вонючие лужи. Эту воду цедили через  ткань  и  пытались  пить,  хотя  каждый
глоток вызывал тошноту. Потом бойцы обнаружили под потолком  подвала  колено
водопроводной трубы и с трудом сломали его. Теперь  у  осажденных  появилась
питьевая вода.
     Немногим лучше обстояло дело с едой. В  складе  буфета  еще  оставались
ящики с печеньем, конфетами и мешки с кусковым сахаром. При строгой экономии
этизапасов могло хватить более или менее надолго. Но  уже  вскоре  положение
изменилось к худшему.
     Весь первый и второй день гитлеровские агитаторы через рупоры  пытались
уговорить подвальный гарнизон прекратить сопротивление, обещая ему "почетную
капитуляцию". Чтобы  смутить  осажденных,  передавались  ложные  известия  о
падении Москвы и Ленинграда, о том, что  Красная  Армия  повсюду  прекратила
сопротивление. Впрочем, последнее доказать было  трудно:  совсем  близко  от
вокзала, километрах в двух-трех к юго-западу, не умолкая, гремело сражение -
слышались орудийные выстрелы,  взрывы  снарядов  и  бомб,  взахлеб  строчили
пулеметы. Это дралась окруженная Брестская крепость, и  сознание  того,  что
рядом ведут борьбу товарищи, помогало защитникам вокзала стойко сносить  все
обрушившиеся на них испытания.
     На третий день противник перешел  от  уговоров  к  угрозам.  Осажденным
предъявили ультиматум - в  течение  получаса  сложить  оружие,  иначе  будут
применены "крайние меры". Убедившись, что этот ультиматум  не  принят,  враг
начал действовать.
     Сверху, из вокзального зала, саперы пробили отверстие в один из отсеков
подвала. Через дыру туда вылили несколько ведер  бензина  и  следом  бросили
гранаты. Отсек был охвачен огнем.
     К несчастью, это оказалось помещение  продуктового  склада:  защитникам
подвалов грозила опасность  остаться  без  пищи.  И  они  бросились  спасать
продукты. Но вынести успели только несколько ящиков с печеньем и  карамелью,
все остальное сгорело. С трудом удалось и остановить распространение  пожара
в сторону отсеков, занятых гарнизоном. Огонь пошел  в  другую  сторону  -  к
вокзальному ресторану.
     Немцы спохватились - пламя грозило всему зданию  вокзала,  которое  они
собирались использовать. К перрону  срочно  пригнали  паровозы  и  принялись
шлангами заливать огонь. А гарнизон подвала продолжал держаться.
     Новые попытки  проникнуть  вниз  не  дали  результатов.  Теперь  против
входной двери осажденные устроили баррикаду из мешков с  сахаром.  Укрываясь
за ней, бойцы встречали залпом каждого, кто открывал дверь. А  у  всех  окон
по-прежнему  день  и  ночь  дежурили   стрелки,   подстерегая   зазевавшихся
гитлеровцев, и на платформах и на путях станции то и дело падал то  немецкий
солдат, то офицер, настигнутый меткой пулей.
     Огонь из  подвалов  мешал  немцам:  они  торопились  наладить  движение
поездов через Брест. Саперы получили приказ закрыть  эти  окна  снаружи.  Им
приходилось подкрадываться к  каждому  окну  сбоку  или  сзади  и  стараться
неожиданно прикрыть чем-нибудь оконную амбразуру. Иногда  это  не  удавалось
сделать сразу и бесшумно. Тогда из одна вылетала граната, саперы  врага  все
время несли потери. Но в конце концов им удалось заложить все окна  толстыми
листами железа, шпалами и рельсами. Однако  стрелки,  засевшие  в  подвалах,
ухитрялись отыскивать какие-то щели или пробивали рядом маленькие  амбразуры
и продолжали стрелять, хотя, конечно, уже с меньшим  успехом:  немцы  теперь
могли вести восстановительные работы.
     На пятый или шестой день  последовал  новый  ультиматум  врага.  Теперь
гитлеровцы угрожали защитникам подвалов газами.  И  хотя  противогазов  было
всего несколько штук, эта угроза также не возымела действия.
     Приоткрывая заложенные окна,  гитлеровские  солдаты  начали  бросать  в
подвал бомбы со слезоточивым газом и химические гранаты. Едкий газовый туман
заволок подвальные  отсеки.  Люди  кашляли,  задыхались,  нестерпимо  резало
глаза, и те, у кого не было противогазов, могли  спасаться  от  удушья  лишь
одним способом - какой-нибудь кусок ткани мочили в воде  и,  закрывая  лицо,
дышали сквозь него.
