дной печати.
     2 мая 1978 года. 23.45.
     События в   очень   бедной,  но  стратегически  важной  стране  -
Афганистане находятся  в  центре  внимания  западно-германских  газет.
Афганистан попал теперь под коммунистическое, просоветское господство,
полагает газета "Франкфуртер альгемайне".  Далее  она  пишет:  "Захват
власти  коммунистами  в  Кабуле  является  одним из важнейших успехов,
достигнутых Москвой в этом десятилетии в Азии".
     Газета "Франкфуртер  рундшау" возражает против тезиса о том,  что
СССР  виновен  в  перевороте  в  Афганистане,  аргументируя  следующим
образом:  "Если где-либо в Азии совершается государственный переворот,
то всегда находятся торопливые  обозреватели,  которые  видят  за  ним
"руку Москвы".  В Афганистане мятеж подняли офицеры,  застрелившие при
этом президента Дауда.  Первое заявление мятежников по радио  гласило,
что массы взяли власть в свои руки,  значит, под массами надо понимать
коммунистов.
     На этот  раз  такую  историю пустил по миру не названный по имени
представитель режима шаха в Иране.  Но ее могли придумать и  в  других
столицах.  Но  ведь  у  левых  и  сторонников  реформ имеются и другие
причины выступить против... (не прослушивается). Тот, у кого есть хоть
мало-мальски развитое чувство справедливости и непредвзятый взгляд, не
нуждается  в  коммунистических  очках,  чтобы  увидеть   необходимость
социальных  перемен  в  Афганистане.  Власть  имущие нередко сами дают
повод для своего свержения.  Во время прихода к власти  Дауд  пообещал
проведение  реформ,  однако в действительности ничего сделано не было,
поэтому он был свергнут.  Очевидно,  в этом заключается вся история, и
чтобы  понять  ее,  здесь  не  нужно вмешательство Москвы",  - считает
газета "Франкфуртер рундшау".

     Документ (перехват зарубежной радиоинформации):
     "Немецкая волна". Кельн.
     На русском языке.
     6 мая 1978 года. 23 45.
     Выступая с речью в американском штате Вашингтон,  Картер сообщил,
что американский госсекретарь Вэнс во время своих переговоров в Москве
указал своим собеседникам на то, что усиленное советское вмешательство
в Африке может поставить на карту советско-американскую дружбу.
     В этой же речи американский президент  вновь  выразился  за  свое
намерение  поставить  Египту,  Израилю и Саудовской Аравии современные
боевые самолеты".

     Документ (перехват зарубежной радиоинформации):
     "Голос Америки". Вашингтон.
     На русском и узбекском языках.
     10 мая 1978 года. В 18.00 и в 20.00.
     Американские газеты о событиях в Афганистане.
     Газета "Сент-Луис  пост-диспэтч"  называет  Афганистан некоторого
рода буфером между Востоком и Западом. Газета пишет: "Афганистан имеет
с  соседями  длинную границу - с Советским Союзом,  который немедленно
признал новое правительство,  Афганистан соприкасается  с  Китаем,  на
западе  и  юге  окружен  Ираном  и  Пакистаном,  являющимися  военными
плацдармами США.
     Если исторически  независимые афганцы будут приняты под советское
крыло, чего даже не могли добиться англичане во время своего расцвета,
убедит  ли  это Вашингтон в том,  что настало время сделать что-нибудь
особое для Ирана и Пакистана?" - спрашивает газета.
     Специальный корреспондент  столичной  газеты  "Вашингтон пост" С.
Винчестер пишет, что следует обратить внимание на самый высокогорный в
мире туннель, проходящий через известный Салангский хребет.
     Винчестер пишет: "Салангский туннель строили русские. На это ушло
десять лет и 600 млн. долларов.
     Салангский туннель был построен для того,  чтобы дать возможность
советским конвоям двигаться из его городов и военных баз в Узбекистане
через Термез в Афганистан".
     Саймон Винчестер   далее   отмечает,   что,   по  мнению  военных
специалистов,  советские танки могут дойти до  северо-западных  границ
Пакистана всего лишь за один день".

     Документ (донесение из посольства СССР в Индонезии):
     "Реакция Индонезии на события в Афганистане.
     22 мая 1978 года.
     Сообщение о  переменах  в  Афганистане   настороженно   встречено
индонезийскими  правительственными кругами,  в особенности после того,
как стало ясно, что к власти в стране пришли демократические силы...
