Я давно хотела ознакомиться с ним. Вы не будете возражать, дядюшка?
     Но епископ сурово ее одернул:
     - Нет. И учти, дитя, в моем доме, дабы не вызвать подозрений, ты будешь на положении служки или пажа. А никому из них не дозволяется и пальцем касаться книг. Если я стану разрешать тебе больше, чем иным, это вызовет пересуды, что в теперешнем нашем положении крайне опасно.
     Он вызвал слугу.
     - Отведи этого отрока в келью, что расположена в угловой башне. Пусть ожидает там моих распоряжений.
     Но уже через час, отправляясь в собор к вечерне, епископ обнаружил Анну беззаботно разгуливающей по двору и глазеющей по сторонам.
     - Мастер Алан! - сурово окликнул ее епископ. - Кажется, я приказал вам ожидать моих распоряжений в отведенной вам келье.
     Сердитый тон дядюшки подействовал на Анну. Она попятилась.
     - Простите, ваше преосвященство. Но я нестерпимо скучал один и...
     - Отправляйтесь без промедления к себе! - прервал Анну дядя.
     Но погодя он все же велел отнести к ней сочинения Марко Поло. Может, хоть они удержат Анну в четырех стенах.
     Пробило полночь. Снова моросил мелкий дождь. Где-то вдали одиноко лаяла собака. Епископ опустился в глубокое кресло подле камина, поставив ноги в мягких вышитых туфлях на массивную скамеечку литого серебра
     Титулование мальчика из благородной семьи.
     - Оставлять ее здесь никак нельзя... - пробормотал он.
     Он помнил, что в последнее время у него появилось несколько новых слуг, и нельзя поручиться, что кто-либо из них не шпионит на герцога Глостера.
     Епископ подумал, что мог бы отправить Анну в один из отдаленных приходов или монастырей. Но если Глостер так заинтересован в том, чтобы ее найти, то он наверняка установит тайное наблюдение и за всеми епископскими владениями.
     Обращаться к Монтегю или к сестре Элеоноре также небезопасно, ибо они слишком близки к королевской семье и всегда на виду. Есть, правда, и дальние Невили, но все они из-за Уорвика панически боятся опалы и могут ответить отказом.
     Разумеется, можно тайно снять для племянницы скромный домик, где бы она могла жить в тишине, и, пожалуй, к этому решению Джордж Невиль был склонен более всего. Но и здесь крылись ловушки. Во-первых, епископ опасался, что Анна не высидит в четырех стенах, начнет появляться на улицах, ходить на рынок, и ее могут случайно узнать. А во-вторых, и это главное, епископа смущало, что нельзя сказать с определенностью, как долго придется скрывать племянницу от посторонних глаз. Если власть Йорков укрепится, то и этому плану грош цена.
     Можно, конечно, постричь Анну в монахини, дабы избежать притязаний Ричарда Глостера. Силой заставить девушку принять постриг и объявить во всеуслышание, что дочь Уорвика стала невестой Христовой. Но это крайняя мера. Глядя на племянницу, трудно было поверить, что подобное придется ей по душе. Девица, которая лазает по монастырским стенам, как кошка, чтобы хоть на часок оказаться в миру, - отнюдь не ценное приобретение для скромной обители. Но вместе с тем это наиболее безопасный выход, и с утра об этом стоит потолковать с племянницей.
     Однако на следующий день судьба уготовила ему неожиданность.
     Едва епископ успел покончить с утренней трапезой, как ему сообщили, что во дворец прибыла королева.
     Спустившись в сводчатый зал для аудиенций, Невиль застал там ее величество. Закутанная в широкий белый плащ, Элизабет понуро стояла у окна. Едва епископ вошел, она поспешила ему навстречу.
     - Хвала Иисусу! - воскликнула она, целуя перстень епископа. - Простите, святой отец, что потревожила вас столь рано. Но тяжкий грех мучает меня, и я пришла исповедоваться, дабы облегчить душу.
     Епископ жестом пригласил ее в исповедальню, размышляя, отчего ее величество предпочла обратиться к нему, а не к своему духовнику.
     Королева Элизабет опустилась на колени.
     - Я грешна, святой отец. Грех гордыни и сластолюбия обуревает меня, ибо власть моя непомерна, а тело властвует над духом...