     Газовая атака продолжалась несколько часов. К счастью, погибли при этом
немногие. Газ же, видимо, находил какие-то выходы наружу, и концентрация его
постепенно уменьшалась.  Мало-помалу  воздух  очистился.  Гарнизон  подвалов
продолжал борьбу.
     Но положение осажденных становилось все более тяжелым. В перестрелках с
противником, от взрывов гранат, которые то и дело неожиданно кидали  в  окна
гитлеровские солдаты, от болезней погибали люди. Стонали раненые - их  нечем
было лечить. Трупы убитых и умерших оставались тут же и  смрадом  разложения
отравляли и без того спертый и душный воздух. Мертвых негде было хоронить  в
этих бетонных коробках с такими же бетонными полами. Таяли запасы печенья  и
конфет - единственной пищи осажденных. Их  приходилось  экономить,  и  голод
становился все более нестерпимым.
     Но сдаваться никто не собирался. И  так  же,  как  защитники  Брестской
крепости, этот подвальный "гарнизон жил одной надеждой - на то, что  вот-вот
с востока подойдут наши войска и снова  отбросят  врага  за  Буг,  за  линию
границы. Они и не представляли себе, как далеко за эти дни ушел  фронт,  как
несбыточны все их надежды. А голос сражающейся  Брестской  крепости  как  бы
звал их к борьбе, укреплял их волю и упорство.
     Между тем враг торопился покончить с этой горсточкой упрямцев, засевших
в подвалах вокзала. Они заставляли немецкое командование держать на  станции
отряд солдат, и им время от времени удавалось сквозь щели  в  забитых  окнах
подстрелить какого-нибудь офицера. Не помогали ни уговоры,  ни  ультиматумы,
ни огонь, ни газы. И гитлеровцы решили затопить подвалы водой. Было  открыто
одно из окон, и в подвал просунули брезентовый шланг.
     Вода шла весь день, всю ночь, весь следующий  день.  Защитники  подвала
попробовали  отгородить  этот  отсек  от  остальных,  устроить  своеобразную
плотину. В двери поставили большой лист железа  и  обложили  его  мешками  с
мелом, которые хранились здесь, в подвалах. Но вскоре вода  размыла  мел,  и
плотина была прорвана. Вода медленно распространялась  по  всем  отсекам,  и
уровень ее неуклонно поднимался.  Тогда  стали  отдирать  доски  деревянного
пола, кое-где настеленного на бетоне,  и  строить  из  них  подмостки  вдоль
наружной стены, чтобы с этого настила по-прежнему охранять окна.
     А вода поднималась.
     Подвалы Брестского вокзала устроены так, что пол  находится  на  разном
уровне: есть более глубокие и более мелкие отсеки. В одних  вода  стояла  по
колено, в других уже доходила людям до пояса, а были и такие помещения,  где
человек погружался по горло или даже не доставал до дна и мог  передвигаться
только вплавь.
     По неосторожности от воды не уберегли остатки  продуктов.  Погибло  все
печенье, а карамель превратилась в сплошной мокрый и липкий ком, от которого
отщипывали по кусочку ежедневный "паек".
     Наконец вода перестала прибывать. Говорят, что в районе  вокзала  вышел
из строя водопровод, и поэтому затопить подвалы доверху немцам не удалось. И
из этих залитых подвалов по-прежнему раздавались выстрелы.
     Тогда озлобленные этим  упорством  враги  прибегли  к  последнему,  уже
издевательскому средству. К вокзалу одна за другой стали подъезжать  машины,
нагруженные нечистотами, которые сливали в окно подвала.
     Трудно представить себе страшную картину этих  последних  дней  обороны
вокзала. В темноте, с трудом дыша воздухом, пропитанным запахом  нечистот  и
смрадам гниющих трупов,  увязая  по  пояс  или  по  грудь  в  отвратительной
зловонной жиже, в которой плавали раздувшиеся  мертвецы,  молчаливо  бродили
люди, исхудавшие, шатающиеся от голода и болезней, но продолжающие сжимать в
руках винтовки. У них уже не было никаких надежд на то, что  их  выручат  из
осады, и только бешеная ненависть к врагу  да  гордое,  упорное  желание  не
подчиниться его злой воле даже ценою своей жизни,  только  эти  чувства  еще
заставляли их жить и бороться, как заставляли они драться и героев Брестской
крепости.
