ие  они  причиняют
разрушения. Одно это было уже полезно. Ведь с высоты  в  полторы-две  тысячи
метров вражеские полевые  батареи  казались  нам  всегда  безобидными  и  не
вызывали особой злости: цель как цель. Теперь мы взглянули  на  них  другими
глазами, поняли, как тяжело приходится сухопутным  войскам  под  непрерывным
артиллерийским обстрелом.
     Во  время  этой  поездки  летчики  ознакомились  с  пунктом   наведения
истребителей, расположенным примерно в трех километрах от переднего края, за
железнодорожной насыпью. Командир дивизии полковник  И.  М.  Дзусов  коротко
рассказал о задачах расчета наведения, а  потом  офицеры  связи  практически
показали, как они обнаруживают  воздушные  цели  и  наводят  на  них  группы
перехватчиков.
     На свой аэродром возвратились  через  четверо  суток.  Здесь  нас  ждал
сюрприз: вместо майора В. А. Новикова командиром полка назначен подполковник
Г. М. Борцов.
     Давать всестороннюю оценку своему бывшему начальнику не берусь, да и не
имею на то права. Но хочу высказать личное мнение о нем. Я всегда считал его
человеком честным и прямым, но для четкого управления полком у  него  просто
не было данных. В авиации важным критерием зрелости командира  являются  его
летные и тактические качества. Их-то и не хватало майору.
     ...В воздушной битве на Кубани чаша весов все больше склонялась в  нашу
пользу. После массированных ударов  по  аэродромам  противника  его  авиация
снизила  активность,  наши  истребители  стали  господствовать  в   воздухе,
расчищая путь бомбардировщикам и штурмовикам, которые продолжали интенсивную
боевую работу. Теперь наземные  войска  надежно  прикрывались  от  ударов  с
воздуха, хорошо поддерживались в бою.
     В непрерывных сражениях над кубанскими просторами  росли  и  закалялись
наши славные советские летчики, показавшие всему миру  величайшую  доблесть,
умение, отвагу и мужество. Все увереннее  вступали  в  воздушные  схватки  с
врагом истребители, ведомые А. Покрышкиным,  Б.  Глинкой,  Н.  Гулаевым,  Г.
Речкаловым и другими славными советскими асами, которые множили свои  победы
над врагом и наводили ужас на гитлеровских захватчиков.
     Нас ни на минуту не оставляло ощущение близости больших событий. Летный
состав  35-го  гвардейского  полка  был  готов  к   проведению   авиационной
подготовки и осуществлению поддержки с воздуха своих наступающих  войск.  Но
все произошло несколько иначе...
     5 июля на центральном участке советско-германского фронта, в районе так
называемого "курского выступа", началось грандиозное сражение. Мы,  конечно,
не знали  тогда  замыслов  Верховного  Главнокомандования,  не  ведали,  что
оборона войск  Центрального  и  Воронежского  фронтов  была  преднамеренной.
Поэтому сообщение Совинформбюро о том, что противнику на отдельных  участках
удалось вклиниться  в  расположение  наших  войск,  восприняли  с  тревогой:
неужели враг опять пойдет вперед  и  под  его  напором  нам  снова  придется
оставлять города и села? С обеих сторон  в  боях  участвовали  крупные  силы
авиации, в  воздухе  непрерывно  шли  жестокие  поединки.  Так  и  подмывало
ринуться туда  и  помочь  нашим  войскам  выстоять,  отбить  бешеный  натиск
фашистских полчищ. Но мы находились  далеко  от  эпицентра  сражения,  и  на
скорое участие в нем рассчитывать не приходилось.
     Однако на войне прогнозы, как правило, ненадежны. 8 июля, когда враг на
Курской дуге еще наступал и ценой огромных потерь теснил наши войска,  полку
приказали перебазироваться в район Калуги и войти  в  состав  1-й  воздушной
армии  Западного  фронта.  Попутно  мы   должны   были   отлидировать   туда
истребительную авиадивизию Героя Советского Союза генерала И. А. Лакеева.
     Что ж, к кочевью нам не привыкать, на войне оседлый образ жизни явление
нетипичное  и  кратковременное.  Втайне,  испытывая  некоторую  гордость  от
сознания, что на главном направлении "без нас  не  обойтись",  готовились  к
перелету. Проверив у членов ведомых экипажей эскадрильи знания  особенностей
перелета, поворотных пунктов маршрута,  запасных  аэродромов  и  действий  в
особых случаях, я направился к своему  самолету.  Начал  было  уже  надевать
парашют, как заметил, что ко мне направляется новый командир полка.