     В индонезийских  политических кругах высказывается мнение,  что в
связи с событиями в  Афганистане  Джакарта  будет  уделять  повышенное
внимание  развитию  контактов  с  ее  более консервативными соседями -
Ираном, Турцией, Пакистаном.
                              Ст. референт посольства СССР в Индонезии
                                                          В. Яковлев".

Глава 4
                  СТРАШНЫЙ ЧЕЛОВЕК ЛЕНА ЖЕЛТИКОВА. -
         ОТСТУПАЙТЕ - И ВЫ ПОБЕДИТЕ. - НЕСЧАСТЛИВОЕ ЧИСЛО 12.

     7 мая 1978 года. Суземка.
     Не ищите  работу  полегче.  Это  зависит  не  от должности,  а от
отношения к ней.
     Хотя все это,  конечно,  теория.  На практике же райвоенкомат для
Черданцева  после  службы  на  "точке"  показался  раем;  не  районным
военкоматом,   а   именно   райвоенкоматом.   Ясное  дело,  со  своими
проблемами,  планами,  бумагами, инструкциями, но разве это сравнимо с
тем, что было? Сейчас уже можно вздрогнуть от мысли, как он выдерживал
столько лет боевые дежурства.  И подумать, вспомнить с легкой тоской -
зная,  что  это  уже  никогда  больше  не  повторится,  - как входил с
расчетом в  неприметный  с  виду  домик,  надевал  специальную  форму,
тапочки  и  по  подземному  переходу  -  потерне  -  шел  к  такому же
подземному лифту.  Дежурное освещение,  чуть сыроватый воздух,  словно
подчеркивающий  глубину центральной "аллеи" под землей,  ответвления -
"переулки",  непонятный постороннему язык букв, цифр и стрел на стенах
- все это еще осязаемо в быстрой памяти, только подумай.
     У лифта - массивная дверь.  Включаешь питание,  набираешь  код  -
открываешь.  Через  шаг  -  вторая такая же дверь.  Включаешь питание,
набираешь новый код, проходишь к третьей двери. А уж после нее - лифт.
Нажимаешь кнопку - и вниз: у ракетчиков этажи растут вниз. Выходишь на
своем - только на своем, потому что на другие этажи нужны свои допуски
и  разрешения;  попадаешь к отрешенной,  дико уставшей смене таких же,
как ты, офицеров. Меняешь их у пультов и на много часов остаешься один
на один с напарником в крохотном пространстве и абсолютной тишине. Без
сигарет,  магнитофонов,  приемников,  ручки,  карандаша,  газет, книг.
Только  ты  и индикатор.  Ничего не делаешь и ничего не должен делать.
Только сидишь и  следишь  за  информацией.  И  спрос  с  тебя  один  и
единственный - не пропустить команды. В течение смены. Недели. Месяца.
Года.  Нескольких лет.  И быть готовым к пуску ракеты. Вернее, к своей
доле  работы  в  пуске:  один  или даже два человека,  если и захотят,
ракету не запустят,  защита здесь от дураков надежная:  слишком высока
ответственность за последствия.
     - В наших войсках можно выдать только одну тайну,  -  говорили  у
них.  -  Это то,  что ракета круглая.  Может быть,  круглая,  - тут же
добавляли с улыбкой.
     Ну а самое страшное - это когда во время дежурства вдруг начинает
казаться, будто где-то внутри изделия скребет мышь. Или вдруг начинает
дико  раздражать  пятно на рукаве напарника.  Или кажется,  что пахнет
вокруг  цветами.  Тогда  насядут  врачи  -  обследования,   санатории,
курорты,  тесты,  психологические тренинги.  Нервы для ракетчика - это
все. (Ракетчики свои комплексы называют изделиями.)
     Так и служил, о других местах особо не думая. А тут, оказывается,
есть такие райские кущи,  как военкоматы.  И тоже - погоны на  плечах,
оклады вполне сносные. А специфика...
     - Екатерина Васильевна,  я уж,  если что,  за советом  к  вам,  -
чуть-чуть  подразобравшись,  и  в  первую  очередь не с бумагами,  а с
сотрудниками - кто,  чего и насколько глубоко знает,  выделил из  всех
Черданцев секретчицу.
     Та засмущалась,  и это еще больше глянулось  Михаилу  Андреевичу:
если  еще  и коллектив хороший,  то он,  так и быть,  готов поверить в
звезды и предсказания.
     Утром в   кабинет   -  легка  на  помине  -  заглянула  Екатерина
Васильевна.
