куратора Зорге,
последний  получил  от  высшего  руководства  санкцию  на  сотрудничество  с
немецкой  военной разведкой в Японии. Разрешение-то получил, но вместе с тем
попал  под  подозрение,  поскольку  такого  рода  спецагентам традиционно не
доверяют  и  регулярно  перепроверяют  во  всех  спецслужбах.  В  1937  году
исполняющий  обязанности  начальника  Разведупра  Гендин  в своем  сообщении
Сталину,   подчеркивая  двойную  игру  ценного   агента  Зорге,  добывающего
информацию также для Отта, резидента немецкого  абвера в Токио, делал вывод,
что  указанный  агент не может  пользоваться как источник информации  полным
доверием.
     Трагедия Зорге состояла в том, что его героическая работа и поступающие
от него сведения не использовались нашим командованием. Исключительно важные
данные о предстоящем  нападении Японии  на США,  о неприсоединении  Японии к
германской агрессии против СССР в сентябре  -- октябре 1941 года так и осели
в  наших архивах.  А дивизии с Дальнего Востока  перебросили  под  Москву  в
октябре 1941 года лишь потому, что  у  Сталина  не  имелось других готовых к
боям  резервных  боевых соединений.  Если  же информация  Зорге  при этом  и
учитывалась, то не играла существенной роли в принимаемом решении. Сообщения
о том, что японцы не  намерены воевать с нами, регулярно поступали с 1941 по
1945  год  от  наших проверенных  агентов,  занимавших  должности  советника
японского  посольства в  Москве и  начальника службы жандармерии Квантунской
армии,  который  передавал  нам  документальные данные о дислокации японских
соединений  в  Маньчжурии.  Кроме всего прочего,  нам  удалось  расшифровать
переписку японского посольства в Москве  с Токио, из которой  следовало, что
вторжение в СССР в октябре 1941 года Японией не планировалось.
     Поведение  Зорге  на  следствии  после  его  ареста японскими  властями
вызвало  серьезное  раздражение  в  Москве.  Он  нарушил  главную  установку
советской  разведки:  никогда  не  признавать шпионажа в какой-либо  форме в
пользу  Советского  Союза.  Хотя  практика обмена  арестованными агентами  и
разведчиками в 30-х  годах являлась очень ограниченной, тем не менее изредка
на  нее шли. Поляки, например, освободили  нашего нелегала Федичкина  в 1930
году, американцы  --  резидента  НКВД в Нью-Йорке Овакимяна в сентябре  1941
года. Руководство Разведупра ввиду признаний  Зорге ни перед кем  не ставило
вопроса о его возможном обмене.
     К  августу 1942 года "Красная капелла" в  Берлине,  включавшая  агентов
военной  разведки и  НКВД, была  уничтожена. Но в Германии уцелел ряд важных
источников  информации  и  агентов  влияния.  Некоторые  агенты  гамбургской
группы, созданной Серебрянским и Эйтингоном,  не связанные с группой Харнака
-- Шульце-Бойзена и  осевшие  в  концернах "Фарбен индустри"  и  "Тиссен"  в
гамбургском порту, уцелели  и ушли  в подполье. Избежала ареста агент "Юна",
обосновавшаяся  в  ведомстве  Риббентропа   --  германском  МИДе;  не   были
скомпрометированы  Ольга Чехова  и  польский князь  Януш  Радзивилл.  Однако
отсутствовали  надежные  связники  с  ними.  Два  наших  агента --  шведский
предприниматель  Стринберг  ("Густав")  и   популярный  актер  Карл  Герхард
("Шансонье")  годились разве  что  на роль  курьеров.  Поездки  Стринберга в
Германию оказались малорезультативными, а Герхарда вскоре выявили немцы, так
как  он  не скрывал  своих антигитлеровских настроений. Агентурная  сеть  во
Франции и Швейцарии продолжала работать.

     Двойная игра английской разведки с использованием  "Красной капеллы"  в
фашистском тылу

     В  начале  1941  года  Василевский  создал  сеть нелегалов во  Франции.
Главной фигурой на связи с ними был полковник Шмидт, ответственный сотрудник
шифровальной  службы  абвера. Василевский узнал, что в начале  1930-х  годов
Шмидт   был   завербован   французской  разведкой.  Французские  коммунисты,
помогавшие  людям  Василевского,  установили,  что Шмидт  также  работал  на
британскую спецслужбу. Имя английского  агента, с которым Шмидт  поддерживал
контакт  во Франции,  нам  сообщил  Маклин  еще  в 1939  году. По  характеру
материалов,  переданных  Шмидтом  Василевскому,  мы  поняли,  что  англичане
регулярно  перехватывают  и   расшифровывают  немецкие  радиограммы.   Немцы
выследили подозрительные связи Шмидта, и он бесследно исчез.
