ак.
     Полк тремя девятками с высоты 2500 метров  наносил  удар  по  скоплению
живой силы врага. Первую группу вел  гвардии  майор  Свенский  со  штурманом
полка Т. Г. Конопацким, вторую - Мамонтовский, а  моя  девятка  следовала  в
колонне замыкающей. Перед целью открыла плотный  огонь  артиллерия  среднего
калибра. Вокруг одновременно рвалось  до  четырех  десятков  снарядов.  Было
видно, что вражеские зенитчики хорошо знают тактико-технические данные Пе-2,
так как разрывы ложились довольно близко.
     После первых двух залпов командир  полка  начал  энергичный  отворот  в
сторону, а затем столь же резко довернул на разрывы и успению преодолел зону
огня. Посмотрев на этот маневр, я подумал, что и этой обстановке поступил бы
точно так же. Девятка командира полка благополучно проскочила через огненный
заслон, и теперь под удар попала эскадрилья Мамонтовского.  Пока  я  уточнял
окончательный вариант маневра, враг по второй группе сделал третий залп. При
этом, несмотря на приближение разрывов к самолетам, комэск с  упорством  вел
группу по  прямой.  Командиры  звеньев,  оценив  складывающуюся  обстановку,
несколько увеличили дистанции и интервалы, что было совершенно правильно. По
я все же прикинул,  что  и  при  этом  если  не  четвертый,  то  пятый  залп
обязательно накроет эту группу, а  затем  огонь  будет  перенесен  на  нашу,
замыкающую, эскадрилью.
     Медлить было нельзя. Я начал противозенитный маневр и  тут  же  увидел,
как самолет Мамонтовского окутался  дымом,  а  потом  вывалился  из  дымного
облака с отбитым крылом и, вращаясь, понесся к земле. В  воздухе  раскрылись
два парашюта. Только два...
     Как выяснилось в дальнейшем, на парашютах спаслись сам  Мамонтовский  и
его штурман Пунышев. Приземлившись на территории, занятой  врагом,  оба  они
попали  в  плен.  А  третий  член  экипажа  -  начальник  связи  эскадрильи,
замечательный воздушный стрелок и  радист  лейтенант  Иншаков  погиб.  После
этого полета меня долго угнетала мысль, что и я  чем-то  виноват.  Возможно,
очень уж неубедительно говорил с Мамонтовским,  не  нашел  подхода,  который
обеспечил бы передачу накопленного боевого опыта этому разумному в целом  и,
безусловно, храброму командиру.
     Вторую эскадрилью принял один из ветеранов Великой Отечественной  войны
гвардии капитан Евгений Васильевич Селезнев. Мы  все  очень  любили  его  за
исключительную скромность и выдержанность,  за  готовность  в  любую  минуту
поделиться  богатым  боевым  опытом,  накопленным  с  первых  дней  боев   с
фашистами. К тому же он был одним из пионеров переучивания на  Пе-2,  освоил
его еще в 1941 году. Дальнейшие боевые действия очень сблизили меня  с  этим
прекрасным командиром и человеком.  Мы  старались  жить  и  воевать  вместе,
чувствуя локоть друга.
     Некоторое время спустя вторая  эскадрилья  и  наш  полк  понесли  новую
утрату - погиб штурман  старший  лейтенант  Николай  Филиппович  Аргунов.  В
составе экипажа капитана Селезнева он наносил бомбовый удар  по  укреплениям
врага в районе Мемеля. При возвращении с  задания,  уже  за  линией  фронта,
"пешку" атаковала группа вражеских  истребителей,  на  самолете  был  подбит
мотор. Внизу располагались свои войска, и командир не торопился с  принятием
решения о посадке или  оставлении  самолета.  Однако  вскоре  из-под  капота
повалил густой дым, вытянулся  огненный  шлейф.  Пришлось  покидать  машину.
Воздушный стрелок-радист, видимо, был убит в воздухе, так как  связь  с  ним
прекратилась. Селезнев убедился, что штурман покинул  самолет,  выбрался  из
горящей машины  и  благополучно  приземлился,  получив  лишь  незначительные
ушибы. А Аргунов преждевременно раскрыл парашют и, зацепившись  за  самолет,
упал вместе с ним на землю.
