ую философию за ее обычные концептуальные пределы. Сфера морального внимания стала настолько большой, что поставила под сомнение моральную ценность ее прежних индивидуальных компонентов. Но с другой точки зрения, экологическая этика создала совершенно новые определения того, что свобода и справедливость означала на планете. Она признала нераздельность индивидуального блага (или свободы) с экологической средой, в которой должен существовать отдельный организм. Биоцентристскую философию можно понимать как науку, расширяющую уважение с традиционного уровня индивидуальной жизни до биофизической сферы, благодаря которой и может быть возможной индивидуальная жизнь. Следовательно, ее можно понимать и как конец, и как начало американской либеральной традиции.
Глава IV
Освобождение природы
Если машина правительства требует от вас совершения по отношению к другим несправедливости, то нарушайте закон.
Генри Давид Торо, 1849
Человеческие ценностные системы должны быть заменены на "надчеловеческие" ценности, которые делают всю растительную и животную жизнь объектами законного, морального и этического внимания. И в итоге, нравится это кому-то или нет, меч будет поднят на тех, кто будет упорствовать в осквернении окружающей среды.
Записки Гринпис, 1979
Закон о защите морских животных и Закон об исчезающих видах олицетворяет собой законную идею о том, что указанным существам на территории США гарантирована жизнь и свобода.
Джозеф Петулла, 1980
Освободите скованные реки! Наибольшей мечтой экобойцов на Западе является уничтожение плотины (Глен Каньон) и освобождение Колорадо (реки).
Дэйв Формэн, 1981
Американцы неоднократно были свидетелями того, что отрицание естественных или "неотъемлемых" прав создавало чувство моральной нетерпимости, которая может теорию перевести в действие. Когда проблемы выражаются этически, т.е. в контексте правильного и неправильного, то равнодушным остаться очень непросто. Люди редко меняют свои этические убеждения, и в контексте американского либерализма "угнетение" остается одним из основных грехов. Свобода же свята. Найдите меньшинство, угнетаемое отказом ему прав, и вы тут же создадите сильные аргументы в пользу его освобождения. Экономические вопросы, даже выборы, приводят к меньшему ожесточению, но неуважение к основным правам выявляет степень вдохновения, способную реформаторов превращать в радикалов и даже революционеров. Это вдохновение помогло решить соответствующие проблемы в последние четверть века в пользу индейцев, женщин, негров, эмбрионов и сейчас на очереди стоит природа.
По логике вещей первыми существами из ранга "нелюдей", включенными в очередное "расширение этики", должны были быть животные. О попытках улучшить обращение с ними и даже освободить их из исследовательских лабораторий заговорили на самом широком уровне. Когда люди стали бороться за права диких животных, таких как киты, морские котики, дельфины и исчезающие виды в общем, новостные программы запестрели информацией об этом. В противовес антропоцентризму наиболее радикальные из новых экологов последовали за философами холистической этики и стали защищать права рек, гор, экосистем и даже природы и планеты в целом. Это "экологическое сопротивление" втянуло американский либерализм в такие формы, которые его первоначальные творцы вряд ли бы признали. Но его основатели хорошо знали, что свобода - это сила, сдержать которую очень трудно. Дональд Уорстер сказал, что со дня Декларации Независимости до Провозглашения Равноправия прошло 85 лет и, обозрев этически укрепившуюся природоохрану 1980-х, просто отметил, что "наступила очередь быть освобожденной и для природы".
Многие из экологов, философов и теологов из числа изучавшихся в предыдущих главах, были также и активистами-бойцами за природу. Другие считали, что природа обладает правами, которые люди, как главные преступники и в то же время единственные моральные существа на земле, должны уважать и поддерживать. Третьи предпочитали утверждать, что защищать природу мы должны просто в силу интересов человечества. Любой из этих путей делал природоохрану моральной темой, связывал её с американским либерализмом, в результате чего она становилась еще более сильной. Некоторые предпочитали осуществлять свои этические убеждения в пределах существующих американских законодательных и судебных институтов.
