были "выходцами" из схожих культур с сильными либеральными традициями, основанными на идеологии природных прав. Это в значительной степени облегчило концептуальный переход от признания прав угнетаемых людей к признанию прав эксплуатируемой природы.
Растущее понимание экологического кризиса в 1970-е годы заставило философов всерьез заняться этой проблемой. Наряду с такими известными философскими журналами как "Ethics", "Inguiry" и "Philosophy", публиковавшими значительное число статей, посвященных этике окружающей среды, появилась и новая научная периодика, включая "Environmental Ethics", "Ecophilosohy", "The Deep Ecologist", "Between the Species" и "Ethics fnd Animals". В 1980 г. Джорж Сессинс составил библиографическое эссе (на 71 страницах), касающееся этой новой области, и число литературных работ на эту тему только продолжало расти. В библиографии за 1982 г. по "правам животных и близких к этому вопросам" имелось 3200 записей. Конференции с такими названиями, как "Права природы" (1974), "Человечество и экологическая сознательность" (1980) и даже "Экологическая этика и Солнечная система" (1985) свели ученых воедино для обмена своими идеями. "The Environmental Professional", журнал, занимающийся вопросами экологического планирования и оценивания воздействия, значительное внимание в своих номерах уделил именно этике отношения человека с природой. Курсы по этике окружающей среды стали проводиться на многих философских факультетах, и в нескольких университетах стало возможным получить диплом в этой области. Такие учебники, как "Биоэтика" (1979) Джоржа Киффера, "Этика окружающей среды" (1981) Кристин Шредер - Фречетт, "Этика и окружающая среда" (1983) Дональда Шеорера и Тома Эттига, "Этика заботы об окружающей среде" (1983) Робина Этфилда, "Философия окружающей среды" (1983) Роберта Эллиота и Аррана Джери, "Близкие Земле: новые вводные эссе по этике окружающей среды" (1984) Тома Ригана и "Одичавшая философия" (1986) Холмса Ролстона помогали в обучении этому новому веянию в моральной философии. В 1985 г. появились два собрания оригинальных эссе, озаглавленных "Глубинная экология".
Разумеется, большая часть этой деятельности является академической и малопонятной непосвященным. За исключением нескольких эссе, появившихся в национальное периодике, большинство трудов философов не привлекли широкого внимания. И все же, подобно тому, как некогда кучка радикальных социальных мыслителей использовала новые философские идеалы для обоснования колониальной революции, работы экофилософов придали радикальному экологизму уважительность и крепкую основу. Как прежде, так и сегодня, философия помогла теории слиться с практикой. Кроме того, многие экологические философы не остановились на объективных комментариях и анализе: они желали изменить статус кво.
"Экологическая этика", как её в начале 1970-х годов стали называть философы, обрела несколько иногда противоречащих друг другу значений. Почти все творцы новой области сошлись в том, что правильного и неправильного в природе не существует. Этические нормы, пусть исходящие из божественного начала, развитые на основе личного опыта или вытекающие из логики, являются творением человека. Другие жизненные формы могут быть субъектами этики, но из-за недостаточно развитых умственных способностей, они не могут думать о своем поведении в контексте правильного или неправильного, или отвечать этической взаимностью людям. Мораль существует лишь благодаря человеческому мышлению, она является собственным ограничением человека на свободу действий. Только люди определяют этическую "пригодность" и, в определенном смысле, распределяют права. До сих пор это проходило гладко, но сейчас положение с консенсусом стало быстро ухудшаться. Спор в основном зашел о том, является ли этика окружающей среды утилитарной и полезной, вытекающей из эго-интереса человека, или может ли природа обладать интересами, ценностью или возможно правами, которые люди должны уважать даже за счет самих себя?
Другой спорный вопрос в философском мире касается моральной "годности". Все ли в окружающей среде следует включать в моральную сообщность человечества? Если нет, то где именно следует остановиться? Большинство традиционных экофилософов распространяют этику, как и старые гуманитарии, лишь на домашних млекопитающих. Но более радикальные мыслители, в первую очередь так именуемые "глубинные экологи" или "экофилософы", расширили эту сферу до включения в нее всей жизни. Некоторые холистические этики пошли еще дальше и стали требовать этического внимания к горам, почве, воде, воздуху и биофизическим процессам, лежащим в основе экосистем. Гипотеза Геи заставила нескольких философов прийти к заключению, что планета и даже вселенная обладает правами более значимыми, чем права жизненных форм, развившихся позже. Философские споры обо всем этом в 1970-е годы были очень жаркими, но с исторической точки зрения самым замечательным является то, что после молчания в течении двух тысяч лет такая полемика вообще могла возникнуть.
