о святого, миледи, не отказывайте мне. Ведь это все, что я в состоянии предложить вам.
     Последние слова он произнес медленно и печально. Анне никогда не приходилось видеть его таким. Губы ее дрогнули, и Майсгрейву на какой-то миг показалось, что она сейчас расплачется. Вместо этого она улыбнулась.
     - Хорошо, я принимаю ваш дар, сэр Майсгрейв. И, клянусь своей христианской верой, небеса не слышали молитв горячее, чем те, что я вознесу за вас над этой реликвией.
     Она глядела ему прямо в глаза, продолжая улыбаться, лишь рука, когда она брала ладанку, предательски дрогнула.
     - Я не расстанусь с нею никогда, верьте мне, сэр рыцарь.
     Затем торопливо, словно убегая от чего-то, Анна покинула покой...
     Майсгрейв вернулся в Бургундский отель и начал усиленно готовиться к предстоящему поединку. Кревкер советовал ему немного повременить, пока не затянется рана на плече, однако Майсгрейв не придал значения словам бургундца. Ему необходимо было до отказа заполнить свое время, чтобы избавиться от неотвязных мыслей об Анне Невиль. Все его помыслы были о назначенном поединке, весть о котором всколыхнула весь Париж.
     Впереди у Филипа было несколько дней, и все это время он проводил в фехтовальном зале. Он знал, что король и двор на стороне шотландца, ему же приходилось теперь отстаивать честь Бургундии - недаром граф Кревкер взялся снабдить его всем необходимым для турнира.
     Бургундец тоже собирался принять участие в пышных рыцарских игрищах и даже намеревался овладеть главной наградой, но без конца возился с Филипом. Он-то и сообщил ему, какое возбуждение вызвала в Париже новость о смертельном поединке на турнире. Заключались бесчисленные пари, наперебой велись нескончаемые споры. В сущности, парижанам было безразлично, кто возьмет верх, ведь оба бойца были иноземцами - все упиралось в вопрос, на кого поставить свою медь либо золото.
     Делорен был заметной фигурой в гвардии, и многие знали, что сам король выделял его за редкостное мастерство воина. Англичанин же, говорили, победил на турнире в Йорке самого Кревкера, притом он хорош собой да не больно-то любезен. Немало дам и девиц хотели встретиться с ним и засыпали его записками, которые этот английский варвар даже не удостаивал ответа. Казалось, он всячески стремится подчеркнуть свое безразличие к прекрасной половине человечества, но это еще более интриговало и возбуждало любопытство. Нет, безусловно, французские красавицы желали победы английскому рыцарю, а не пьянице и бахвалу Делорену.
     Филип же готовился к турниру с таким упорством, что даже Кревкер был поражен.
     - Дорогой друг, я не спорю, что Делорен прекрасный воин и нельзя пренебрегать всей серьезностью положения. Однако все в руках Божьих, и незачем доводить себя до полного изнеможения.
     За два дня до турнира Майсгрейва навестил Уорвик со своим будущим зятем. Филип как раз обсуждал с Кревкером некий хитроумный удар боевой цепью.
     - Вам будет предоставлено три вида оружия - копье, меч и тяжелая тройная цепь с шиповатыми ядрами, - наставительно говорил граф. - В Англии ею не так часто пользуются, как здесь, на континенте. Делорен же отлично научился с нею управляться...
     Он неожиданно умолк, глядя через плечо рыцаря. Филип обернулся - к ним приближался Делатель королей с юным Эдуардом Уэльским.
     Сегодня Уорвик казался менее суровым и держался дружелюбно. Он любезно приветствовал графа Кревкера, а затем обратился к Филипу со словами, что, хотя Майсгрейв и выступает как сторонник Бургундии, они с принцем желают ему победы, ибо он так или иначе остается англичанином, сражающимся против шотландца. Затем Уорвик напомнил, что по-прежнему в долгу у рыцаря и поэтому просит последнего принять от него небольшой знак признательности.
     Он хлопнул в ладоши, и слуги внесли роскошные боевые доспехи. Это была миланская броня, сияющая светлой сталью и украшенная золотой насечкой. В центре нагрудного панциря парил золотой орел с рубиновыми глазами.
     - Милорд, - вскричал Филип, - это же целое состояние! Я не могу принять от врага моего короля такое сокровище!