Закон о благе животных (1966), Закон о защите морских млекопитающих (1972), Закон о исчезающих видах (1973) и судебные процессы, на которых в роли истцов выступали птицы, рыбы и растения, олицетворяют собой усилия по обузданию человеческого поведения в интересах прав других видов. Но эта частичная реформа существующего порядка или, как предпочитают выражаться "глубинные экологи", господствующего образца, не удовлетворила многих радикальных сторонников экологической этики. Свое недовольство они выразили актами гражданского неповиновения, к которым активисты черного движения так часто прибегали после 1955 г. Они занимали место ядерных испытаний, ложились перед грузовиками лесопромышленников, привязывали себя к китобойным гарпунам и, в одном случае, к берегу реки, которую собирались изменить с помощью дамбы. Другие пошли еще дальше, уничтожая материальные ценности, сравнивая себя с участниками Бостонского чаепития в 1773 г. Действия Фронта освобождения животных стали причиной освобождения обезьян от мучений, которым их подвергали в лабораториях, гринписовцы пытались остановить проведение ядерных испытаний, при этом даже потеряли свое судно, природоохранное общество Морских Пастухов объявило настоящую войну китобойному промыслу, тараня их судна и разрушая пункты обработки китовой продукции, а представители "Прежде Земля!" забивали в деревья гвозди (чтобы их нельзя было пилить) и уничтожали путеводители в местах дикой природы. При этом такие активисты "гаечного ключа" (термин радикальных экологов, взятый из романа про экосаботаж) (1975), старались избежать прямой конфронтации с людьми. Но философское и практическое различие между просто "незаконной" деятельностью этих организаций и открытой войной является очень тонким. Двести лет назад бостонские радикалы достигли примерно такого же рубикона на заре американского либерализма. Дело освобождения подразумевает отказ от законов и обычаев, попирающих права угнетаемого меньшинства. В случае с природой, этими законами и обычаями являются человеческие традиции господства и эксплуатации, ко времени колонизации Нового Света уже бывшие очень древними. Право природы на жизнь, свободу и счастье противоречило праву человека на эксплуатацию недвижимым имуществом и животными. Потенциально опустошительное воздействие "освобождения природы" на основе существующего порядка, обуславливало необходимость для новых этически ориентированных экологов найти не только моральную философию, но и оправдание для нападения на законодательные орудия того, что они считали угнетением. Аболиционисты имели перед собой ту же проблему (рабы были чьей-то собственностью), когда они захотели распространить сферу свободы. Американский идеал свободы всегда предусматривал полный "зеленый свет", что и проявилось ярко в 50-е годы XIX века. По этой же причине частичное улучшение существующего порядка (того, что биоцентристы презрительно называли "охраной природных ресурсов" и "реформаторским экологизмом") не могло удовлетворить более радикальных экологов. Либералы прошлого века также с презрением относились к предлоджению сделать рабство более "милосердным", а не отказаться вовсе от британской колониальной системы. Первые американские революционеры для оправдания своей борьбы с законом могли обратиться к Джону Локку, Томасу Пэйну и другим либеральным теоретикам. Революционные же экологи нашего времени хотят оправдать свои попытки дать природе права теориями наиболее убедительных современных философов гражданского неповиновения. Их мышление помогло вывести экологическую этику из библиотек на улицы и в леса.
Мало кто провел столько времени на фронте радикальной экотеории, как Мюррей Букчин (также известный под псевднимом Льюче Хербер). Ещё в 1952 г. Букчин опубликовал статью о проблемах, создаваемых пестицидами и другими синтетическими продуктами для пищи. Но Букчин интересовался не только "химической стороной" загрязнения. Его перу принадлежит много работ, посвященных "социальному происхождению" проблемы загрязнения. В 1963 г., в начале эпохи современного американского экологизма, Букчин написал книгу о взаимоотношениях между идеями человечества и качеством окружающей среды. Хотя "Молчаливая весна" (1962) Райчел Карсон и лишила работу Букчина особой эффективности, именно его книга, а не её, отстаивала тезис о том, что "господство человека над природой объясняется господством человека над человеком". Букчин хотел сказать, что рост цивилизации, западной в особенности, вызвал к жизни наваждение иерархией и механизмов политической и экономической власти. Это и стало причиной хронического подавления, господства и эксплуатации женщин мужчинами, молодежи стариками, одной этической группы другою и бедняков богатыми.
