,  как бы там ни было,  - это все-таки войска
первого броска.  Но куда?  Не потому  ли  и  его  так  быстро,  просто
мгновенно перевели в батальон?
     - Идите принимать взвод,  - отпустил его командир.  - Да,  может,
какие вопросы есть?  Кроме, конечно, новой службы, о которой, поверьте
мне, я сам пока ничего не знаю.
     - Вопросов нет,  - пожал плечами Борис.  Вот влип так влип. Да-а,
все эти мгновенные перемещения просто так не должны были  делаться,  в
этом есть какая-то тайна. Не хватало лишь, чтобы его не отпустили хотя
бы на полдня в эскадрон, Оксана приедет из отпуска только завтра. Надо
отпрашиваться сейчас.  - Вот только... Товарищ подполковник, мне нужно
хоть на несколько минут заскочить к себе в эскадрон.
     - Теперь  когда-нибудь  в  другой  раз,  -  сразу же отрицательно
покачал головой комбат.  - Когда-нибудь...  - повторил он задумчиво. -
Со вчерашнего дня батальон на казарменном положении,  выход за пределы
лагеря и солдатам, и офицерам запрещен.
     - Да  я  могу  и ночью,  не днем...  - начал Борис,  но смолк под
насмешливым взглядом Ломакина.  В самом деле,  для  боевой  готовности
времени суток не существует.  Как же быстро все это выветрилось у него
из памяти. Но Оксана-то будет его ждать...
     - Идите, - повторил комбат. - Взвод ждет.

     3 июля 1979 года. ТуркВО.
     Единственным человеком, кому разрешили-таки покинуть расположение
лагеря,  был  сам подполковник Ломакин.  Третьего числа после обеда за
ним заехали на "уазике": срочно в кабинет комдива.
     Однако за столом командира сидел Гуськов,  а комдив стоял у окна,
опершись спиной о высокий подоконник.
     - Как   настроение,   Василий  Иосифович?  -  вместо  приветствия
поинтересовался замкомандующего.
     "Объясните ситуацию,  тогда  в  зависимости  от  нее  появится  и
настроение", - подумал Ломакин и ответил неопределенно:
     - Готовимся.
     - К чему? - испытующе посмотрел генерал-лейтенант.
     - Когда-нибудь скажут, - сохранил нейтральность подполковник.
     Гуськов поглядел на комдива,  встал из-за стола. Повертел в руках
серенькую записную книжицу с надписью "Львов" на обложке,  протянул ее
комбату:
     - Вот,   Василий  Иосифович,  читайте  приказ  и  расписывайтесь.
Садитесь сюда, - пригласил к столу.
     Ломакин повертел книжицу - с каких это пор приказы стали писать в
записных книжках? Раскрыл.
     "Первому парашютно-десантному    батальону    десантироваться   с
аэродрома Фергана на аэродром..." -  прочел  он  и  поднял  взгляд  на
Гуськова: далее в приказе шел прочерк. Генерал-лейтенант, следивший за
каждым его движением, тут же назвал пропущенное место:
     - Баграм.
     - Карту можно? - спросил Ломакин.
     Комдив из-за   спины   подал   ему   карту  Афганистана.  Гуськов
безошибочно ткнул пальцем в коричнево-желтое,  с небольшими крапинками
зеленого  пятно,  и  Ломакин  прочел,  повторил  для  себя  написанное
курсивом  название:  "Баграм".   Значит,   все-таки   Афганистан.   Он
предполагал  Китай,  Афганистан  и Иран,  все три соседа колобродили в
последнее время особенно сильно, но, выходит, Афганистан...
     Он вернулся к тексту приказа:  то, что лететь в Афганистан, - это
не главное.  Основное - что делать там. Итак, задачи: охрана и оборона
аэродрома,  обеспечение  безопасности  полетов  и,  если  потребуется,
обеспечение высадки дополнительных сил и средств. После десантирования
батальон  поступает  в  распоряжение  главного  военного  советника  в
Афганистане генерал-лейтенанта Горелова.
     Коротко и ясно, всего четыре странички. В конце подпись Гуськова,
дата и время - 17  часов.  Ломакин  посмотрел  на  свои  часы:  приказ
подписан всего полтора часа назад,  когда его везли в дивизию. Поискал
у себя в карманах  авторучку,  вытащил  с  красной  пастой  -  и  тоже
расписался после Гуськова, поставил дату и время - 18.30.
     Гуськов забрал обратно книжицу, вернулся за стол комдива.
     - Первое и основное, Василий Иосифович, - охрана аэродрома. Пусть
вокруг все горит и рушится,  но самолеты при этом должны и взлетать, и
садиться.  Обустраиваться  придется  самим,  все материалы - из Союза.