     Быстро освобождаюсь от парашютных лямок и  докладываю  подполковнику  о
готовности к выполнению задания. Выслушав рапорт,  командир  вдруг  объявил,
что полетит на моей машине. Я, признаться, расстроился.  Ведь  экипажи,  как
известно, привыкают к своим самолетам, знают их  достоинства  и  недостатки,
умеют использовать первые и нейтрализовать вторые. Да и вообще  "одалживать"
кому бы то ни было свою боевую машину летчики не любят.
     Делать, однако, нечего. Докладываю, что раз так,  пересяду  на  самолет
одного из ведомых. Но Борцов озадачивает еще больше, говорит, что полетит со
мной пассажиром.
     Да, чего только не случается на войне! Впрочем, быть может, у командира
- большой перерыв в полетах, и тогда он совершенно  прав,  не  рискуя  вести
полк лично. Если так, можно  только  уважать  руководителя,  не  убоявшегося
уронить свой авторитет честным признанием "временной нетрудоспособности". На
это пойдет только тот, кто  превыше  всего  ставит  интересы  дела,  реально
оценивает свои силы и возможности.
     Вот о чем думал я в ту минуту. И в душе, конечно, радовался  тому,  что
сам поведу эскадрилью.
     ...Даже  над  своей  территорией   приятно   лететь   в   сопровождении
истребителей. Сказывается, видимо, выработанная в боях привычка:  если  тебя
прикрывают "ястребки", можно  не  крутить  ежесекундно  головой,  осматривая
воздушное  пространство,  не  опасаться,  что  сзади  пристроится  "мессер",
внезапно ошпарит пушечной или пулеметной очередью. А тут наш полк "тянул" за
собой целое истребительное соединение. Вот бы на фронте такую защиту!
     Дивизию генерала Лакеева мы благополучно довели до места назначения,  а
сами, "погостив" немного на аэродроме у Полотняного  завода,  перелетели  на
площадку, расположенную возле деревни Макарове, в тридцати  пяти  километрах
от Калуги.
     Место оказалось красивое. Взлетно-посадочную  полосу  окаймляли  рощицы
молодых берез. На зеленых полянах пестрели цветы. Повсюду, куда ни глянь,  -
знакомые и родные с детства картины русской природы.
     ...Обстановка в районе Курской дуги была весьма напряженной: в  воздухе
непрерывно шли бои, большие группы бомбардировщиков  обеих  сторон  наносили
удары по оборонительным позициям наземных войск и коммуникациям.  Эффективно
действовали по вражеским танкам наши  штурмовики.  От  их  нового  оружия  -
маленьких противотанковых бомб кумулятивного действия - не было спасения  ни
"тиграм", ни "фердинандам". А на эти танки  и  самоходки  немецко-фашистское
командование возлагало большие надежды.
     Первый боевой  вылет  мы  сделали  17  июля,  когда  войска  Западного,
Брянского, Центрального и Воронежского фронтов, погасив  наступательный  пыл
врага, перешли в контрнаступление и уже частично вернули утраченные  рубежи.
Наша авиация тоже прочно захватила инициативу. Правда, на отдельных участках
гитлеровцам все еще удавалось создавать численное превосходство в самолетах,
по в целом воздушное сражение было уже нами выиграно.
     Полк следовал к цели двумя девятками под прикрытием восьми истребителей
Як-1. Задача: нанести бомбовый удар по скоплению эшелонов на железнодорожной
станции Нарышкино, расположенной на магистрали  Орел  -  Брянск.  Возглавлял
группу командир эскадрильи майор Панков, а  я  вел  правое  звено  в  первой
девятке. При полете к цели отразили  вместе  с  истребителями  сопровождения
несколько атак новейших немецких истребителей ФВ-190. "Фоккеры" имели мощное
бортовое вооружение и усиленную броневую защиту. Однако куда девалась  былая
наглость вражеских  летчиков?  Даже  при  равенстве  сил  они  не  проявляли
настойчивости в атаках, огонь открывали издалека и отваливали в сторону  при
малейшей угрозе. Но всегда ли теперь будет так? Посмотрим...
