иного выхода, как издать воспоминания
первоначально  на  Западе, так как отечественные издатели  намерены были  их
опубликовать  только  после  консультации  в  "компетентных  инстанциях".  Я
благодарен Дж. и Л. Шехтер, что книга там увидела свет.
     В  создании  настоящей книги  мне оказали  большую поддержку мои боевые
товарищи, с которыми  я  делил все трудности нашей сложной и опасной работы.
Считаю  своим  долгом  особо поблагодарить  за  моральную помощь  начальника
советской   внешней   разведки  КГБ  Л.  В.  Шебаршина,  ветеранов   органов
госбезопасности  С. А. Ананьина, П.  И. Массю, А. Н. Рылова, И. А. Щорса, Ю.
А. Колесникова, З. В. Зарубину, А. Ф. Камаеву-Филоненко, писателя-публициста
К. А. Столярова.

     П. СУДОПЛАТОВ
     6 августа 1996 г.


ГЛАВА 1. НАЧАЛО

     Детство и начало работы в ЧК

     Я родился  в 1907 году на Украине, в городе Мелитополе, расположенном в
богатом фруктами регионе  и в то время  насчитывавшем  около  двадцати тысяч
жителей. Мать у меня русская,  а  украинцем  был мой  отец  -- разнорабочий,
пекарь, булочник, повар, официант.  Как  и всех детей -- а нас  в семье было
пятеро,  --  меня  крестили в  русской  православной церкви на день  Петра и
Павла.  Мое начальное образование включало в себя изучение Нового  и Ветхого
Завета и  основ  русского  языка,  поскольку в  царское  время  преподавание
украинского   в   школах  запрещалось.   Пользовались  им  лишь  в  качестве
разговорного. До  десяти лет, пока не  умер отец, у  меня было самое обычное
детство. После его смерти заботы о  семье  легли  на плечи матери  и старшей
сестры. В год смерти отца произошла революция, власть взяли большевики.
     Поначалу  жизнь   в  городе  мало   в  чем  изменилась,  и  все   текло
по-заведенному. Однако,  как  только подошли к концу запасы  продовольствия,
начался  хаос, сопровождавшийся бандитским террором.  У  нашей семьи не было
никакой  собственности,  мы  арендовали  двухкомнатную квартиру  в маленьком
одноэтажном  доме,  принадлежавшем  домовладельцу Хроленко.  Мое  восприятие
событий того  времени можно считать типичным  для семей с низким  достатком,
которым нечего было терять. Вполне естественно, я всей душой поверил, прочтя
написанную  Бухариным "Азбуку  революции",  что  общественная  собственность
будет  означать  построение справедливого общества, где все будут  равны,  а
страной  будут  управлять  представители  крестьянства  и  рабочего класса в
интересах простых людей, а не помещиков и капиталистов.
     Мой старший  брат Николай вступил в Красную Армию в 1918 году  -- через
два года он  стал бойцом в отряде ЧК.  За  год  до этого, в двенадцатилетнем
возрасте, я убежал из дому и присоединился к красноармейскому полку, который
вскоре был  вынужден покинуть Мелитополь.  Наш полк разгромили белые, и лишь
небольшим  группам  бойцов удалось влиться в  подразделения 44-й  стрелковой
дивизии Красной Армии в районе Киева. Поскольку к тому времени я уже окончил
начальную школу и  умел читать,  меня  определили в  роту  связи. Позднее  я
принимал участие в  боях  под  Киевом. В  1921 году, когда  мне  исполнилось
четырнадцать, сотрудники Особого отдела дивизии  попали в засаду, устроенную
украинскими националистами, и многие из них погибли. В то время мы сражались
в  основном не с белогвардейцами,  а  с  войсками украинских  националистов,
предводительствуемыми Петлюрой  и  Коновальцем, командиром корпуса  "Сечевые
стрельцы".   Когда  началась  гражданская   война,  украинские  националисты
провозгласили  независимую  республику  и  официально  в  январе  1919  года
объявили войну России и украинскому  большевистскому руководству. (В 30-х, а
затем  еще  раз  в 40-х годах я  также принимал  непосредственное участие  в
борьбе с украинскими националистами.) Борьба эта фактически завершилась лишь
в январе 1992 года,  после того  как  украинское правительство  в изгнании и
весь остальной мир признали президента Кравчука  законным главой суверенного
государства Украина.
