гой сфере, главное - не наглеть.
Не дергаться,  когда идет чистая слежка,  не уходить слишком часто  "в
отрыв", откровенно оставляя противника "с носом". Не трогать "ихних" у
себя,  потому что в ответ на разоблачение тут же последует подобное  в
стране   противника:   семидесятые  годы,  кстати,  изобиловали  такой
порочной для разведки практикой,  когда почти  в  один  день  высылали
дипломатов той и другой стороны с наборами компромата.  Так что это не
разведчик проваливается,  а его проваливают,  когда это необходимо.  И
шелестят  тогда  по  газетным  страницам  недоуменные  сенсации  - ах,
сколько лет человек жил рядом, а оказался...
     Не обо всех контрразведчиках,  конечно, речь - только о первом их
слое.  Дальше идут другие отношения,  и их лучше все-таки не касаться,
дабы даже случайной,  безобидной вроде бы фразой не навредить тем, кто
и сейчас рядом с кем-то, ничего не подозревающим...
     Все поняв,  не стал выяснять отношения с Бесфамильным и Станислав
Яковлевич. Хотя теперь, конечно, становилось ясно, что фамилия у него,
видимо, есть. Но поступок майора встряхнул, напомнил главному военному
советнику,  где он находится и в какое время.  Заставил  отметить  про
себя,  что  обыденность притупляет чувства и нужно в самом деле иногда
встряхиваться,  пытаться смотреть на события с пристрастием.  Не  стал
любопытствовать и насчет дуканщика: наш он все-таки или "их". Главное,
есть люди, которые этим занимаются и знают все.
     Вызвал Ашима  и при майоре,  занявшемся в углу кабинета какими-то
бумагами,  попросил особиста не трогать никого в городе.  Тем более за
время  его  отсутствия  -  планировался выезд в Кушку,  откуда Катичев
рассчитывал вернуться только к ночи.
     Необходимое послесловие.
     Вечером, возвращаясь  в  гарнизон,   главный   военный   советник
гарнизона  получит  из дивизии радиограмму:  в Шинданде,  лежащем чуть
южнее Герата, предпринята попытка мятежа и захвата военного аэродрома.
Комдив выслал на помощь летчикам батальон на бронетранспортерах. Мятеж
удалось локализовать.
     - Молодцы,   -   похвалил   афганцев   Катичев:   вот   уже   они
самостоятельно принимают решения, даже мятеж им не страшен.
     В то время ни он,  ни даже майор Бесфамильный еще не знали, что в
январе  под  Гератом  при   содействии   китайской   агентуры   прошел
нелегальный   съезд   командиров   маоистских  группировок  провинции.
Выглядело странным,  что самое сильное влияние  Пекин  имел  именно  в
районе,  граничащем  с Ираном,  но это было так,  и большинство групп,
недовольных   нынешним   руководством   Афганистана,   имели    именно
прокитайские настроения.
     На съезде было определено, что Апрельская революция в Афганистане
-  это  вмешательство  советского ревизионизма в дела региона.  Строй,
который   устанавливается   сейчас    в    афганском    обществе,    -
социал-фашистский.  Главная  задача  в борьбе - свержение и ликвидация
руководства НДПА.  Методы борьбы - партизанские,  подобные  китайскому
принципу  создания  "свободных  зон".  Ближайшая задача - одновременно
поднять восстание в Шинданде,  Герате и Гератской дивизии.  На  подкуп
офицеров  выделены  крупные  суммы.  Цель  -  освободить  провинцию от
революционного  влияния,  создать  автономию  с  полным  неподчинением
Кабулу.  В  случае  если  Кабул  предпримет вооруженные акции,  против
которых не удастся выстоять,  просить Иран  признать  автономию  своей
территорией.
     Это грозило расчленением Афганистана,  но  политические  интересы
были  поставлены выше территориальной целостности страны,  которая все
равно,  по мнению  съезда,  пропадала  в  "коммунистических"  объятиях
Советов.
     Единственное, что не сработало в  этом  плане,  -  не  получилось
одновременного выступления во всех точках.  То ли Шинданд поспешил, то
ли Герат чуть запоздал,  но за ночь удалось утихомирить летчиков,  и к
утру   Катичев   с   чистой  совестью  докладывал  в  Кабул  Горелову:
"Обстановка   нормализуется,   находится    под    контролем    верных
правительству войск. Все нормально".
     "Нормально" продержалось только сутки...

     12 марта 1979 года. Утро. Герат.
