я  тогда,  сидя  в  малоприспособленном  для  отдыха  пилотском
кресле. Только рассвет принес облегчение, отвлек от дум, побудил к действию.
     С  помощью  местных  жителей  мы  развернули  самолет,  сняли  лопатами
неровности почвы. Получилась вполне сносная взлетная полоса.  И  как  только
растаяла пелена тумана, поднялись в воздух. Летели уже  на  неприкосновенном
аварийном запасе горючего кратчайшим маршрутом. На свой аэродром заходили  с
прямой по ветру против старта. Горючего хватило даже на то,  чтобы  зарулить
машину на стоянку. И тут мы увидели, что места самолетов, улетевших ночью на
боевое задание, пусты.
     Техник докладывает: только что прилетел командир полка, а  больше  пока
никто не возвратился. Значит, "попадали"  кто  где.  Теперь  уже  не  делаем
скороспелых выводов, и правильно: к вечеру вернутся домой еще два экипажа из
пяти, вылетавших на задание, и лишь одному, посадившему самолет с  убранными
шасси, понадобится техническая помощь.
     Но обо всем этом мы узнаем несколько позже. А пока докладываю Полбину о
возвращении экипажа и исправности самолета. Иван Семенович просит рассказать
обо всем более подробно, слушает внимательно и одобряет действия экипажа.
     - Ну а теперь отдыхайте, - заключает он нашу беседу. - Даю вам  сегодня
выходной.
     Мы заверяем Полбина, что будем отдыхать, а сами идем готовить самолет к
очередному боевому вылету.
     Очередным боевым вылетом стал тот  самый,  в  котором  экипажу  впервые
крупно изменило фронтовое счастье, в котором  попытка  "погасить"  вражеский
светомаяк закончилась вынужденной посадкой в тылу врага и ночной  переправой
на плоту через Западную Двину - первую водную преграду на пути  к  своим,  в
родной полк.
     Впрочем, тогда путь этот нам еще не казался долгим.  Мудрость  приходит
не сразу даже к тем, кто, подобно  нашему  экипажу,  уже  мог  бы  оценивать
обстоятельства  более  здраво.  Но  как  часто  путают   люди   желаемое   с
действительным, как часто торопят они  события,  "подгоняя"  их  развитие  в
своих интересах.
     Так и мы, преодолев первые километры оккупированной врагом  территории,
сочли  их  самыми  трудными  и  длинными.  Дальнейшее   виделось   в   более
привлекательных тонах: протяженность пути до своего аэродрома де  лилась  на
среднесуточный темп форсированного движения с незначительными поправками  на
разного рода непредвиденные затруднения. В итоге от встречи с  друзьями  нас
отделяли примерно три недели. И, главное, расчет этот ни у кого  не  вызывал
сомнений.
     Исходным пунктом обратного маршрута (по-штурмански - ИПОМ)  был  принят
восточный берег Западной Двины, к которому незадолго до рассвета  приткнулся
наш маленький, на скорую руку собранный плот...

ПАРТИЗАНСКИМИ ТРОПАМИ
     Шли быстро. За первые десять дней, если измерять  по  прямой,  оставили
позади около  двухсот  километров.  Лесисто-болотистая  местность  и  темные
осенние ночи были нашими союзниками.
     Заметно  похолодало.  Дожди  чередовались  с  заморозками  и   сильными
ветрами. Приходилось все чаще заходить в  деревни,  чтобы  добыть  продукты,
обогреться,  просушить  обувь  и  одежду.  Впрочем,  ночевок  в   хатах   мы
по-прежнему избегали, предпочитая заброшенные сараи и стога сена.
     Во второй половине октября мы были  уже  на  подходе  к  линии  фронта,
обозначенной на нашей полетной карте. Ожидая повышения  плотности  вражеских
войск, стали более осторожными.
     Однажды  ночью  решили  зайти  в  небольшую  деревушку,   расположенную
неподалеку от крупного села Ильино. Местные жители сказали, что немцев здесь
нет. Мы приблизились со стороны огородов к крайней избе, укрылись за плетнем
и стали наблюдать. Вскоре туда вошел  какой-то  человек  среднего  роста,  с
винтовкой в руке. Пока мы шепотом совещались, что делать,  незнакомец  снова
появился на крыльце. Постоял немного и направился в нашу сторону. Мы тут  же
схватили его, обезоружили и ввели в хату. Там сидели на лавках старик и двое
ребятишек. При виде "гостей" они встали и, по примеру нашего  арестованного,
подняли вверх руки. Я сказал, что им ничего не угрожает.  Дед  и  мальчишки,
переглянувшись, спокойно сели на свои места.
