льной паузы, - весьма привлекает меня, и, если вы еще не раздумали, я им воспользуюсь.
     Он поднялся и, подойдя к камину, помешал угли. Потом поставил на место кочергу и ответил:
     - Мои конюшни расположены возле Эпсома, и в них далеко не один жеребец, который мог бы подойти для вашей лошади. Приезжайте весной, миссис Сандерс, и, полагаю, мы поладим.
     Я, наверное, покраснела от этих слов.
     - Только не думайте, - сказала я неоправданно резко, - что я рассчитываю на благотворительность с вашей стороны. Мне не нужна милостыня.
     - Милая женщина. - Его голос прозвучал на удивление мягко. - Я только предлагаю более выгодные условия. Вы заплатите мне не сразу, а после того, как продадите приплод от Марии.
     Моя душа возрадовалась. Я в самом деле не хотела быть объектом его благотворительности, но то, что он предложил, просто как манная небесная. Хотя...
     Я возразила с некоторым опасением:
     - Но ведь чтобы продать жеребенка за приличную цену, нужно подождать, пока ему исполнится по крайней мере год.
     - Клянусь, я не стану вас торопить.
     Все это, слава Богу, говорилось без тени иронии - спокойно, даже сердечно.
     - Что ж... - У меня слегка перехватило дыхание. - Если все так, я буду счастлива принять ваше предложение, милорд.
     - Хорошо. - Он широко улыбнулся. - Надеюсь, вы не забракуете моего жеребца, чем очень огорчите как его владельца, так и Никки.
     Наверное, впервые за все время нашего знакомства я улыбнулась ему в ответ.
     Что-то произошло между нами, словно пронеслось по воздуху, сердце у меня забилось так сильно, будто хотело выпрыгнуть из своей клетки. И в этот момент я увидела, как его улыбка погасла, глаза чуть сощурились, черты лица заострились.
     "О нет! - панически застучало в моей голове. - Нет и нет!.. Ни за что!.."
     Я вскочила со стула с единственной целью - поскорее уйти, скрыться от опасного огонька, появившегося в его глазах, от рискованного чувства в себе самой.
     - Простите, милорд, - слегка запинаясь, произнесла я, - мне нужно найти сына.
     Не думая о том, насколько невежливым или несуразным выглядело мое поведение, я почти выбежала из комнаты.