     Тюрьмы в   Афганистане  -  нормальные  тюрьмы.  То  есть  имеются
мужские, имеются женские. Ничего особо сверхъестественного не выдумано
здесь  и для охраны заключенных:  забор,  проволока,  вышки,  часовые.
Придумать что-то новое для наказания  провинившихся  -  фантазия  тоже
истощилась  за тысячелетия существования человека.  Словом,  все как у
людей, как в других странах.
     Хотя нет, была в афганской судебной практике одно время небольшая
деталь. Не во всех провинциях, правда, но... Жену, провинившуюся перед
мужем и получившую,  допустим,  пять лет тюрьмы, после окончания срока
на волю не выпускали. В суд приглашали ее мужа, который и определял ее
дальнейшую   судьбу.   Прощал   -   ворота   тюрьмы   для   несчастной
распахивались, а нет - жена продолжала оставаться в неволе до тех пор,
пока не последует прощение мужа.
     В Герате тоже было две тюрьмы - мужская и  женская.  И  именно  с
требованием открыть их,  выпустить осужденных вышли утром на гератские
улицы первые митингующие. То ли организаторы знали, что власти никогда
не  пойдут  на  это,  то ли в случае успеха надеялись на резкий скачок
напряженности в городе - трудно  найти  истинные  мотивы  антитюремных
лозунгов,  но  к  обеду  уже  со  всех минаретов зазвучало многократно
усиленное  динамиками,  записанное  на  магнитофонную  пленку   "Аллах
акбар".  В солдат,  патрулировавших город,  сначала полетели камни,  а
затем  прозвучали  и  первые  выстрелы.  Город  из  райского   уголка,
подаренного  людям  самим  Аллахом,  на глазах превращался людьми же в
исчадие ада.  Задымили костры, послышался плач над телами погибших, на
улицах  появились  бронетранспортеры.  Боевые машины опоясали тюремные
стены. (Аллах акбар - "Аллах велик" - призыв к битве.)
     К вечеру  напряжение  усилилось.  Муллы звали народ идти уже не к
тюрьмам,  а в сторону дивизионного военного городка:  там ваши братья,
они не станут стрелять, не бойтесь. Идите к ним, пусть они увидят ваше
единство и тоже повернут оружие против режима,  продавшегося неверным.
Идите  и  требуйте,  чтобы солдаты поделились с вами оружием,  и тогда
вместе  вы  станете  силой,  способной  установить  в  родном  городе,
провинции тот порядок, который посчитаете нужным.
     Пожелайте толпе легкую победу и укажите преграду - она  затопчет,
задушит самое себя.  Она перестанет думать и пойдет в ту сторону, куда
укажут.  По собственным телам.  По телам тех,  кто окажется на пути. О
правом  суде не может быть и речи - суд толпы мгновенен и жесток.  Для
нее невинных не бывает.
     Следующие четыре  мартовских  дня  превратились для Герата в один
сплошной накал эмоций.  К 15-му числу Ашим доложил Катичеву:  город на
пределе разума, если ничего не предпринять - произойдет взрыв.
     - Так пойдут люди на городок или нет? - попробовал получить более
точный ответ Станислав Яковлевич.
     Особист пожал плечами:  кто предскажет ход событий в таких делах?
Потом, виновато опустив голову, словно извиняясь за принесенную весть,
произнес:
     - В толпе стали раздаваться призывы уничтожить всех советских.
     Это была  новость.  До  сегодняшнего  дня  шурави   считались   в
Афганистане  самыми  желанными гостями,  а дома,  в которых жили семьи
советников,  - самыми надежными убежищами.  И вдруг  такой  поворот  в
сознании?   Нет-нет,  этой  толпой  кто-то  управляет.  Толпой  всегда
кто-нибудь управляет,  людям только кажется, что это они сами выражают
свое  мнение.  Но кто направил восставших на советских?  Зачем?  Ищите
организатора - и вы поймете,  как  и  против  кого  будет  действовать
толпа.
     Телефонный звонок,  раздавшийся сразу после слов Ашима, мог нести
только плохую весть,  и Катичев,  не теряя ни секунды, схватил трубку:
плохое хорошим не станет,  если тянуть время.  А вот упустить какие-то
моменты - это да, это возможно.
     - Это...  мы,  чехословенски товарищ,  из завод,  - послышалось с
другого конца провода.
     - Да-да,  слушаю!  - закричал полковник.  Десять чехов строили  в
Герате цементный завод, он совсем забыл про них. В городе еще болгары,
индийцы - надо и о них позаботиться. - Я слушаю, что случилось?