     Тусклого  света  керосиновой  лампы  с  разбитым  стеклом  было  вполне
достаточно, чтобы рассмотреть захваченного человека. Перед нами стоял парень
лет двадцати, в военной залатанной гимнастерке и яловых сапогах, облепленных
грязью. На его худом давно небритом лицо лежала усталость.
     Спрашиваю старика, зачем заходил сюда этот человек? Тот отвечает:  мол,
спрашивал, как пройти в Ильино. На вопросы, кто  он,  куда  и  откуда  идет,
неизвестный не отвечал, смотрел в сторону.  Пробую  подойти  к  нему  иначе:
показываю удостоверение личности, говорю, что мы советские воины, что судьба
его зависит от правдивости ответов.
     Подействовало.  Немного  помолчав,  наш  пленник  назвался   Шатиловым,
сказал, что он - рядовой артиллерийского полка, попавшего  в  окружение  под
Минском. Их группа дважды пыталась пробиться к своим, но  безуспешно:  фронт
быстро откатывался на восток. О составе группы и ее местонахождении  Шатилов
категорически отказался говорить. Мне понравилось поведение солдата, который
здесь, в тылу врага, оставался верным воинской присяге.
     - Вы коммунист? - спросил я в упор.
     - Нет, комсомолец, - ответил Шатилов, и в его глазах мелькнули огоньки.
     - Покажите билет.
     - Нет билета.  Закопал  под  Минском,  когда  первый  раз  выходили  из
окружения, - вяло отозвался собеседник.
     Заметив, что я укоризненно покачал головой, он вдруг вспылил:
     - Разве я  один?  Кто  же  во  вражеском  тылу  носит  при  себе  такие
документы? Ведь если с ними попадешься - сразу  поставят  к  стенке.  А  нам
обязательно надо к своим дойти. Потом вернемся и  откопаем.  Сами-то  небось
тоже сейчас беспартийными ходите...
     Шатилов  говорил  резко,  громко,  словно  и  себя  хотел   убедить   в
правомерности своего поступка.
     Но когда я молча расстегнул левый карман гимнастерки  и,  не  торопясь,
вытащил пергаментный пакетик, мой собеседник словно споткнулся на полуслове.
А при виде партийного билета он широко  раскрыл  серые  глаза  и  сдавленным
голосом попросил:
     - Дайте взглянуть...
     Подержав в руках красную книжечку, Шатилов виновато сказал:
     - Извините меня, пожалуйста. За все, что здесь  говорил.  Я  сейчас  же
поведу вас к своим товарищам.
     Так партийный билет стал для нас в тылу у врага паролем и пропуском.
     Сопровождаемые Шатиловым, мы направились в лес, находившийся неподалеку
от деревни. Когда вышли за  околицу,  наш  проводник  попросил  вернуть  ему
винтовку.
     "Стыдно мне, - виноватил себя он, - за многое стыдно".
     Оружие мы ему вернули.
     Пройдя километра полтора по лесной дороге, свернули на  узкую  тропу  и
минут  через  десять  увидели  ярко  горевший  костер,  окруженный   людьми.
Навстречу поднялся рослый бородач лет тридцати.
     "Наш командир", - шепнул мне Шатилов.
     Я представился и представил штурмана и  радиста.  Бородач  назвал  себя
Подгорным - старшим лейтенантом, командиром артиллерийского дивизиона  58-го
гаубичного артполка. Потом он познакомил нас со своими  подчиненными.  Среди
них были младший лейтенант Ткачев, старший сержант Новиков, сержант  Еремин,
красноармейцы Ешидзе, Грязнов, Куликов. Они были измождены  и  оборваны,  но
все при оружии. В каждом чувствовалось неукротимое  стремление  пробиться  к
своим и снова сражаться с ненавистным врагом.
     Тут же выяснилось, что эта группа следует на восток без карты,  поэтому
часто натыкается на вражеские гарнизоны  и  несет  неоправданные  потери.  Я
показал проложенный нами маршрут и предложил идти вместе. Подгорный и Ткачев
согласились. С рассветом мы покинули бивак и направились на восток.