     В  Особом  отделе,  понесшем   тяжелые   потери,  срочно   потребовался
телефонист и шифровальщик. Так я был послан на работу в органы безопасности.
Это и было началом моей службы в ВЧК-- КГБ.
     В дивизии,  где я служил, вместе с  нами сражались  поляки,  австрийцы,
немцы,  сербы  и даже  китайцы.  Последние  были  очень  дисциплинированны и
дрались  до последней  капли крови.  Борьба  шла жестокая, и  случалось, что
целые  деревни   оказывались  уничтоженными   украинскими  националистами  и
бандформированиями: всего в ходе  гражданской войны на Украине погибло свыше
миллиона человек. Мое поколение вскоре  привыкло к  жестокостям этой  войны,
потерям и  лишениям. Мы считали  все это  вполне  естественным. В  состоянии
войны страна  находилась  с 1914 года, и  трагедия России заключалась в том,
что  до  самого  конца гражданской войны,  то  есть  до 1922  года,  создать
стабильное общество, опирающееся на нормальные, гуманистические ценности, не
представлялось возможным.
     Опыт, приобретенный при  выполнении  обязанностей телефониста,  а затем
шифровальщика, оказался полезным. Я  печатал документы с грифом  "секретно",
посылавшиеся командованию, и  расшифровывал  телеграммы, которые мы получали
непосредственно от главы ВЧК Феликса Дзержинского из Москвы.
     1921  год стал  переломным  в моей  жизни.  Дивизия  была  переведена в
Житомир. Главной задачей  нашего Особого отдела  была помощь местному  ЧК  в
проникновении в партизанское подполье украинских  националистов, руководимых
Петлюрой и  Коновальцем.  Их вооруженные банды  устраивали  диверсии  против
органов Советской власти  на  местах. Возглавлявшим ЧК  Потажевичу и  Савину
удалось установить  диалог с партизанскими руководителями  и провести с ними
неофициальные переговоры. Мое руководство встретилось с  ними в Житомире  на
явочной квартире. Я, как младший сотрудник на подхвате, должен был проживать
в  доме,  где  находилась явочная  квартира, и обслуживать переговоры.  Опыт
общения с главарями формирований украинских  националистов, являвшимися,  по
существу, настоящими хозяевами в своей округе, помог мне в дальнейшем, когда
я стал  оперативным  работником госбезопасности. На  своей собственной шкуре
испытал я, каково иметь дело с заговорами в подполье.
     Война  с  украинскими  националистами  продолжалась  почти  два года  и
закончилась  компромиссом -- их главари  приняли  амнистию, которую  дало им
правительство  Советской  Украины.  Произошло   это  лишь  после  того,  как
кавалерийский отряд в две тысячи  сабель,  посланный Коновальцем  в Житомир,
был окружен  частями  Красной  Армии и сдался.  Банда  Коновальца  потерпела
сокрушительное  поражение.  В этих  боях  погиб  мой старший  брат  Николай,
служивший в погранвойсках на  польской границе. Я же подал рапорт о переводе
в Мелитополь, чтобы быть поближе к семье и иметь возможность помогать ей.
     В  течение  последних  трех  лет пребывания в  Мелитополе я был младшим
оперативным  работником  в  окружном   отделе   ГПУ  и   отвечал  за  работу
осведомителей, действовавших в греческом, болгарском и немецком  поселениях.
В 1927 году я получил повышение и был переведен в Харьков, тогдашнюю столицу
Украины, где стал работать в ГПУ  УССР. Именно там, в Харькове, я встретился
со своей будущей женой, Эммой Кагановой:  мне было двадцать, ей на  два года
больше -- она приехала на Украину из белорусского города Гомеля.
     Эмма была способной, и ей удалось поступить  в гимназию, где для евреев
существовала  ограничительная норма. Она окончила несколько классов гимназии
и  позднее  стала  работать секретарем-машинисткой  у  Хатаевича,  секретаря
гомельской губернской организации большевиков.  Когда ее начальника перевели
в Одессу, где он  возглавил партийную  организацию,  она последовала за ним.
