она метит здесь остаться. Я-то думал...
   - Душа Мужчины темна и смутна, - сказал Ганга-Сэм. - Но
она прозрачна как кристалл по сравнению с душой Женщины.
   - Откуда это у тебя? - спросил Флэзвелл.
   - Старая поговорка роботов.
   - Удивляете вы меня, роботы! Иногда мне кажется, что у
вас есть душа.
   - О нет, мистер Флэзвелл, босс! В спецификации по
робототехнике особо указано, что роботов надо строить без
души, чтобы избавить их от страданий.
   - Мудрое указание, - сказал Флэзвелл, - не мешало бы
подумать об этом и в отношении Людей. Ну да черт с ней!
Ты-то зачем пожаловал?
   - Я пришел доложить, что грузовой корабль вот-вот
приземлится.
   Флэзвелл побледнел.
   - Как, уже? Значит, он привез мою невесту?
   - Надо думать.
   - А Шейлу увезет на Сирингар?
   - Определенно!
   Флэзвелл застонал и схватился за голову. А потом
выпрямился и сказал:
   - Ладно, ладно! Пойду посмотрю, готова ли она.
   Он нашел Шейлу в столовой: она стояла у окна и смотрела,
как корабль снижается по спирали.
   - Желаю вам счастья, Эдвард, - сказала она. - Надеюсь,
новая невеста не обманет ваших ожиданий.
   Корабль приземлился, и роботы начали вытаскивать большой
контейнер.
   - Пойду, - сказала Шейла. - Они не станут долго ждать.
   Она протянула ему руку.
   Он стиснул ей пальцы и сам не заметил, как схватил ее за
плечо. Она не противилась, да и брачущий робот почему-то не
ворвался в комнату. Флэзвелл и сам не помнил, как она
очутилась в его объятиях. Он поцеловал ее, и это было
словно на горизонте засияло новое солнце.
   Наконец он сказал осипшим голосом и будто себе не веря:
- Вот так-так.
   Флэзвелл дважды кашлянул.
   - Шейла, я люблю тебя! У меня тебе, конечно, не видать
роскоши, но если ты останешься...
   - Наконец-то ты догадался, что любишь меня, дурачек! -
сказала она. - Конечно же, я остаюсь.
   Наступили поистине головокружительные, упоительные
минуты. Но тут за окном раздался гомон роботов. Дзерь
распахнулась, и в комнату ввалился брачущий в сопровождении
Ганга-Сэма и двух сельскохозяйственных роботов.
   - Вот уж действительно! Даже не верится! - восклицал
брачущий. - Думал ли я дожить до дня, когда робот восстанет
на робота.
   - Что случилось? - спросил Флэзвелл.
   - Этот ваш мастер сидел у меня на загривке, - пожаловался
брачущий, - а его дружки держали меня за ноги. Но ведь я
рвался сюда, чтобы свершить обряд, предписанный
правительством и фирмой Рэбек-Уорд!
   - Что же это ты, Ганга-Сэм? - спросил Флэзвелл,
ухмыляясь.
   Брачущий тем временем бросился к Шейле.
   - Ну как, вы живы? И с вами ничего не случилось? Ни
ссадин, ни коротких замыканий?
   - Нет, нет, все обошлось, - выдохнула Шейла, с трудом
приходя в себя.
   - Это все я натворил, босс, сэр, - повинился Ганга-Сэм.
- Каждому известно, что Мужчина и Женщина должны во время
жениховства побыть вдвоем. Я только делал то, что считал
своим долгом в отношении Человечьей Расы, мистер Флэзвелл,
босс, саиб!
   - Молодчина, Ганга-Сэм, я очень тебе обязан... О
господи...
   - Что случилось? - испуганно отозвалась Шейла.
   Флэзвелл уставился в окно. Роботы волокли к дому большой
контейнер.
   - Это она, образцовая пограничная невеста! Что же нам
делать, мой ангел? Ведь я тогда от тебя отказался и
затребовал другую. Как теперь быть с контрактом?
   - Не беспокойся, - рассмеялась Шейла. - В ящике нет
никакой невесты. Сразу же по получении твой заказ был
аннулирован.
   - Неужели?
   - В том-то и дело! - Она смущенно потупилась. - Но ты
на меня, пожалуй, рассердишься...
   - Не рассержусь, - обещал он. - Только объясни мне...
   - Видишь ли, все ваши портреты, жителей границы, вывешены
в конторе фирмы, так что невесты видят, с кем им придется
встретиться. Они-то вольны выбирать жениха по вкусу, и я
так долго торчала там - просила, чтоб меня выписали из
моделей "ультралюкс", пока... пока не познакомилась с
заведующим столом заказов. И вот, - выпалила она залпом, -
упросила его послать меня сюда.