     На второй или третий день пути  сильный  снегопад  и  плохая  видимость
позволили двигаться даже днем. Мы вплотную подошли к  тому  месту,  где,  по
нашим расчетам, проходил передний край.  Но  он,  увы,  уже  отодвинулся  на
восток. А здесь остались лишь следы  жестоких  боев.  Повсюду  валялись  уже
тронутые ржавчиной снаряды, патроны  и  винтовки,  со  вздернутыми  стволами
стояли пушки и минометы, чернели обгоревшие коробки вражеских  танков.  Было
видно, что на этом рубеже советские воины стояли насмерть.
     Отдохнув в блиндажах,  сохранившихся  невдалеке  от  бывшего  переднего
края, мы двинулись в путь. Несколько раз натыкались на вражеские  гарнизоны,
вступали в перестрелку с ними,  но  от  намеченного  маршрута  старались  не
отклоняться. Даже в самые трудные моменты никто не жаловался  на  усталость,
тяготы переносили с исключительной выдержкой.
     На исходе октября 1941 года группа  неожиданно  напоролась  на  крупную
колонну немецких войск. Гитлеровцы открыли  сильный  огонь  из  пулеметов  и
минометов. Вступать с ними в бой  было  неблагоразумно.  Горстка  бойцов  не
могла  противостоять  регулярной  части.  Что  делать?  Дорога   вперед,   к
спасительному лесу, оказалась перерезанной. Оставалось или отойти  назад,  в
безлесную  местность,  или  пробиваться  вправо,  через  кустарник.  Выбрали
второе. Отстреливаясь, короткими перебежками углубились  в  густые  заросли.
Под ногами захлюпала ледяная вода. Порой погружались в болото  по  пояс,  но
шли, держа оружие на вытянутых руках.
     Однако враг разгадал наш замысел.  Несколько  наших  попыток  выйти  из
заболоченного  кустарника  на  сушу  оказались  безуспешными.   Повсюду   мы
натыкались на засады гитлеровцев. Они  обложили  нас  крепко,  зная,  что  в
ледяной воде долго не высидишь. И действительно: с каждой минутой мы  теряли
силы, а значит, и боеспособность.
     Ночь прошла в поисках выхода. Посовещавшись, решили повернуть  в  глубь
Пелецких мхов, в сплошную кочковатую трясину, покрытую  редкими  карликовыми
сосенками и березками. Плавающий слой мха с трудом удерживал  только  одного
человека. Чтобы не провалиться в пучину, нужно было идти не  останавливаясь,
то в дело перепрыгивать с кочки на кочку. Каждый из  нас  кроме  оружия  нес
длинный шест и, когда проваливался, опирался на  него,  терпеливо  дожидаясь
помощи товарищей.
     Путь отряду прокладывал старший лейтенант Подгорный,  самый  крупный  и
тяжелый из нас. Нащупав слабое место, он  предостерегающе  поднимал  руну  и
искал обход. Его мужество и спокойная уверенность придавали силу и  бодрость
подчиненным.
     За первый день мы продвинулись всего километров на пять. От бессонницы,
холода  и  голода  обессилели  до  предела.  Наконец  достигли   небольшого,
поросшего мелколесьем островка. Быстро собрали валежник,  развели  несколько
костров и как подкошенные свалились возле них  на  сырую  траву.  Выставлять
охранение не стали- врагу сюда все равно не добраться.
     Проснулся я от холода. Подстеленный наспех хворост спрессовался, сквозь
него  просочилась  вода,  и  моя  одежда  вымокла.   Посмотрел   на   спящих
товарищей-та же картина.
     Подошел Подгорный. Он, оказывается, почти не спал. С  трудом  разбудили
всех, вскипятили воду, поделили поровну остатки  еды  и  снова  двинулись  в
путь. Трудно описать, как мы шли, чего стоил нам каждый метр.
     Через трое суток отряд закончил переход через  Пелецкие  мхи.  Кажется,
впервые в жизни я по-настоящему осознал, как это здорово, когда под ногами у
тебя твердая земля.
     А спустя еще несколько дней мы достигли  границы  Нелидовского  района,
Калининской области. По карте было  видно,  что  на  московском  направлении
лесные массивы скоро  сменятся  перелесками.  Там  будет  труднее  соблюдать
скрытность передвижения. Ведь противник, без сомнения, даже  небольшие  рощи
использует для маскировки  своих  войск  и  боевой  техники.  Опаснее  стало
заходить и в населенные пункты: гитлеровцы размещали там штабы, комендатуры,
лазареты.  Среди  местных  жителей  могли  оказаться  и   люди   ненадежные,
отравленные вражеской  пропагандой.  Словом,  обстановка  складывалась  явно
неблагоприятная для нас. А главное - мы не знали, где сейчас  линия  фронта,
сколько до нее идти.