Продукты - пока на тридцать суток,  в дальнейшем станете закупать там,
на  базаре.  Деньги будете получать афганские,  они так и называются -
афгани. Летите под видом технических специалистов. Погоны для офицеров
приготовили?
     - Так точно. Не батальон, а школа сержантов.
     - Это  чтобы  не  раскрывать  структуру  батальона.  Если афганцы
станут интересоваться,  откуда прилетели, отвечайте, что из Советского
Союза, никаких привязок к округу и ВДВ. Впрочем, я лечу с вами, первым
рейсом. Вам и вашим заместителям взять гражданку.
     - Когда можно поставить задачу личному составу?
     - Офицеров в общих чертах можно сориентировать сейчас, солдатам и
сержантам  задачу  поставлю  я  сам уже на аэродроме,  непосредственно
перед посадкой в самолеты.
     - Я могу знать время "Ч"?
     - Готовьтесь на седьмое июля, - после некоторого раздумья сообщил
дату Гуськов.

     7 июля 1979 года. ТуркВО.
     Нет большего блаженства в жару,  чем холодный душ. И Оксана, лишь
войдя в квартиру,  бросив у порога сумки, туфли, первым делом прошла в
ванную,  открыла кран.  Подождала,  когда сбежит застоявшаяся в трубах
вода,  набрала озерко в ладони,  окунулась в него разгоряченным лицом.
Кажется,  все земные радости с мая по октябрь сужаются до этих понятий
- вода и прохлада.  Четвертый год она здесь,  в городке, и каждое лето
дает себе зарок: все, это в последний раз. Что угодно и как угодно, но
она готова уехать хоть к чукчам,  хоть к эскимосам, если только это не
одно и то же.
     Озерцо вытекло,   просохло  под  горячим  лицом.  Предвкушая  еще
большее наслаждение, достала из шкафчика полотенце, халатик и, на ходу
сбросив одежду, вновь нырнула в ванну, залезла, повизгивая от холодных
струй,  под воду.  Привыкла к ней,  забросила за голову руки,  закрыли
глаза и затаила дыхание: хорошо! Вот так, наверное, воскресают ангелы.
     Выбравшись из ванной,  вытерла полотенцем  забрызганное  зеркало,
отошла к самой стене,  приподнялась на цыпочки,  стараясь увидеть себя
всю.  Перед отпуском Борис,  не поднимая в столовой глаз от тарелки  с
окрошкой,  вдруг  ни  с  того  ни  с сего обронил:  "Ловкая ты".  Она,
покраснев, тем не менее сразу отметила другое: он сказал это не глядя,
значит, смотрел на нее раньше...
     Сбивая бусинки воды,  провела ладонями по груди,  животу, бедрам.
Повернулась  боком - вроде и в самом деле ничего лишнего,  все в меру.
Есть,  конечно,  миниатюрные женщины, ну и пусть они правятся тем, кто
любит маленьких.  А она-то помнит, как смотрел на нее Борис при первой
встрече.
     Она улыбнулась   воспоминанию,   подмигнула  себе:  как  же  лихо
все-таки заставила  она  его  лезть  через  забор.  Томно  потянулась,
выгибаясь: а какие бы глаза были у него, если бы увидел ее такой?
     Тут же  смутилась  своим  мыслям  и,   чтобы   не   видеть   себя
покрасневшей,  выключила  свет,  вытерлась  в полумраке.  А Борису она
сейчас приготовит окрошку.
     - Вернусь из отпуска,  угощу тебя настоящей окрошкой,  - ответила
она тогда в столовой хоть и на скупой,  но все же  комплимент  Бориса.
Господи,  как  же  долго  шли  они  к примирению.  И,  боясь потерять,
разорвать эту тонкую ниточку,  вновь связавшую их, торопливо добавила:
-  Седьмого июля,  в день возвращения из отпуска,  объявляю окрошечный
ужин.
     - Приглашаешь?  - Он поднял голову,  и глаза их встретились.  Она
разглядела в них недоверие,  там же готовы были вспыхнуть  и  колючки,
если вдруг уловит усмешку, неправду в ее словах.
     - Приглашаю, - тихо ответила она, теперь сама опуская голову.
     Помолчали, может  быть,  оба даже попытавшись представить будущую
встречу.
     - Я не смогу тебя проводить.  - Борису,  который ни разу не был в
квартире Оксаны,  это,  видимо,  было сделать труднее,  и  он  нарушил
молчание первым.
     - Я знаю, у тебя выход в горы. - Она все знала о нем.