     Сотни радиограмм в Москву от "Красной капеллы" из Швейцарии за период с
июля  1941  до  октября 1943 года  содержали  ценнейшую информацию:  приказы
немецкого  верховного командования,  сведения  о передвижении войск и  массу
оперативных  подробностей  боевых  действий.   Эта  информация  передавалась
Рудольфом Ресслером  ("Люци"), но он упорно отказывался назвать  ее источник
советскому резиденту-нелегалу Шандору Радо.
     Ресслер, немецкий  эмигрант, встретился с Радо,  когда Гитлер напал  на
Советский  Союз.  Он  дал  понять,  что считает Радо  связанным  с советской
разведкой, и предложил ему передавать информацию из немецких военных кругов.
Зная  это,  мы  решили, что  "Люци" просто пытается  сохранить  в тайне свой
источник -- агента в немецком генштабе.
     На  самом  деле  Ресслер  передавал нам информацию,  которую получал от
англичан. Английская разведка  знала  о работе  группы  Радо, поскольку  еще
накануне  войны  внедрила своего  агента в "Красную капеллу" в Швейцарии. По
дипломатическим каналам в Лондоне  через  английскую  миссию связи  в Москве
англичане не передавали  эту  информацию, опасаясь,  что  мы  не  поверим  и
потребуем назвать  источник. Мы  не  знали тогда, что у англичан есть аналог
немецкой  шифровальной  машины  "Enigma",  которую собрал  в  1938 году  для
британской  спецслужбы  польский  инженер,   работавший  ранее  на  немецком
секретном  предприятии,  выпускавшем   эти  машины.   Англичане   держали  в
строжайшем  секрете   существование   "Еnigmа",  дававшей   им   возможность
дешифровать немецкие радиограммы. Сведения о ней поступили к нам в 1945 году
от Филби и Кэрнкросса.
     Сталин  не доверял англичанам,  и для  этого были основания.  Когда  мы
сравнивали разведданные от  наших  агентов из  Швейцарии и  из  Лондона,  то
видели   их   разительное  совпадение.  Однако   информация  из  Лондона  от
кембриджской   группы   была   более  полной,  а   от  группы   "Люци"  явно
отредактированной.   Ясно  было,  что   информация  "Люци"   дозировалась  и
редактировалась британскими спецслужбами.
     Нашей  лондонской  резидентуре  периодически  поставлял  расшифрованные
радиограммы Джон  Кэрнкросс,  работавший в  британском  шифровальном  центре
"Блечли парк". Позже, беседуя с  моим другом  Кукиным -- он был резидентом в
Лондоне с 1943 по 1947 год и руководил кембриджской группой, -- мы признали,
что  вклад  Кэрнкросса  в наше  общее  дело и  получаемые  от него материалы
представляли большую  ценность  для раскрытия  немецких оперативных  планов.
Дешифрованные материалы, поступавшие от Кэрнкросса, имели не  только военную
ценность,  но и позволили нам проследить проникновение английской спецслужбы
в группу Радо.
     Весной 1943 года, за несколько  недель до  начала Курской  битвы,  наша
резидентура  в  Лондоне  получила  от   кембриджской   группы  информацию  о
конкретных  целях   планировавшегося   немецкого  наступления   под  кодовым
названием операция "Цитадель".  В этом  сообщении указывалось число немецких
дивизий, которые предполагалось использовать, и подчеркивалось, что операция
"Цитадель" нацелена на Курск, а не на Великие Луки, то есть не к западу, а к
юго-западу  от Москвы  -- там  мы  не ожидали  немецкого  наступления.  НКВД
направило эту информацию Советскому Верховному Главнокомандованию 7 мая 1943
года.  Сообщение из  Лондона содержало более  обстоятельные  и  точные планы
немецкого наступления, чем полученные по линии военной разведки от "Люци" из
Женевы. Руководителям  военной разведки  и НКВД стало совершенно  ясно,  что
англичане  передают  нам дозированную информацию, но  в  то  же время хотят,
чтобы  мы сорвали  немецкое наступление. Из этого мы сделали вывод,  что они
заинтересованы  не столько  в  нашей победе, сколько  в том, чтобы  затянуть
боевые действия, которые привели бы к истощению сил обеих сторон.