Именно в Одессе Эмма и перешла в местное ГПУ. Ей поручили вести работу среди
проживавших  в  городе  немецких  колонистов.  Голубоглазая  блондинка,  она
говорила на близком к немецкому идише и вполне могла сойти за немку.
     В Харьков  ее перевели  за год до того,  как  я  туда  перебрался. Эмма
занимала  в ГПУ  УССР  более  весомое положение, чем такой новичок,  каким я
тогда был. Как образованной и привлекательной  женщине, к тому же начитанной
и  чувствовавшей  себя  вполне  свободно в обществе писателей и  поэтов,  ей
доверили   руководить   деятельностью   осведомителей  в  среде   украинской
творческой интеллигенции -- писателей и театральных деятелей. Мы встретились
с ней на  службе, и меня поразили ее красота и ум. Отец Эммы, сплавщик леса,
умер, когда ей было  всего десять лет. Она начала работать и одна  содержала
всю семью, где было восемь детей. Так что у нас с Эммой было много общего: и
я, и  она являлись опорой для семьи и должны были в  силу обстоятельств рано
повзрослеть.
     Несмотря на то что вся наша жизнь была заполнена работой, жена побудила
меня заняться  изучением права  в Харьковском университете.  Но мне, правда,
удалось  побывать  всего  на  десяти  лекциях  и  сдать один  экзамен --  по
экономической географии. На  большее у меня  просто не  хватило времени. Мой
рабочий день начинался в  десять часов утра и  заканчивался в шесть вечера с
коротким перерывом на обед. После этого начинались  встречи с осведомителями
на явочных  квартирах.  Они  продолжались  с  половины  восьмого  вечера  до
одиннадцати. Затем  я возвращался  на  службу, чтобы доложить  начальству  о
полученных мною оперативных материалах.
     С  1922  года  ГПУ,  а позднее  НКВД-КГБ (ныне  ФСБ) и  служба  внешней
разведки  при принятии  важных  решений  в  вопросах  внешней  и  внутренней
политики государства  должны были  стать основным источником информации  для
всех уровней советского и российского руководства. Еще и сегодня руководство
страны  получает ежемесячные  доклады о  положении в  государстве от органов
госбезопасности  по  линии  их  агентуры.  Подобного  рода  доклад  включает
изложение   внутренних   трудностей  и   недостатков   в   работе  различных
организаций,  предприятий и учреждений.  По заведенному  при Сталине порядку
встречаться  со  своим  осведомителем в дневное время  было не положено. Вот
почему  мы  встречались  по вечерам. Было известно,  что Сталин засиживается
допоздна, и мы работали в таком же режиме.
     По  иронии судьбы отделение  информации нашего отдела возглавлял бывший
царский офицер  Козельский, происходивший  из обедневшей  дворянской  семьи.
Хотя  этот  человек  и служил в царской  армии, его симпатии  к большевикам,
проявившиеся в годы революции, позволили  ему завоевать наше доверие. В 1937
году  он  покончил самоубийством,  чтобы избежать ареста во  время  кампании
чисток...
     Для меня  Эмма  была идеалом  настоящей  женщины,  и  в  1928  году  мы
поженились, хотя официально зарегистрировали наш брак лишь в 1951  году. Так
жили многие из моих товарищей, годами не оформляя своего брака.
     Между  тем работа  шла  своим  чередом,  и  я получил новое  --  весьма
необычное, но весьма важное -- задание,  которое совместно  контролировалось
руководителями ОГПУ и  партийными органами. Моя  новая должность называлась:
комиссар  спецколонии  в Прилуках для беспризорных  детей. После гражданской
войны подобного рода колонии ставили своей целью покончить с беспризорностью
детей-сирот, которых голод и невыносимые условия жизни вынуждали становиться
на путь преступности. На  содержание этих колоний каждый  чекист  должен был
отчислять  десять  процентов  своей  заработной  платы. При них  создавались
мастерские и группы профессиональной подготовки: трудовой деятельности ребят
придавалось  тогда  решающее  значение.  Завоевав  доверие  колонистов,  мне
удалось организовать  фабрику огнетушителей, которая вскоре начала приносить
доход.