     Теперь моим штурманом стал Иван Никитович Жмурко - добродушный человек,
наделенный храбростью  и  выдержкой,  талантливый  специалист.  В  одном  из
вылетов наш самолет на боевом курсе был сильно  поврежден  близким  разрывом
зенитного снаряда. От резкого удара в висок у меня  потемнело  в  глазах,  а
когда туман рассеялся, я  увидел  лицо  штурмана,  сплошь  покрытое  каплями
крови, и услышал его ровный голос: Жмурко просил довернуть  самолет  на  два
градуса влево. На вопрос о  самочувствии  штурман  ответил  шуткой  и  сразу
сосредоточился на прицеливании.
     Только  после  сброса  бомб  начали  разбирать,   что   же   произошло.
Оказывается,  взрывом  снаряда  выбило  правую  створку  остекления  кабины.
Крупный кусок плексигласа ударил меня  в  висок,  а  масса  мелких  осколков
брызнула в лицо штурману. Как он мне позже признался, у него полностью затек
правый глаз и прицеливаться пришлось левым, но в  полете  я  даже  этого  не
почувствовал.
     Вскоре Иван Жмурко был представлен к званию Героя Советского Союза. Эту
высокую награду он получил уже после окончания Великой Отечественной войны.
     В октябре 1944 года  полк  перебазировался  на  аэродром  Боричай,  что
неподалеку от Шяуляя. Эскадрилья разместилась в имении  помещика,  бежавшего
вместе с немецкими оккупантами. Красивый двухэтажный  дом  свободно  вместил
добрую  сотню  офицеров.  Мы  с  Евгением  Васильевичем  Селезневым   заняли
маленькую комнатку, принадлежавшую, судя по скромной обстановке, прислуге. А
большую "залу", как назвал комнату оставшийся "для присмотра за  хозяйством"
управляющий, приспособили под общежитие.
     С этого аэродрома радиус действия Пе-2 обеспечивал  нанесение  бомбовых
ударов по любому объекту курляндской группировки  противника  и  по  крупным
центрам Восточной Пруссии, в том числе и Кенигсбергу.
     В  октябре,  несмотря  на  ненастную  погоду,  полк  мелкими   группами
обеспечивал продвижение наших войск. Однако враг  ожесточенно  сопротивлялся
на земле и  в  воздухе.  Фашистские  истребители  действовали  исключительно
дерзко и, несмотря на большие потери, продолжали оказывать советской авиации
упорное сопротивление. Наши эпизодические удары  по  аэродромам  врага  были
малоэффективны.
     Во время одного из налетов на аэродром Сиэксатэ, когда  бомбардировщики
были на боевом курсе, "ФоккеВульф-190", воспользовавшись  оплошностью  наших
истребителей сопровождения, ворвался в строй эскадрильи. Ему удалось подбить
самолет Е. Петрова, который совсем недавно прибыл в полк  и  выполнил  всего
несколько боевых вылетов. Таких молодых летчиков мы обычно ставили в ведущее
звено, с тем чтобы они приобретали опыт в более  благоприятных  условиях.  И
теперь Петров шел у меня левым ведомым. Вражеский  истребитель  дал  длинную
очередь из всех пушек и с переворотом ушел вниз. В этот  момент  по  команде
штурмана капитана Жмурко посыпались бомбы. Перед началом разворота я оглядел
весь боевой порядок. Звенья шли плотным строем, только машина Петрова начала
отставать. Подобрав обороты моторов, доворачиваю к поврежденному самолету  и
метров с десяти хорошо  вижу  вопрошающий  взгляд  летчика.  Он  ждет  моего
совета, помощи...
     Внимательно осматриваю самолет ведомого: из левого мотора валит  густой
черный дым, часть стабилизатора вместе с половиной киля отрублена. С  такими
повреждениями горящий бомбардировщик долго не продержится в воздухе.
     Вижу, летчик отдает штурвал  от  себя  и  уходит  вниз.  Вслед  за  ним
устремляется пара истребителей сопровождения - так условлено  заранее.  А  я
обязан вернуться в строй и вести его к своему аэродрому.
     Весь остаток пути я видел глаза Петрова, застывший в них немой  вопрос:
"Что делать, командир?" И как тяжело сознавать свое бессилие,  невозможность
помочь товарищу в беде. Случись такое со мной, у меня есть советчик - опыт и
знания, накопленные самим и позаимствованные у боевых друзей. Но и я не могу
ответить, как поступил бы на месте Петрова. Все  зависело  бы  от  множества
конкретных обстоятельств. А как поступил Петров?
