году,  когда  они захватили
радиостанцию в Гляйвице на территории Германии. Немецкие провокаторы вышли в
эфир  с  антигерманскими   заявлениями,  а   затем   расстреляли   своих  же
уголовников, переодетых в польскую форму, так что со  стороны все выглядело,
будто на радиостанцию  действительно  напало  одно из подразделений польской
армии.
     Я немедленно предложил, чтобы  Эйтингон был назначен моим заместителем.
Берия согласился, и в канун войны мы стали искать людей, способных составить
костяк специальной группы, которую можно было бы перебрасывать  по воздуху в
районы  конфликта на наших  европейских  и дальневосточных границах. Военный
опыт  Эйтингона был значительно больше моего, и  поэтому в этом  вопросе я в
значительной степени полагался на его оценки -- именно он выступал связующим
звеном  между  нашей  группой  и  военным  командованием. Вместе  с  ним  мы
составляли  планы   уничтожения   складов  с  горючим,  снабжавших  немецкие
моторизованные танковые части, которые  уже начали сосредоточиваться у наших
границ.
     20 июня 1941 года Эйтингон  сказал мне, что на него произвел неприятное
впечатление разговор  с генералом Павловым, командующим  Белорусским военным
округом. Поскольку они с Эйтингоном знали друг друга по Испании, он попросил
дружеского  совета у Павлова,  на какие  пограничные  районы, по его мнению,
следовало бы  обратить особое внимание, где возможны  провокации со  стороны
немцев. В ответ Павлов заявил нечто, по  мнению Эйтингона, невразумительное,
он, казалось,  совсем ничего  не  понимал  в вопросах  координации  действий
различных  служб в современной  войне. Павлов  считал,  что  никаких  особых
проблем  не  возникнет  даже  в  случае,  если врагу удастся в самом  начале
перехватить  инициативу  на  границе, поскольку  у  него  достаточно  сил  в
резерве, чтобы противостоять любому  крупному  прорыву. Одним словом, Павлов
не видел  ни  малейшей нужды в  подрывных операциях  для дезорганизации тыла
войск противника.
     21 июня я оставался у себя в кабинете всю ночь, несмотря на то, что  мы
с женой условились поехать вечером на дачу.  За год до этого она решила уйти
с  оперативной  Работы в Центре и  стала преподавать в Высшей школе НКВД как
инструктор по оперативной работе с агентурой. Из школы она ушла и субботу 21
июня примерно  в три часа дня. Фитин в этот вечер встречался с Гавриловичем,
югославским  послом,  на своей  даче.  Так что в  эту  роковую  ночь  я  был
единственным  из  начальства, кто находился на работе.  По нашим правилам мы
могли уйти  с  работы только  после того,  как позвонит секретарь наркома  и
передаст  разрешение шефа  идти  домой. Начальники отделов обычно уходили  в
восемь, отправляясь домой или на явочные квартиры  для встреч с агентами,  а
затем возвращались к себе  на работу в  десять или одиннадцать вечера, чтобы
обобщить  полученные  от  агентуры сообщения, которые  тут же  запирались  в
сейфы.  По субботам, однако, никто, как правило, после восьми на  работу  не
возвращался.
     На  этот  раз я не  получал  разрешения уйти с  работы ни от  секретаря
Берии,  ни от Меркулова и остался у себя в кабинете, только позвонил домой и
предупредил, что буду поздно. Жена  согласилась ждать  меня дома  и спокойно
уснула. Ожидая  звонка  от  начальства, я стал просматривать  документы,  но
после  шести ни  почты,  ни  новых сообщений не  поступало.  Был только один
звонок  --  от командующего  пограничными войсками Масленникова. Он был явно
разочарован, когда я сказал,  что Особая группа будет  готова к  действию не
раньше  чем  через  десять  дней. Я знал, что ни Берии, ни  Меркулова нет на
месте, но секретариат ожидает их в любую минуту: они были вызваны к Хозяину.
Я оставался в кабинете, просматривая бумаги. Меня одолевали тревожные мысли,
но мне и в голову  не могло прийти, какая беда вскоре обрушится на всех нас.
Конечно, я  чувствовал  угрозу  военной провокации  или конфликта,  но не  в
состоянии  был представить  его масштабы. Я считал, что невзирая ни на какие
трудности мы способны контролировать события.