***

     К середине дня огонь в камине потух, я завернулась в одеяло возле холодного очага, уставившись на остывшие угли.
     Я вдовела уже шесть лет; за это время немалое количество мужчин проявляли желание, выражаясь их языком, согреть мою холодную, одинокую постель. Двое из них, если мне не изменяет память, желали этого так сильно, что готовы были поступиться своей свободой и предложить мне руку. Так что я неплохо разбиралась в их намерениях и выражениях лиц, могла безошибочно определить те чувства, которые отразились только что на лице графа Сэйвила.
     Честно говоря, не это меня беспокоило, я вполне могла постоять за себя. Да и будет неискренне с моей стороны отрицать, что повышенное внимание мужчин приносило мне некоторое удовлетворение. Дело в другом. Меня испугало то, что я сама почувствовала в ответ. Ощущение совершенно новое, не изведанное раньше. Или давно забытое. "Не глупи, Гейл, - сказала я себе. - Что с того, если этот представитель рода мужского выглядит немного приятнее других... почти как греческий бог... Ты вовсе не должна выступать в роли ошеломленной его красотой гречанки".
     Я сильнее стиснула руки под старым, но теплым шерстяным одеялом и продолжала рассуждать сама с собой, пытаясь с помощью иронии снизить накал своих чувств.
     "Неужели только потому, что мужчина добросовестно покрасил стену в твоей комнате, ты позволишь ему нырнуть в твою постель?"
     Я глубоко вздохнула, набрав в легкие холодного воздуха.
     "Только от того, что его улыбка способна растопить снега на крайнем севере, ты готова упасть в его объятия, как истинная вдова, стосковавшаяся по любви... Но ведь это глупо, Гейл".
     Никогда раньше я не чувствовала себя вдовой, жаждущей мужской ласки.
     Закрыв глаза, я начала слегка раскачиваться в кресле. Быть может, все это лишь игра воображения и между нами ровно ничего не случилось? Быть может, он пребывает в полном недоумении - с чего это я вдруг сорвалась с места и выскочила, как безумная, из комнаты?..
     Я продолжала раскачиваться, сидя возле потухшего очага. Нервы мои понемногу успокоились. Да и почему, собственно, они так разыгрались? Что произошло? Лишь то, что на меня внезапно свалилось два предложения: узнать о завещанных моему сыну деньгах и привести мою породистую кобылу в конюшни графа Сэйвила, находящиеся, кажется, где-то возле Эпсома. Разве все это так уж плохо? Но все-таки надо обдумать... надо обдумать...
     - Мама!
     Вздрогнув, я открыла глаза, ощутила легкую дрожь во всем теле, шея одеревенела.
     - Мама, ты спала?
     На меня уставились широко раскрытые голубые глаза, точно такие, как мои собственные.
     - Кажется, да... Немного... - ответила я. - Который час?
     - Начало пятого. Снег уже не идет, ты знаешь? - Никки подошел к окну, чтобы еще раз убедиться в этом. - А лорд Сэйвил уже выводил своих коней и недавно завел обратно. Он хочет узнать, вывести ему наших Илию и Ноя.
     Я попыталась немного высвободиться из одеяла и поднялась со стула.
     - Зачем он сам этим занимается? У него же есть конюх.
     - А мистер Гроув оседлал Самсона и поехал в деревню узнать, не приходила ли брайтонская почта.
     Черт возьми, ведь я сама хотела сделать это и вот уснула, как малый ребенок, и проспала больше часа! Никогда раньше я не засыпала среди дня. Как это меня угораздило?
     - Конечно, дорогой, нашим лошадям не мешает размяться, - сказала я. - Но пусть граф не утруждает себя, я сама это сделаю.
     - О, ему вовсе не трудно, мама! - заверил меня мой простодушный сын. - Он вовсе не строит из себя важную персону... А знаешь, у него целых два племянника, им столько лет, сколько мне. Чарльз и Теодор. Они сейчас в школе в Итоне.
     - Дай им Бог! - отозвалась я, добавив про себя, что у моего Никки столько же шансов попасть в эту школу, как полететь на Луну.
     Не знаю, уловил мой сын нотки печали в моем голосе, но слова его были такими:
     - А я бы не хотел быть в школе так далеко от дома. Мне очень нравится учиться у мистера Ладгейта.
     Я погладила его милую голову:
     - Беги и передай лорду Сэйвилу, что я через минуту буду в конюшне.
     Никки выскочил из комнаты, а я отправилась в гардеробную, чтобы нацепить старый плащ Томми.