   - А как же паша де Шре?
   - Я его выдумала.
   - Но зачем? - развел руками Флэзвелл. - Ты так
красива...
   - ... что каждый видит во мне игрушку для какого-нибудь
жирного, развратного идиота, - подхватила она с горячностью.
- А я этого не хочу. Я хочу быть женой. Я не хуже любой из
этих толстомясых дурнушек.
   - Лучше! - сказал он.
   - Я умею стряпать, и лечить роботов, и вести хозяйство.
Разве нет? Разве я не доказала?
   - Еще бы, дорогая!
   Но Шейла ударилась в слезы. - Никто, никто мне не верил!
Пришлось пуститься на хитрость. Мне надо было пробыть здесь
достаточно долго, чтобы ты успел... ну успел в меня
влюбиться!
   - Что я и сделал, - заключил он, утирая ей слезы. - Все
кончилось так, что лучше не надо. Да и вообще вся эта
история - счастливая случайность.
   На металлических щеках Ганга-Сэма выступило что-то вроде
краски.
   - А разве не случайность? - спросил Флэзвелл.
   - Видите ли, сэр, мистер Флэзвелл, эфенди, известно, что
Человеку-Мужчине требуется красивая Человек-Женщина.
Пограничная модель ничего приятного в этом смысле не
обещала, а мемсаиб Шейла - дочь друзей моего прежнего
хозяина. Я и взял на себя смелость послать ваш заказ лично
ей. Она упросила своего знакомого в столе заказов показать
ей ваш портрет, а затем и переправить ее сюда. Надеюсь, вы
не сердитесь на вашего смиренного слугу за такую вольность.
   - Разрази меня гром! - наконец выдавил из себя Флэзвелл.
- Я всегда говорил - никто не понимает людей лучше вас,
роботов. Но что же в этом контейнере? - обратился он к
Шейле.
   - Мои платья, мои безделушки, мои ботинки, моя косметика,
мой парикмахер, мой...
   - Но...
   - Тебе самому будет приятно, дорогой, чтобы твоя женушка
хорошо выглядела, когда мы поедем с визитами. В конце
концов, Цитера V всего в пятнадцати летных днях отсюда. Я
справлялась еще до того, как к тебе ехать.
   Фэзвелл покорно кивнул. Разве можно было ожидать
чего-нибудь другого от образцовой невесты марки
"ультралюкс"?
   - Пора! - приказала Шейла, повернувшись к брачущему
роботу.
   Робот не отвечал.
   - Пора! - прикрикнул на него Флэзвелл.
   - А вы уверены? - хмуро вопросил робот.
   - Уверены! Начинайте!
   - Ничего не понимаю! - пожаловался брачущий. - Почему
именно теперь? Почему не на прошлой неделе? Или я -
единственное здесь разумное существо? Ну да ладно!
Возлюбленные чада...
   Наконец церемония состоялась. Флэзвелл не поскупился
дать своим роботам три свободных дня, и они пели, плясали и
праздновали на свой беспечный роботовский лад.
   С той поры на "Шансе" наступили другие времена. У
Флэзвеллов началось нечто вроде светской жизни: они сами
бывали в гостях и принимали у себя гостей, такие же
супружеские пары в радиусе пятнадцати - двадцати световых
дней, с Цитеры III, Тама и Рандико I. Зато все остальное
время Шейла гнула свою линию безупречной пограничной
супруги, почитаемой роботами и боготворимой своим мужем.
Брачуший робот, следуя стандартной инструкции, занял на
астероиде место счетовода и бухгалтера - по своему
умственному багажу он как нельзя лучше подходил для этой
должности. Он часто говаривал, что без него здесь все пошло
бы прахом.
   Ну а роботы продолжали выдавать на гора торий; дир, олдж
и смис расцветали в садах, и Флэзвелл с Шейлой делили меж
собой Бремя Человека.
   Флэзвелл не мог нахвалиться своими поставщиками Рэбеком и
Уордом. Но Шейла - та знала, что истинное счастье в том,
чтобы иметь под рукой такого старшего робота, как преданный
Ганга-Сэм, даром что у него не было души.