     - Доброе  утро,  Михаил  Андреевич.  Извините,  -  понизив голос,
указала рукой на дверь,  - но у вас в приемной сидит девушка, вы уж ей
пальца в рот не кладите.
     - Что за зверь такой, Екатерина Васильевна?
     - Не  зверь,  а  пионервожатая.  Ваш  предшественник  от  нее уже
прятался.  Она руководит школьниками,  поисковым отрядом:  ну, останки
там, восстановление имен, могил...
     - Что ж, очень благородное дело. Зачем же прятаться?
     - Э-э,  вы не знаете ее аппетитов! Она просит для отряда палатки,
снаряжение и даже саперов.
     - Саперов? Где же я их возьму?
     - Знаете,  ей это говорится,  а она  все  равно  требует.  Мин  и
снарядов в лесу в самом деле много, а они копаются. Я вот принесла вам
некоторые  документы  по  прошлому  году  -  переписку   с   областным
военкоматом, карты. Посмотрите, чтобы в курсе были.
     - Спасибо, Екатерина Васильевна. А та, которая...
     - ...Елена Желтикова...
     - ...а страшный человек Елена Желтикова пусть войдет минут  через
пять. Скажите ей, ладно?
     - Хорошо, Михаил Андреевич.
     "Спасибо, Екатерина      Васильевна...",      "Хорошо,     Михаил
Андреевич...",  "На   охрану   воздушных   рубежей   Союза   Советских
Социалистических   Республик   -  заступить!",  "Спасибо...  хорошо...
пожалуйста...", "Пост сдал!", "Пост принял!".
     "Да-а, разница",  -  в  который  раз  за  последнее время сравнил
Черданцев условия службы и заторопился, углубился в бумаги.
     Лена Желтикова  пяти  минут все-таки не высидела.  Постучала,  не
дожидаясь ответа,  дверь распахнула резко,  сразу прошла  к  столу.  В
синем спортивном костюме, с короткой стрижкой, насупленными бровками и
поджатыми тонкими губами - да,  она вошла требовать и добиваться.  "Ей
бы еще к фамилии желтый костюм - и чистый молодой петушок",  - подумал
Черданцев.
     - Здравствуйте,  Лена,  -  улыбаясь,  поднялся  он  из-за  стола.
Протянул руку:  - Рад с вами познакомиться,  рад,  честное слово.  Тем
более накануне Дня Победы.
     Брови пионервожатой  от  недоумения  чуть  разошлись,  и   майор,
воспользовавшись паузой, пригласил ее сесть.
     - Я немного знаю о  работе  вашего  отряда,  в  какой-то  степени
догадываюсь, в каких условиях вы работаете, и знаете, что подумал?
     Брови мгновенно вернулись на прежнее  место,  и  Черданцев  вновь
подумал о желтом спорткостюме.
     - Я подумал, что вам просто необходимы саперы.
     Хотите сорвать неизбежное наступление - начинайте... отступать. И
первое,  чего вы добьетесь -  психологического  перевеса:  вы  станете
делать то,  что наметили сами, а не что станут диктовать другие. К вам
в  союзники  перейдет  также   определенное   количество   времени   и
пространства - готовьте ответный маневр.
     Рухнул замысел  и  Желтиковой:  наступать  просто  стало  некуда,
противник  исчез или,  что совсем невероятно,  превратился в союзника.
Как к этому относиться?  Это подвох,  маневр или истина?  Бояться  или
радоваться?
     Чтобы сдержать улыбку от растерянного вида пионервожатой,  Михаил
Андреевич  прошел  к  шкафу с книгами,  переставил несколько брошюрок.
Однако надо  отдать  должное  и  Лене:  как  ни  была  она  шокирована
встречным  предложением,  все  же сумела не только сохранить некоторое
самообладание, но и уловить усмешку майора.
     - Вы... смеетесь?
     Брови, два  маленьких  грозовых  облачка,  вновь  накрыли  черные
озерки глаз. Теперь они будут защищаться до последнего.
     - Немного,  - не стал лукавить Михаил Андреевич.  Подвинул  стул,
сел рядом с девушкой.  - Но тем не менее согласен с вами полностью.  В
прошлом году на чем вес остановилось?  - взял к себе на колени папку с
"делом Желтиковой".
     - На переписке с десантниками - это самая ближняя воинская часть,
где  есть  саперы.  Вот,  это  я писала,  это - военком,  - узнала она
некоторые бумаги.
