бре  1941 года в
Сан-Франциско  на  собрании  по сбору  пожертвований  в  помощь  беженцам  и
ветеранам  гражданской  войны  в Испании.  Хейфец  посетил  это  собрание  в
качестве советского  вице-консула. Он хорошо говорил на английском, немецком
и французском языках и был  незаурядной  личностью. Еще в 30-е  годы, будучи
заместителем  резидента  в Италии, он заметил и  начал  первичную разработку
Ферми  и   его   молодого  ученика  Понтекорво,  которые  выделялись  своими
антифашистскими  взглядами  и  могли  стать  источниками  научно-технической
информации.
     Я познакомился с  Хейфецом в  30-х годах, когда он приезжал в Москву, и
сразу попал  под его обаяние, которое сочеталось с высоким профессионализмом
разведчика. Хейфец некоторое время работал секретарем Крупской. Его дядя был
одним из основателей компартии США,  когда работал в Коминтерне. Находясь на
нелегальном положении  в Германии, Хейфец окончил Политехнический институт в
Йене  и  получил диплом  инженера.  Хейфец  как еврей  рисковал  в  Германии
головой, но его темная кожа  позволила ему использовать фальшивые  документы
студента-беженца из Индии, обучающегося в Германии.
     Хейфец вращался в  различных кругах Сан-Франциско, пользовался  большим
уважением коммунистов и левых  (они называли  его "мистер Браун"). Опекаемый
им  светский  салон госпожи Брамсон часто посещали  нелегально состоявшие  в
компартии  США Роберт Оппенгеймер и его брат Фрэнк. Хейфец рассказывал  мне,
что дважды встречался  с  Оппенгеймером и  его  женой  на  коктейле. К  тому
времени до  Хейфеца уже доходили  слухи о начале работ  над  сверхбомбой, но
Москва все еще сомневалась в важности и неотложности атомной проблемы.
     Тогда же Хейфец сообщил,  что  Оппенгеймер упомянул о  секретном письме
Альберта Эйнштейна президенту Рузвельту  в 1939  году, в котором обращал его
внимание на необходимость исследований для создания нового оружия в связи  с
угрозой фашизма.
     Оппенгеймер был разочарован тем, что со стороны властей быстрой реакции
на письмо Эйнштейна не последовало и что работы разворачиваются медленно.
     Опытный  профессионал  Хейфец  прекрасно  знал, как  расположить к себе
Оппенгеймера. Не  могло  быть  и  речи о  том, чтобы  предложить ему деньги,
прибегнуть   к  угрозам  или  шантажу   с  использованием   компрометирующих
материалов. Благодаря личному обаянию он установил доверительные отношения с
Оппенгеймером через его брата  Франка, обсуждая сложную ситуацию  в связи  с
нападением японцев на Перл-Харбор и нависшую над миром угрозу фашизма.
     В  традиционном  смысле  слова Оппенгеймер, Ферми  и Сцилард никогда не
были нашими агентами.  Это утверждал и Квасников, возглавлявший в 1947--1960
годах  советскую  научно-техническую разведку: "Ученых,  работавших с  нашей
разведкой, агентами назвать было нельзя".
     Информация Хейфеца имела  исключительно  важный характер. Центр поручил
Семенову (кодовое имя  "Твен") проверить  сообщения,  полученные от Хейфеца.
Семенов  должен  был  выявить  главных  ученых-специалистов, привлеченных  к
работе над сверхсекретным проектом, и определить конкретную роль каждого.
     Семенов  пришел  в  органы госбезопасности  в  1937  году. Он  один  из
немногих имел высшее техническое образование, и его послали учиться в США, в
Массачусетский технологический институт, чтобы  в дальнейшем использовать по
линии научно-технической разведки. Он эффективно  действовал как оперативный
сотрудник под прямым руководством Овакимяна, который работал  под прикрытием
советской внешнеторговой фирмы "Амторг"  в Нью-Йорке. Именно  Семенову и его
помощнику  Курнакову  удалось  установить  прочные  контакты  с  близкими  к
Оппенгеймеру  физиками  из  Лос-Аламоса,  работавшими  в  20--30-х  годах  в
Советском Союзе и имевшими связи в русской и антифашистской эмиграции в США.