     Благодаря положению моей жены в  украинских  партийных кругах  я дважды
встречался  с  Косиором,  тогдашним  секретарем  ЦК Коммунистической  партии
Украины. Эти встречи проходили на квартире  Хатаевича, куда нас приглашали в
качестве   гостей.  Особое  впечатление  на  меня   производило,   как   оба
руководителя смотрели на будущее Украины.  Экономические проблемы и трагедию
коллективизации они рассматривали  как  временные трудности, которые следует
преодолевать  всеми возможными  средствами.  По  их словам, необходимо  было
воспитать новое поколение, абсолютно  преданное делу коммунизма и  свободное
от всяких  обязательств перед старой моралью.  Наибольшее внимание следовало
уделять  развитию  и  поддержке  новой  украинской интеллигенции,  враждебно
относящейся к  националистическим идеям. Потребовались еще шестьдесят лет  и
развал  Советского  Союза,  чтобы стало  очевидным: нужно было  проявить  по
крайней  мере  терпимость  и постараться  понять  противную  сторону,  а  не
стремиться во что бы то ни стало ее уничтожить.
     Нам   с  женой  льстило,  что   такие  люди,  как  Косиор  и  Хатаевич,
разговаривают с  нами как со своими  товарищами  по партии, хотя оба мы были
тогда комсомольцами. Кандидатами в члены партии мы стали позднее.
     В 1933 году  глава украинского  ГПУ Балицкий  был назначен заместителем
председателя  общесоюзного ОГПУ. Переезжая в Москву на новую работу, он взял
с собой  нескольких сотрудников, в том числе и меня. Я получил в  управлении
кадров центрального аппарата  госбезопасности должность старшего инспектора,
курировавшего перемещения по службе и новые назначения  в Иностранном отделе
(закордонной разведке) ОГПУ.
     В то время я начал часто сталкиваться по  работе с Артузовым, тогдашним
начальником Иностранного отдела, и его заместителем Слуцким.
     Видную  роль в  руководстве  Иностранным  отделом,  помимо  Артузова  и
Слуцкого,  играли  Берман,  Федоров  (возглавлявший  борьбу  с  эмиграцией),
Шпигельглаз, Минскер, Эйтингон  и Горожанин (последнему Маяковский  посвятил
свое стихотворение "Солдаты Дзержинского").

     Смертельный поединок с ОУН

     В  1933  году  Кулинич, офицер,  отвечавшая за оперативное наблюдение и
борьбу с  украинской  эмиграцией на  Западе,  подала  рапорт об  отставке по
состоянию здоровья.  Узнав, что  я родом  с Украины  и  имею  опыт работы  в
местных  условиях, Артузов предложил эту должность  мне. К тому времени Эмма
также перевелась  в Москву и  получила  назначение  в  Секретно-политический
отдел. С 1934 года в ее обязанности входила  работа  с сетью осведомителей в
только что созданном Союзе писателей и в среде творческой интеллигенции.
     После  трагического  убийства  советского дипломата  Майлова во Львове,
совершенного  террористом  ОУН  Лемеком  в  1934  году,   председатель  ОГПУ
Менжинский  издал  приказ  о  разработке  плана  действий  по  нейтрализации
террористических акций украинских  националистов. Украинское  ГПУ  сообщило,
что  ему  удалось  внедрить  в  подпольную  военную  организацию  украинских
националистов в изгнании  (ОУН) своего  проверенного  агента  -- Лебедя. Это
было крупным достижением.
     Слуцкий, к тому времени  начальник  Иностранного отдела, предложил  мне
стать сотрудником-нелегалом, работающим за  рубежом. Сначала это  показалось
мне нереальным, поскольку опыта работы за границей у меня не было и я ничего
не знал об условиях жизни на Западе. К тому же мои знания немецкого, который
должен был  мне  понадобиться в Германии и Польше, где предстояло  работать,
равнялись нулю.
     Однако чем больше я думал об этом предложении, тем более заманчивым оно
мне   представлялось.  И  я  согласился.  После  чего  сразу   приступил   к
интенсивному  изучению немецкого  языка  --  занятия  проходили  на  явочной
квартире пять раз в неделю. Опытные  инструкторы обучали меня также  приемам
рукопашного боя и владению  оружием. Исключительно  полезными для  меня были
встречи   с   заместителем   начальника   Иностранного   отдела   ОГПУ--НКВД
Шпигельглазом.  У  него  был  большой  опыт работы  за  границей  в качестве
нелегала -- в Китае и Западной Европе. В начале 30-х годов в Париже "крышей"
ему  служил   рыбный   магазин,  специализировавшийся  на   продаже  омаров,
расположенный возле Монмартра.