                   Роберт Шекли

                  Предел желаний

                                     Перевод В. Баканова


Файл с книжной полки Несененко Алексея 
http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/


   В Нью-Йорке дверной звонок раздается как раз в тот
момент, когда вы удобно устроились на диване, решив
насладиться давно заслуженным отдыхом. Настоящая сильная
личность, человек мужественный и уверенный в себе, скажет:
"Ну их всех к черту, мой дом - моя крепость, а телеграмму
можно подсунуть под дверь". Но если вы похожи характером на
Эдельштейна, то подумаете, что, видно, блондинка из корпуса
12С пришла одолжить баночку селитры. Или вдруг нагрянул
какой-то сумасшедший кинорежиссер, желающий поставить фильм
по письмам, которые вы шлете матери в Санта-Монику. (А
почему бы и нет? Ведь делают фильмы на куда худших
материалах?!)
   Однако на этот раз Эдельштейн твердо решил не реагировать
на звонок. Лежа на диване с закрытыми глазами, он громко
сказал:
   - Я никого не жду.
   - Да, знаю, - отозвался голос по ту сторону двери.
   - Мне не нужны энциклопедии, щетки и поваренные книги, -
сухо сообщил Эдельштейн. - Что бы вы мне не предложили, у
меня это уже есть.
   - Послушайте, - ответил голос. - Я ничего не продаю. Я
хочу вам кое-что дать.
   Эдельштейн улыбнулся тонкой печальной улыбкой жителя
Нью-Йорка, которому известно: если вам преподносят в дар
пакет, не помеченный "Двадцать долларов", то надеются
получить деньги каким-то другим способом.
   - Принимать что-либо бесплатно, - сказал Эдельштейн, - я
тем более не могу себе поззволить.
   - Но это действительно бесплатно, - подчеркнул голос за
дверью. - Это ровно ничего не будет вам стоить ни сейчас,
ни после.
   - Не интересует! - заявил Эдельштейн, восхищаясь
твердостью своего характера.
   Голос не отозвался.
   Эдельштейн произнес:
   - Если вы еще здесь, то, пожалуйста, уходите.
   - Дорогой мистер Эдельштейн, - мягко проговорили за
дверью, - цинизм - лишь форма наивности. Мудрость есть
проницательность.
   - Он меня еще учит, - обратился Эдельштейн к стене.
   - Ну, хорошо, забудьте все, оставайтесь при своем цинизме
и национальных предрассудках, зачем мне это, в конце концов?
   - Минуточку, - всполошился Эдельштейн. - Какие
предрассудки? Насколько я понимаю, вы - просто голос с
другой стороны двери. Вы можете оказаться католиком, или
адвентистом седьмого дня, или даже евреем.
   - Не имеет значения. Мне часто приходилось сталкиваться
с подобным. До свиданья, мистер Эдельштейн.
   - Подождите, - буркнул Эдельштейн.
   Он ругал себя последними словами. Как часто он попадал в
ловушки, оканчивающиеся, например, покупкой за 10 долларов
иллюстрированного двухтомника "Сексуальная история
человечества", который, как заметил его друг Манович, можно
приобрести в любой лавке за 2.98!
   Но голос уйдет, думая: "Эти евреи считают себя лучше
других!.." Затем поделится своими впечатлениями с другими
при очередной встрече "Лосей" или "Рыцарей Колумба", и на
черной совести евреев появится новое пятно.
   - У меня слабый характер, - печально прошептал
Эдельштейн. А вслух сказал:
   - Ну, хорошо, входите! Но предупреждаю с самого начала:
ничего покупать не собираюсь.
   Он заставил себя подняться, но замер, потому что голос
ответил: "Благодарю вас", и вслед за этим возник мужчина,
прошедший через закрытую, запертую на два замка дверь.
   - Пожалуйста, секундочку, задержитесь на одну секундочку,
- взмолился Эдельштейн. Он обратил внимание, что слишком
сильно сжал руки и что сердце его бьется необычайно быстро.
   Посетитель застыл на месте, а Эдельштейн вновь начал
думать.
   - Простите, у меня только что была галлюцинация.
   - Желаете, чтобы я еще раз вам это продемонстрировал? -
осведомился гость.
   - О Боже, конечно нет! Итак, вы прошли сквозь дверь! О
Боже, Боже, кажется я попал в переплет!
   Эдельштейн тяжело опустился на диван. Гость сел на стул.
   - Что происходит? - прошептал Эдельштейн.
   - Я пользуюсь подобным приемом, чтобы сэкономить время, -
объяснил гость. - Кроме того, это обычно убеждает
недоверчевых. Мое имя Чарлз Ситвел. Я полевой агент
Дьявола... Не волнуйтесь, мне не нужна ваша душа.
   - Как я могу вам поверить? - спросил Эдельштейн.