Так стал  регулярно  действовать главный  канал  поступления  информации  по
атомной  бомбе.  Это  Семенов  привлек  к  сотрудничеству  супругов  Коэнов,
выполнявших роль курьеров.  Лона Коэн передала  нам  в  1945  году важнейшие
научные материалы по конструкции атомной бомбы.
     Семенов,   используя  свои  связи  в   Массачусетском   технологическом
институте,  определил,  кто  из видных  ученых  участвует  в  так называемом
Манхэттенском  проекте по созданию  атомной  бомбы, и независимо  от Хейфеца
сообщил  весной  1942  года,  что  не  только  ученые,  но   и  американское
правительство проявляют серьезный  интерес  к этой проблеме. Семенов сообщал
также, что в проекте участвует известный  специалист по взрывчатым веществам
Кистяковский, украинец по национальности.
     Мы  немедленно  дали  указание   использовать  агентуру  среди  русских
эмигрантов для обеспечения подходов к Кистяковскому. Однако два наших важных
агента в США -- бывший генерал царской армии Яхонтов, женатый на сестре жены
наркома   госбезопасности  СССР   Меркулова,  эмигрировавший  в   США  после
гражданской войны, и  Сергей Курнаков,  ветеран операций ГПУ  по эмиграции в
США, не смогли привлечь Кистяковского.
     На связи у Семенова некоторое время находились супруги  Юлиус  и  Этель
Розенберги, привлеченные к сотрудничеству с нашей разведкой Овакимяном еще в
30-х годах. Научно-техническая информация Розенбергов не имела существенного
значения  --  они  со своими  родственниками  были  подстраховочным  звеном,
далеким от основных операций.  Позднее арест и суд над ними привлек внимание
всего мира.
     Семенову  принадлежит,   пожалуй,  основная  роль  в  создании   канала
поступления разведывательной  информации по атомной бомбе,  через  который в
1941--1945  годах  мы получили, как  пишет  Терлецкий в своих воспоминаниях,
американские  секретные  отчеты,  а также английские  материалы с  описанием
основных экспериментов по определению параметров ядерных реакций, реакторов,
различных  типов  урановых котлов,  диффузионных  разделительных  установок,
дневниковые записи по испытаниям атомной бомбы и тому подобное.
     В марте  1942  года  Маклин  предоставил нам документальные  данные  об
интенсивной  работе  по  атомной проблеме в Англии. В том же году  советская
военная разведка привлекла к сотрудничеству Фукса.
     Предупреждение Флерова о  возможных работах над атомной бомбой, сигналы
об  интересе  немцев  к  атомной  проблеме  от  подпольной  группы  НКВД  из
оккупированного Харькова
     Важные события произошли и  в нашей стране.  В  мае  1942  года  Сталин
получил письмо от молодого ученого-физика, специалиста по  ядерным реакциям,
будущего  академика  Флерова,  который  обращал внимание  на  подозрительное
отсутствие  в зарубежной  прессе с 1940  года открытых научных публикаций по
урановой проблеме, а это, по его мнению, свидетельствовало о начале работ по
созданию атомного  оружия в Германии и других странах. Флеров  предупреждал,
что немцы могут первыми создать атомную бомбу.
     По  времени  поступление  этого  письма  совпало  с  информацией  нашей
резидентуры, из оккупированного немцами  Харькова. Нам сообщали, что  бывший
политэмигрант в СССР Ф. Хоутерманс прибыл в Харьков  со специальной миссией,
направленной военным командованием Германии с целью получения дополнительных
данных в украинском физико-техническом институте об использовании в  военных
целях советских исследований по проблеме урана. Хоутерманс в период немецкой
оккупации  Харькова  фактически  стал  одним  из  руководителей  украинского
физико-технического   института.  В  сообщениях  агентуры  указывалось,  что
Хоутерманс прибыл в Харьков "в эсэсовской форме".
     С  санкции  руководства я немедленно проинформировал Капицу о появлении
Хоутерманса  в  Харькове  и  Киеве  в  составе  немецкой  военной миссии  по
демонтажу  научного  оборудования.  Капица  придал  этому  сообщению  важное
значение, указав, что это подтверждает развитие работ в Германии по созданию
урановой бомбы.