Карл Маркс, разумеется, исследовал эту последнюю форму иерархии и предложил революционное средство. Букчин продолжил там, где остановился Маркс. Он предложил отказаться, как от экологических и экономических классовых различий, так и от правительств, поддерживающих их. Это означало революцию и здесь опять Букчин "превзошел" Маркса. Революционер XIX века призывал к созданию рабочего правительства, Букчин же вообще не хотел никакого правительства. Его целью был не просто захват власти и передача ее в другие руки, а полное её уничтожение, как средство, с помощью которого определялись отношения людей с другими людьми и природой. Еще в 1965 г. Букчин увязал анархизм с экологией. И то и другое, по его мнению, подчеркивало равную ценность каждой части сообщности и необходимость максимализации индивидуальной свободы с тем, чтобы каждый её компонент мог осуществить свой потенциал. "Я полагаю, - писал Букчин в книге "Экология и революционная мысль" (1965), - что анархистское общество близко к (нормальной) экосистеме, оно будет разнообразным, сбалансированным и гармоничным". В своем главном труде "Экология свободы" (1982) он объяснял, что средством для достижения этой цели является "этика расширения", вытекающая из "экологического видения природы". Утопия Букчина была не только основана на экологических моделях, но и включала в себя экосистему. К "новой и вечной гармонии с природой" он стремился точно также, как он стремился к гармонии с другими людьми.
Букчин прекрасно понимал, что его экоанархизм подразумевал полную замену "институционной и этической структуры" его цивилизации. Также он понимал, что это равносильно революции. В 1974 г. он писал: "Экологический кризис своими корнями уходит в саму структуру общества и перемены, в которых мы нуждаемся, подразумевают фундаментальную, фактически революционную перестройку общества, в том числе "его экологическую сторону". Таким образом, Букчин, подобно многим "глубинным экологам", которых он предвосхитил, критиковал многое из американского природоохранного движения. Как один из первых радикальных экологов и убежденный революционер, Букчин подозрительно относился к тем, кто желал спасти мир с помощью запрета аэрозолей или организации субботников. В 1980 г. он говорил, что "экология сейчас является модным, даже причудливым явлением, вокруг которой создается беззастенчивая рекламная шумиха". Она превозносила кампании по борьбе с загрязнением, но ничего не делала для искоренения ментального загрязнения, которое Букчин видел в основе всей этой проблемы. Не соглашаясь с обвинением в том, что его требования слишком радикальны, он утверждал, что они "недостаточно радикальны". "Экология не подрывает основного понятия современного общества о том, что человек должен доминировать в природе, она старается всего лишь развить технику, уменьшающую опасность, вызванную этим доминированием". Единственным полноценным решением является замена "одиозной моральности" современного мира на холистическую, экологическую этику, в основе которой лежит уважение ко всем людям и ко всей природе. Вооруженные новыми определениями правильного и неправильного, экоанархисты могут покончить со старым порядком и создать новый. Но измученная, отравленная земля может еще до того стать "безучастным свидетелем космической неудачи" ее наиболее развитого вида. Мюррей Букчин разочаровал читателей тем, что он не предложил практических программ действия, но его яростное осуждение современной этики и его призыв к революционным обвинениям вдохновил "освободителей природы".