***

     Приближались сумерки, воздух был чист и спокоен - ни снега, ни ветра. В загоне возле конюшни выгуливались несколько лошадей. Когда я подошла к раскрытым воротам, то услышала доносящийся изнутри радостный голосок Никки. Ему вторил оживленный голос графа.
     - Какие все-таки умные животные, - говорил Сэйвил. Я увидела, как он вышел из стойла с вилами, на которых было полно навоза.
     - Вы уже здесь, миссис Сандерс, - оживленно сказал он.
     На нем был немыслимо дорогой костюм для верховой езды, капюшон откинут, золотистые волосы тускло блестели.
     Я решила не говорить графу о причине моего отсутствия - какое ему, в конце концов, дело до того, сморил меня сон в середине дня или нет. Если ему угодно красоваться в своем королевском одеянии среди соломы и навоза, не мне вмешиваться в это и тем более приносить извинения.
     - Я вижу, Гроув еще не вернулся? - осведомилась я. - Уже начинает смеркаться.
     Словно в ответ, мы услышали скрип снега под копытами лошади, и пожилой конюх появился в воротах.
     Он сообщил нам, что почта проехала через деревню часа два назад, и возница рассказывал кузнецу, что, хотя местами снежные заносы довольно большие, их дилижанс все-таки сумел пробраться без особого труда.
     - Что ж, тогда, - решил Сэйвил, - отправимся в путь утром, сразу после завтрака.
     Его глаза встретились с моими поверх головы Никки, в них я увидела вопрос, требующий подтверждения. Не относительно времени отъезда, а относительно моего сына.
     Я покачала головой, однако граф обратился к мальчику:
     - Николас, друг мой, мне удалось убедить твою маму отправиться со мной на несколько дней в Кент, взглянуть на одного жеребца, что стоит в моей конюшне. Возможно, он сумеет стать парой для вашей прекрасной Марии.
     Моему сыну, знакомому с лошадьми с самого раннего детства, не нужно было объяснять, что все это значит. Лицо его вспыхнуло от радости, когда он воскликнул:
     - У вас чистокровный жеребец, милорд?
     - Полагаю, да, мой мальчик.
     - Тогда очень здорово! Мама так хотела этого... уже давно. Только... - Он запнулся и поднял глаза на меня, видимо, вспомнив о причинах и не желая делиться ими с посторонним человеком, поскольку знал или чувствовал, как ранит меня упоминание о нашей бедности.
     - Лорд Сэйвил, - объяснила я Никки, как взрослому, - любезно согласился отложить уплату до того момента, когда мы продадим родившегося жеребенка. Если, конечно, сделка состоится, - добавила я.
     - Ой, как мило с вашей стороны, сэр! - воскликнул мой сын, повернувшись к Сэйвилу.
     Поверьте, я никогда специально не учила Никки хорошим манерам. Они были для него так же естественны, как воздух, которым он дышал.
     Сэйвил ласково взъерошил волосы мальчика. Мне подумалось, что точно так же он, наверное, обходится со своими племянниками.
     Потом, обратившись к Джону Гроуву, граф спросил, сумел ли тот разыскать Тима Хейнза, моего помощника и конюха. Я не могла не отметить с удивлением, как внимателен граф Сэйвил к нашим нуждам, - неужели лишь из-за того, что мы предоставили ему не слишком удобный ночлег и накормили - надеюсь, сытно - более чем простой пищей?
     - Да, милорд, - ответил Гроув, - я виделся с Хейнзом, он сказал, что побудет пару-тройку дней с мистером Николасом и стариками, пока миссис Сандерс не вернется. И конечно, присмотрит за лошадьми.
     Ну и ну! За меня уже все решили.
     Подозреваю, я выслушала все это с полуоткрытым от удивления ртом. Когда же пришла в себя, то проговорила не без язвительности:
     - Нижайше благодарю вас, милорд, за заботу.
     - О, не стоит благодарности, мэм, - невозмутимо ответствовал Сэйвил.
     - Как, мама, - вдруг подал голос Никки, - разве я не поеду с тобой? Ты не берешь меня?
     Сердце мое сжалось. Ведь до сих пор я не оставляла мальчика ни на один день. И только панический страх, что, поехав со мной, он сможет узнать что-нибудь о Джордже Мелвилле, заставил меня ответить:
     - Я еду всего на несколько дней, дорогой, а тебе не следует пропускать занятия с мистером Ладгейтом.
     - Боюсь, Никки, - вмешался граф Сэйвил, - что это я то чудовище, из-за которого твоя мама решила оставить тебя здесь. Если мои племянники узнают, что у меня в доме появился мальчик, которому полагается учить уроки, а не бездельничать и приятно проводить дни, они наверняка поднимут бунт и потребуют, чтобы всех их тоже в учебное время отправляли ко мне порезвиться.
     Этот монолог, я заметила, произвел на Никки немалое впечатление. Во всяком случае, он внес некоторое смятение в его душу.
     - Но ты сможешь приехать ко мне весной, когда вместе с мамой доставишь вашу Марию, - добавил Сэйвил. Никки поднял голову и сделал попытку улыбнуться.
     - Это будет неплохо, - едва слышно проговорил он. Я досадливо хмыкнула и спросила:
     - Милорд, вы уже закончили обихаживать своих лошадей?
     - Да, миссис Сандерс, - любезно ответил он. - И ваших тоже.
     - Тогда я подложу им еще сена, с вашего позволения.
     - Конечно, мэм.
     Скованным шагом я подошла к лестнице на сеновал, поставила ногу на нижнюю ступеньку и в замешательстве остановилась, поняв, что не могу подняться, пока Сэйвил и его конюх находятся здесь же, позади меня.
     Не сумев сдержать беспомощной злости, я обернулась.
     Сэйвил улыбался.
     Я в ярости сжала кулаки.
     Джон Гроув выступил вперед и сказал:
     - Позвольте я сам сделаю, мэм. А вы ступайте и готовьтесь к обеду.
     Мы возвращались домой в полном молчании. Каждому было о чем подумать, особенно бедному Никки и мне.
     В душе я не могла не признать, что в завязавшейся игре, если можно так назвать то, что сейчас происходило, граф Сэйвил меня переигрывает.