     - Неспокойно, - медленно, по слогам ответил чех. - Мы хотим, чтоб
вы даль нам оружие. На защиту.
     - Будьте на месте, мы выезжаем к вам. Будьте на месте, ждите нас,
-  повторил  полковник  и  взглянул  на   майора:   -   Ашим,   танки,
бронетранспортеры  -  все,  что  на ходу и под рукой,  - к домам наших
советников,  чехов,  словом,  всех иностранцев. И вывезти всех сюда, в
городок.  Нет,  сюда опасно.  Давай всех в гостиницу. От нас старшим -
полковник Синица.
     В бушующий   город,   осторожно   перебирая  колесами,  тронулись
бронетранспортеры.  Советники,  оставшиеся  в  дивизии,  провожали  их
тревожными взглядами: что семьи? как семьи? Покинуть свои части, когда
с минуты на минуту ожидается штурм  городка,  когда  в  самой  дивизии
среди  солдат  и  офицеров  бродит  волнение  -  двойное преступление.
Пожалуй,  лишь Бизюков в  этой  ситуации  мог  чувствовать  себя  чуть
увереннее  и поблагодарить судьбу и обстоятельства,  которые сложились
так,  что  не  дали  Арине  приехать  в  Герат  до  сегодняшнего  дня.
Разрываться между семьей и службой,  заранее зная, что должен и будешь
жертвовать все-таки близкими, - не приведи никому и в кошмарном сне.
     Ашим оказался   прав.   Дома  советских  мушаверов  уже  окружали
восставшие,  и перепуганные женщины выбегали  к  бронетранспортерам  в
тапочках и халатах.  Лишь жена Синицы,  посланного старшим, то ли была
более предусмотрительной,  то ли муж дал ей  больше  время  на  сборы,
ждала машину одетой,  с чемоданами.  Зато в доме, где жил заготовитель
шерсти Юрий Борисович Богданов, приехавшие увидели настоящий погром.
     - Товарищ  полковник,  -  вышли  на  связь  с  Катичевым  уже  из
гостиницы. - Это Яков Федорович Концов, нефтяник.
     - Где Ашим?
     - Уехал в город.  Иностранцы  и  все  наши  вывезены  сюда.  Все,
кроме... - нефтяник умолк.
     - Кроме? - потребовал Катичев.
     - Нет  Богданова  и  его  жены.  Дом ограблен.  Ашим уехал на его
поиски. Товарищ полковник...
     - Да.
     - Нам бы оружие какое и гранат побольше.
     - Будет.  Высылаю бронетранспортер.  Но... - Катичев замолк. Да и
как сказать, что нет у него сейчас надежды на афганцев. Своих офицеров
тоже не пошлешь,  они и так стоят в полках последней преградой на пути
разгула. Убери сейчас их - дивизия станет неуправляемой. - Можете быть
старшим?
     - Есть. Я как-никак, а бывший матрос.
     - Связь держите постоянно.
     - Есть. Не беспокойтесь.
     "Не беспокойтесь",  -  тер подбородок Катичев.  Выглянул в окно -
плац пустынен. А что в городе? Где могут быть Богдановы? Почему молчит
Ашим? Он сейчас главное и единственное звено между ним и событием.
     Задребезжали от выстрела окна.  "Гаубицы",  - определил  на  слух
Станислав  Яковлевич  и  посмотрел  на  телефон.  Новости могли прийти
только сюда, в этот кабинет, и он не мог покинуть его ни на минуту.
     И звонок раздался,  от командира дивизии.  На плохом русском,  но
пояснил: приехал губернатор города, восставшие идут в сторону дивизии.
Он приказал развернуть две артиллерийские батареи и открыть огонь.
     Вбежал полковник  Вакуленко  -  советник  начальника  артиллерии.
Поняв   по   разговору,  что  речь  идет  об  артиллеристах,  закивал,
подтверждая: орудия ведут огонь по городу.
     Переговорить не успели - новый звонок и встревоженный голос Якова
Федоровича:
     - Товарищ полковник, нас атакуют.
     - Кто, сколько?
     - Тысячи полторы.
     - Оружие получили? Продержитесь?
     - Минут десять.
     - Посылаю людей. Несколько человек, но наберу.
     - Не успеют, товарищ полковник.