Одним из первых свидетельств обращения американской философии к экологическим проблемам была конференция в университете Джорджии. Уильям Т. Блэкстоун, здешний профессор философии, организовал эту конференцию и публикацию её материалов. Уже по названию вышедшей книги "Философия и экологический кризис" можно судить о том, что философы, подобно теологам, стали обращать свое внимание на одну из центральных проблем начала 1970-х годов. Блэкстоун верил, что философы, анализируя значение экологии, будут способствовать развитию "общественных, политических и законодательных ценностей". Ученые, собравшись в Джорджии, не хотели оставаться всего лишь комментаторами и хотели преобразовать систему ценностей. Они надеялись, что их работа станет "философским предверием к развитию экологической этики".
Опубликованная после некоторой задержки (только в 1974 г.) "Философия и экологический кризис" выявила определенный консерватизм, который следовало ожидать при одном из первых испытаний философии в области экологии. Статья самого Блэкстоуна этический вопрос определяла исключительно в контексте прав человека на "годную окружающую среду". Он утверждал, что экологическое здоровье следует рассматривать в качестве составного элемента "неотъемлемого основного права на равенство и свободу, считающиеся важнейшими нашими политическими традициями". Здесь традиция естественных прав выступала "от лица экологического качества", но подход был чисто антропоцентричным. Блэкстоун просто последовал канве президента Ричарда Никсона, который 22 января 1970 г. заявил, "что величайшим вопросом семидесятых годов" является обеспечение чистой окружающей среды в качестве "первостепенного права каждого американца". В том же духе действовал и сенатор Гейлорд Нельсон, один из "создателей" Дня Земли (22 апреля 1970 г.), призывавший к конституционной поправке, гарантировавшей каждому американцу "неотъемлемое право на качественную окружающую среду". Как Блэкстоун интерпретировал значение этих заявлений, они логически совпадали с философией ограничения свободы индивидуала "в интересах свободы, прав и блага всех". Блэкстоун признает права будущих поколений людей, но другие жизненные формы остаются вне его моральной сферы. Права имеют силу лишь по отношению к людям.
Наиболее важная статья конференции 1971 г. выявила тот интерес, который философы проявляли к теме расширения сферы прав. Её автор, профессор института Рокфеллера Джон Фейнберг, задавал важнейший вопрос: какого рода существа или объекты обладают правами? Он отвечал, что все зависит от "принципа интереса". Объект или существо должно обладать способностью быть в выигрыше или проигрыше (и понимать это). Лишь в этом случае люди могут допустить наличие у них прав. Фейнберг говорил: "Если у существа нет сознания, понимания, надежды, желания и цели, у него нет интересов; если у него нет интересов, у него не может быть прав". Согласно этому принципу обладателями прав могли быть только люди (включая слабоумных, детей и будущие поколения) и животные. Последние, объяснял Фейнберг, не могут совершать моральные поступки, но они обладают интересом и правом на его удовлетворение. Понимание того, что кто-то нарушает мои интересы и личное отстаивание своих интересов, говорил Фейнберг, не является необходимыми условиями для обладания прав. Если попечитель растратил деньги, оставленные на прокорм животного, люди могут отстаивать права этого животного, подобно тому, как они могли это делать в отношении малолетнего ребенка.
Фейнберг считал, что растения не могут быть причислены к обладателям прав на том основании, что они не в состоянии понять свои потребности, интересы и желания. Люди могут выражать заботу о благе растения и даже вводить закон, предусматривающий его защиту, но, по мнению Фейнберга, это категория человеческого интереса. Естественно, что Фейнберг также отрицал права того, чем всегда пользовались люди. Пользуясь той же самой логикой, он не принимал во внимание и виды. Собрания существ не могут иметь желания или потребности; собрание редких и исчезающих существ находятся под защитой прав людей, желающих ими наслаждаться. Еще менее заслуживающими права, по мнению Фейнберга, являются "всего лишь объекты". Он считал абсурдом, что скалы могут обладать правами, так как скалы относятся к категории созданий, с которыми права в должной мере увязать нельзя.
Фейнберг хотел способствовать развитию экологической ответственности и считал, что его эссе за 1971 г. поможет делу утверждения прав животных и будущих поколений людей. Но его этическая дискриминация на основе "интересов" многих не убедила. Последователи Уайтхэда имеют основание полагать, что все в природе, вплоть до атомов, обладает потенциалом своего развития. Экологи не решаются проводить моральные границы лишь на основе обладания организмом сознания. Ведь Декарт исключил животных из моральной сообщности на той же самой основе, на которой Фейнберг исключил растения. И наконец, Фейнберг разочаровал приверженцев холистических идей Мюира, Швейцера и Леопольда своим утверждением, что у людей нет иного выбора, кроме как отрицать наличие прав у "вредителей". Но это было в 1971 г., и философское общество только начинало расправлять свои экологические крылья.