     Королева на мгновение запнулась, и епископ понял, что сейчас она заговорит о главном.
     - Я неверна супругу, святой отец, - тихо и печально сказала Элизабет. - Нет, я не совершила плотского греха, но я на краю бездны. Стоит мне остаться одной, как все мои помыслы устремляются к другому, тоска и томление овладевают мной. А сейчас этому человеку грозит опасность. Его отправляют с тайным поручением к вашему брату, и, насколько я поняла, с этим связана большая опасность. Это ясно из слов его величества, и я трепещу.
     - Назовите имя этого человека, ваше величество, - неожиданно попросил епископ.
     - Сэр Филип Майсгрейв.
     - Продолжайте, дочь моя.
     С этого момента Джордж Невиль весь обратился в слух, а королева, увлеченная исповедью, пропустила странный для священнослужителя вопрос.
     Тем временем Анна Невиль переминалась с ноги на ногу у одного из больших готических окон, выходящих из зала во двор. Дознавшись, со слов слуг, что во дворец епископа прибыла Элизабет Грэй, Анна, подталкиваемая любопытством, прибежала сюда. Ей не терпелось хоть одним глазком взглянуть на прославленную красавицу, которая лишила ее короны. Неожиданно ее окликнули. Анна оглянулась. В другом конце зала толпилась группа пажей, и один из них делал ей знаки приблизиться. Девушка, с неохотой отойдя от окна, направилась к ним.
     - Ты кто такой? - спросил ее один из пажей.
     Дочь Уорвика не была приучена к подобному обращению.
     - А кто ты такой, чтобы так бесцеремонно обращаться к незнакомцу, не зная его рода и титула? Пажи захохотали.
     - Милорд, видать, королевской крови! - давясь смехом, сказал другой паж. - Слушай, ты теперь служишь у епископа, а часть денег, что мы получаем за услуги, мы отдаем вот ему.
     И он указал на могучего детину в ливрее пажа, которому, однако, давно пора было бы расстаться с этим званием и подумать о другой, более соответствующей его комплекции, должности.
     - Будешь его слушаться во всем.
     Анна с головы до ног оглядела своего будущего начальника.
     - А если я не соглашусь?
     Смешливый паж искоса взглянул на предводителя. Тот усмехнулся, и, прежде чем
     Анна успела опомниться, звонкая затрещина свалила ее на пол. Ослепляющая волна гнева затопила грудь девушки. Она, дочь великого Уорвика, в жилах которой кровь одного из благороднейших родов Англии, удостоилась оплеухи от какого-то пажа-переростка. Не сознавая, что делает, Анна вскочила и, схватив с ближнего поставца глиняную статуэтку Богоматери, запустила ею в обидчика. Тот еле успел увернуться. Ударившись о стену, статуэтка разбилась вдребезги. В тот же миг пажей словно ветром сдуло.
     Где-то рядом хлопнула дверь. Вбежал брат-ключарь.
     - Снятый Боже! Не успел этот щенок появиться в замке, как уже набедокурил. А ну-ка, иди сюда!
     Схватив Анну за ухо, он грубо поволок ее. Девушка визжала и пыталась вывернуться, но ключарь крепким пинком водворил ее в отведенную ей келью.
     - Посиди-ка тут, мошенник. Разбить образ Богоматери! Я доложу его преосвященству, пусть он решает, как поступить с тобой.
     Едва гнев Анны утих, как она не на шутку заволновалась. Она прибыла сюда тайно, просить защиты и покровительства, но только и делает, что обращает на себя внимание, вызывая неудовольствие дяди. Что, если и в самом деле ему станет известно о сегодняшнем происшествии?
     Через час, когда пришли звать ее к епископу, Анна стояла на коленях перед распятием. Лицо девушки было мокрым от слез. Поднимаясь в кабинет его преосвященства, она полагала, что ее ждет взбучка. Однако епископ молча поставил племянницу против света и принялся пристально ее разглядывать.
     ?Бедра у нее узки, и под кафтаном грудь незаметна. Но все же я велю купить ей одежду из кожи или замши, которая лучше скрывает очертания тела. Движения Анны порывисты, как у мальчишки-подростка, да и в штанах она чувствует себя так, словно всю жизнь их носила. Голос у нее низкий, с легкой хрипотцой. Так обычно говорят мальчики лет четырнадцати. Рот великоват, а этот веснушчатый легкомысленный нос никак не выдаст ее пола. Вот только глаза и эти длинные загнутые ресницы...?