     После  восьми  месяцев  обучения я был готов отправиться  в свою первую
зарубежную командировку в сопровождении Лебедя, "главного представителя" ОУН
на Украине, а в  действительности нашего тайного агента на протяжении многих
лет. Лебедь  с 1915 по  1918 год просидел вместе с Коновальцем в  лагере для
военнопленных под Царицыном. (В годы первой мировой войны Лебедь и Коновалец
вместе воевали в качестве офицеров  австро-венгерской армии против России на
Юго-Западном фронте в  составе так называемого корпуса "Сечевых стрельцов".)
В гражданскую войну  он  стал заместителем Коновальца и  командовал пехотной
дивизией,  сражавшейся  против  частей  Красной  Армии  на   Украине.  После
отступления  Коновальца в  Польшу в 1920  году  Лебедь  был направлен им  на
Украину  для  организации подпольной сети ОУН. Но там его арестовали.  Выбор
перед ним был простой: или работать на нас, или умереть.
     Лебедь стал для нас ключевой фигурой  в борьбе с бандитизмом на Украине
в  20-х  годах.  Его  репутация  в  националистических  кругах   за  рубежом
оставалась по-прежнему высокой:  Коновалец рассматривал своего представителя
как человека, способного провести подготовительную работу для захвата власти
ОУН в Киеве в случае войны. От Лебедя,  которому  мы  разрешали  выезжать на
Запад в 20-х и 30-х годах по нелегальным каналам,  нам и стало известно, что
Коновалец  лелеял планы захвата Украины  в  будущей войне. В  Берлине Лебедь
встречался с полковником Александером, предшественником  адмирала Вильгельма
Канариса на посту руководителя  германской разведслужбы в начале 30-х годов,
и узнал от него, что Коновалец дважды виделся с Гитлером, который предложил,
чтобы  несколько  сторонников  Коновальца прошли курс обучения  в нацистской
партийной школе в Лейпциге.
     Я ехал  за  границу как  "племянник" Лебедя,  якобы  для  помощи  в его
работе.  Моя жена была  переведена в Иностранный  отдел НКВД для того, чтобы
через нее я мог поддерживать  связь с  Центром.  Она должна была выступать в
роли студентки из Женевы, что позволило ей время от  времени  встречаться  с
агентами в Западной Европе. С этой целью она прошла специальный курс.
     Лебедь  не знал  о том, что на нас работает еще один агент, Полуведько,
главный  представитель Коновальца в Финляндии. Он жил по фальшивому паспорту
в Хельсинки, организуя контакты между украинскими  националистами в изгнании
и  их подпольной  организацией  в Ленинграде. Оуновцы  прятали свои архивы в
Ленинграде, в знаменитой библиотеке имени Салтыкова-Щедрина. Хотя мы и знали
это,  обнаружить архивы удалось лишь после окончания второй мировой войны, в
1949 году.
     Я выехал  в Хельсинки  в сопровождении Лебедя. Лебедь  передал  меня на
попечение  Полуведько   и  тут  же  возвратился  в  Харьков   через  Москву.
Полуведько, ничего не  знавший о моей истинной работе, регулярно посылал обо
мне отчеты в  НКВД через Зою  Воскресенскую-Рыбкину, отвечавшую за  связь  с
ним. Мне надо  было  дать  Центру знать, что  со мной все в  порядке, и, как
условились заранее, я написал записку своей  "девушке", а затем порвал ее  и
бросил  в корзинку  для бумаг. Выступив  в роли моего  невольного помощника,
Полуведько  собрал обрывки и передал их Зое.  А на каком-то этапе Полуведько
вообще предложил меня убрать, о чем сообщал в одном из своих  донесений, но,
к счастью, решение этого вопроса зависело не от него. В Финляндии (а позднее
и в Германии) я жил  весьма скудно: у  меня  не было  карманных  денег, и  я
постоянно ходил голодный. Полуведько выделял мне всего десять  финских марок
в день,  а их  едва хватало на  обед  --  при этом  одну монетку  надо  было
оставлять на  вечер  для газового  счетчика,  иначе не работали отопление  и
газовая  плита.  На  тайны