     На восточной границе Пелецких мхов  командный  состав  группы  собрался
обсудить создавшееся положение. Пришли к выводу,  что  двигаться  в  сторону
Москвы  нецелесообразно.   Наиболее   удачным   был   признан   маршрут   на
северо-восток. В этом направлении вплоть до  Вологды  простирались  огромные
леса, в которых свободно могли укрыться целые армии. Но  ведь  мы  проделали
такой тяжелый путь вовсе  не  для  того,  чтобы  спрятаться  в  глухомани  и
отсидеться "до лучших времен". Теперь,  когда  до  своих  было  уже  близко,
хотелось рывком преодолеть последний барьер.
     Однако поспешность - плохая союзница. Следовало  действовать  с  учетом
опыта, которого у каждого было предостаточно.
     Неожиданно для всех Подгорный предложил разделиться  и  "просачиваться"
на восток мелкими группами.  Мы  с  Ткачевым  не  согласились  с  ним.  Ведь
большинство бойцов не умеет ориентироваться на  местности,  а  карта  у  нас
одна. К тому же расчленение отряда вызовет у некоторых бойцов  неуверенность
в себе.
     Трудно сейчас объяснить, почему именно, по старший лейтенант  Подгорный
продолжал настаивать на  своем  плане.  Тогда  мы  вынесли  этот  вопрос  на
собрание всей группы. На нем выступили командир отряда, Ткачев и  я.  Ткачев
отверг действия в  одиночку,  как  неуставные.  Он  предложил  до  выяснения
обстановки осесть в этом районе. Я поддержал  его:  нужно  действовать  пока
здесь  и  одновременно  готовиться  к  переходу  через  линию  фронта.   Мое
выступление окончательно склонило чашу весов  в  пользу  сохранения  боевого
подразделения. Даже Подгорный в конце концов согласился с нами.  Мы  тут  же
вновь избрали его командиром. Я стал комиссаром отряда. Во  главе  отделений
были поставлены Ткачев, Новиков и Копейкин.
     Обсудив создавшееся положение, мы с Подгорным наметили план  работы  на
ближайшие дни. Он с группой в пятнадцать человек строит  базу,  своего  рода
заземленную казарму, где можно было бы отдыхать и готовить личный  состав  к
боевым заданиям. Здесь же предполагалось  создать  склады  продовольствия  и
оружия, которого, правда, у нас пока не было. Я с пятью бойцами иду в  район
недавних  боев  собирать  винтовки  и  патроны.  Команде  старшего  сержанта
Новикова поручалось раздобыть батарейный  радиоприемник,  чтобы  можно  было
слушать голос Родины и получать объективную информацию о событиях на фронтах
Великой Отечественной войны. Все группы немедленно приступили  к  выполнению
заданий.
     Вернувшись туда, где недавно проходила линия фронта,  мы  буквально  за
несколько часов отыскали в опустевших блиндажах и траншеях  почти  все,  что
нам требовалось: исправный "максим", два отечественных и два немецких ручных
пулемета, гранаты, автоматы, винтовки и несколько ящиков патронов.  Валялись
здесь  45-миллиметровые  минометы,  но,  к  сожалению,  без  мин.  Собранное
вооружение мы отнесли в лес и тщательно  замаскировали.  Теперь  нужно  было
найти транспорт для его перевозки. Сделать это, как  ни  странно,  оказалось
несложно.  Мы  находились  в  том  районе,  откуда  передовые  частп   врага
продвинулись на восток, а его тылы еще не  подошли.  Крестьяне  -  вчерашние
колхозники, выяснив, кто мы такие, охотно одолжили нам несколько подвод.
     Свое задание наша группа выполнила, хотя и не  уложилась  в  намеченный
срок. Уж очень плохими оказались дороги. Зато  мы  дополнительно  прихватили
пять исправных минометов, найденных местными мальчишками на одной из  лесных
полян, и комплект боеприпасов к ним.
     На  базу  мы  возвратились  через  пять  суток.  Строительство  ее  уже
подходило к концу - возводилась крыша. Умельцы складывали печку, сколачивали
нары. Вскоре пришла и группа Новикова с двумя старыми приемниками.