     И мне  (в то время  я занимался организацией  партизанского движения  и
сбором  разведывательной информации  по Германии и Японии) поручили выяснить
все об атомных разработках в Германии.
     Информация от агентуры,  полученная  в  деловых  и  промышленных кругах
Швеции,  была противоречивой. В Германии  и Скандинавии упорно циркулировали
слухи о  работах немцев над  "сверхоружием", но никаких подробностей об этих
работах  мы не знали. Только после  войны стало ясно, что под "сверхоружием"
имелась  в виду двухступенчатая ракета на  основе  модели  "Фау-2",  которая
могла бы достигнуть побережья США.
     Информация  по  атомной  бомбе, поступившая из США и Англии, совпадала.
Она  подтвердилась,  когда  мы  получили  сообщение  о  возможности создания
атомной  бомбы  со слов видного  физика-ядерщика Елизаветы  Мейтнер. Мейтнер
была  в поле зрения нашей разведки с тех пор, когда в 1938 году встал вопрос
о  возможности ее  приезда в  Советский Союз для работы.  Потом  ей пришлось
бежать из фашистской Германии в Швецию, где Нильс Бор помог ей устроиться на
работу в  Физический  институт  Академии наук. Агентов-женщин,  вышедших  на
Мейтнер, инструктировала  по  указанию Берии  заместитель резидента  НКВД  в
Стокгольме Зоя Рыбкина.
     В марте 1942 года Берия направил Сталину всю информацию, поступившую из
США, Англии, Скандинавии и оккупированного Харькова.
     В  письме он указывал, что в Америке и Англии ведутся научные работы по
созданию атомного оружия.
     В феврале 1943 года,  когда британские  спецслужбы провели диверсионную
операцию  в  Веморке (Норвегия), где был завод тяжелой воды, необходимой для
атомного  реактора, Сталин поверил, что атомный  проект приобретает реальное
содержание. О подробностях диверсии нам сообщили наши  источники в Норвегии,
Филби и кембриджская  группа из Лондона. Я  не придал особого значения  этим
сообщениям,  потому что  ущерб от  нее показался мне  незначительным, и  был
удивлен,  когда Берия  приказал  мне  взять  на  заметку  эту операцию. Его,
естественно,  насторожило,  что,  несмотря  на  имевшуюся  договоренность  с
англичанами о совместном использовании наших агентурных групп в Скандинавии,
Западной Европе и Афганистане для проведения крупных операций по диверсиям и
саботажу, англичане не  просили нас о  поддержке своего рейда в Веморке. Это
говорило  о  том, что диверсионной операции в  Норвегии англичане  придавали
особое значение.
     До начала 1943 года у нас никаких практических работ в области создания
атомной бомбы не велось. Еще до нападения немцев Государственная комиссия по
военно-промышленным    исследованиям    отклонила     предложения    молодых
физиков-ядерщиков  Института  физико-технических исследований в  Харькове  и
немецкого  ученого эмигранта Ланге  начать  работы  по созданию сверхмощного
взрывного  устройства.  Предложение  было  направлено  в  отдел  изобретений
Наркомата обороны, но его сочли преждевременным и не поддержали.
     В марте 1942 года  Берия  преложил Сталину создать при  Государственном
Комитете  Обороны   научно-консультативную   группу   из   видных  ученых  и
ответственных  работников  для  координации  работ  научных  организаций  по
исследованию  атомной энергии. Он также просил Сталина  разрешить ознакомить
наших видных ученых с информацией по атомной проблеме, полученной агентурным
путем, для ее оценки. Сталин дал согласие и предложил, чтобы независимо друг
от друга несколько ученых дали заключение по этому вопросу.
     По проблеме создания в ближайшем будущем атомной бомбы  высказались,  с
одной стороны,  академик  Иоффе  и его  молодой  ученик профессор  Курчатов,
которых ознакомили с материалами  разведки, с другой -- академик Капица (его
проинформировали устно о работах по атомной бомбе в США, Англии и Германии).