     - Не стоит быть столь щепетильным, сэр рыцарь. Напомню вам, что, оставаясь моим врагом, вы сделали для меня то, на что решился бы не всякий Друг.
     Слышавшие эту беседу граф Кревкер и Эдуард Ланкастер недоуменно переглянулись. Для них оставалось тайной, о чем идет речь, да и роскошь подарка поражала. Однако минуту спустя Кревкер, придя в восторг от нововведений в доспехах, потребовал, чтобы Майсгрейв немедленно облачился в них и продемонстрировал их достоинства. Принц Эдуард заявил, что наслышан о доблести английского рыцаря и хотел бы немного пофехтовать с ним прямо сейчас в надежде перенять какой-нибудь особый прием. Филип скупо усмехнулся.
     - Для меня большая честь скрестить меч с принцем крови.
     - О, не говорите так! Вы ведь йоркист, и для вас я всего лишь один из противников. Забудьте на миг, что Ланкастеры были на троне, и сразитесь со мной.
     Когда Эдуард улыбался, на его щеках играли детские ямочки, глаза, осененные длинными ресницами, глядели весело и дружелюбно. Филип почувствовал, что невольно поддается обаянию этого юного Ланкастера. Что же тогда говорить об Анне, которая все время проводит в его обществе, видит это красивое лицо, эти изысканные манеры, ощущает очарование принца и сознает, что в Париже нет ни одной дамы или девицы, которая не позавидовала бы ей? Может ли он, простой воин, соперничать с этим высокородным, утонченным вельможей, который в состоянии сделать Анну королевой Англии?
     Филип тряхнул головой.
     - Мне трудно отказать вам, ваше высочество.
     - Вот и славно!
     И Эдуард отправился облачаться в предложенный ему на сей случай Кревкером панцирь. Слуга помог Филипу затянуть ремни доспехов, и рыцарь испытал странное чувство - удовлетворение, смешанное со злостью.
     Советовался ли Уорвик с дочерью, собираясь сделать сей королевский подарок?
     По крайней мере, Анна знала, как он неравнодушен к хорошему вооружению.
     Вскоре в зал вступил Эдуард Уэльский. Филип оглядел его: на левом налокотнике принца развевался легкий шарф - зеленый с золотом - цвета Анны!
     ?Мальчишка! - сумрачно подумал Майсгрейв. - Это же не турнир, чтобы во всеуслышание заявлять о благосклонности дамы!?
     Им обоим вручили тяжелые двуручные мечи, и они принялись за дело. Филип сразу же потеснил Эдуарда, но вскоре ему неожиданно пришлось отступить под градом искусных ударов принца. Рыцарь был поражен мастерством и силой юного Ланкастера. Он парировал его удары и не спешил атаковать, выжидая, пока юноша выдохнется.
     Краем глаза он видел Кревкера и Уорвика, наблюдавших за ними. На устах Делателя королей играла ироническая улыбка. И это вдруг привело Майсгрейва в ярость. Едва сдерживаемая, его неприязнь к Эдуарду прорвалась наружу. Он резко уклонился от очередного выпада принца, так что тот потерял равновесие, и, обождав, когда он повернулся в его сторону, сам накинулся на него. Он решил, что не стоит больше церемониться с соперником.
     ?Ты полагал, что прекрасно фехтуешь? Ведь ты хотел похвастать своим умением перед лучшим воином Йорков? А это придется тебе по вкусу??
     Он ударил с такой силой, что пригвоздил меч Эдуарда к земле, и несколько мгновений не позволил ему высвободить его из-под своего клинка.
     ?Ты берешь уроки воинского искусства у самого Уорвика? Ты мечтаешь завладеть Англией и разбить Эдуарда Йорка? Отведай вот этого!?
     Принц теперь едва успевал отражать градом сыпавшиеся на него стремительные удары.
     ?Ты заполучил лучшую девушку королевства и теперь похваляешься этим? Что ж, для этого тебе не понадобилось как следует владеть мечом...?
     Он так яростно атаковал принца, что тот испугался и начал отступать, едва успевая отбивать бесчисленные удары рыцаря. Он утратил всякое представление о том, учебная ли это схватка или настоящий кровавый бой. Он пятился от этого неукротимого воина в сверкающих латах, бормоча слова молитвы.