     - Я  посмотрел - ваш отряд обнаружил более двадцати взрывоопасных
предметов.
     - Вот я и боюсь,  как бы кто-нибудь не подорвался. Сама-то я могу
обезвредить любой... - увидев, что военком опять улыбнулся, запальчиво
взвилась:  -  Да,  любой!  Я,  между  прочим,  обезвредила такую мину,
которая до сих  пор  во  всех  справочниках  идет  как  не  подлежащая
разминированию, - перешла она, видимо, на язык документов. - В военных
академиях преподавали,  что единственный  способ  -  подрыв,  а  я  ее
разрядила. Ее в Москву и увезли, в академию ту самую.
     - Это я тоже читал.  Но хвалить вас не буду  и  не  хочу.  Каждый
должен  заниматься  своим  делом.  Когда  вы  планируете начать работу
отряда?
     - С лета. И около болот подсохнет, и ребята со школой управятся.
     - А я до этого времени  все  постараюсь  узнать  насчет  саперов.
Идет?
     Михаил Андреевич встал.
     - Но я вас в покое не оставлю,  - встала и Лена.  - Я буду каждый
день к вам приходить.
     - Каждый  день  не  надо,  у  меня кроме ваших и другие ведь дела
есть, а в двадцатых числах загляните.
     - Ладно, - согласилась на срок Лена. - До свидания.
     "Чистая Сонька Грач, - подумалось Черданцеву, но представить Лену
в возрасте Сони не смог и уточнил для себя: - По характеру".
     Еще раз,  теперь уже  внимательно,  просмотрел  лежащие  в  папке
бумаги.  Развернул карту района с красными пятнами карандашных штрихов
- места, не проверенные еще с времен войны. Внизу, в самом углу, район
захватывали  синие полосы - заповедник.  На следующей карте достаточно
умелой рукой была нанесена схема боевых действий на территории района.
Рябило  от  красных  и синих стрел,  множества пометок.  Третья карта,
вернее срисованные под  кальку  контуры  района,  принадлежала  отряду
"Память" и была подписана,  надо полагать, Леной. Места, где следопыты
нашли останки воинов, помечались крестиками.
     В дверь  постучали,  на  этот  раз  робко,  может  быть,  даже  с
надеждой,  что он не услышит и посетителю тогда можно будет  с  чистой
совестью уйти восвояси.
     - Входите! - крикнул Черданцев.
     За дверью опять замешкались - собирались с духом.
     - Входите, - повторил майор.
     - Можно?   -   на   всякий   случай   еще   переспросила,  входя,
посетительница.
     Сонька, Сонька,  что  ты  там  говорила,  как  бы это он не узнал
Аннушку?! По одной стеснительности бы узнал, по смущению. По открытому
широковатому лицу,  по взгляду,  по рукам,  теребящим край платка,  да
просто сердце бы подсказало, стукнуло - она! Аня!
     - Аннушка...
     - А я Лену встретила,  она похвасталась, что у вас была, - начала
торопливо оправдываться Аня, замерев у порога. - Говорит...
     - Здравствуй, - перебил ее Черданцев. Торопливо вышел из-за стола
навстречу.  Она  протянула  руку - может,  даже для того,  чтобы он не
подходил близко, а он взял ее в свои ладони, легонько сжал, задержал.
     - А я Лену знаю, мой Сашка с ней в лесах ковыряется, - продолжала
оправдываться Аня,  осторожно вытаскивая руку из ладони  Черданцева  и
оглядываясь   на   дверь.   -  Дай,  думаю,  загляну,  раз  мимо  иду.
Поздороваюсь.
     - Здравствуй, - повторил Михаил Андреевич.
     - Здравствуй.
     - Проходи,  садись.  Нет-нет, вот сюда, к этому столику. На самое
удобное место.
     Аня осторожно   опустилась   в  низкое  кресло,  прикрыла  колени
ладонями.  Потом потянула с журнального столика газету,  повертела  ее
для приличия и оставила у себя. Увидев, что Черданцев понял ее уловку,
зарделась, наклонила голову.
     - Ты знала, что я уже здесь? - замял неловкость майор.
     - Да, конечно, Сонька тогда, до праздников, сразу зашла, сказала,
что встретила тебя. Я... я потом ходила к грушенке, но ты уже уехал...
     - Аня,  - Михаил Андреевич взял ее руку,  но она вновь оглянулась
на дверь, занялась газетой.
     - А я в район насчет комбикормов...  А тут Лена  похвалила  тебя,
понравился ты ей... А ты теперь вон какой стал. Начальник.