     Катичев оглянулся на Вакуленко.  Тот,  вновь поняв все без  слов,
отрицательно  покачал  головой.  Но  успеть мог только снаряд.  Только
огонь артиллерии мог  стать  преградой  на  пути  атакующих,  на  пути
обезумевшей,  жаждущей крови толпы.  Карты были в руках у советника по
артиллерии, но кроме карт у Вакуленко в гостинице находилась и жена. И
жена  Катичева,  и  все  остальные.  Ошибутся артиллеристы на какой-то
градус - и снаряды разметут гостиницу, а вместе с ней... Нет, решиться
на команду, взять на себя эту ответственность Вакуленко не смог.
     - Яков Федорович,  толпа далеко?  - вернулся к телефонной  трубке
Катичев.
     - Подходит.
     - Не удержитесь?
     Матрос мгновение помолчал,  видимо,  еще раз оценивая ситуацию, и
тихо повторил:
     - Нет, Станислав Яковлевич.
     - Побудь  на  связи,  -  полковник  повернулся к артиллеристу:  -
Вызывай своего подсоветного, пусть командует он. Выхода все равно нет.
Яков   Федорович,  -  обратился  вновь  к  Копцову.  -  Сейчас  ударит
артиллерия.  Укройте людей,  а сами дайте корректировку.  Надо,  чтобы
снаряды легли между вами и наступающими. Сможете?
     - Отчего же не смочь. Попробуем.
     Счастье, когда  в  подобных  ситуациях находятся люди,  способные
взять на себя ответственность.
     Стремительно вошел  Ашим.  И  уже  по одному его удрученному виду
Катичев понял, что несчастье все-таки случилось.
     - Командуйте,  -  подвинул  он  телефоны  Вакуленко  и  вслед  за
особистом вышел на улицу.  - Нашли?  - с  тайной  надеждой  спросил  у
майора.
     Тот указал взглядом на снарядный ящик,  стоявший перед  входом  в
штаб.  Катичев  поднял  крышку  и тут же опустил ее.  Но и этих секунд
хватило, чтобы увидеть обезображенный труп Богданова: выколотые глаза,
отрезанный нос, исколотая ножами грудь. Вот он, суд толпы...
     - Жена?
     - Сейчас привезут.
     - Жива?
     - Да.  Он,  -  майор  кивнул  на  ящик,  -  успел  подсадить ее и
перебросить через дувал.  Она сломала руку и ногу,  но ее подобрала  и
спрятала одна афганская семья. А он не успел.
     - Она знает? - Катичев тоже только взглядом показал на ящик.
     - Нет. Вот, едут.
     К штабу из-за казарм выскочил бронетранспортер. Афганские солдаты
помогли вылезти из люка женщине.  Катичев и Ашим осторожно опустили ее
на землю. Охнув от боли, она тут же опустилась на стоявший рядом ящик.
     - Юра...  где?  Где  муж?  -  обескровленными,  синими от покусов
губами прошептала она.
     Катичев, стараясь   не   опускать   глаза   на   ящик,  торопливо
проговорил:
     - Ищут.  Вы не беспокойтесь,  найдут.  Обязательно найдут.  А вам
надо врача, сейчас поможем.
     Пока врач  занимался  Алевтиной Сергеевной,  полковник заглянул в
штаб.
     - Порядок, - не смог сдержать улыбки Вакуленко. - Матрос молодец,
чистый корректировщик. Толпа отступила. Но у нас один погибший.
     - Кто?
     - Нефтяник.  Вышел  из  гостиницы  посмотреть,  что  творится,  и
шальная пуля в живот. Умер мгновенно.
     - Ч-черт!  Позвоните в части, и всех офицеров, кто уверен в своих
подсоветных и может оставить их одних - ко мне.
     - Хорошо, Станислав Яковлевич. Может, пронесет?
     Необходимое послесловие.
     К сожалению, не пронесло. Через несколько минут восстанут офицеры
артполка,  откуда  велся обстрел города.  Коммунистов поставят к стене
казармы и на глазах  у  всего  полка  расстреляют.  Рота,  а  затем  и
танковый  батальон,  посланные  усмирить  артиллеристов,  перейдут  на
сторону мятежников.  И вскоре огонь откроет вся дивизия,  все 12 тысяч
личного состава.
     В штаб вбежит растерянный - Катичев впервые увидит  его  таким  -
Ашим.
     - Товарищ полковник, мятежники идут арестовывать штаб.
     Станислав Яковлевич успеет доложить обстановку в Кабул Горелову.
     - Выезжайте в аэропорт,  высылаю подмогу, - обеспокоено отозвался
главный военный советник.
     И с этой минуты связь пропала как с Кабулом,  так  и  с  полками.