     В начале 1943 года начальник военной разведки генерал Ильичев обратился
с письмом в НКВД и к генералу Селивановскому, заместителю начальника военной
контрразведки  СМЕРШ,  с  сообщением,  что германские  спецслужбы проникли в
"Красную капеллу".  От  агента  в Брюсселе  Гуревича  ("Кент") было получено
зашифрованное  предупреждение:  он  работает  под  немецким  контролем. Было
принято решение  продолжить эти  радиоигры  с  немцами. Осенью  1943 года  в
Женеве и Лозанне были  арестованы радисты "Красной  капеллы", но  мы все еще
продолжали  получать  информацию  из  Лондона от  нашего  резидента  Кукина,
сменившего Горского.
     Британская  разведка  до  сих  пор  не  признала  факт  передачи  нашей
агентурной сети  в Швейцарии отредактированных  расшифрованных  сведений.  В
Москве, однако, всегда с  подозрением относились  к  "Красной  капелле".  Ее
героическая  деятельность в  Германии, Франции  и Швейцарии не  приносила  в
глазах  начальства лавров  ни разведке  НКВД,  ни Разведупру  Красной Армии.
Никто не относился к ее  работе как приоритетной,  потому  что дешифрованные
приказы  немцев, передаваемые  англичанами,  не содержали бесспорных данных,
базировавшихся  на подлинных документах, а основывались на устной информации
источников.
     "Красная капелла" до  сих  пор  рассматривается  на Западе как  главный
источник разведывательной информации,  поступавшей  в Советский Союз  в годы
войны,  на  самом  же  деле  эта  информация  носила для нас  второстепенный
характер. Тем  не менее, надо признать, что ее агенты  действовали с большим
мужеством  и  высоким профессионализмом  и многие из них погибли героической
смертью. Руководителей "Красной  капеллы" Треппера ("Большой шеф"), Гуревича
("Маленький шеф", или  "Кент") и  Радо ("Дора") в  Разведупре Красной  Армии
считали изменниками. Треппер и Радо пытались скрыться  от советских властей;
их розыск и отправку в Москву осуществили  англичане. В Москве их арестовали
и посадили в тюрьму на Лубянке.
     Треппер и Радо провели в тюрьме по десять лет, прежде чем их освободили
и  реабилитировали  в  конце 50-х годов.  В своих мемуарах  они  представили
Гуревича  как изменника, но ведь именно он захватил, перевербовал и доставил
к нам в Москву в 1945 году главного следователя гестапо, занимавшегося делом
"Красной капеллы". Когда  в ноябре 1942 года Гуревич был взят в гестапо, ему
удалось послать радиограмму,  предупреждавшую, что отныне  он  находится под
контролем  немцев, а одна  из полученных им от нас инструкций  обязывала его
продолжать радиоигры,  что он и сделал. Как только  война кончилась, Гуревич
сумел убедить офицера  гестапо Хайнца  Паннвица,  который вел дело  "Красной
капеллы"  вступить  с нами  в контакт.  По словам  Гуревича,  для  советской
разведки  он  будет  ценным  приобретением, поскольку  владеет  информацией,
позволяющей нам идентифицировать тех, кто нам симпатизировал, и тех, кто был
нашим  врагом.  Это,  говорил он,  обеспечит Паннвицу  амнистию  и  работу в
советских  органах безопасности. Находясь  в  шоке  от  поражения  Германии,
Паннвиц  принял   предложение  Гуревича   о   тайной   встрече   с   русским
представителем. Он был задержан  и вместе с Гуревичем немедленно доставлен в
Москву.
     Разоблачения Паннвица, однако, имели лишь ограниченный интерес в глазах
руководства  разведки.  Широкая  известность  Паннвица  на  Западе исключала
возможность использования его для наших активных  операций. Поскольку он мог
сообщить  о тех  осведомителях  гестапо,  которых  мы  вместе  с  британской
разведкой все еще продолжали разыскивать, было  решено не ликвидировать его,
а держать и дальше в  тюрьме. Треппер, Радо и Гуревич разделили его  судьбу:
они остались в  живых только потому, что  их показания могли понадобиться  в
дальнейшем.  После десяти лет пребывания  в тюрьме Паннвица репатриировали в
Германию.
     С  1946 года Радо  и Треппер заявляли, что провал "Красной капеллы" был
вызван изменой Гуревича. После смерти Сталина в 1953 году, как мне говорили,
ветераны Коминтерна ходатайствовали о реабилитации  Радо и Треппера. Их дело
было пересмотрено, и в 1955 году с них сняли обвинение в измене Родине, хотя
Разведупр  Генштаба и  возражало,  выдвигая против них  и  свои обвинения --
нарушение  правил  конспирации  и  несанкционированное  расходование  денег.