     Неожиданно меж ними встал Уорвик. Схватив со стены фехтовального зала короткий меч, он парировал один из ударов Майсгрейва. Филип увидел перед собой смеющееся лицо отца Анны и тут же опомнился. Ему стало стыдно за свою вспышку.
     Уорвик смеялся.
     - Вы страшный человек, сэр Майсгрейв. Во время схватки вы впадаете в бешенство, не так ли? Говорят, среди викингов были воины-берсеркеры, которые теряли разум в разгар боя, и я готов поклясться, что в ваших жилах течет не одна унция крови этих свирепых бойцов.
     Филип внезапно заметил, что граф пьян. Лицо его было бледно, от него пахло вином, глаза неестественно блестели. Это настолько поразило Майсгрейва, что он растерялся. Граф же казался безумно веселым и язвительно подтрунивал над Эдуардом. Юноша уже освободился от шлема. Его взмокшие светлые волосы прилипли ко лбу, он все еще тяжело дышал, странно поглядывая на Майсгрейва.
     Филипу пришлось принести извинения. Его голос глухо прозвучал из-под забрала. Принц промолчал в ответ и, передав слуге шлем, направился прочь. Уорвик, подмигнув Майсгрейву и размягченно посмеиваясь, зашагал следом.

33.

     Наконец наступил день турнира. Расцвеченное флагами и вымпелами ристалище было устроено за воротами Сент-Антуан. Высокие помосты для зрителей располагались по обеим его сторонам, а вокруг бурлила ярмарка.
     Однако, прибыв на турнир, король Людовик выглядел чрезвычайно озабоченным. Он косился на пестрые гербы и полотнища, блистающие золотыми королевскими лилиями, неодобрительно рассматривал замысловатую резьбу на галереях для дам, расшитые серебром плащи гвардейцев, стоявших с копьями вокруг арены, пушистые ковры, устилавшие лестницы, но ни разу не взглянул в сторону блиставших вооружением рыцарей.
     Губы короля беззвучно шевелились. Со стороны казалось, что Людовик молится, однако на самом деле он прикидывал расходы, на которые пришлось пойти ради устройства этого турнира:
     - Сукно золотое для королевской ложи - двадцать пять ливров, сукно голубое для шатра - двенадцать ливров, золотой галун - пятнадцать... Нет, решительно я разорен. Это катастрофа... Боком вышла вся эта пустая затея...
     Сутулый, невзрачный, с брюзгливым лицом, он поднялся в ложу, огляделся - и глаза его невольно потеплели. Этот ослепительный солнечный день, это море голов, эти тысячи глаз, с восторгом глядевших на него, и тысячи глоток, орущих: ?Слава королю Людовику!? - все это было как целительный бальзам для сердца. Он соблаговолил слегка улыбнуться и подал сигнал к открытию парада.
     Турнирные ристалища на континенте немногим отличались от тех же забав в Англии. Филип Майсгрейв стоял неподалеку от ворот, через которые на арену выезжали рыцари, и не мог не сравнивать. Те же тяжелые турнирные доспехи, богато убранные кони, колышущиеся на ветру вымпелы и перья, те же громкие девизы.
     Филип не спешил облачиться в латы, так как было объявлено, что его схватка с шотландцем состоится в заключение рыцарских состязаний, когда острое зрелище сможет вновь подогреть любопытство толпы. На несколько минут к нему приблизился граф Уорвик. От него снова пахло вином, но он не был так тяжко пьян, как в их прошлую встречу. Не глядя рыцарю в глаза, он отпустил пару вежливых замечаний и дал несколько советов по поводу предстоящего поединка.
     Держался он вполне дружелюбно, но Филипу показалось, что граф чем-то взволнован. По взгляду, искоса брошенному им на трибуну, рыцарь догадался о причине его беспокойства:
     прямо против них, в одной из роскошных лож, вся в черном, расположилась Маргарита Анжуйская. Она не сводила с Делателя королей пристального взгляда. Бог весть о чем думала эта женщина, глядя на то, как приветлив и обходителен Уорвик с этим йоркистом. Так или иначе, но вскоре граф поспешил удалиться, а Филип еще долго ощущал на себе взгляд королевы-изгнанницы.