     Иоффе привлекли к исследованиям  по атомной энергии по совету академика
Вернадского. Он был известен  западным  ученым, поскольку  в  20--30-х годах
совершил ознакомительные поездки в лаборатории Западной Европы и США. В 1934
году, находясь в Бельгии, Иоффе отклонил предложение уехать на работу в США,
хотя в  то время  противоречия в наших  научных кругах  между физиками резко
обострились. Особенно остро конфликтовали московские и ленинградские ученые.
Непримиримую  позицию  к  школе  Иоффе  занимали,  в частности,  и некоторые
влиятельные профессора  Московского  университета.  Это продолжалось не один
год. (Я помню, как  московский  профессор  сказал  мне: "Павел  Анатольевич,
зачем   вы    консультируетесь    у    этих   деятелей   из   Ленинградского
физико-технического  института?  Это  же  банда!")  Иоффе  оценил  громадную
важность   информации  об  атомных   исследованиях  в  Америке  и  поддержал
необходимость начала работ по созданию советской атомной бомбы. В дальнейшем
Иоффе сыграл видную роль  в  улаживании конфликтов между учеными Московского
университета и Академии наук, и он  был одним из инициаторов создания вскоре
после войны трех главных Центров атомных исследований.
     Капица  считал,  что  проблема  создания  атомной  бомбы  бросает вызов
современной физике и  ее решение  возможно только совместными усилиями наших
ученых и ученых США и Англии, где проводятся фундаментальные исследования по
атомной энергии.
     Мне  рассказывали, что  в  октябре  1942 года Сталин  на своей  даче  в
Кунцеве  принял  только  Вернадского   и   Иоффе.  Вернадский,  ссылаясь  на
неформальную  договоренность  крупнейших физиков мира  о совместной  работе,
предложил Сталину обратиться к Нильсу Бору и другим ученым, эмигрировавшим в
США,  а  также  к  американскому  и английскому  правительствам  с  просьбой
поделиться с нами информацией и вместе проводить работы по атомной  энергии.
На это  Сталин  ответил,  что  ученые политически наивны,  если  думают, что
западные правительства предоставят нам  информацию  по  оружию, которое даст
возможность в будущем  господствовать над  миром. Однако Сталин  согласился,
что неофициальный зондажный подход  к западным  специалистам  от имени наших
ученых может оказаться полезным.
     После  этой  встречи,  как мне  позднее  рассказывал  Ванников,  нарком
боеприпасов, один из руководителей атомной  программы,  впервые  руководство
страны  окончательно  убедилось в  реальной  возможности  создания  атомного
оружия, и Сталин так был заворожен мощным разрушительным потенциалом атомной
бомбы,  что в конце октября 1942 года предложил дать кодовое название  плану
нашего контрнаступления под Сталинградом -- операция "Уран". Во всех идеях и
предложениях  у него  всегда присутствовал этот внутренний мотив, непонятный
собеседникам.
     На  основе  информации  из Лондона  от источника  в  концерне "Империал
кемикал индастриз", который играл важную роль  в английском проекте "Трубный
сплав",  Сталин  приказал  Первухину,  наркому  химической   промышленности,
оказать  самую  серьезную  поддержку ученым  в  работе по созданию  атомного
оружия.

     Капица и Курчатов: решение проблемы создания атомной бомбы возможно

     Прошел  год.  Капица,  проинформированный  НКВД в 1942  --1943  годах о
миссии  Хоутерманса  в оккупированном Харькове и  о  начале  работ в  США  и
Германии над  атомным оружием, несколько раз  обращался к Сталину и Берии  с
предложениями пригласить Бора,  чтобы тот  возглавил нашу атомную программу.
По  согласовании с  Молотовым он  написал  Бору  письмо,  в  котором  просил
приехать его в Советский Союз, где ему гарантировались самые  лучшие условия
для  работы.  Когда  Бор  находился  в Англии,  его  пригласили в  советское
посольство, где он встретился  с резидентом НКВД Горским, действовавшим  под
прикрытием  должности  советника  посольства, но  в ходе беседы Бор  избегал
обсуждать вопросы атомных исследований.
     В конце января 1943 года была получена информация от Семенова ("Твен"),
что в  декабре 1942 года в  Чикаго  Ферми осуществил первую  цепную  ядерную
реакцию. Наш источник,  насколько я  помню,  молодой Понтекорво,  сообщил  о
феноменальном  успехе  Ферми  условной  фразой:  "Итальянский  мореплаватель
достиг Нового Света". Однако  эта информация носила  самый общий характер, и
спустя несколько месяцев Курчатов запросил дополнительные материалы о первой
ядерной реакции.