     На аэродроме из разноречивых  докладов  экипажей  трудно  было  сделать
точный вывод. Большинство утверждало, что самолет упал в расположении  врага
и сгорел. Да я и сам считал, что характер повреждения  самолета  практически
исключал возможность перетянуть через  линию  фронта.  Но  это  были  только
предположения.  Чеголибо  определенного  о  судьбе  экипажа  пока  не   было
изиестно. Оставалось только ждать точных данных.
     А к утру пришло известие: Петрову удалось посадить изрешеченную,  почти
неуправляемую машину на своей территории. Раненый штурман Юшков отправлен  в
госпиталь.
     8 то же утро было написано представление о награждении  членов  экипажа
орденами, и уже через несколько дней  Евгению  Николаевичу  Петрову  вручили
орден Красного Знамени.
     Как  летчику  удалось  посадить  самолет,  осталось  загадкой.  По  его
докладу,  пожар  прекратился,  штурман  был  тяжело  ранен,  а  сам   Петров
ориентироваться не мог, так как машина едва держалась  в  воздухе  даже  при
полном отклонении рулей, что требовало очень больших усилий. Молодой  летчик
взял курс на свою территорию и летел до тех пор, пока хватало  сил  -  около
двадцати пяти километров над территорией, запятой противником, и столько  же
над  нашей.  К  счастью,  посадка  была  выполнена  неподалеку  от  военного
госпиталя и штурману своевременно оказали медицинскую помощь.  Недели  через
две Юшкову также вручили орден Красного Знамени, и он вновь занял свое место
в боевом экипаже.
     9  октября  рано  утром  вылетели  мы  тремя  девятками  для  нанесения
бомбового удара по укрепленным позициям врага на подступах к старой Риге.  Я
вел вторую девятку и был назначен заместителем ведущего колонны. По  заранее
намеченному плану встретились с истребителями. На  подходе  к  линии  фронта
один из моторов самолета ведущего полковой колонны начал давать перебои. Мне
со своей эскадрильей пришлось выйти и  возглавить  полк.  Погода  стояла  на
редкость хорошая: на небе - ни облачка, видимость -  "миллион  на  миллион".
Издалека были  отчетливо  видны  очертания  древнего  города,  утопающего  в
парках, позолоченных дыханием  глубокой  осени.  Я  впервые  видел  Ригу,  о
красоте и самобытности которой много читал. Но сейчас вверх  устремились  не
только шпили соборов.  Над  городом  тремя  ярусами  покачивались  привязные
аэростаты, преграждавшие нам путь; пахло гарью пожарищ; на подступах к  Риге
шли жестокие кровопролитные бои.
     Курс нам  пересекли  несколько  групп  ФВ-190,  но  лишь  одна  из  них
приблизилась к колонне на дистанцию открытия огня. Звенья и восьмерки  наших
истребителей немедленно вступили в бой с врагом и  сразу  его  рассеяли.  Ни
штурманам, ни стрелкам-радистам стрелять не пришлось.
     Преодолев зону зенитного огня и успешно отбомбившись, мы в  приподнятом
настроении возвращались  на  свой  аэродром.  15  октября  советские  войска
освободили Ригу,  и  теперь  основной  задачей  для  бомбардировщиков  стало
обеспечение частных операций и дезорганизация морских перевозок из  Германии
для курляндской группировки. Довелось наносить удары по военно-морским базам
врага на побережье Балтики и по кораблям  в  море.  Эти  объекты  были,  как
правило,  малоразмерными  и  весьма  прочными.   Поэтому   мы   перешли   на
бомбометание с  пикирования  крупнокалиберными  бомбами  и  довольно  быстро
"набили руку" на поражении "точечных" целей.
     К концу 1944 года паши  войска,  освободив  Мемель,  прочно  захлопнули
крупную группировку врага в Курляндии. Здесь противник создал мощную глубоко
эшелонированную  оборону.  Несколько  попыток  расчленить  ее   всякий   раз
наталкивались на ожесточенное сопротивление врага и  не  имели  успеха.  Его
части,  прижатые  к  морю,  яростно  оборонялись.  Оружием,  боеприпасами  и
продовольствием они снабжались  морским  путем  через  крупный  порт  Либаву
(Лиепая).