Глава 5

     На обед миссис Макинтош не без помощи своего супруга умудрилась приготовить куски курицы, запеченные в горшочке и сдобренные многочисленными приправами, для чего не пожалела одну из своих любимых самых крупных кур. Видимо, она понимала: для того чтобы накормить такого здоровенного мужчину, как лорд Сэйвил, требуются значительные затраты. На стол также были поданы ароматная картофельная запеканка в качестве гарнира и свежеиспеченный, покрытый хрустящей корочкой хлеб.
     Большую часть курицы я положила на тарелку Сэйвила, оставшееся отдала Никки, сама же вполне удовлетворилась запеканкой.
     Никки ел молча, не выказывая намерения возвращаться к разговору о моем отъезде в имение графа, с которым я вела немного натужный разговор.
     - Знаешь, Никки, - внезапно обратился Сэйвил к моему сыну. - Подозреваю, твоя мама не слишком хочет оставлять тебя с Макинтошами. Опасается, что им будет чересчур хлопотно. Я напрасно пытался убедить ее - восьмилетний мальчик уже вполне самостоятелен и может многое делать сам, не требуя постоянной заботы.
     Все это говорилось добродушным, чуть снисходительным тоном, как бы намекающим на то, что мы-то, взрослые, хорошо знаем, каковы на самом деле они - наши дети.
     Разумеется, Никки вскинул голову и взглянул прямо на меня.
     - Вовсе нет, мама, - сказал он слегка дрожащим голосом, - со мной никому не будет трудно. Я ведь не ребенок.
     - То же самое, слово в слово, я говорил твоей маме, - заверил Сэйвил.
     Никки благодарно поглядел на него и выпрямился на стуле.
     - Конечно, милый, - сказала я ему, - у тебя будет достаточно много серьезных дел: помогать Тиму с лошадьми, я уж не говорю об уроках с мистером Ладгейтом.
     - Да, мама, - согласился мой сын с легким превосходством, свойственным мужчине, который и сам, без напоминаний, прекрасно знает, что ему нужно делать.
     С улыбкой я одобрила его мужество:
     - Была уверена, ты скажешь именно так.
     Он показался мне таким маленьким, доверчивым и беззащитным в эту минуту, что сердце у меня сжалось от любви и нежности. И от беспокойства за него.