     - Дитя мое, если тебе придется немного подстричь ресницы, ты ведь не будешь от этого сильно страдать?
     Анна, ожидавшая в это время выговора за свой проступок, растерянно уставилась на дядюшку.
     - Как прикажете, ваша милость...
     Епископ встал и удовлетворенно потер руки. Затем, словно что-то вспомнив, повернулся к девушке.
     - Кстати, что это мне говорили... - О, дядюшка!
     И, прежде чем епископ задал свой вопрос, Анна со слезами на глазах во всем повинилась. К ее великому изумлению, угрюмый и чопорный Джордж Невиль рассмеялся.
     - Это хорошо, - вытирая выступившие от смеха слезы, проговорил он, - что они приняли тебя за паренька. Однако впредь помни, что ты не принцесса из благородного дома Невилей, а несчастный, бесприютный мальчонка, которому еще не раз придется сносить затрещины и оплеухи.
     Анна, не отрываясь, смотрела на епископа.
     - Дядюшка, ради Пречистой Девы Марии, не мучайте меня! Я ведь вижу, что вы уже решили, как со мной поступить.
     Епископу пришлась по душе проницательность девушки. Положив руку ей на плечо, он спросил:
     - Что, Анна, если бы я предложил тебе отправиться к отцу?
     Словно солнечный луч глянул в окно, так осветилось лицо девушки. Но уже в следующий миг в ее глазах мелькнуло недоверие.
     - Силы небесные! Возможно ли это? Ведь он во Франции, за морем. Он враг Йоркам!
     - Ну-ка, садись рядом, - пригласил епископ. И он посвятил девушку в план, который возник у него во время исповеди королевы Элизабет.
     Целый час провели в беседе дядя и племянница. К тому времени, когда все тонкости были обговорены, ударили к службе на соборной колокольне.
     - Мне пора отправляться в собор, - сказал епископ. - А ты... Скажи, Анна, тебе случалось ездить верхом? Девушка улыбнулась:
     - Меня учил этому отец.
     - Это великолепно!
     Открыв письменный прибор, епископ набросал несколько строк.
     - Ты будешь моим посыльным, - заключил он, ставя печать. - Не стоит тебе околачиваться здесь все время, привлекая к себе чужие взоры. Но учти - я буду гонять тебя так, что будешь с ног валиться.
     Епископ вздохнул и осенил себя крестным знамением.
     - Ну а теперь с Божьей помощью я постараюсь поговорить с этим Филипом Майсгрейвом...

8.

     Епископ Невиль служил литургию в великолепном соборе Минстер. Со своего возвышения он видел внизу колышущееся море плеч и голов. Среди пылающих свечей и облаков ладана мерцала расшитая золотом и драгоценностями одежда знати. Прихожане из простонародья толпились за их спинами.
     Взгляд епископа скользил по лицам, пока он не приметил рослого молодого мужчину слева от алтаря, и все оставшееся время службы епископ старался не потерять его из виду. Это и был Майсгрейв. Он стоял в толпе сопровождавших королевскую чету придворных, но, как отметил про себя епископ, заметно выделялся среди них. И хотя рыцарь держался холодно и невозмутимо, все же Невиль решил, что жизнь при дворе еще не наложила на него тот особый отпечаток высокомерия и насмешливости, столь характерный для окружения Эдуарда IV.
     В нем явно не было места для такого сурового прирожденного воина, как Майсгрейв, который наверняка томится и скучает здесь без своих вересковых пустошей, без голой скалы, на которой стоит его Нейуорт-холл, а лучники с башен замка окидывают взглядами лесистые гряды Чевиотских гор.
     После службы, когда прихожане стали расходиться, его преподобие отправил монаха, чтобы тот передал рыцарю приглашение епископа к ужину.
     Филип Майсгрейв прибыл вовремя. Как всегда, он казался невозмутимым, хотя его преподобие и знал, что в глубине души тот недоумевает, чему обязан неожиданным приглашением епископа Йоркского.
     Была пятница, постный день, и к столу подавали лишь рыбные блюда. Великолепный осетр, норвежская треска, свежий тунец и нежнейшая паровая форель - все было мастерски приготовлено и приправлено тонкими соусами. Гасконское вино, густое и золотистое, искрилось в кубках.