     Над толпой витал возбужденный гул. Гремела и завывала музыка, сновали пажи, выполняя поручения своих господ, пока те располагались в ложах, со знанием дела обсуждая доспехи и вооружение участников турнира. Простолюдины облепили арену, как осы медовый сот, некоторые даже взгромоздились на скаты кровли соседней церкви, чтобы получше разглядеть, что происходит на ристалище.
     На поле один за другим появлялись благородные рыцари в прекрасных доспехах, на отборных боевых конях, и каждый был окружен едва ли не дюжиной соратников и оруженосцев, вздымавших копья со множеством ярких стягов. Нарядные дамы с верхних ярусов благосклонно взирали на это великолепие, некоторые же делали знаки рыцарям-избранникам, прикрепившим к своему шлему, плечу или налокотнику перчатку, . платок либо шарф той, с чьим именем на устах он будет стремиться к победе и благосклонность которой будет оберегать его во время схваток.
     Сегодня Майсгрейв уже дважды видел своего противника. Шотландец держался вызывающе, ходил окруженный взбудораженной толпой своих соплеменников и веселых, разнаряженных девиц. Впрочем, на минуту вся эта пестрая свита как бы отхлынула, когда к шотландскому рыцарю приблизилась невысокая бледная дама. Делорен мгновенно стал серьезен, опустился на одно колено и бережно поцеловал край ее плаща. Кто-то из приставленных к Филипу оруженосцев прищелкнул языком.
     - А ваш шотландец не так-то и прост, сударь! Видите, ему покровительствует сама Жанна Дюнуа, дочь великого Орлеанского бастарда. О, смотрите, смотрите, она подает ему свой шарф! Ее цвета темно-синий и серый. А вы, сударь, отчего отказались выступить со значками одной из тех дам, что так рвались выказать вам свое внимание?
     Филип не отвечал. Он видел, как Делорен взглянул в его сторону, принимая от своей дамы талисман на счастье, однако все это казалось ему сейчас пустой суетой и было безразлично. Он прохаживался, разглядывая дорогое вооружение французских рыцарей, которые выстраивались в два больших отряда, готовые сразиться друг с другом, и его не покидало чувство пустоты и бессмысленности происходящего. Его не занимало, будет ли он сегодня убит Делореном или нет, и ожидание предстоящей схватки вовсе не горячило его кровь. С утра он исповедовался, и никаких иных дел больше у него не оставалось.
     Филип прислонился к ограде ристалища и до тех пор обводил взглядом верхние ярусы трибун, пока не обнаружил в одной из лож Анну Невиль. Вот она, причина его опустошенности... Эта зеленоглазая девушка в расшитом золотом головном уборе, богатая, нарядная и оживленная, сидящая подле графа Уорвика и беспечно переговаривающаяся с окружающими ее фрейлинами...
     Филип думал о том, что за время, предшествовавшее его схватке с Делореном, Анна ни разу не прислала весточку, ни разу не изъявила желания встретиться с ним. Она была всецело поглощена своим женихом, и сейчас Филип видел, как она подалась вперед, едва к ее ложе подъехал принц Эдуард. Он был облачен в доспехи, так как собирался принять участие в турнире, на его щите красовались Алая Роза Ланкастеров и три английских льва.
     - Мессир рыцарь, что вы так невеселы? - воскликнул его оруженосец. - Это дурной знак! Берите пример с шотландца - любезен с дамами, шутит и, кажется, вполне уверен в своей победе!
     Между тем оба рыцарских отряда выстроились друг против друга. Один возглавлял граф де Кревкер, а другой - Луи Люксембургский . Глашатаи выкрикивали правила, следуя которым должны были сражаться воины, а затем наконец прозвучал такой долгожданный сигнал: ?Рубите канат!?
     Из-за того, что король Людовик не был ярым любителем турниров, эти шумные рыцарские увеселения уже не имели во Франции такого распространения, как в былые годы. И тем не менее эти состязания не теряли своей популярности и еще долго оставались заметными событиями, о которых велись толки и в замках, и в лачугах. Так что, теперь, когда тысячи и тысячи людей с замиранием сердца следили, как по знаку маршалов рыцари тронули коней, как медленно и грозно они опускают длинные копья, как развеваются по ветру разноцветные плюмажи на их шлемах, гудит под копытами тяжелых коней земля и, наконец, происходит яростная схватка, не было вокруг ни единой души, которая бы не ликовала оттого, что является свидетелем столь грандиозного зрелища.