Новые теории, помимо прочего, выражались и в контексте законных прав, и всех интересовало в какой степени они могут быть применены в отношении природы. Еще в 1964 г. Кларенс Моррис, профессор права в Пенсильванском университете, опубликовал замечательное эссе о "законных правах природы". Моррис считал, что природоохранные законы должны выражать "презумпцию в пользу всего природного", а не защищать определенные "промахи" в области окружающей среды. Это помогло бы уменьшить воздействие людей на окружающую среду, охранные меры придали бы природе настоящие законные права, которыми могли бы оперировать в соответствующих инстанциях "природные законодатели", и которые могли бы стать весомым фактором при разбирательстве судебных дел. Моррис вполне серьезно говорил о придании законных прав "птицам, цветам, прудам, диким зверям, камням, лесам и чистому воздуху". Эти попытки отказаться от антропоцентризма тысячелетней теории закона были прямыми предвестниками широко известного предложения Кристофера Стоуна (1972) о придании деревьям и другим природным объектам законного статуса.
В 1964 г. концепции Морриса не привлекли к себе внимания, но шесть лет спустя экологические активисты призвали к созданию "Закона о правах для всех диких существ". Это означало не право человека на наслаждение природными существами, а права самих природных существ. Также в 1970 г. поэт Гарри Снайдер затронул вопрос о рассмотрении интересов дикой природы и её обитателей в "правительственных палатах". Хотя Снайдер и писал с буддийских, а не с западных либеральных позиций, его заключения были во многом схожи с заключениями Морриса и Стоуна. Свое эссе он начал с описания своего восхождений на Ледниковый Пик в Вашингтонской Каскадной Гряде. Его японский спутник, пораженный видом тысяч квадратных миль, покрытых горами и лесами, спросил, как в Америке всем этим управляют. Услышав ответ Снайдера, он сказал: "Так значит за все это отвечает какой-то сенатор?" Снайдер печально объяснил, что ничего из того, что они могли видеть, не было представлено на политическом уровне, но добавил, что "хотел бы надеяться, что новое определение демократии будет подразумевать включение всего природного в планы политиков".
Подобные мысли стали результатом собрания в Сан-Францисском экологическом Центре (1971 г.) с целью проведения "Первой Конституционной Конвенции по признанию существования и прав Великой Семьи". Как писал экожурналист Гарольд Джильям, её целью было "определение того, как можно переписать Биль о Правах к двухсотлетию США в 1976 г. с тем, чтобы утвердить не только права человека, но и права всех живых существ - членов Великой Семьи. Что из себя представляют права пеликана? дерева? речки?" Джильям также сообщал, что в Мендосинском институте Человека в Природе проводят работу с целью принятия людьми "тотемных хранителей" для конкретных природных видов. Здесь одновременно имеет место возвращение к индейской философии и современное применение экологической сознательности. Американская мысль за четверть столетия прошла долгий путь. В 1940-е годы Леопольд стал писать о биоправах и интересоваться, почему философия и религия игнорируют эту тему. Но к 1970-м годам юристы и филосфы, также как поэты и экологи, стали делать конкретные предложения по преобразованию американского законодательства с целью придания должного внимания природным правам. Наиболее ясно выразился Кристофер Д. Стоун, профессор юридической философии в университете Южной Калифорнии, который вообще не видел смысла в существовании каких-либо этических границ. Почему моральная сообщность, спрашивал он, должна ограничиваться людьми или даже животными? Разумеется, традиция естественных прав, развившаяся в США вместе с сопутствующей ей законодательной системой, были способны к дальнейшему расширению. Свое знаменитое эссе "Должны ли деревья обладать правами? Стоун написал "находясь под впечатлением" намерения чиновников отдать на растерзание разработчикам и промышленникам высокогорную долину в Калифорнийской Южной Съерре, называемую Минеральным Царем. Съерра-Клуб, давний страж этого региона, подал в Калифорнийский суд протест против плана Уолт Дисней Энтерпрайз создать здесь огромный лыжный курорт, но 17 сентября 1970 г. аппеляционный суд постановил, что раз сам клуб не является пострадавшим объектом, у него нет "статуса" или "законного основания подавать в суд на промышленников". Но ведь что-то при этом пострадает, размышлял Стоун, и суд должен прислушаться к защите этого "что-то". Желая повлиять на решение Верховного Суда относительно иска Съерра-Клуба, Стоун использовал "Sonthern California Law Review" для изложения беспреденцентного аргумента о том, что общество должно "предоставить законные права лесам, океанам, рекам и другим так называемым "природным объектам" в окружающей среде - по сути природной среде в целом.