     В  три  часа ночи зазвонил  телефон  --  Меркулов потребовал,  чтобы  я
немедленно  явился к  нему в кабинет. Там я застал начальников  всех ведущих
управлении  отделов.  Меркулов  официально объявил  нам, что началась война:
немецкие войска перешли нашу границу. Он тут же приказал, чтобы весь аппарат
был вызван на работу по сигналу тревоги.  К девяти  утра, заявил он,  каждый
начальник   направления   должен   предложить   конкретные   мероприятия   в
соответствии с планом действий в условиях начавшейся войны.
     Около девяти прибыл Фитин. В конференц-зале разведуправления мы провели
официальное собрание сотрудников, где объявили о начале войны.
     Паники не было,  но  в  ходе собрания  замечания  сотрудников сделались
немногословными,   и   наши    заправские    остряки,   особенно   Эйтингон,
воздерживались от своих обычных шуток.


ГЛАВА 6. РАЗВЕДКА В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ

     Агентурно-оперативные возможности  советской разведки  перед нападением
Гитлера

     Существенный вклад в победу  над фашизмом внесла и  советская разведка,
но   она  также  разделяет  с  военно-политическим   руководством  страны  и
ответственность за просчеты  и ошибки, допущенные  в  годы войны. Вернусь  к
событиям накануне войны.
     Какими   агентурно-оперативными  возможностями  располагали   советские
спецслужбы в  этот  период? Бытует представление,  что агентурно-оперативные
группы  сети  Разведывательного  управления Генерального  штаба  (так  тогда
называлось Главное  разведывательное управление - ГРУ) и Иностранного отдела
(ИНО)  НКВД  владели  надежной агентурой, имевшей  доступ  в  высшие эшелоны
военного командования вермахта и политического руководства Германии,  и  что
советское  руководство  проигнорировало  поступавшие  из   этих   источников
материалы о подготовке и непосредственных планах развязывания Гитлером войны
против Советского Союза. Как же обстояло дело в действительности?
     Разведуправление  Генштаба  и ИНО НКВД располагали важными  источниками
информации с выходом на руководящие круги немецкого военного  командования и
политического  руководства, но  не  имели доступа  к  документам.  К тому же
получаемая информация  из  кругов, близких к Гитлеру,  отражала  колебания в
германском  руководстве   по  вопросу   принятия  окончательного  решения  о
нападении на Советский Союз.
     В начале и  середине 30-х годов  Берзину, Урицкому,  Артузову, Боровичу
(по линии Разведупра Красной Армии), Слуцкому, Шпигельглазу,  Серебрянскому,
Каминскому, Парпарову,  Эйтингону (по линии  ОГПУ-- НКВД)  удалось создать в
Западной   Европе    и    на   Дальнем   Востоке   (Китай--Япония)    мощный
агентурно-диверсионный аппарат,  располагавший  более  чем  300  источниками
информации. Особую роль в создании  этого  аппарата  сыграли так  называемые
специальные  агенты-нелегалы:  Арнольд  Дейч (Ланг),  австриец, привлекший к
сотрудничеству известную  пятерку Кима Филби и других в Англии; Теодор Мали,
венгр,   бывший  католический  священник,   работал  в  Англии  и   Франции;
Богуславский, поляк, бывший сотрудник разведки генштаба Польши; Шандор Радо,
Леопольд  Треппер,  Рихард  Зорге,  Эрнст   Волльвебер.  В  1942  году  была
восстановлена связь  с  ценным агентом  под псевдонимом  "Друг", который был
привлечен к сотрудничеству еще десять  лет назад,  являясь заместителем шефа
штурмовиков Рема. Он считался  влиятельным лицом в окружении стремившегося к
власти Гитлера. После  расстрела Рема "Друг" содержался германскими властями
в заключении. Освободившись в 1936 году, он  получил назначение политическим
советником к главному военному советнику  фашистской Германии при штабе  Чан
Кайши. Там он регулярно встречался с  Зорге. дезавуируя некоторые материалы,
переданные  последним.  Непосредственно  с  "Другом"   работали  заместитель
начальника внешней разведки НКВД по Дальнему Востоку Мельников и В. Зарубин.