   - На слово, - ответил Ситвел. - Последние пятьдесят лет
идет небывалый приток американцев, нигерийцев, арабов и
израильтян. Так же мы впустили больше, чем обычно,
китайцев, а совсем недавно начали крупные операции на
южноамериканском рынке. Честно говоря, мистер Эдельштейн,
мы перегружены душами. Боюсь, что в ближайшее время
придется объявить амнистию по мелким грехам.
   - Так вы явились не за мной?
   - О Дьявол, нет! Я же вам говорю: все круги ада
переполнены!
   - Тогда зачем вы здесь?
   Ситвел порывисто подался вперед.
   - Мистер Эдельштейн, вы должны понять, что ад в некотором
роде похож на "Юнайтед стэйтс стил". У нас гигантский
размах и мы более или менее монополия. И, как всякая
действительно большая корпорация, мы печемся об общественном
благе и хотим, чтобы о нас хорошо думали.
   - Разумно, - заметил Эдельштейн.
   - Однако нам заказано устраивать, подобно Форду,
фирменные школы и мастерские - неправильно поймут. По той
же причине мы не можем возводить города будущего или
бороться с загрязнением окружающей среды. Мы даже не можем
помочь какой-нибудь захолустной стране без того, чтобы
кто-то не поинтересовался нашими мотивами.
   - Я понимаю ваши трудности, - признал Эдельштейн.
   - И все же мы хотим что-то сделать. Поэтому время от
времени, но особенно сейчас, когда дела идут так хорошо, мы
раздаем небольшие премии избранному числу потенциальных
клиентов.
   - Клиент? Я?
   - Никто не назовет вас грешником, - успокоил Ситвел. - Я
сказал "потенциальных" - это означает всех.
   - А... Что за премии?
   - Три желания, - произнес Ситвел живо. - Это
традиционная форма.
   - Давайте разберемся, все ли я понимаю, - попросил
Эдельштейн. - Вы исполните три любых моих желания? Без
вознаграждения? Без всяких "если" и "но"?
   - Одно "но" будет, предупредил Ситвел.
   - Я так и знал, - вздохнул Эдельштейн.
   - Довольно простое условие. Что бы вы ни пожелали, ваш
злейший враг получит вдвое.
   Эдельштейн задумался.
   - То есть, если я попрошу миллион долларов...
   - Ваш враг получит два миллиона.
   - А если я попрошу пневмонию?
   - Ваш злейший враг получит двустороннюю пневмонию.
   Эдельштейн поджал губы и покачал головой.
   - Не подумайте только, что я советую вам, как вести дела,
но не искушаете ли вы этим пунктом добрую волю клиента?
   - Риск, мистер Эдельштейн, но он совершенно необходим по
двум причинам, - ответил Ситвел. - Видите ли, это условие
играет роль обратной связи, поддерживающей гомеостаз.
   - Простите, я не совсем...
   - Попробуем по-другому. Данное условие уменьшает силу
трех желаний, тем самым держа происходящее в разумных
пределах. Ведь желание - чрезвычайно мощное орудие.
   - Представляю, - кивнул Эдельштейн. - А вторая причина?
   - Вы бы уже могли догадаться, - сказал Ситвел, обнажая
безупречно белые зубы в некоем подобии улыбки. - Подобные
пункты являются нашим, если можно так выразиться, фирменным
знаком. Клеймом, удостоверяющим настоящий адский продукт.
   - Понимаю, понимаю, - произнес Эдельштейн. - Но мне
потребуется некоторое время на размышление.
   - Предложение действительно в течение тридцати дней, -
сообщил Ситвел, вставая. - Вам стоит лишь ясно и громко
произнести свое желание. Об остальном позабочусь я.
   Ситвел подошел к двери, но Эдельштейн остановил его.
   - Я бы хотел только обсудить один вопрос.
   - Какой?
   - Так случилось, что у меня нет злейшего врага. У меня
вообще нет врагов.
   Ситвел расхохотался и лиловым платком вытер слезы.
   - Эдельштейн! - проговорил он. - Вы восхитительны! Ни
одного врага!.. А ваш кузен Сеймур, которому вы отказались
одолжить пятьсот долларов, чтобы начать бизнес по сухой
чистке? Или, может быть, он ваш друг?
   ~ Я не подумал о Сеймуре, - признался Эдельштейн.
   - А миссис Абрамович, которая плюется при упоминании
вашего имени, потому что вы не женились на ее Марьери? А
Том Кэссиди, обладатель полного собрания речей Геббельса?
Он каждую ночь мечтает перебить всех евреев, начиная с
вас... Эй, что с вами?