     В  это  же  время Барковский  передал из Лондона закрытые научные труды
западных ученых по  атомной энергии за  1940--1942  годы. Эти первые научные
материалы  подтвердили,  что  западные  ученые достигли большого прогресса в
создании атомной бомбы.
     Таким  образом,  мы  располагали  не  только устными сообщениями,  но и
протоколами   обсуждения   на   заседаниях  английского  военного   кабинета
перспектив использования атомной энергии для создания сверхмощного оружия.
     В 1943  году  резидентом в  Мехико  был назначен Василевский. Он вполне
подходил для этой работы: у него был опыт войны в Испании, где он командовал
диверсионным партизанским отрядом; он успешно выполнил агентурные операции в
1939-- 1941 годах в Париже;  он адаптировался к жизни на Западе,  был всегда
хорошо  одет, подтянут,  владел  французским  и  испанским  языками, обладал
незаурядными  способностями  располагать  к   себе  людей  и   привлекать  к
сотрудничеству  под  удобным  предлогом. Василевскому  удалось  восстановить
связи с  агентурой в  США и Мексике, привлеченной Эйтингоном и  Григулевичем
для проведения операции по ликвидации Троцкого.
     В  1939--  1941  годах  во  время  пребывания  в  США   Эйтингону  было
предоставлено  чрезвычайное  право  вербовать и привлекать  к сотрудничеству
людей без санкции  Центра,  используя родственные  связи.  Василевскому  эта
агентура была известна, так как он был одним из активных участников операции
в  Мексике.  Перед  отъездом в Мексику он получил специальное разрешение  на
использование этих людей. Через  эти  законсервированные  на некоторое время
каналы  Василевский  наладил  связь  с  Понтекорво  в  Канаде  и  некоторыми
специалистами  Чикагской  лаборатории  Ферми,   минуя  нашу   резидентуру  в
Нью-Йорке. Понтекорво сообщил Василевскому, что Ферми положительно отнесся к
идее   поделиться   информацией   по   атомной  энергии   с  учеными   стран
антигитлеровской коалиции.
     11  февраля  1943  года Сталин подписал  постановление правительства об
организации  работ   по  использованию  атомной  энергии  в  военных  целях.
Возглавил это  дело  Молотов. Тогда же  было принято решение ввиду  важности
атомной проблемы сделать ее приоритетной в деятельности разведки НКВД. Берия
первоначально выступал в качестве заместителя Молотова и  отвечал за вопросы
обеспечения  военных и ученых разведывательной информацией. Я помню, как  он
приказал мне познакомить  Иоффе, Курчатова, Кикоина  и  Алиханова с научными
материалами,  полученными  агентурным  путем,   без  разглашения  источников
информации.
     Кикоин, прочитав доклад о первой ядерной цепной реакции, был необычайно
возбужден   и,  хотя   я  не  сказал  ему,  кто  осуществил  ее,  немедленно
отреагировал: "Это работа  Ферми. Он единственный в  мире ученый,  способный
сотворить такое чудо". Я  вынужден  был  показать  им  некоторые материалы в
оригинале на  английском  языке.  Чтобы не раскрывать конкретных  источников
информации, я закрыл  ладонью  ту  часть документа,  где  стояли  подписи  и
перечислялись  источники.  Ученые взволнованно  сказали:  "Послушайте, Павел
Анатольевич, вы слишком наивны. Мы знаем, кто в мире физики на что способен.
Вы дайте  нам ваши материалы, а мы скажем,  кто их авторы". Иоффе  тут же по
другим материалам назвал автора -- Фриша. Я немедленно доложил об этом Берии
и  получил  разрешение  раскрывать  Иоффе,  Курчатову,  Кикоину и  Алиханову
источники информации.
     В  апреле  1943  года  в  Академии  наук СССР  была создана специальная
лаборатория No  2  по  атомной  проблеме,  руководителем  которой  назначили
Курчатова. Ему едва исполнилось сорок лет.  Это было смелое  решение.  Но мы
знали, что америк