     После ряда бомбовых ударов  по  укрепленным  позициям  врага  в  районе
Приэкуле  полку  была   поставлена   задача   содействовать   войскам   3-го
Белорусского фронта, которые вели  упорные  бои  на  подступах  к  Восточной
Пруссии.
     Долго мы ждали этого дня. Понеся большие  потери  в  начальном  периоде
войны, пережив неудачи и невзгоды, мы никогда не теряли веры в нашу  победу,
в то, что пробьет час возмездия. И вот  нам  приказано  бомбить  объекты  на
территории Восточной Пруссии,  в  районе  населенных  пунктов  Шталупенин  и
Пилькаллен. 24-26 октября полк обрушивает на  головы  врага  бомбы  крупного
калибра. Нашей авиации, в том числе и бомбардировочной, на этом  направлении
было собрано достаточно много.  К  целям  и  от  них  шли  полковые  колонны
бомбардировщиков. Мощное истребительное прикрытие  и  четкая  связь  ведущих
групп с сухопутными войсками 3-го Белорусского фронта способствовали  успеху
боевых  действий  бомбардировочной  авиации,  последовательному   разрушению
прочных оборонительных сооружений, за которыми враг надеялся отсидеться  "до
лучших времен". Но время теперь работало только на нас.
     Удары по объектам в Восточной Пруссии чередовались с боевыми действиями
на рижском  и  мемельском  направлениях,  остававшихся  основными  для  1-го
гвардейского  бомбардировочного  авиакорпуса   резерва   Ставки   Верховного
Главнокомандования.  Он  по-прежнему  был   в   оперативном   подчинении   у
командующего 3-й воздушной  армией.  Обстановка  на  фронте  между  Ригой  и
Мемелем окончательно  стабилизировалась.  После  тяжелой  летней  и  осенней
кампании 1944 года нашим сухопутным войскам требовались пополнение и  отдых.
А авиация 3-й воздушной  армии  продолжала  боевые  действия,  нанося  удары
главным образом по военно-морской базе и порту Либава. Первый налет на  этот
объект,  выполненный  15  декабря   дивизионной   колонной,   стоил   полкам
значительных потерь. Немецкое командование понимало решающее значение Либавы
для существования курляндской группировки и  приняло  чрезвычайные  меры  по
обороне  порта,  сконцентрировало  здесь   громадное   количество   зенитной
артиллерии,   особенно   среднекалиберной,   создававшей   сплошную   завесу
заградительного огня на высотах от двух до шести тысяч метров. А ниже воздух
секли  трассы  малокалиберных  "эрликонов"  -   спаренных   и   счетверенных
пулеметных  установок.  Свинцовой  начинкой  шпиговала  небо   и   вражеская
корабельная  артиллерия.  Как  правило,  она  не  участвовала  в  постановке
зенитно-артиллерийских завес, а  вела  сопроводительный  огонь,  что  краппе
затрудняло противозенитный маневр. Не находя на своем пути брешей в огненной
стене, экипажи вели машины, словно бы спеленованные огнем и дымом.
     Одним словом, такого противодействия зенитных средств нам до сих пор не
приходилось встречать. А  ведь  кроме  них  здесь  базировалась  специальная
группа фашистской истребительной авиации, сформированная из  отборных  асов.
Достаточно сказать, что одиночные истребители ФВ-190 порой атаковывали  наши
самолеты  непосредственно  в  зоне  действия  своей   зенитной   артиллерии,
пользуясь  тем,  что  в  этом  адском   пекле   бомбардировщики,   несколько
растягиваясь по фронту и  в  глубину,  имели  ограниченные  возможности  для
организации групповой обороны. Наши же истребители сопровождения при подходе
к зоне интенсивного огня, как правило, облетали ее  с  флангов  и  встречали
своих "подопечных",  когда  те  уже  прорывались  через  огневой  заслон.  В
принципе это было правильно. По установившимся законам истребители не должны
входить в зону плотного зенитного огня, чтобы не вести напрасных потерь.
     К описываемому времени Либава располагалась примерно в 70 км за  линией
фронта, и существовало лишь два возможных направления подхода к ней: с  моря
на сушу и с суши на море. Это тоже облегчало врагу прикрытие порта от ударов
с воздуха.
     В одном из налетов на Либаву и наша эскадрилья понесла довольно тяжелую
потерю. Прямым попаданием снаряда был сбит самолет командира звена  старшего
лейтенанта  Петра  Андреевича  Карпова.  Его  место  в  боевом  строю  занял
лейтенант Александр Шебеко - уже опытный и весьма способный старший  летчик.