     - Тогда встречу после отпуска.
     Весь отпуск  Оксана  мысленно  спускалась  с  трапа  самолета   и
выглядывала за решетчатой оградкой аэропорта Бориса.  Спускалась и шла
к нему,  спускалась и шла... И наверное, сглазила, потому что, когда в
реальности  сошла  с  самолета  и  шла  к толпе встречавших их рейс из
Ташкента,  Бориса  среди  них  не  увидела.  Недавних  ее   попутчиков
переобнимали,  перецеловали,  развезли в машинах,  а она все стояла на
солнцепеке, выглядывая офицерскую фуражку...
     Но не  дала  себе обидеться:  сама служит и знает,  что случиться
может всякое.  Не приехал,  - значит, не смог. И до этого дня ее никто
никогда  не  встречал  здесь,  так  что  добираться до дома одной - не
привыкать.  Может,  оно и лучше,  что  не  увидел  ее  Борис  пыльной,
помятой, пусть сейчас посмотрит...
     Наверное, в самом деле не говори никогда под руку:  не успела  об
этом  подумать,  в дверь в тот же миг позвонили,  и она,  не готовая к
встрече,  вначале даже села на диван,  затем подхватилась, бросилась к
зеркалу.  Что  же  это  она,  даже  волосы не высушила,  ведь могла бы
достать фен.  А халат?  Переодеваться  или  не  надо?  Как  это  будет
выглядеть со стороны, что она встречает его в халате?
     В дверь позвонили снова,  на этот раз дольше,  настойчивее, и она
лишь  перевязала  пояс,  запахнувшись  в  халат  поглубже.  Успела еще
открыть духи, смочив ими руки, провести по волосам. Подбежала к двери.
И тут силы оставили ее.  Сердце колотилось так, что прерывало дыхание:
а вот так ангелы умирают.
     На площадке послышались шаги - неужели уходит?  Конечно, если она
так будет стоять,  то дождется!  Щелкнула замком  -  нарочито  громко,
чтобы услышал, остановился...
     Распахнула дверь и замерла:  вместо Бориса на ступеньках лестницы
стоял Крижанаускас.
     - Здравствуйте,  Оксана Сергеевна.  - Сержант поднялся обратно на
площадку. - А я звоню, вроде нет вас.
     - Здравствуй, Витаутас. Просто я только приехала...
     - Да,  мне старший лейтенант Ледогоров сказал,  что вы приезжаете
сегодня.
     - А где он сам?
     - Докладываю:  старший лейтенант Ледогоров убыл  к  новому  месту
службы.
     - К новому месту? Когда? Куда?
     - Докладываю:   в   конце   месяца.   Перевели  за  один  день  к
десантникам. Он попросил меня сообщить вам.
     - Спасибо,  -  прислонилась  к  косяку Оксана.  Перевели...  И не
говорил, что добивается этого, смолчал...
     - Извините, Оксана Сергеевна, побегу.
     - Зайди, гостинцев ребятам...
     - Оксана Сергеевна, я в самоволке, времени нет.
     - А письмо,  записку? - вдогонку спросила она, но сержант на ходу
помотал головой.
     Уехал... И ни  строчки,  ни  слова,  ни  полслова.  Крижанаускаса
выбрал, зная, что тот - доложит. Доложил...
     Оксана прошла в комнату, опустилась на диван. Вдруг почувствовала
страшную   усталость:   все  эти  перелеты,  сумки,  жара  свое  дело,
оказывается,  делали.  Но самая непомерная тяжесть -  это  от  Бориса.
Уехал... Неужели не мог подождать, отпроситься, в конце концов? Мир же
не рушится,  попросил бы хорошо - отпустили.  А что,  если не  захотел
отпрашиваться? Вдруг и тогда, в столовой, уже знал, что к концу месяца
его в эскадроне не будет,  что не встретит?..  Нет-нет, он так смотрел
на нее!  Почему же молчал, что собирается уходить к своим десантникам?
Конечно,  мужикам главное - дело,  а офицерам еще  и  служба,  погоны.
Разве можно их променять на человека, который... который...
     Оксана посмотрела на полураскрытые сумки - и как только  довезла?
Правда, надеялась, что Борис встретит. А он...
     Встала, подошла к окну.  На белой от  пыли  и  солнца  улице  два
черноголовых  пацаненка собирали пыль в бумажные кульки и подбрасывали
в воздух. Визжали под пыльным дождем и принимались за дело снова.