     Их теперь было  всего  два-три  десятка  человек,  самых  выносливых  и
стойких. И они уже понимали, что долго не продержатся. Мысль о плене была им
ненавистна. Выход оставался один - попробовать с оружием в  руках  пробиться
из осады, постараться подороже продать свою жизнь в этом бою.
     Но дверь, выходившую в ресторан, немцы плотно  забили  снаружи,  а  все
окна были заложены листами железа и шпалами.  Казалось,  осажденные  наглухо
заперты в этом бетонном ящике.
     К  счастью,  с  бойцами  почти  до  конца  обороны  оставался  какой-то
железнодорожник, хорошо знавший и вокзал  и  станцию.  Он  вспомнил,  что  в
другом конце здания находится такое же подвальное помещение котельной и  там
есть дверь, ведущая наружу, на станционные пути.
     Под  потолком  подвалов  тянулись,  уходя  во  все  стороны,  узкие   и
извилистые обогревательные  ходы.  Циркулируя  по  этому  лабиринту,  теплый
воздух  зимой  обогревал  полы  в  вокзальных  помещениях.  Ходы  эти   были
достаточно широки, чтобы по ним  мог  проползти  человек.  Несколько  бойцов
отправились в разведку и сумели отыскать путь в котельную. Там действительно
оказалась дверь. Снаружи она тоже была забита шпалами, но ночью  ее  все  же
удалось открыть. Дверь  выходила  в  сторону,  противоположную  перрону,  на
запасные пути,  и  к  тому  же  сверху  была  прикрыта  бетонным  козырьком,
тянувшимся вдоль всего здания вокзала. Отсюда и решено было  прорываться  на
следующую ночь, на исходе второй недели обороны.
     Весь следующий день с  помощью  железнодорожника,  на  память  знавшего
окрестности станции, обсуждали подробный маршрут прорыва. Надо было от двери
пробраться под бетонным козырьком к дальнему углу здания, оттуда  перебежать
запасные  пути,  перелезть  через  станционную  ограду  и   северо-восточной
окраиной выходить из города.
     Около двадцати человек под командованием лейтенанта Николая и  старшины
Баснева шли на  прорыв.  Троих  -  сержанта  Игнатьева  с  двумя  бойцами  -
оставляли на месте. Они должны были залечь на трубах под  потолком  подвала,
ничем не выдавая себя, и осторожно выбраться, когда немцы снимут охрану.
     Глубокой ночью, распрощавшись с оставшимися, защитники подвалов один за
другим вышли наружу через дверь котельной. Несколько минут спустя Игнатьев и
его товарищи услышали выстрелы, разрывы  гранат,  крики  "ура!".  Потом  все
смолкло. И трудно было решить, прорвались ли защитники вокзала сквозь кольцо
врага или все пали в неравном бою.
     На следующее  утро  немцы  открыли  заложенные  окна  подвалов.  Внутрь
помещений с перрона бросили гранаты, чтобы убедиться, что никого не осталось
внизу. Потом охрана была снята.
     На  вторую  ночь  Игнатьев  с  бойцами  выбрались  наружу,   переползли
станционные пути и нашли приют в домике одного из местных жителей на окраине
Бреста. Отдохнув и подкормившись, они  через  несколько  дней  двинулись  на
восток, в сторону фронта.
     Позднее из писем участников этих событий стало известно,  что  основная
группа защитников вокзала тоже сумела выйти из кольца осады,  хотя  половина
людей погибла в ночном бою. Неизвестный лейтенант Николай, политрук Костя  и
старшина Павел Баснев оказались в числе  уцелевших.  Им  удалось  под  огнем
перелезть  через  забор,  отделявший  станцию  от  северных  окраин  Бреста,
выбраться за город и укрыться в  каком-то  болоте,  где  они  просидели  всю
первую ночь, пережидая погоню. Потом  они  двинулись  на  росток,  добыли  в
деревнях гражданскую одежду  и  два  дня  спустя  пришли  в  район  местечка
Жабинки, в 25 километрах от Бреста. Там им пришлось разделиться: в  деревнях
повсюду стояли немецкие войска, уже действовали гитлеровские комендатуры,  и
большая группа мужчин была  бы  сразу  взята  под  подозрение.  Лейтенант  и
политрук Костя пошли в одном направлении, Павел Баснев с  сержантом  Федором
Гарбузом - в другом. С тех пор судьба этих людей осталась невыясненной.