     Отбомбились по всем правилам: на забитых эшелонами пристанционных путях
сразу вспыхнуло несколько пожаров, начали  рваться  боеприпасы.  С  чувством
удовлетворения уходим от цели. И тут на нас обрушивают шквал атак более двух
десятков Ме-109 и ФВ-190. Значит, когда  их  больше,  фашисты  еще  способны
нападать, еще рассчитывают на успех. Главную свою задачу - прикрыть  станцию
от  бомбовых  ударов  -  они  не  выполнили  и  сейчас  старались   как   бы
реабилитировать себя. Сковав  боем  наше  прикрытие,  вражеские  истребители
прорвались   к   несколько   растянувшемуся   строю    бомбардировщиков    и
одновременными ударами групп с разных направлений подбили четыре Пе-2.  Наши
штурманы и стрелки-радисты уничтожили три вражеских самолета.
     С  потерями  боевых  друзей  всегда  трудно  смириться.  Особенно  если
произошло это в  первом  же  вылете.  Вот  погиб  и  штурман  звена  старший
лейтенант Алексей Нечай - храбрый,  никогда  не  унывавший  воздушный  боец,
всеобщий любимец. Когда  дружишь  с  таким  постоянно  заряженным  бодростью
человеком, думаешь - он неуязвим. Но так, к  сожалению,  только  кажется.  И
теперь, когда не стало Нечая,  все  сразу  почувствовали,  как  нам  его  не
хватает.
     Выводы из результатов первого  вылета  были,  конечно,  сделаны,  уроки
извлечены. Выполнять боевые задания мы стали с более сильным  истребительным
прикрытием. И в дальнейшем буквально не было дня, чтобы наш полк не  получил
благодарности от командиров наземных частей и соединений.
     В августе к нам прибыло новое пополнение: не из училища, а из запасного
полка. Появились учебные  самолеты  с  двойным  управлением.  Теперь  боевую
деятельность приходилось сочетать с напряженной  инструкторской  работой.  В
какой-то мере это удавалось благодаря тому, что корпус находился  в  резерве
Ставки Верховного Главнокомандования и его бросали в бой  лишь  при  крайней
необходимости.  Когда  же  на  фронте  складывалась  благоприятная  для  нас
обстановка, его вновь выводили  на  доукомплектование.  Вот  и  сейчас  наши
войска  продвигались  вперед,  а  мы  занимались  обучением  молодежи,  хотя
сетований на пребывание в тылу можно было слышать более чем достаточно!
     В период ввода  в  строй  молодого  пополнения  начал  летать  и  новый
командир полка подполковник Борцов. Нам сразу же показалось, что он  никогда
не был настоящим пилотом. Особенно заметно это было  по  групповым  полетам.
После посадки его ведомые вылезали из кабин взмокшие, обессиленные,  злые  и
нередко открыто выражали неудовольствие своим ведущим.
     Борцов, несомненно, понимал все это. Думается, сознавал он  и  то,  что
слабая техника пилотирования, неумение водить группы ставят  под  угрозу  не
только его личное благополучие,  но  и  жизнь  подчиненных.  И  тогда  после
двух-трех неудачных попыток возглавить полковую колонну  Борцов  перешел  на
руководство  полетами  с  земли.  Такое  решение,   вероятно,   было   самым
правильным, хотя нелетающий командир авиационного полка - явление редчайшее.
Ведь он  обязан  лично  водить  подчиненных  в  бой,  показывать  им  пример
бесстрашия,   летно-тактического   мастерства,   умения   быстро   принимать
правильные решения в случае  изменения  обстановки.  Даже  командир  дивизии
генерал-майор авиации Владимир Александрович  Сандалов  со  своим  штурманом
подполковником В. П. Кузьменко систематически и весьма искусно водили полки,
чем заслужили искреннее уважение  со  стороны  летного  состава.  Далеко  за
пределы нашего фронта разнеслась слава о том, как  комкор  Герой  Советского
Союза гвардии генерал-майор авиации И. С.  Полбин  и  его  ведомые  навязали
вражеским самолетам воздушный бой и  добились  внушительной  победы.  Группа
бомбардировщиков сбила тогда пять самолетов противника, не потеряв ни одного
своего. Возможно, именно поэтому было  обидно,  что  роль  нашего  командира
сводилась в основном к проводам и встречам экипажей,  вылетающих  на  боевые
задания. Правда, он  иногда  давал  уклончивые  и  не  совсем  ясные  советы
комэскам, которые вели полк в бой и  намного  лучше  его  знали  обстановку.