Стоун знал, что хотя экологическое движение в 1972 г. было в полном разгаре, многим его предложение покажется неслыханным. Поэтому он отмечал, что в истории человечества было немало примеров того, как идеи, считавшиеся в свое время "немыслимыми", в конце концов становились костяком закона. Евреи в XIII веке, черные рабы, китайцы в Калифорнии в XIX веке, дети, женщины и некоторые животные получили в той или иной степени законные права. Сейчас, говорил Стоун, пришла очередь природы. Почему мы не можем перестать относить окружающую среду к категории "объекта" и предоставить ей некую защиту от грабительской эксплуатации человеком? Смело изложив свой тезис, Стоун поспешил указать на то, что представление окружающей среде прав не означает немедленного прекращения использования человеком природы. Люди в конце концов "использовали" других людей, не отрицая их прав. Стоун надеялся на то, что этика окружающей среды сделает возможным существование подобного рода использования без злоупотребления. Придание природе прав сделало бы её более весомой в мире закона, чем это было традиционно в человеческих системах справедливости.
Будучи проницательным философом, Стоун обратился сразу же к возражениям, которые могли бы возникнуть в связи с его идеей. Во-первых, реки, деревья и экосистемы не могут выдвигать претензии от собственного имени. Фейнберг сказал бы, что у них нет своего интереса. Как же они могли бы быть представлены перед лицом закона? Стоун считает, что мы должны обратиться к юридическому понятию опекунства или попечительства. На законном уровне интересы малолетних или некомпентентных людей обычно представлются опекунами. Стоун чувствовал, что расширение этого принципа может дать озерам и лесам и самой Земле "статус" в американской юридической системе. В отличие от Фейнберга, он утверждал, что природные объекты обладают определенными потребностями, отрицание которых и привело к ухудшению их состояния. Загрязненный воздух или вода ничего хорошего деревьям не дают. Стоун считает, что опекуны, люди, могут оценивать ущерб, наносимый природным объектам и выдвигать иски в их пользу.
Самым необычным в предложении Стоуна за 1972 г. было то, что "ущерб" он определял не в контексте человека, а в отношении к природе. Биоцентризм сделал это предложение не вписывающимся в обычную американскую практику сохранения национальных парков и национальных лесов (для туризма или ради природных ресурсов), или в практику штрафования землевладельцев за причиненный ущерб. На полном серьезе Стоун утверждал, что в делах, связанных с загрязнением воды, форель, цапли и тополя могут выступать в роли истцов, вернее, таковыми мы их должны считать. Наносимый им ущерб следует оценивать, и система штрафов должна использоваться с целью восстановления их среды обитания или создания альтернативной той, что была уничтожена. Деятельность, сопряженная с причинением "непоправимого ущерба" должна быть полностью запрещена. По сути, это дало бы природным объектам абсолютные права, сравнимые с теми, которые были получены после Американской революции.
Этическая система Кристофера Стоуна персонифицировала окружающую среду в невиданной до того степени. Франциск Ассизский считал птиц и волков духовными братьями. И Генри Торо называл скунса своим соседом, но Стоун хотел, чтобы человеческое общество задумалось о создании законов, которые рассматривали бы природу, как юридическое лицо. Он утверждал, что ничего немыслимого в уделении "законного внимания" природе нет, и что природа должна быть справедливо представлена на самом высшем уровне, как например, Аляска из-за "своих лесов, водопадов и земель". Чтобы его слова звучали более убедительно, Стоун напоминает своим читателям, что раньше в американской политической системе раб считался человеком лишь на три пятых, именно в такой пропорции они учитывались законодательными институтами. Он был совершенно готов расширить границы своего общества и сферу социальной философии, положившей начало американскому либерализму. Его целью было "придание окружающей среде полноценных прав в обществе".
Надежда Стоуна повлиять на политику зависила от прочтения судьей Уильямом О. Дугласом статьи "Должны ли деревья обладать правами?" еще до того, как Верховный Суд прореагирует на протест Съерра Клуба. Дуглас был не только сторонником свободы человека, но и давним приверженцем дикой природы. В 1965 г. он даже опубликовал "Биль о правах дикой природы", правда в нем в первую очередь учитывались права человека на наслаждение природой, а не права самой дикой природы. Стоун и редактор "Sonthern California Law Review" принесли в оффис Дугласа печатный труд и стали с нетерпением ожидать решения Суда. 19 апреля 1972 г. у Стоуна были поводы, как для огорчения, так и для удовлетворения. Большинством голосов суд отклонил просьбу Съерра-Клуба быть истцом в деле Минерального Царя на том традиционном основании, что он не понес при этом экономических потерь. Но Дуглас прочел доводы Стоуна и вполне с ними согласился. Цитируя "Должны ли дер