     После того как  несколько  лет  тому  назад  я  рассказал  по  радио  о
защитниках Брестского вокзала, отозвалась жена Павла  Баснева  -  Александра
Алексеевна, которая вот уже 32 года  работает  прядильщицей  на  текстильном
комбинате в городе Родниках Ивановской области. Связанная  с  Павлом  давней
дружбой, она стала его женой совсем незадолго до войны - в  мае  1941  года,
когда старшина приезжал на родину в отпуск. Потом он писал ей  почти  каждый
день и обещал вскоре взять ее  к  себе  в  Пружаны.  Последнее  письмо  было
датировано 18 июня, и с тех пор Александра Алексеевна уже ничего не знала  о
своем муже, считая его  пропавшим  без  вести.  Из  моей  радиопередачи  она
впервые услышала о том, где ему пришлось воевать в начале войны.  От  нее  я
получил и фотографию героя.
     Так и остается неизвестной его участь. Но  года  три  назад  я  получил
письмо от одного бывшего узника гитлеровского лагеря для  пленных  в  городе
Барановичи. Он писал мне, что осенью  1941  года  в  этом  лагере  произошло
восстание узников, закончившееся массовым побегом. По его словам,  одним  из
главных организаторов этого восстания был военнопленный по фамилии Басов или
Баснев. Уцелел ли он при этом  побеге  или  погиб  под  пулями  гитлеровских
охранников, неизвестно.
     Что ж, хотя утверждать  что-нибудь  с  определенностью  нельзя,  вполне
могло быть, что организатор побега  в  лагере  Барановичи  и  герой  обороны
Брестского вокзала - одно и то же лицо. Баснев с товарищем шел на восток  от
Бреста, приближаясь к Барановичам и мог попасть в плен где-нибудь  в  районе
этого города, а потом оказаться в ближайшем лагере.
     Совсем недавно, уже в 1964  году,  пришло  другое  важное  письмо.  Его
прислал каменщик из зонально-опытной станции Бахчисарайского района Крымской
области Константин Миронович Борисенко. Оказывается, он и был тем политруком
Костей, которого вспоминают защитники вокзала как  одного  из  руководителей
обороны. Только звание его было другим - заместитель политрука.
     Константин  Борисенко,  наконец,   назвал   нам   фамилию   лейтенанта,
командовавшего обороной вокзала.  Его  звали  Николаем  Царевым,  и  был  он
командиром огневого взвода в артиллерийской батарее одной  нашей  стрелковой
части, стоявшей перед войной в Туле. Борисенко служил в этом же взводе.
     Незадолго до войны лейтенанта  Царева,  Борисенко  и  еще  двух  бойцов
отправили в командировку в город Пинск, где они  должны  были  получить  для
своей части обозных лошадей и артиллерийские орудия. Из Пинска их  направили
в Брест, куда они попали 21 июня. Оказалось, что лошадей и пушки им придется
принимать в летних лагерях под Брестом, и, дожидаясь поезда,  идущего  туда,
они и заночевали на вокзале. А дальше происходило все то, о  чем  рассказано
выше.
     К. М. Борисенко вспоминает, что Николаю Цареву  было  всего  20  лет  и
незадолго до прибытия в часть он окончил Ульяновское артиллерийское училище.
После того как главная группа защитников  вокзала  вырвалась  из  вражеского
кольца и, придя в район  Жабинки,  разделилась,  Борисенко  и  Царев  вместе
направились на восток. Им  удалось  пройти  мимо  Минска  и  около  Борисова
перейти Березину. Но когда уже близ Шклова они попытались под видом крестьян
перейти по мосту через Днепр, немецкая охрана задержала  их.  Оба  они  были
отправлены в лагерь для военнопленных в Могилеве. А потом однажды  Борисенко
попал в  партию  пленных,  которых  увезли  на  дорожные  работы,  а  оттуда
отправили в Германию. Так он потерял из виду своего лейтенанта,  не  записав
даже его довоенного адреса.
     Вот что мы знаем сейчас об обороне Брестского вокзала. Будем надеяться,
что со временем выяснятся окончательно и  судьбы  Павла  Баснева  и  Николая
Царева и участь других героев этого необычного эпизода первых дней войны.