Разумеется, каждый раз мы сами уточняли порядок выполнения задания.
     Вылеты на бомбометание стали редкими, и каждое утро  мы  с  нетерпением
ждали, когда выйдет из землянки начальник штаба полка  гвардии  подполковник
В. Н. Фомин для постановки боевой задачи.  И  30  августа  1943  года  такая
задача была поставлена. Ведущим девятки назначили майора Панкова, а  меня  -
его заместителем.
     По каким-то причинам время вылета несколько раз переносилось.  Вот  уже
на аэродром привезли обед, но только мы взяли ложки, как прозвучала  команда
"По самолетам!". Уточняем задачу: нанести удар по скоплению вражеских  войск
у  переправы  через  реку  Десну,  бомбометание  выполнять  с   пикирования,
звеньями.
     Штурманом  моего  экипажа  летел  Н.  Н.  Пупышев  -  один  из   лучших
навигаторов  и  бомбардиров  полка,  награжденный  тремя  орденами  Красного
Знамени. Цель находилась сравнительно недалеко, примерно в 50 километрах  за
линией  фронта.  Наступление  наших  войск   на   этом   направлении   почти
прекратилось, и обстановка в течение последних дней  оставалась  практически
без изменений.
     Торопимся  к  самолетам.  Командир  звена  младший  лейтенант   Киселев
подсказал мне надеть кожаный реглан. Не знаю почему, но  я  его  послушался,
хотя до этого летал обычно в летнем комбинезоне, чтобы в воздухе чувствовать
себя свободнее.
     После взлета каждый экипаж занял свое место в строю, и эскадрилья взяла
курс к линии фронта. Для  нашего  сопровождения  командование  выделило  две
восьмерки новых истребителей Ла-5. Аэродром, над  которым  они  должны  были
встретить  нас,  мы  заметили  издалека,  но  "лавочкиных"  в   воздухе   не
обнаружили. Пришлось сделать круг. Наконец  появилась  пара  истребителей  и
начала пристраиваться  к  нам.  По  радио  поступила  команда:  следовать  в
заданный район, остальные самолеты  прикрытия  нас  скоро  догонят.  Получив
подтверждение в достоверности передачи, командир повел группу по намеченному
маршруту.
     Вот и линия фронта, но наших истребителей не видно  и  не  слышно.  Что
скажет  ведущий?  А  он,  не  долго  думая,  решает  выполнять   задание   в
сопровождении  только  пары  "лавочкиных".  Да,  нелегко  нам   придется   в
безоблачном небе, если навалятся "мессеры" и "фоккеры". Но командиру виднее.
Видимо, он учел то, что возвращаться и садиться с полной бомбовой нагрузкой,
а фактически со  значительной  перегрузкой  -  тоже  небезопасно.  Вражеские
летчики в  таких  случаях  сбрасывали  бомбы  куда  попало,  у  нас  же  это
допускалось лишь при аварийной, вынужденной посадке. Так что, окажись  я  на
месте командира, наверное, тоже пришел бы к подобному решению.
     Едва перелетели  линию  фронта,  как  на  группу  набросилась  четверка
ФВ-190. Один из "фоккеров", выполняя после атаки горку,  нерасчетливо  завис
метрах в тридцати от нашего  звена  и  тут  же  был  сбит  пулеметным  огнем
штурманов. Я впервые видел так  близко  новую  лобастую  машину  противника,
рассмотрел даже силуэт летчика, сидевшего в бронированной "раковине".
     Неподалеку от нас крутилась воздушная  карусель  -  это  отбивалась  от
вражеских истребителей пара нашего прикрытия. Но наблюдать за воздушным боем
было уже некогда -  на  встречных  курсах  к  нам  мчались  несколько  групп
"фоккеров", по четыре-пять машин в каждой. Они атаковали одновременно с двух
направлений,   чтобы   распылить   огонь   наших   штурманов   и   воздушных
стрелков-радистов.
     И тут ведущий - майор Панков допускает досадную  ошибку  -  увеличивает
скорость. Я, его ведомый, на полных оборотах двигателей с  трудом  удерживаю
свое место в строю. Оглядываюсь назад.  Строй  бомбардировщиков  растянулся,
огневая взаимосвязь нарушилась, и враг  сразу  получил  большое  тактическое
преимущество. Он начал со всех сторон  терзать  предоставленные  самим  себе
самолеты. Загорелся  один  бомбардировщик,  второй,  третий...  А  враг  все
наращивал силы и, пользуясь отсутствием прикрытия, буквально  издевался  над
нами.