Гуревич был освобожден в 1955 году  по амнистии  для  тех,  кто обвинялся  в
сотрудничестве с немцами, но не реабилитирован.
     Гуревич обращался лично к Хрущеву с просьбой разобраться в его деле, но
КГБ и военная  разведка  твердо стояли на  своем, намеренно делая его козлом
отпущения   за   провал   "Красной   капеллы".   По   специальной   справке,
подготовленной руководителями разведки КГБ Сахаровским  и Коротковым, в 1958
году  Гуревича вновь  арестовали. Ордер на  арест подписали Серов, ставший к
тому  времени  главой  КГБ,   и  генеральный   прокурор  Руденко.   Гуревича
приговорили к двадцати  пяти годам тюремного заключения, но в соответствии с
новым Уголовным кодексом этот срок был сокращен до пятнадцати лет. Поскольку
он уже отсидел почти десять лет, его выпустили через пять лет.
     После   отбытия   полного   срока  заключения   Гуревич  обосновался  в
Ленинграде,  где работал  переводчиком.  Каждый год он подавал на  пересмотр
своего дела, но  КГБ и военная  разведка  упорствовали, по-прежнему возражая
против его реабилитации или нового  рассмотрения дела. В официальной истории
советской  военной  разведки,  подготовленной  в   60--70-х  годах,  Гуревич
представлен как изменник, чьи  действия привели к провалу  "Красной капеллы"
во  Франции и  Германии.  На  Западе  в  книге Жиля Перро  "Красная капелла"
высказывается та же точка зрения.
     В 1990  году военная  прокуратура обращалась  ко мне  по делу Гуревича,
продолжавшего настаивать на своей реабилитации.  Прокуратура нашла  документ
исключительной важности -- служебную  записку Генштаба, направленную в адрес
НКВД с одобрением радиоигр Гуревича ("Кента") с немцами. Когда дело Гуревича
стало пересматриваться, выяснилось: единственная вина его заключалась в том,
что  он без  одобрения Центра завел  семью на Западе  (во  Франции).  Однако
руководство военной разведки продолжало упорно препятствовать восстановлению
его  прав.  После  того  как в 1991 году Гуревича  наконец  реабилитировали,
Разведупр  Генштаба  категорически  отказало   ему  в  выплате  компенсации,
назначении военной пенсии и предоставлении статуса ветерана войны.
     Этот человек жив. Его жена умерла в Европе, а сын вместе со своей женой
и детьми приезжал  в  Санкт-Петербург для встречи  с отцом. История Гуревича
прошла  по страницам российской  прессы, но  никто  не задался вопросом: чья
злая воля в  разведорганах СССР  все эти  годы продолжала возлагать  вину на
этого человека.

     Попытка  тайного дипломатического зондажа  и  дезинформационной игры  с
немцами через болгарского посла в СССР Стаменова

     Для  нас, знавших о существовании у немцев проблем со снабжением армии,
директива  Сталина  стоять до  конца  в  1941  и 1942 годах  и  любой  ценой
остановить  врага  казалась  естественной  и  разумной.  Оглядываясь  назад,
видишь,  что  трагические  поражения  Красной  Армии  в  Белоруссии,  потери
миллионов  человеческих жизней убитыми и взятыми  в плен под Киевом были для
вермахта  всего лишь тактическим успехом.  Перед  немцами стояла перспектива
затяжной войны, для победы в которой у них не было необходимых ресурсов.
     К середине  июля 1941 года мы получили два важных сообщения. Одно -- по
радио  из   Берлина,  другое   -   от   наших   дипломатов   и  разведчиков,
интернированных немцами в Италии  и  Берлине в начале войны. После обмена на
германских дипломатов, интернированных в Москве, первый секретарь советского
посольства в Берлине  Бережков и резидент  НКВД Амаяк Кобулов,  младший брат
заместителя   Берии   Богдана  Кобулова,   сообщили,   что   барон   Ботман,
сопровождавший  поезде  советскими  дипломатами,  высланными   из  Германии,
намекнул  им:  может   настать  время,  когда  Германия  и  СССР  предпочтут
урегулировать свои отношения на основе взаимных уступок.
     В  изнурительных  боях под Смоленском  была  остановлена танковая армия
генерала Гудериана. Росло разочарование в германском верховном командовании,
     вызванное недостаточно быстрыми  темпами  продвижения немецких  войск в
июле 1941  года, о чем сообщил  из Берлина Арвид  Харнак ("Корсиканец").  25
июля  Берия  приказал мне связаться с нашим  агентом Стаменовым,  болгарским
посло