   Эдельштейн сидел на диване, внезапно побелел и вновь сжал
руки.
   - Мне и в голову не приходило... - пробормотал он.
   - Никому не приходит, - успокоил Ситвел. - Не
огорчайтесь и не принимайте близко к сердцу. Шесть или семь
врагов - пустяки. Могу вас заверить, что это ниже среднего
уровня.
   - Имена остальных! - потребовал Эдельштейн, тяжело дыша.
   - Я не хочу говорить вам. Зачем лишние волнения?
   - Но я должен знать, кто мой злейший враг! Это Кэссиди?
Может купить ружье?
   Ситвел покачал головой.
   - Кэссиди - безвредный полоумный лунатик. Он не тронет
вас и пальцем, поверьте мне. Ваш злейший враг - человек по
имени Эдуард Самуэль Манович.
   - Вы уверены? - спросил потрясенный Эдельштейн.
   - Абсолютно.
   - Но Манович мой лучший друг!
   - А также ваш злейший враг, - произнес Ситвел. - Иногда
так бывает. До свидания, мистер Эдельштейн, желаю вам удачи
со всеми тремя желаниями.
   - Подождите! - закричал Эдельштейн. Он хотел задать
миллион вопросов, но находился в таком замешательстве, что
сумел только спросить: - Как случилось, что ад переполнен?
   - Потому что безгрешны лишь небеса.
   Ситвел махнул рукой, повернулся и вышел через закрытую
дверь.
   Эдельштейн не мог прийти в себя несколько минут. Он
думал об Эдди Мановиче. Злейший враг!.. Смешно, в аду явно
ошиблись. Он знал Мановича почти двадцать лет, каждый день
встречался с ним, играл в шахматы. Они вместе гуляли,
вместе ходили в кино, по крайней мере раз в неделю вместе
обедали.
   Правда, конечно, Манович иногда разевал свой большой рот
и переходил границы благовоспитанности.
   Иногда Манович бывал груб.
   Честно говоря, Манович часто вел себя просто
оскорбительно.
   - Но мы друзья, - обратился к себе Эдельштейн. - Мы
друзья, не так ли?
   Он знал, что есть простой способ проверить это - пожелать
себе миллион долларов. Тогда у Мановича будет два миллиона
долларов. Ну и что? Будет ли. его, богатого человека,
волновать, что его лучший друг еще богаче?
   Да! И еще как! Ему всю жизнь не будет покоя из-за того,
что Манович разбогател на его, Эдельштейна, желании.
   "Боже мой! - думал Эдельштейн. - Час назад я был
бедным, но счастливым человеком. Теперь у меня есть три
желания и враг".
   Он обхватил голову руками. Надо хорошенько поразмыслить.
   На следующей неделе Эдельштейн договорился на работе об
отпуске и день и ночь сидел над блокнотом. Сперва он не мог
думать ни о чем, кроме замков. Замки гармонировали с
желаниями. Но, если приглядеться, это не так просто. Имея
замок средней величины с каменными стенами в десять футов
толщиной, землями и всем прочим, необходимо заботиться о его
содержании. Надо думать об отоплении, плате прислуге и так
далее.
   Все сводилось к деньгам.
   "Я могу содержать приличный замок на две тысячи в неделю,
- прикидывал Эдельштейн, быстро записывая в блокнот цифры.
   - Но это значит; что Манович будет содержать два замка по
четыре тысячи долларов в неделю!"
   Наконец, Эдельштейн перерос замки; мысли его стали
занимать путешествия. Может, попросить кругосветное? Но
что-то не хочется. А может, провести лето в Европе? Хотя
бы двухнедельный отдых в Фонтенбло или в Майами-Бич, чтобы
успокоить нервы? Но тогда Манович отдохнет вдвое краше!
   Уж лучше остаться бедным и лишить Мановича возможных
благ.
   Лучше, но не совсем.
   Эдельштейн все больше отчаивался и злился. Он говорил
себе: "Я идиот, откуда я знаю, что все это правда? Хорошо,
Ситвел смог пройти сквозь двери; но разве он волшебник?
Может, это химера".
   Он сам удивился, когда встал и громко и уверенно
произнес:
   - Я желаю двадцать тысяч долларов! Немедленно!
   Он почувствовал мягкий толчок. А вытащив бумажник,
обнаружил в нем чек на 20 000 долларов.
   Эдельштейн пошел в банк и протянул чек, дрожа от страха,
что сейчас его схватит полиция. Но его просто спросили,
желает ли он получить наличными или положить на свой счет.
   При выходе из банка он столкнулся с Мановичем, чье лицо
выражало одновременно испуг