     Епископ Невиль, всегда воздержанный в еде, лишь слегка прикасался к пище, тогда как его сотрапезник молча отдавал должное изысканному ужину, порой вопросительно поглядывая на его преподобие. Епископ кивал, словно подбадривая и благословляя сэра Филипа к продолжению.
     ?Какой аппетит! - невольно думал его преосвященство. - Какие зубы, какой желудок! Вот кто не страдает подобно мне от болей в печени и скверного пищеварения?.
     Вошел слуга, чтобы поправить свечи и подбросить дров в камин. Пахло воском, ладаном, корицей и лекарственными травами.
     Закончив, сэр Филип омыл по придворному обычаю кончики пальцев розовой водой и, вытирая их льняным полотенцем, заметил:
     - Ваш посыльный сообщил мне, что преподобный отец желает побеседовать со мной, вы же пока довольствовались тем, что предоставили мне возможность убедиться в превосходстве епископской кухни над королевской.
     - Да, сын мой, мне необходимо кое о чем вас попросить.
     - Попросить? Разве у могущественного епископа Йоркского могут быть основания о чем-то просить бедного рыцаря из провинции?
     - Это некоторое преувеличение. Ваша женитьба оказалась небезвыгодной, к тому же я слышал, вы в чести при дворе.
     - Первая милость, какую оказал мне Эдуард Йорк, - отнял у меня возлюбленную.
     - Но он дал вам взамен леди Мод Перси, богатую наследницу славного и могущественного рода.
     На это сэр Филип ответил саркастической усмешкой.
     В камине обрушились поленья, осветив открытое, горделивое лицо рыцаря. Епископ, прищурясь, взглянул в него.
     ?А ведь я, пожалуй, склонен поверить, что король ревнует к нему Элизабет Вудвиль и отсылает сэра Филипа от двора только по этой причине?, - мелькнула у него мысль.
     У рыцаря было смуглое лицо с крепким подбородком, чуть впалыми щеками и резко очерченными скулами. Длинные светло-русые волосы сэра Филипа мягко вились от сырого вечернего воздуха и, обрамляя лицо, ниспадали на лоб и плечи. Черты лица его были соразмерны и приятны, а взгляд глубоких темно-синих глаз, казалось, мог проникнуть в самые потаенные уголки человеческой души.
     Между густыми прямыми бровями рыцаря пролегла глубокая борозда - след испытаний и тревожных раздумий. Это был тот тип северного воина, в жилах которого смешалась кровь норманнов, саксов и шотландских племен. Лишь смуглота свидетельствовала о том, что мать сэра Филипа была француженкой.
     - Я слышал, вас отправляют к графу Уорвику? Приподняв бровь, Филип вопросительно взглянул на епископа.
     - Это так.
     - Когда вы едете?
     Минуту помолчав, воин ответил:
     - Через три дня.
     ?Правдив. Скверный придворный?.
     - Я уверен, - начал епископ, - что король сделал верный выбор. Я слышал, вы свободно изъясняетесь на языке своей матери.
     - Вполне.
     - Кроме того, вы искусный воин, преданы королю, а о вашем отряде ходят легенды. Послание короля в надежных руках.
     Филип склонился к уху епископа:
     - Я знаю, что о моей поездке за Ла-Манш известно считанному числу лиц. Откуда же вы, родной брат врага короля, можете знать о ней?
     - Молодой господин, нет таких событий, происходящих при дворе, которые не становились бы известны церкви, - с улыбкой парировал епископ.
     - Это не ответ.
     - Уж не намекаете ли вы, чтобы я, глава епархии, исповедовался перед вами, сэр рыцарь?
     Филип откинулся в кресле и какое-то время размышлял.
     - Должен ли я сообщить королю, что вам стало известно о моей поездке? - спросил он наконец.
     Епископ встал и прошелся по комнате. Углы ее тонули во мраке, лишь стол подле камина и выпрямившийся в кресле рыцарь оставались освещенными. Унизанной перстнями, холеной рукой Джордж Невиль провел по своей душистой бороде и неспешно заговорил:
     - До меня не раз доходили слухи об удивительной отваге, с какой вы, сэр рыцарь, ведете войну на границе с Шотландией, и, еще не зная вас, я проникся к вам уважением. Порасспросив, я выяснил, что вы остались в юности сиротой, но смогли в это тяжелое время отстоять свои родовые владения и честь.