     Еще  одна  атака  четверок  ФВ-190,  и  загорелось  левое  крыло  моего
самолета. Решительно разворачиваю машину на курс, кратчайший к линии фронта,
запрашиваю  у  штурмана  расстояние  и  время  полета   до   линии   боевого
соприкосновения.  Николай  Николаевич  Пупышев  отвечает:   "Двадцать   пять
километров, четыре с половиной  -  пять  минут".  Эти  цифры  подходящи  для
нормальных условий полета. А тут,  как  на  грех,  отказывает  левый  мотор.
Скорость падает. Значит, к расчетным надо  прибавить  еще  одну-две  минуты,
отразить еще одну-две атаки. Отобьемся ли?
     Полет на одном моторе меня не особенно смущал: машина шла со снижением,
скорость  упала  пока  незначительно,  рули  оставались   эффективными.   Но
нагрянула новая беда - пожар...  Пытаюсь  сбить  пламя  скольжением,  а  оно
словно прилипло к обшивке, подбирается все ближе к фюзеляжу, уже  облизывает
элерон. В голове проносятся разные мысли. Что делать? Приказать  штурману  и
стрелку-радисту приготовиться  к  оставлению  самолета?  Однако  прыгать  им
сейчас очень опасно: под нами боевые порядки вражеских войск.
     За самолетом тянется густой шлейф  дыма,  с  крыла  срываются  огненные
языки. Это видно не только нам, но и нашим  врагам.  Упустить  такую  верную
добычу они, разумеется, не захотят.
     Высота  -1500  метров.  Внизу  отчетливо   просматривается   местность,
изрезанная окопами и ходами сообщения. Продолжаю полет по прямой, выжимая из
машины все, на  что  она  способна.  В  это  время  справа  сзади  метрах  в
пятидесяти, в непростреливаемом секторе, появились два "фоккера".  Они  пока
не проявляют агрессивных намерений, словно выжидают, когда Пе-2  рассыплется
сам. Эх, если бы можно  было  сманеврировать  и  полоснуть  по  фашистам  из
крупнокалиберных пулеметов. Но было не до маневров. С невероятным  трудом  я
удерживал машину от сваливания. Обгоревший элерон, деформированное по  жаром
крыло и бездыханный мотор - все давало о себе знать. Языки огня и клубы дыма
тянулись к хвостовому оперению, заволокли кабину воздушного стрелка-радиста.
Запрашиваю Игоря о  самочувствии,  хотя  понимаю,  что  ничего  хорошего  он
сказать не может. Но мужественный воин чуть  хрипловатым  голосом  отвечает:
"Все в норме, готовлюсь к отражению очередной атаки..."
     Вражеским истребителям, видимо, надоело  пассивное  ожидание  развязки.
Готовясь к очередной атаке, они повернули в нашу сторону и на секунду  вышли
из  непростреливаемой  зоны.  Тотчас  же  загремели  пулеметы   Пупышева   и
Копейкина.  Ведущий  "фокке-вульф",  словно   натолкнувшись   на   невидимое
препятствие, перевернулся вверх пузом и, оставляя шлейф черного дыма, рухнул
вниз. Его  напарник,  как  ужаленный,  шарахнулся  в  сторону  и  больше  не
появлялся. Куда-то исчезли и остальные вражеские истребители.
     Казалось бы, можно теперь вздохнуть  спокойнее,  но  наше  положение  с
каждой секундой становилось все более критическим. Самолет летел  на  высоте
не более сотни метров с непоправимым левым креном.  Из  вражеских  окопов  и
траншей но нему палили не только пулеметчики,  но  и  стрелки.  О  том,  что
далеко  не  все  пули  пролетали  мимо,  можно  было  судить   по   внезапно
усилившемуся притоку дыма в  кабину.  Удушливыми  струями  он  втекал  через
пробоины, выжимая из глаз слезы, раздирая горло. Но и до посадки, вернее, до
того момента, когда растерзанная, пылающая  машина  перестанет  держаться  в
воздухе и упадет на землю, оставалось совсем немного.
     Вот уже огонь прожег левый борт фюзеляжа и заметался по кабине.  Начала
гореть пола моего реглана. Я сбил пламя перчаткой, однако обуглившаяся  кожа
продолжала тлеть. Дымился и комбинезон. Острая бо