***

     После обеда я оставила Сэйвила за бутылкой хереса и поднялась к себе, чтобы уложить вещи в дорогу.
     Оглашение завещания, я уже знала, было назначено на девятнадцатое, то есть через день. Я рассчитывала, что мы прибудем в Сэйвил-Касл завтра во второй половине дня и уже рано утром двадцатого я смогу отправиться домой. Выходит, мне предстоит дважды присутствовать там на обеде, а у меня, я вспомнила, всего одно подходящее вечернее платье, купленное в прошлом году перед Рождественским балом, который обычно устраивал наш местный землевладелец для жителей округи.
     Вынув платье из шкафа, я придирчиво осмотрела его, разложив на кровати. Оно было из небесно-голубого шелка - как глаза моего Никки, с глубоким квадратным вырезом, короткими рукавами с буфами и оборками на подоле. Наш сельский портной скопировал его с рисунка в "Журнале для женщин", который я принесла ему. Это было мое первое вечернее платье, приобретенное после смерти Томми.
     Голубой шелк, подумала я, не будет бросаться в глаза на обеде у графа. Чего, пожалуй, не скажешь о двух моих старых платьях. Одно из них, менее поношенное, я тоже разложила на кровати. Оно было сшито из желтого муслина в простом и строгом "имперском" стиле, вошедшем в моду во время недавней войны с Наполеоном. В сравнении с голубым оно выглядело старомодным и выцветшим.
     Я взяла новое платье, подошла к зеркалу, приложила к себе. На меня смотрела - если забыть о напряженном взгляде темно-синих глаз и коротких черных как смоль волосах, которые были когда-то длинными, - молодая женщина, не слишком отличающаяся от того "ведьмина отродья", что девять лет назад стала женой сына леди Сандерс.
     Ведьмино отродье - так называли мою сестру Дебору и меня не самые добросердечные обитатели Хатфилда. Этим прозвищем мы были обязаны не каким-то своим действиям, а исключительно нашей тетушке Маргарет, известной в нашей части графства Суссекс травнице и целительнице.
     Спешу заверить вас, что тетушка отнюдь не была колдуньей. Никогда не занималась заклинаниями, заговорами, предсказанием будущего и прочими не слишком разумными, на мой взгляд, делами, про которые можно прочесть в пьесе "Макбет". Тетя Маргарет была, в подлинном смысле этого слова, травнице и - собирала, выращивала различные травы и лечила ими.
     Впрочем, не могу не признать, что кое в чем тетушка Маргарет могла показаться довольно странной. К примеру, она никогда не выходила за пределы своего дома и сада. Не то чтобы не хотела никуда пойти - нет, просто физически не могла: ей становилось плохо.
     Когда мы с сестрой Деборой стали старше, эта особенность или, если хотите, болезнь причиняла нам немало горя. У всех девочек в Хатфилде были матери, которые ходили с ними на прогулки, в гости, на праздники. У нас с Деборой не было никого. Моя сестра, по натуре более серьезная и сдержанная, научилась быть выше этих условностей, если можно так выразиться, но я с трудом мирилась с нашим положением и далеко не всегда, с точки зрения окружающих, вела себя прилично и сдержанно.
     В минуты самобичевания я начинала понимать, почему леди Сандерс возражала против женитьбы сына на мне. Впрочем, она не могла ничего поделать: Томми уже исполнился двадцать один год, а тетушка Маргарет не возражала против моего замужества.
     Сейчас я стояла перед тусклым зеркалом, рассматривая отражавшуюся в нем двадцатисемилетнюю женщину. Короткий темный локон упал ей на лоб, она нервным движением головы отбросила его.
     Да, подумала я потом, платье вполне приличное, мне нравится. Цвет гармонирует с цветом глаз, до того темных, что порой они кажутся не синими, а агатово-черными.
     Как удачно, что я недавно решилась обновить свой гардероб: мысль, что пришлось бы появиться в доме графа Сэйвила в старом желтом платье, была неприятной.
     Не подумайте, что я желала произвести на графа какое-то впечатление. Дело в элементарном чувстве гордости: мне претила мысль, что родственники Джорджа могут догадаться о степени моей бедности.

***

     Я уже подходила со своей дорожной сумкой к лестнице, когда из коридора меня окликнул граф Сэйвил. Я остановилась, и, приблизившись, он взял багаж из моих рук прежде, чем я успела возразить. Но если мужчина, даже лорд, хочет нести мои вещи, пусть делает это.
     Тим Хейнз, мне сообщили об этом, был уже в конюшне и занимался своей работой, поэтому я сочла возможным позавтракать вместе с Никки и графом. Мой сын выглядел веселым и жизнерадостным, и я старалась, чтобы ни он, ни Сэйвил не заметили беспокойства, которое я продолжала испытывать от предстоящей разлуки.
     Стойкий Никки сохранял невозмутимость до той самой минуты, когда мы вышли во двор, где уже стояла карета и где нас окутал тихий морозный воздух. Только когда кучер графа подставил мне под ноги лесенку, тень беспокойства мелькнула на милой мордашке сына.
     - Я вернусь к двадцатому, - сказала я, притягивая его к себе и целуя в шелковистую макушку. Потом оторвалась от него и по возможности весело и беззаботно добавила:
     - Позаботьтесь о нем, миссис Макинтош.
     - Уж не беспокойтесь, милочка, - ответила моя верная домоправительница. - Глаз не спущу с моего птенчика!
     Я знала, что слышу чистую правду, а потому сравнительно спокойно поднялась в карету, сдерживая готовые хлынуть слезы. Не забывайте, что это был первый случай за все восемь лет, когда я оставляла Никки больше чем на несколько часов.
     Кажется, я даже не сразу обратила внимание на то, что граф тоже уселся на подушки примерно в футе от меня.
     И вот мы уже на дороге, которая проходит через наше селение и ведет дальше, в графство Кент.
     Я долго молчала, уставившись на пустое сиденье перед собой и стараясь не плакать.
     Сэйвил заговорил первым.
     - С ним все будет в порядк