Офицерам, выехавшим по вызову к Катичеву, отбой не дадут, и "уазик", в
котором  спешил  к  начальнику  майор   Бизюков,   перехватит   толпа.
Водитель-афганец  спрячется  под машиной,  а Николая Яковлевича тут же
буквально растерзают на части.
     В Кабуле Амин вызовет главкома ВВС и ПВО и прикажет стереть Герат
с лица земли.  Советники главкома еле удержат его от этого шага: зачем
вам Хатынь и Лидице?  Главком не поймет этих символов,  но послушается
мушаверов.  Самолеты же с советскими  экипажами  практически  вслепую,
ночью,  сядут  в  гератском  аэропорту,  заберут  всех  гражданских  и
перебросят сначала в Шинданд,  затем в Кабул и  Москву.  На  усмирение
мятежа  прилетят сто пятьдесят десантников и рота коммандос во главе с
майором Шах Наваз  Танаи.  Танки,  посланные  в  Герат  из  Кандагара,
остановятся  на полпути,  и тогда Заплатин лично подберет два танковых
экипажа и переправит их Катичеву.
     К 17  марта  под  командой  Станислава  Яковлевича  на  аэродроме
сосредоточилось шесть танков и  около  трехсот  человек.  Одни  против
дивизии.  Но,  собственно,  не  сама  дивизия  была  страшна.  Главная
опасность заключалась в том, что в армейских складах хранились десятки
тысяч  единиц  оружия и множество боеприпасов.  Если все это попадет в
руки мятежников...
     Катичев предпринимает  безумную  попытку  атаковать  дивизию.  По
крайней  мере,  хотя  бы  посеять  панику  и   попытаться   арестовать
руководителей офицерского мятежа. Но видимо, время совместной работы и
службы не прошло для  афганских  офицеров  даром.  Атакующих  встретил
мощный огонь артиллерии.  А по данным вездесущего Ашима,  дивизия сама
готовилась  к  наступлению  на  аэродром.  Замер  лишь  город,  ожидая
развязки.
     И тогда советники пойдут на хитрость.  Пять танков зайдут  в  тыл
дивизии, откроют интенсивный огонь по артиллерийской позиции. Катичев,
поднявшись в воздух на вертолете,  дождется, когда артиллеристы начнут
разворачивать  орудия,  и  даст  сигнал замершему в засаде Танаи.  Тот
всего с одним танком и всей имеющейся пехотой ворвется в городок прямо
через центральные ворота.  И вновь плац артполка обагрится кровью,  но
на этот раз тех,  кто только  недавно  сам  расстреливал  коммунистов.
Солдаты,  так до конца и не понявшие, что же на самом деле происходило
в дивизии, вновь начнут переходить на сторону Танаи.
     Когда Катичев  приехал в дивизию,  около трехсот человек уже было
расстреляно,  одиннадцать   тысяч   обезоружены,   оставшаяся   тысяча
разбежалась. Со складов были сорваны засовы, но само оружие тронуть не
успели.
     Станислав Яковлевич  приступит  к  формированию практически новой
дивизии.  Шах Наваз Танаи еще некоторое время будет наводить  страх  в
провинции  своей  жестокостью  по  отношению  к тем,  кто участвовал в
беспорядках.  В середине восьмидесятых  он  станет  министром  обороны
Афганистана,  а  6 марта 1990 года предпримет попытку государственного
переворота. После ее неудачи сбежит в Пакистан.
     Юрия Борисовича   Богданова   похоронят  в  подмосковном  городке
Щелково, посмертно наградят орденом... Дружбы народов. Жена Бизюкова с
двумя  сыновьями  получит  квартиру в Краснодаре.  Станислав Яковлевич
Катичев после возвращения в Союз возглавит Челябинский облвоенкомат.
     А разграбленными  в  Герате окажутся только два дома:  Богданова,
рассчитывавшегося за шерсть наличными и  имевшего  в  доме  деньги,  и
майора Бесфамильного. У него пропадет радиоприемник с вмонтированным в
него передатчиком. Возле обоих домов люди видели местного врача...
     Погибнет через  какое-то  время  и  Ашим.  Он  будет первым,  кто
захватит у душманов химические гранаты.  Их  решат  демонстрировать  в
Кабуле  иностранным  корреспондентам,  а  Ашим  с приклеенными усами и
бородой станет давать интервью и пояснения.  И все равно,  несмотря на
маскарад,  кто-то узнает его, и, когда он появится около своего дома в
Кабуле, убийца нажмет спусковой крючок пистолета.

     Документ (переписка с