     Четвертый год она видит и чувствует одно и то же. Надоело! Завтра
же напишет рапорт на увольнение.  Но прежде... прежде еще раз повидает
Бориса.  Прямо сегодня.  Он не смог приехать, а вот она сможет. Ничего
не станет ему говорить. Просто посмотрит, развернет своего Агрессора -
и уедет. Но теперь уже навсегда.
     Быстро, привычно  переоделась  в  форму,  опоясалась   портупеей.
Приложила  ребро  ладони  к  носу и звездочке на берете - сидит ровно.
Порывшись в сумке,  достала сапоги со шпорами - выпросила у наездниц в
спортсекции  в  Ташкенте.  Вот  так она и предстанет перед Борисом.  В
лучшем виде. Пусть знает, кем не дорожит и кого теряет.
     Вывела Агрессора  на  КПП  без лишних расспросов - солдаты только
поздравляли с возвращением,  приученные к ее вечерним прогулкам.  Если
напрямую,  через  перевалы,  то она до десантников доедет часа за три.
Взвилась в седло.  Ну,  Агрессор, миленький, выручай. Извини, что тебе
имя такое досталось,  просто на твой год рождения выпала буква "А",  а
по  орфографическому  словарю  дошли  до  слова  "Агрессор".   Кому-то
"Адмирал",  "Аврора",  а тебе вот такое... Но ничего, не в имени дело.
Были бы люди такие же красивые,  как лошади,  каким прекрасным был  бы
тогда мир.  И еще извини,  что ни кусочка сахара,  ни корочки хлеба не
захватила,  просто выбит из колеи хозяин.  Мы  потом  мое  возвращение
отметим особо. А сегодня надо пройти долгий путь. Выручи, дружок...
     Ходко шел Агрессор,  застоявшийся в  стойле  и  соскучившийся  по
хозяйке.  Оксана  несколько раз наклонялась,  припадала к конской шее,
выражая ему  свою  признательность  и  одновременно  жалуясь  на  свою
судьбу,  невнимание к себе.  Хотя,  казалось,  ей ли обижаться на это.
Верь эскадрон глаза просматривал,  когда она садилась на  лошадь  -  и
женатые,  и холостые. В городе тоже узнавали - эта та самая, которая в
кавалерии служит.  И льстило,  и надоедливо было, но чтобы самой глаза
таращить... Чем же привлек к себе Ледогоров? Или существует, как пишут
в  книгах,  настрой  на  одну  волну,  и,   когда   пересекаются   два
человеческих   импульса,  уже  бесполезно  что-либо  делать?  Импульсы
соединяются и зовут,  тянут людей в одну точку,  создавая  вокруг  них
свой ореол, свой мир...
     И хотя после  первой  встречи  косились  они  друг  на  друга  за
обоюдные "любезности", пути и взгляды их пересекались все чаще и чаще.
И уже научились разговаривать выражением глаз,  и руки, для всех вроде
случайно,  касались друг друга - зрели,  зрели "антоновки" для Бориса.
Но потом к сожалению,  произошел тот  дурацкий  разговор  перед  Новым
годом в кабинете комэска...
     - Что ж это  такое  получается,  Оксана  Сергеевна?  -  будто  бы
тревожно,  но  с  нужной  долей  шутливости  спросил  комэск.  - Три с
половиной  года  все  ждали,  кому  вы  позволите  восхищаться   вами,
надеялись,  понимаете  ли,  а  тут  появляется  десантник и уводит вас
из-под  носа  всего  эскадрона,  заставляет  таять  нашу  неприступную
крепость прямо на глазах.
     Смутилась тогда,  но,  опережая подступивший к лицу жар, ответила
специально грубовато, чтобы скрыть смущение:
     - А вы и поверили?  Да вы бы лучше спросили у него,  как я  одним
взглядом в первый день заставила этого десантника лезть через забор. -
И хотя никто не тянул за язык,  еще и добавила, глупая: - А надо будет
- еще заставим.
     И случилось же такое,  что именно в  тот  момент  Борис  оказался
рядом с канцелярией. То ли шел к комэску, то ли дверь была приоткрыта,
и он саперным слухом выделил, распознал, уловил ее голос, но на обеде,
не дождавшись его в столовой,  она расспросила офицеров и нашла Бориса
на конюшне.  Он сидел около стойла ее Агрессора,  и она, еще ничего не
зная, весело спросила:
     - А почему не обедаем?
     Борис поднял  голову,  долго-долго  смотрел  на  нее  - как будто
прощается, подумала она еще тогда, - вздохнул и ничего не ответил.
     - Что-то случилось?  - подошла ближе. - Агрессор, милый, что тебе
рассказал старший лейтенант Ледогоров?
     Лошадь потянулась к ней губами, фыркнула.