     Судьба  этих людей  сложилась  по-разному. Дейч  погиб в  1942  году на
торпедированном  немецкой подлодкой советском транспорте, шедшем  в  Англию.
Мали  и Богуславского расстреляли  по указанию Ежова в  годы террора. Радо и
Треппер,  попортив  нервы  немцам "Красной  капеллой", оказались  в  лагерях
НКВД--МГБ.  Зорге повесили японцы. Волльвебер возглавил разведку,  потом МГБ
ГДР, но стал жертвой интриг Ульбрихта.
     Массовые репрессии в 1937--1938 годах нанесли серьезнейший  удар  нашим
разведслужбам, однако разведывательная деятельность продолжалась. Хотя  мы и
потеряли  временно  связь  с   рядом  ценных  агентов,  агентурным  сетям  в
Скандинавии, Германии и в странах Бенилюкса повезло.  Источники информации в
Германии  (группы  Шульце-Бойзена  --  штаб  ВВС,  Харнака  --  министерство
экономики, Кукхоффа и Штебе -- в МИДе, Лемана --  гестапо) были привлечены к
сотрудничеству   нелегалами   супругами  Зарубиными,  резидентом   Белкиным,
нелегалом Парпаровым, агентом  Гиршфельдом,  избежавшим  репрессий. Связь  с
ними поддерживалась  регулярно.  Помимо этих источников, в  1940  году к ним
добавились  сотрудничавшие  с  нами  на  основе  доверительных  отношений  и
вербовочных  обязательств  знаменитая  актриса  Ольга Чехова  и  князь  Януш
Радзивилл, имевшие прямой выход на Геринга. Резиденту НКВД Гудимовичу вместе
с  женой Морджинской удалось в Варшаве создать мощную группу, осуществлявшую
тщательное наблюдение  за немецкими перевозками войск  и техники в Польшу  в
1940--1941 годах.  Серьезные агентурные  позиции мы  имели  также в  Италии.
Резиденту  Рогатневу, "Титу", удалось  привлечь к  сотрудничеству племянника
графа Чиано -- министра иностранных дел в правительстве Муссолини.
     Среди  устойчивых  мифов  о работе советской  разведки в годы войны,  в
особенности после нашумевшего  сериала "Семнадцать мгновений весны",  широко
распространена версия о сотрудничестве заместителя Гитлера по партии Бормана
с советской разведкой. Не раз опровергались  слухи  о том, что  Борман тайно
был вывезен в Москву и захоронен на одном из московских кладбищ.
     Дыма  без  огня,  как  известно,  не  бывает.  Хотя  Борман  никогда не
сотрудничал с  нами,  он,  так  же  как  и  шеф  гестапо  Мюллер,  постоянно
находились в сфере нашего внимания.
     Когда   Борман  был  еще  никому  не  известным  рядовым   функционером
нацистской партии и проживал  в 1930 году в скромном пансионате под Веной, с
ним поддерживал "полезное знакомство" крупный  нелегал нашей разведки  Борис
Афанасьев.
     В сообщениях  Афанасьева Центру давались  развернутые характеристики  и
оценки личности Бормана,  вносились  предложения об его активной разработке.
Но Афанасьев, к сожалению,  "засветился"  в  ряде наших операций  во  второй
половине 1930-х  годов,  и  его  попытки  перед  самой  войной  восстановить
полезные  знакомства  и  былые  связи в  Германии  и  Швейцарии  успехом  не
увенчались.
     Все слухи о приезде Бормана в СССР в мае 1945 года -- сплошные домыслы.
     После  войны  лишь  сравнительно  короткое  время  в  Москве  жила   на
конспиративной  квартире известная  актриса Ольга Чехова.  От Берии она была
передана непосредственно на  связь Абакумову, ставшим в  1946 году министром
госбезопасности. С Абакумовым она поддерживала личную переписку, находясь  в
Германии, вплоть до его ареста в июле 1951 года.