     - Я в село собирался после  праздников  приехать,  сейчас  просто
много всяких мероприятий,  праздники один за другим.  Тебя очень хотел
увидеть.
     - А Лена хоть и молодая, а справедливая...
     - Я поставлю чай, - поднялся Черданцев.
     - Нет-нет,  я уже и так засиделась, - остановила его за руку Аня.
На мгновение задержала ее - на самое малое мгновение, но майора обдало
жаром.  Словно  почувствовав это,  Аня отдернула руку,  вновь схватила
газету-спасительницу.  - Я пойду,  я же не одна приехала.  А то  девки
будут искать по всем магазинам. Повидались - и пойду.
     - Теперь часто будем видеться, да?
     Аня ничего  не  ответила.  Встала,  оглядела кабинет:  хорошо ли,
уютно устроился, почтительно и бережно дотронулась до стекла на столе.
Чувствовалось,  что  и  ей,  как  и  Соньке  у  грушенки,  не хотелось
расставаться, уходить. Завтрашние встречи только молодым сулят трепет,
а  таким,  как  она,  уже  и тревогу:  а как разочаровала?  И тянется,
тянется миг,  который сейчас,  сию минуту,  твой.  В  сегодняшнее  еще
верится, в завтрашнее - уже с трудом...
     - Это ничего... что я зашла?
     - Было бы плохо, если бы прошла мимо.
     - Правда?
     - Правда.
     Улыбнулась, пригладила волосы.  Вновь провела пальцами по стеклу,
но теперь уже как человек, которому можно это сделать.
     А у Черданцева мелькнуло,  озарило воспоминание из его последнего
приезда  в  село.  Председатель попросил,  и он помогал колхозу грести
сено.  А вечером,  возвращаясь с луга,  чуть приотстал с  Аннушкой  от
остальных.  Бабы несколько раз оборачивались, громко говорили и громко
смеялись - может,  даже и про них,  но они не стали  никого  догонять,
даже делать вид,  что рядом оказались случайно.  Это была их последняя
встреча,  и они дарили ее себе  хотя  бы  так.  Шли,  изредка  касаясь
плечами друг друга.  Вспоминали то немногое,  что было у них.  Вернее,
было многое,  но - мало.  Совсем мало.  А теперь выходило,  что судьба
разводила их совсем, навсегда. И тогда перед самым селом, выставив для
доказательства и оправдания пыльные потные руки, он сказал:
     - Надо бы искупаться. Ты не пойдешь?
     - На озеро, что ль? Еще грязнее станешь.
     - Нет,  я  сейчас  сразу на Тару.  Как в детстве - в темноте,  по
лунной дорожке.
     - И в двенадцать часов ночи...
     - Да, в двенадцать вода теплее.
     Аня промолчала,  не  дала  никакого намека,  но он,  придя домой,
схватил полотенце и поспешил к Таре.  Искупался раз,  второй,  залез в
третий  -  Аннушка не появлялась.  Не поняла его или просто не смогла?
Или не захотела?  К тому времени прошло уже два года,  как не стало ее
мужа,  и ее ничто не держало,  разве только скотина в хлеву. Но корову
подоить, поросятам задать корм - час времени.
     Но Аня не пришла ни через час,  ни через два. Дрожа от холода, он
пришел домой, попытался согреться парным молоком.
     - А  я  уж забеспокоилась - ненароком не залился б:  нету и нету.
Картошку вон потолкла со смальцем, накладывать? - спросила мать.
     - Не, мам, ничего не хочу. Пойду спать.
     - Куда ж на пустой желудок-то - ерунда  присниться.  Да  и  целый
день вилами махал.
     - Не хочу.
     Лежал, думал  об  Ане.  Прощался.  Несколько  раз  приподнимался,
готовый,  как в юности,  идти к ее дому, но что-то останавливало. Да и
мать не ложилась до полуночи, ходила по дому и сенцам, перебирала вещи
- что  брать  с  собой  в  далекую  Дальнюю  Востокию,  что  раздарить
подругам.
     А при отъезде,  когда все село пришло к их  машине  -  уже  не  к
заколоченной избе, а к машине, груженной самым дорогим, с чем не могла
расстаться мать,  - при проводах,  на людях они  с  Аней  постеснялись
подойти  друг  к  другу.  Помахали  руками - все махали и всем махали.
Плохо расстались. Может, потому и встретились опять?
     - Ты  знаешь,  а  у меня все эти годы было желание - искуп