     - Что случилось, Боря?
     - Да вот сидел ждал, когда вы меня опять через забор пошлете.
     Сказал, резко встал и пошел из конюшни.  Она сначала  улыбнулась,
ничего  не  поняв,  потом  вспомнила про разговор в канцелярии,  опять
улыбнулась: она же шутила, но через мгновение уже испугалась - а вдруг
он поверил всерьез?  Ну да, он принял все это за чистую монету! Но она
же... она нарочно так сказала, потому что... потому что он первый, кто
заставил  ее так волноваться,  она сказала это как раз потому,  что он
для нее...
     Побежала за  ним  - пуст плац,  пуст манеж,  пуст склад для сена,
общежитие,  казарма.  Пусто стало и на душе - неужели поверил? А потом
спросила  сама  себя:  а  ты  бы  не  поверила?  Улыбалась  и  плакала
одновременно от такой нелепости,  продежурила у офицерского  общежития
до  самой  ночи,  попросила  потом дежурного:  если увидит Ледогорова,
пусть тот придет к ней прямо на  дом,  но  ночь  провела  одна.  И  на
следующий день, и после пыталась подойти к Борису, объясниться, но он,
не слушая,  тут же извинялся и отходил.  Она и письмо ему написала, но
после  Нового года,  просидев одна с двумя фужерами шампанского,  тоже
дала себе слово не подходить больше  к  нему.  Гордость  на  гордость.
Искрили два оголенных провода...
     И лишь перед самым ее отпуском их  места  в  очереди  в  столовой
стали  оказываться  все  ближе  и  ближе  друг  к другу.  И ради чего,
собственно? Чтобы вот так расстаться?
     ...Из комнатки КПП у десантников к ней выскочил сразу весь наряд,
уставился,  как на инопланетянку.  Оксана спрыгнула с лошади,  размяла
ноги.  Увидев  на  ее погонах лычки старшего сержанта,  дежурный,  уже
хотевший было направиться к ней,  замер,  скосив  глаза  на  свои  две
полоски младшего сержанта.
     - Скажите, к вам недавно перевели старшего лейтенанта Ледогорова,
-  не  стала,  в отличие от десантников,  кичиться апломбом и званиями
Оксана и подошла и дежурному сама. - Не знаете, здесь он сейчас?
     - Ледогорова?  -  переспросил,  младший  сержант  и  оглянулся на
помощников.  Жест их был красноречивым,  но десантник повторил:  -  Не
знаем, вроде такого нет.
     - А уточнить в штабе полка? - подсказала Оксана.
     - Точно.  Ой,  извините,  командир  полка  едет.  Может,  у  него
спросите?  - быстро сказал младший сержант и,  перепрыгнув через арык,
замер на обочине дороги, поджидая командирский "уазик". Он остановился
около него,  дежурный что-то сказал открывшему дверцу подполковнику, и
офицер вылез, подошел к Оксане.
     - Здравствуйте. Командир полка подполковник Сердюков.
     - Здравия   желаю,   товарищ  подполковник,  -  тоже  по-военному
ответила Оксана.  - Извините,  я хотела узнать:  к вам в конце  месяца
перевели служить старшего лейтенанта Ледогорова...
     - Ледогорова?  Нет,  вы ошиблись.  Это не ко мне, это к Ломакину.
Только...  - комполка посмотрел на часы и задумался.  "Говорить или не
говорить?" - прочла его мысли Оксана.
     - Только?.. - попросила она.
     - Батальон Ломакина скоро улетает.
     - Куда?
     - Далеко.
     - Надолго?  -  тихо  спросила  Оксана.  Голос командира внушил ей
тревогу, но лучше сразу все узнать.
     Однако Сердюков  ничего  не  ответил,  а  лишь опять посмотрел на
часы. "Говорить или не говорить?"
     - Надолго?.. - вновь вымолвила Оксана.
     - Они взлетают с ферганского аэродрома,  - тихо, чтобы не слышали
десантники, сказал подполковник и, давая понять, что сообщил и так уже
слишком много,  пошел к машине.  - Поспешите,  может,  еще успеете!  -
крикнул он уже с дороги.
     Ворота раскрылись,  поглотили машину и тайну Бориса. Значит, он в
самом деле не мог приехать. Но куда улетает?
     Оксана оглянулась на Агрессора,  обняла,  прижалась к его  потной
шее: поможешь? выручишь, милый?
     Необходимое послесловие.
     Да, 7   июля  1979  года  для  батальона  подполковника  Ломакина
прозвучал сигнал сбора.  На аэродроме около раскрытых рамп уже гудящ