Но все мы очень тяжело переживали утрату. Ведь это  был  тот  самый  Карпов,
который, будучи признан медиками негодным к летной службе, не только добился
возвращения в крылатый строй, но вырос, сложился как зрелый  мастер  боевого
применения пикирующего бомбардировщика и талантливый командир. Глядя на  его
боевую работу, я искренне радовался успехам  Петра,  уже  подготовленного  к
выдвижению по службе. К этому времени два ордена Красного  Знамени  украшали
грудь славного бойца.
     Вместе с Карповым погибли штурман звена старший лейтенант  Трембовецкий
и воздушный стрелок-радист старшина Шиян. Мы вспомнили, как Шиян в 1941 году
после посадки на подбитом самолете  на  территории,  оккупированной  врагом,
поочередно перенес через линию фронта комиссара полка  Барышева  и  штурмана
экипажа Чайкина.
     В эскадрилье эта боевая  потеря  оказалась  последней  и,  быть  может,
именно потому такой острой и неизгладимо памятной.
     Из всех полетов на Либаву,  столь  различных  и  так  похожих  один  на
другой,  особенно  запечатлелись  два.  В   одном   из   них   мы   наносили
бомбардировочный удар по кораблям противника, находящимся под  разгрузкой  в
порту. Общую колонну двух полков, состоявшую из шести девяток, вел  командир
5-й гвардейской бомбардировочной авиационной дивизии Герой Советского  Союза
гвардии генерал Владимир Александрович Сандалов со штурманом дивизии гвардии
подполковником Владимиром Прокофьевичем Кузьменко. Наш  полк,  возглавляемый
гвардии подполковником Свенским, следовал вторым. Вторую группу в полку  вел
командир 2-й эскадрильи  Евгении  Селезнев,  а  мне  довелось  вести  третью
группу, замыкавшую боевой порядок. В хвосте  строя  летать  всегда  труднее.
Даже  незначительные  колебания  в  скорости  ведущих  доходят  до   ведомых
многократно усиленными. К тому же замыкающие чаще других подвергаются атакам
вражеских истребителей.
     Но были у "арьергарда" и свои преимущества: больше  времени  оставалось
на оценку характера стрельбы зенитной артиллерии, а значит, и  на  выработку
более обоснованного решения, как выполнить противозенитный маневр. Так что в
целом минусы в какой-то мере компенсировались плюсами.
     Мы, бомбардировщики,  предпочитали  заходить  на  Либаву  с  моря,  где
противодействие как зенитной  артиллерии,  так  и  истребителей  было  более
слабым, чем при полете над боевыми порядками вражеских войск, мощными узлами
обороны, крупными населенными  пунктами.  Когда  мы  подходили  к  Либаве  с
морского  направления,  истребители  врага  встречали  нас,   как   правило,
неподалеку от побережья - дальше выдвигаться им  не  позволял  малый  радиус
действия, а еще более, пожалуй, - бушующие внизу декабрьские волны  Балтики.
Что касается зениток, корабельных и береговой обороны, то  их  массированный
огонь сопровождал нас практически лишь означала боевого курса, и бомбы  даже
с подбитых самолетов падали в районе цели.
     Итак, наша колонна, прикрываемая истребителями, развернулась  в  районе
Мемеля в сторону моря и,  выполняй  несколько  доворотов,  вышла  к  боевому
курсу.  Ми  о  хорошо  было  видно,  как  на  нашем  пути   полыхнул   шквал
заградительного огня. Опытный  ведущий  генерал  Сандалов  сделал  все,  что
возможно в таких условиях: круто отпор пул вправо, потом  влево  и  стал  на
короткий боевой курс. Тут же один из самолетов его группы отвалил и  сторону
и, оставляя дымный шлейф, пошел со снижением. Затем первая группа скрылась в
огне и дыме зенитной завесы. Казалось, не было возможности  преодолеть  этот
бушующий смерч, но самолеты наши ныряли в него один за другим.
     Вот стала на боевой курс группа, ведомая майором Семеновым.  Мы  летели
следом за ней, поэтому я уже мог разглядеть, как после сброса  бомб  девятка
отвернула вправо и со снижением начала отходить от цели.  Замысел  командира
группы был ясен: успеть  развернуться,  не  доходя  до  о