     Еще в 1937 году нашей разведкой под руководством заместителя начальника
ИНО  НКВД  Шпигельглаза  были   добыты  важные  документальные  сведения  об
оперативно-стратегических  играх, проведенных командованием рейхсвера (позже
вермахта). Этим документам суждено было сыграть значительную роль в развитии
событий  и изменении  действий  нашего руководства  перед  германо-советской
войной.  После  оперативно-стратегических игр,  проводившихся  фон Сектом, а
затем Бломбергом,  появилось "завещание Секта",  в  котором говорилось,  что
Германия  не сможет выиграть войну с Россией, если боевые действия затянутся
на срок более двух месяцев и если в течение  первого месяца войны не удастся
захватить Ленинград, Киев,  Москву и разгромить основные силы Красной Армии,
оккупировав  одновременно главные  центры  военной  промышленности  и добычи
сырья в европейской части СССР.
     Думаю, что итоги упомянутых оперативно-стратегических игр явились также
одной  из  причин, побудивших  Гитлера выступить в  1939 году  с инициативой
заключения пакта о ненападении. Знаменательно, однако, что зондажные подходы
к   советскому  руководству  по  осуществлению  этой  идеи  немцы  предпочли
осуществить не по линии разведки, а по дипломатическим каналам  через своего
посла в Турции фон Папена еще в апреле 1939 года.
     В  круг  моих  обязанностей входило  курирование  немецкого направления
нашей  разведки, непосредственно возглавляемого в  1938--1942 годах  майором
госбезопасности  (позднее  генерал-майор)  Журавлевым.   Руководство  всегда
придавало немецкому направлению  особо  важное значение. В  1940--1941 годах
наша резидентура в Берлине хотя и возглавлялась неопытным работником Амаяком
Кобуловым, тем не менее действовала активно.
     Разведывательные  материалы из Берлина, Рима, Токио, что подтверждают и
обнародованные   ныне    архивные    документы,    регулярно   докладывались
правительству. Однако руководство разведки не было в курсе, что после визита
Молотова  в ноябре  1940 года  в  Берлин  начались  секретные  переговоры  с
Германией.  Таким  образом,  очевидная  неизбежность  военного  столкновения
вместе  с  тем  совмещалась  с  вполне  серьезным рассмотрением  предложений
Гитлера о  разграничении  сфер  геополитических  интересов Германии, Японии,
Италии и СССР.
     Лишь  теперь мне очевидно, что зондажные беседы Молотова и Шулленбурга,
посла  Германии в СССР, в  феврале  --  марте  1941 года  отражали не только
попытку  Гитлера  ввести  Сталина  в  заблуждение  и  застать  его  врасплох
внезапной  агрессией, но и  колебания в немецких верхах по вопросу о войне с
Советским  Союзом до  победы  над  Англией.  Получаемая  нами  информация  и
дезинформация  от латыша, сотрудничавшего с гестапо, отражала эти колебания.
Именно поэтому даже надежные источники, сообщая о решении Гитлера напасть на
СССР (донесения  Харнака, Шульце-Бойзена, жены видного германского дипломата
(кодовое имя  "Юна"), близкого  к Риббентропу) в сентябре  1940 --  мае 1941
года,  не  ручались за  достоверность полученных  данных  и со  ссылками  на
Геринга увязывали в той или иной мере  готовящуюся агрессию  Гитлера  против
СССР с возможной договоренностью о перемирии с англичанами.
     К сожалению, правильный вывод об очевидной подготовке к войне на основе
поступавшей информации мы  связывали также  с результатами якобы предстоящих
германо-советских переговоров на высшем уровне по территориальным проблемам,
а согласно  сообщениям из Англии (Филби, Кэрнкросс и другие)  и с  возможным
урегулированием  вопроса  о прекращении  англо-германской  войны. Мне трудно
судить, насколько в действительности  Гитлер  всерьез думал договориться  со
Сталиным.  Помнится,  что  поступали  также данные  о  том,  что  Риббентроп
последовательно,  вплоть до окончательного решения  Гитлера, выступал против
войны с Россией, во всяком случае  до  тех пор, пока не будет  урегулировано
англо-германское военное противостояние.
     Хотя  Сталин с  раздражением  относился к  разведывательным материалам,
вместе  с  тем он стремился  использовать их  для  того, чтобы предотвратить
войну  путем   секретных  дипломатических  переговоров  по   территориальным
вопросам, а также -- это поручалось непосредственно нам -- для  доведения до
германских военных кругов  информации о неизбежности для Германии длительной
войны   с  Россией.  Акцент  делался   на  то,  что  мы  создали  на   Урале
военно-промышленную базу, неуязвимую для немецкого нападения.