     Филип Майсгрейв на время тоже отвлекся от своих горестных размышлений. Подавшись вперед, он горящими глазами следил, как при первой же стычке несколько закованных в тяжелые турнирные доспехи воинов вылетели из седел и беспомощно распростерлись на земле, в то время как те, что остались в седлах, выхватив клинки, сцепились в поединках, тесня и давя друг друга.
     Оруженосцы павших спешно уносили с поля своих хозяев. Над ристалищем стоял грохот, ржали кони, мелькали взлетающие вверх палицы и мечи, клубилась рыжая пыль. Со стороны все это напоминало настоящий бой, однако при этом все знали, что мечи и копья затуплены, палицы облегчены, и противники могут биться лишь по правилам, стремясь показать воинское искусство, но никак не поразить противника всерьез.
     Стоило кому-нибудь из них под натиском противника коснуться ограды или потерять стремя, как маршалы турнира тотчас объявляли их побежденными и требовали покинуть арену.
     Однако спустя час после начала боя, когда кони в прах истоптали арену ристалища и пыль, словно завеса, скрыла от судей сражающихся, зрители заметили, как замертво рухнула лошадь под одним из всадников, как, оказавшись на земле, продолжали ожесточенно биться двое других рыцарей, а выбитый из седла молодой бургундец в отчаянии кинулся с палицей на оставшегося в седле противника.
     Немедленно был подан сигнал об окончании турнира, взревели фанфары, и оставшиеся непобежденными рыцари, опустив оружие, повернули коней к ложе короля и скамьям судей.
     Теперь они являли собой далеко не такое блистательное зрелище, как прежде: запыленные доспехи, превратившиеся в лохмотья попоны, обрывки плюмажей на смятых шлемах. Из пятидесяти рыцарей, принявших участие в схватке, на поле осталось всего шестнадцать. Гордый граф Кревкер, коннетабль Люксембургский и молодой Эдуард Ланкастер были среди них.
     Филип во время боя неотрывно следил за последним. Юноша неплохо сражался, и Филип вновь невольно почувствовал уважение к нему. В конце концов, он был англичанином, и Майсгрейву доставляло удовольствие видеть, как принц сходился с французскими и бургундскими рыцарями, неизменно оказываясь победителем во всех поединках. Однако это чувство испарилось, когда он увидел, как к Эдуарду сквозь толпу пробралась его невеста и, улыбаясь, заговорила с ним, положив руку на холку разгоряченного коня. Принц
     снял шлем и склонился в седле.
     В этот момент Филипа тронул за плечо один из распорядителей турнира:
     - Мессир рыцарь, вам пора.
     Для него и для Делорена были разбиты палатки из черного сукна. Это не пришлось Филипу по вкусу. Под таким пологом чувствуешь себя заживо похороненным. Поэтому, едва облачившись в доспехи, он сразу же поспешил покинуть сумрачный свод. Возле палатки стоял его турнирный конь - могучий нормандский жеребец темно-бурой масти. Холка, грудь и морда животного были закованы в сталь, а на стальной пластине, защищавшей его голову, возвышался острый рог.
     Филип ласково погладил коня и угостил его с ладони подсоленным хлебом. Он мог видеть, как из соседней палатки вышел Делорен в темно-серых, украшенных филигранью латах. На его шлеме развевался сине-серый шарф Жанны Дюнуа. Шотландец тоже направился к своему коню.
     Теперь он уже не был весел - лицо его под поднятым забралом было бледным и осунувшимся. Казалось, лишь теперь эти двое осознали, что один из них вскоре предстанет перед Творцом. Смерть была обязательным условием их поединка, и внезапно Филип подумал, что все это никак не соотносится с тем, что заповедовал Христос. Разумеется, Делорен оставался его врагом и он первым напал на него в Луврском замке, а все-таки ему не хотелось убивать шотландца ради потехи разряженной толпы иноземцев. Эта схватка была их личным делом.
     Делорен вдруг кивнул Майсгрейву и, взяв свою лошадь под уздцы, отошел в сторону. Позади Филипа зашелестел шелк и повеяло нежным аром