     Через день мы, хотя и с  перебоями,  прослушали  сводку  Совинформбюро.
Упорные бои шли на московском и ленинградском направлениях, а также  на  юге
страны. Клин, Нарофоминск, Тула  стали  фронтовыми  городами.  Значит,  враг
нацелился на столицу  нашей  Родины.  Сердце  сжалось  от  боли.  Откровенно
говоря, мы полагали, что положение на фронтах значительно лучше. И  все-таки
оно было не таким уж безнадежным, каким рисовала его вражеская пропаганда.
     Как ни тревожна оказалась принятая сводка Совинформбюро,  она  окрылила
бойцов. Они узнали правду и поняли, что  не  от  хорошей  жизни  враг  начал
приписывать  себе  мнимые  победы,  его  "молниеносный"  поход   на   восток
провалился.
     Радиопередача заставила меня со стыдом вспомнить о  том,  как  неохотно
брал я  на  борт  листовки  для  сброса  их  на  оккупированную  территорию.
Недопонимал тогда, что правдивое  слово  может  стать  сильнее  бомбы.  Ведь
здесь, в тылу  врага,  листовки  являлись  нередко  единственным  источником
информации.
     В канун 24-й годовщины Великой Октябрьской  социалистической  революции
отряд, разбившись  на  группы  по  2-3  человека,  решил  осмотреть  дальние
подступы к базе. Требовалось  разведать  дорожную  сеть,  установить  пункты
дислокации вражеских гарнизонов и, по возможности,  их  численность.  Решено
было также побывать в окружающих деревнях, установить контакт с  патриотами.
Через них мы собирались выяснить, какое у людей  настроение,  могут  ли  они
помочь отряду  продовольствием,  одеждой,  медикаментами.  Мы  также  хотели
довести до населения содержание последних сводок Совинформбюро.
     Моя группа направилась на юг, в села, расположенные  вдоль  реки  Межи.
Дороги здесь были одна хуже другой.
     Гати на заболоченных участках  пришли  в  полную  негодность.  Ни  один
транспорт, кроме гужевого, по ним проехать не мог. С юга этот район  надежно
прикрывала не замерзающая даже в самые лютые морозы трясина.  Одним  словом,
выявились идеальные условия для базирования партизан.
     Правда,  в  некоторых  селах  фашисты  уже   побывали.   Они   грабили,
бесчинствовали, издевались над мирными жителями, по гарнизонов не  оставляли
- предпочитали отсиживаться в городах.
     В селах, куда мы  заходили,  было  спокойно.  Крестьяне  встречали  лас
радушно, задавали много вопросов, и прежде всего: Выстоит ли  Москва?  Когда
начнем  гнать  врага  с  родной  земли?  Как  жить,  что  делать  под  пятой
оккупантов?
     Повсюду нам обещали помощь и поддержку. В деревне Жеребцово назначенный
немцами староста - один из бывших председателей колхоза - предложил снабжать
нас продуктами, особенно картофелем, как он выразился, "в счет невыполненных
государственных поставок за 1941 год". В соседней деревне  мельник  заверил,
что будет регулярно поставлять нам крупу и муку.
     Под вечер 6 ноября группы возвратились на базу, и мы обсудили собранные
сведения.  Выяснилось,  что  на  всех   крупных   железнодорожных   станциях
расположены немецкие гарнизоны, а сама дорога охраняется парными  патрулями.
Вдоль полотна на удалении около пятисот метров гитлеровцы  вырубают  леса  и
кустарники. Значит, чувствуют себя на оккупированной территории  неуверенно,
боятся партизанских ударов.
     В 18 часов радио донесло позывные Москвы.  Диктор  объявил,  что  будет
передано важное сообщение. Пришлось прервать  совещание.  Мы  насторожились,
притихли. Большинство из нас рассчитывало услышать  обращение  ЦК  ВКП(б)  и
правительства к армии и народу по случаю годовщины Октября. И вот:  "Говорит
Москва. Работают все радиостанции Советского Союза.  Передаем  торжественное
заседание городского комитета партии и Московского Совета с  представителями
трудящихся города  Москвы  и  доблестной  Красной  Армии,  посвященное  24-й
годовщине Великой Октябрьской социалистической революции..."
     Признаюсь, у меня даже дух захватило. В такой тяжелый для Родины  и  ее
столицы час - торжественное заседание, совсем как в мирные годы, будто бы не
было войны или враг н