     Теперь, по милости королевы Элизабет, вы стали придворным лордом, приближенным короля, а это значит, что время рыцарской доблести для вас миновало. Тот круг, где вы сейчас вращаетесь, обязывает, сын мой, к лести, поклонению и хитрости, и, как муха становится жертвой хитроумной паутины, так и вы невольно оказались в сети интриг коронованных особ.
     Увы, сын мой, такова жизнь у трона, и тот, кто не принимает этих законов, неизбежно гибнет. Такая участь может ожидать и вас, и здесь не в силах помочь ни редкостное искусство владения оружием, ни отчаянная храбрость. Вот, скажем, вы, сэр Филип, с горечью заявили, что наградой за верную службу Эдуарду стало то, что он лишил вас дамы сердца.
     Королям, как известно, не перечат, в ваших же словах звучал упрек. Достаточно прознать об этом его величеству - и былому сопернику не миновать опалы. Далее. Вы, если не ошибаюсь, решили известить короля, что его тайные планы стали известны брату его злейшего врага.
     Господь всемогущий! Я верой и правдой служу церкви и надеюсь, что на этой ниве изволением Всевышнего смогу сделать еще много доброго. Однако в этом случае мне грозит заточение, паства моя лишится пастыря, а сам я, в конечном счете, головы. Впрочем, есть средства обезопасить себя...
     Он повернулся к сэру Филипу.
     - Вам, я думаю, нравится епископский дворец, сэр? Не правда ли, если не считать Минстера и городского совета, это красивейшее здание в Йорке? Прекрасная архитектура! Святые отцы, хозяйничавшие здесь до меня, строили отменно, я же только кое-что усовершенствовал.
     Между прочим, стоит мне слегка нажать на эту пружину под распятием, и плита, на которой стоит ваше кресло, опустится, и вы окажетесь вместе, о котором лучше не упоминать без нужды. Мне показалось, вы вздрогнули?
     Епископ легко взмахнул рукой.
     - Не волнуйтесь, сын мой. Я не стану этого делать. Я просто даю вам понять, что не всегда стоит так открыто говорить о том, о чем думаешь. Ибо это, видит Бог, может сослужить вам худую службу.
     Филип какое-то мгновение молчал, не сводя с епископа глаз.
     - Должен ли я считать, что вы говорили как доброжелатель?
     Епископ поднял глаза и перекрестился.
     - Эти слова шли от души.
     - В таком случае либо вы во мне нуждаетесь, либо по каким-то неясным для меня причинам вы, ваше преподобие, испытываете ко мне расположение.
     Епископ коснулся своей холеной бороды. По его тонким губам скользнула усмешка.
     - И то и другое, сын мой, и то и другое... Рыцарь встал и шагнул к камину. Широкая спина почти скрыла пламя.
     ?Какая мощь! - невольно подумал епископ. - Хорошо иметь такого воина на своей стороне?.
     - Ваше преосвященство, - не оборачиваясь, сказал Филип. - Я отправляюсь во Францию. Ваш брат экипирует войско, чтобы обрушиться на Эдуарда Йорка. Мне надлежит доставить ему послание. Вы же... - он кивнул сам себе. - По всей видимости, вы хотите, чтобы я передал ему какое-то известие. Но не будет ли это изменой моему королю, которому я присягнул на верность?
     - Эдуард Йорк оказал мне великую честь, не лишив своих милостей после того, как мой брат Ричард перешел на сторону Ланкастеров, - с достоинством парировал епископ. - Я не намереваюсь выступать против короля Эдуарда. Это дело военных, духовные особы обязаны блюсти мир, ибо в Писании сказано: блаженны миротворцы. И я всеми силами сердца молю Господа о том часе, когда пресекутся кровавые распри и покой осенит детей Божьих в этой стране.
     - Чего же вы хотите от меня?
     - Весьма небольшой услуги, сын мой. Джордж Невиль не спеша опустился в кресло и, отпив глоток из высокого чеканного кубка, проговорил:
     - Во Франции, сэр Филип, в стане моего брата находится некий сквайр Хьюго Деббич. В Англии его земли конфискованы в пользу короны, а его сын, четырнадцатилетний мальчик, остался без крова