     Окончательное  решение о нападении Гитлер  принял 14 июня 1941 года, на
следующий  день  после  того, как  немцам  стало  известно заявление  ТАСС о
несостоятельности слухов о германо-советской войне. Интересно, что заявление
ТАСС  сначала  было  распространено  в  Германии  и   лишь  на  второй  день
опубликовано в "Правде".
     К сожалению, наша разведка, как военная, так и политическая, перехватив
данные о сроках нападения и правильно определив  неизбежность близкой войны,
не  спрогнозировала ставку гитлеровского командования на тактику  блицкрига.
Это была роковая  ошибка, ибо ставка на блицкриг указывала на то, что  немцы
планировали свое нападение независимо от завершения войны с Англией. Крупным
недостатком  нашей разведывательной работы явилась слабая постановка анализа
информации,   поступавшей  агентурным  путем.  Убедительным  доказательством
такого вывода может служить то, что  только в ходе войны и в Разведупре, и в
НКВД были созданы в системе разведуправлений отделы по  постоянной оценке  и
обработке разведывательной информации, поступавшей из зарубежных источников.

     Начало войны, развертывание диверсионной работы в тылу противника

     В   первый   же   день   войны   мне  было   поручено  возглавить   всю
разведывательно-диверсионную   работу  в  тылу  германской  армии  по  линии
советских  органов  госбезопасности. Для  этого  в  НКВД  было  сформировано
специальное подразделение  --  Особая  группа  при  наркоме  внутренних дел.
Приказом по  наркомату мое  назначение начальником группы было  оформлено  5
июля  1941 года.  Моими  заместителями  были  Эйтингон, Мельников,  Какучая.
Начальниками ведущих направлений по  борьбе с немецкими вооруженными силами,
вторгшимися  в  Прибалтику,  Белоруссию и  на  Украину,  стали Серебрянский,
Маклярский,  Дроздов, Гудимович,  Орлов, Киселев,  Масся, Лебедев, Тимашков,
Мордвинов. Начальники всех служб и  подразделений НКВД приказом по наркомату
были   обязаны  оказывать   Особой   группе  содействие   людьми,  техникой,
вооружением для  развертывания разведывательно-диверсионной работы в ближних
и дальних тылах немецких войск.
     Главными задачами  Особой группы  были:  ведение  разведопераций против
Германии   и  ее  сателлитов,   организация   партизанской  войны,  создание
агентурной  сети  на  территориях,  находившихся  под  немецкой  оккупацией,
руководство   специальными   радиоиграми  с  немецкой   разведкой  с   целью
дезинформации противника.
     Мы сразу  же  создали войсковое  соединение  Особой группы -- отдельную
мотострелковую  бригаду  особого  назначения  (ОМСБОН  НКВД  СССР),  которой
командовали  в  разное  время  Гриднев  и  Орлов.  По  решению  ЦК партии  и
Коминтерна  всем  политическим  эмигрантам, находившимся в Советском  Союзе,
было  предложено вступить  в  это  соединение Особой  группы  НКВД.  Бригада
формировалась в первые дни  войны на стадионе "Динамо". Под своим началом мы
имели более двадцати  пяти тысяч солдат  и  командиров,  из  них  две тысячи
иностранцев  --  немцев,  австрийцев,   испанцев,   американцев,   китайцев,
вьетнамцев, поляков,  чехов, болгар и румын. В нашем распоряжении находились
лучшие советские спортсмены, в том числе чемпионы по боксу и легкой атлетике
--  они стали  основой диверсионных  формирований,  посылавшихся на  фронт и
забрасывавшихся в тыл врага.
     В октябре  1941 года Особая группа  в связи с расширенным объемом работ
была  реорганизована  в   самостоятельный  2-й  отдел  НКВД   по-прежнему  в
непосредственном  подчинении  Берии.  Я  продолжал  одновременно  оставаться
заместителем начальника закордонной разведки НКВД.
     Война    резко    изменила    отношение   советского   руководства    к
разведывательной работе и поступавшей информации. В 1942 году была проведена
срочная    реорганизация    разведорганов.    В    Генштабе   создали    два
разведуправления:  одно (во  главе с Кузнецовым)  --  для  непосредственного
обслуживания  нужд  фронтов  и