     А в Бресте, в центре разросшейся и  оживленной  станции,  стоит  теперь
новый красавец вокзал, построенный несколько лет назад. Но в земле под  этим
высоким красивым зданием по-прежнему тянутся те же бетонные отсеки подвалов,
где почти двадцать пять лет назад шла эта удивительная  трагическая  борьба,
не менее упорная и стойкая,  чем  борьба  героического  гарнизона  Брестской
крепости.

РАССКАЗ О НАСТОЯЩЕМ ЧЕЛОВЕКЕ

     Сначала эту историю, удивительную, как  легенда,  принесло  мне  письмо
телезрителя и ветерана войны из далекого уральского городка. То был  рассказ
о девушке-танкисте Марусе Лагуновой, потерявшей в бою обе ноги, но  сумевшей
снова встать в строй Советской Армии, о девушке,  которая  по  своей  судьбе
была как бы родной сестрой "настоящего человека"  Алексея  Маресьева.  Потом
начались многомесячные поиски  через  телевидение,  пока  следы  не  привели
сперва в столицу Урала Свердловск, а потом на Украину, в город  Хмельницкий,
где находится сейчас живая героиня этой истории Мария Ивановна  Лагунова.  И
когда  в  моих  руках  собрались  и  свидетельства  друзей  и  очевидцев   и
воспоминания самой М. И. Лагуновой, выяснилось, как это  нередко  случается,
что быль оказалась еще более необыкновенной, чем возникшая из  нее  легенда.
Впрочем, есть биографии, которые не нуждаются в комментариях, - они  говорят
сами за себя. Именно такова биография Марии Лагуновой.
     Жизнь почти сразу обошлась неласково с девочкой, родившейся в 1921 году
в далеком степном селе Окольничково Курганской области. Ей было четыре года,
когда умерла мать и в  большую  крестьянскую  семью  из  12  человек  пришла
мачеха, злая, как  в  народных  сказках,  и  особенно  невзлюбившая  младшую
падчерицу - Марусю. Дети, едва став подростками, разъезжались из дому,  рано
начинали самостоятельную жизнь. В 10 лет Марусю, к  счастью,  взяла  к  себе
старшая сестра, работавшая на железной дороге в Свердловске.
     В школу девочка ходила всего пять лет. Потом пришлось бросить  учебу  и
идти в няньки, в домработницы, - заработка сестры  не  хватало.  Шестнадцати
лет  Маруся  пришла  на  свердловскую  фабрику  "Уралобувь".  Сначала   была
чернорабочей, а в 1941 году, когда началась война, она уже работала дежурным
электриком цеха.
     Ушел на фронт старший и любимый ее брат Николай. Через  несколько  дней
Маруся тоже явилась в военкомат и просили послать ее в армию.  Ей  ответили,
что на фабрике тоже нужны люди. Но она была настойчива и пришла во второй, в
третий раз... В конце концов военком сдался и  послал  ее  учиться  в  школу
военных трактористов в Челябинскую область. Зимой 1942 года она уже  служила
в батальоне аэродромного обслуживания на  Волховском  фронте,  в  нескольких
километрах от передовых позиций.
     Служба была  тяжелой:  порой  она  круглые  сутки  сидела  за  рычагами
трактора, очищая аэродром от снега или доставляя  бомбардировщикам  горючее,
боеприпасы. В  батальоне  были  и  другие  девушки-трактористки,  но  Маруся
Лагунова показала себя самой крепкой, выносливой, и ей приходилось выполнять
наиболее  трудные  и  ответственные   задания.   Перегрузка   и   постоянное
недосыпание  сказались  на  ее  здоровье,  и  осенью  1942  года  сильнейшее
воспаление легких на два месяца уложило ее в госпиталь. Оттуда она попала  в
запасной  полк,  где  ее  сделали  киномехаником,  не  обращая  внимания  на
настойчивые просьбы отправить на фронт.
     В феврале 1943 года в полк приехал  военный  представитель  с  Урала  -
отбирать несколько сот человек на  курсы  танкистов  -  механиков-водителей,
башнеров, радистов. Когда Маруся Лагунова пришла к нему, прося взять  и  ее,
военпред только усмехнулся такой наивности.
     - Что вы, девушка! - укоризненно сказал  он.  -  Танкист  -  это  чисто
мужская профессия. Женщин в танки не берут, как и на военные корабли. Это уж
закон.
     Она ушла удрученная, но не примирившаяся с отказом. А  на  другой  день
почта принесла письмо от сест