За сто лет, прошедшие после появления манифеста Карла Маркса, социалистические сторонники человеческого освобождения мало что сказали об угнетенном положении природы. Но во второй половине XX века растущая оппозиция эксплуатации природы и понимание того, что она тесно связана с эксплуатацией человека, открыла многим глаза на возможность всеобъемлющего освобождения. Например, спустя 30 лет после протеста против "бесчеловечных последствий капитализма, науки и технологии", Герберт Маркузе добавил к категории объектов, заслуживающих свободу, еще и природу. Маркузе был первым известным радикалом, считающим природу рабом человечества и применившем фразу "освобождение природы". Капитализм, по мнению Маркузе, сводит как природу, так и людей, к состоянию простого материала с чисто утилитарной ценностью. Но капитализм пребывает на стадии агонии и "предстоящая революция" должна принести с собой "новые отношения между человеком и природой". В её основе, как считал Маркузе, находится признание того, что все существует прежде всего "ради самого себя". Это заставило Маркузе призвать к уменьшению воздействия на природу и заключить эссе широко цитировавшейся фразой "природа также ожидает революции!". Как выяснилось, некоторые американские экоактивисты также ждали того, чтобы стать революционерами. Одна из наиболее характерных идей 1960-х годов касалась необходимости фундаментальных перемен в американской жизни и мышлении. По сути, так называемая контркультура призывала к новой моральности и полному отказу от многих институтов. 60-е годы начались борьбой за права человека, но к их концу, по мере роста осознания угрозы окружающей среде, стали раздаваться голоса и в пользу придания прав природе. В 1970 г. Чарлз Райх писал: "Настает время революции. Её венцом будет создание новой и вечной целостности... новое отношение человека к себе, другим людям, обществу, природе, земле". Райх сказал, что его революция "не подразумевает насилия", но поскольку угнетение природы, поощряемое правительством продолжается, многим следует вспомнить о совете Торо "сперва быть людьми и лишь затем подчиненными". Комментируя свое сопротивление в 1840-е годы рабству и Мексиканской войне, Торо сказал, что "не следует уважать закон в такой же степени, что и право".
В общем Торо не особенно то и преступал границ общепринятого, его отказ платить массачустский налог и ночь, проведенная в тюрьме Конкорда являются жестами, ставшими классическими в американской традиции ненасильственного гражданского неповиновения. Но однажды Торо поощрил то, что радикальные экологи позже назовут экосаботажем. Причиной его морального негодования была новая дамба на реке Конкорд, которая мешала рыбе совершать плавание к местам нереста. В эссе "Неделя на Конкорде и Мэрримане" (1849) Торо описывал страдания "бедной сельди", которой не давали следовать своему инстинкту плыть вверх по течению, и спрашивал "кто слышит рыб, когда они плачут?" Положение сельди заставило Торо задуматься и о мерах насилия. "Я заодно с тобой, и кто знает, может против дамбы Биллерина следует применить лом?.." Нынешние противники плотин на Глен Каньон и в других местах вместо ломов были готовы обратиться к взрывчатке и полностью согласны с Торо в моральном негодовании и желании нарушить закон во имя реки. В 1981 г. известный экоактивист Дэйв Формэн призвал своих коллег "освободить скованные реки" и замечал, что "наибольшей мечтой экобойцов Запада является уничтожение плотин (Глен Каньон) и освобождение Колорадо (реки). В качестве первого американского экосаботажника, Торо наверняка поддержал бы и цели и средства современных экорадикалов.
Теодор Розак, как и Райх, занимаясь вопросами контркультуры, заговорил о необходимости ликвидирования промышленного общества и его губительной по отношению к земле идеологии. Розак надеялся, что на его месте возникнет новое "общество мечтателей", придерживающееся "новой экологии, новой демократии" и этического внимания к природе. К 1978 г. позиция Розака вылилась в требование "принять этические обязательства по отношению к Земле" и признанию "прав планеты". Чтобы это произошло, думал он, необходимо "жизнеутверждающее восстание", ведущее к "творческому уничтожению промышленного общества". Близкими к этой идее насилия во имя природы были рекомендации Джона Родмана, Джоржа Сессинса и Билла Девалля относительно "экологического сопротивления". История освобождения от угнетения любого рода изобилует примерами того, как движение сопротивления поощряло самую настоящую подрывную деятельность против тоталитарных режимов. С точки зрения наиболее радикальных экологов, с господством человека над природой нужно расправляться таким же образом.
В 1970-х и 1980-х годах наиболее заметным глашатаем освобождения природы был Эдвард А. Эбби. Именующий себя "пустынной крысой", некогда работник Службы национальных парков, непрактикующий профессор английского языка, Эбби в 1968 г. написал сборник эссе "Отшельник пустыни", привлекшее к себе широкое внимание своей бескомпромиссной защитой дикой природы Юго-запада. В 1975 г. Эбби опубликовал нашумевший роман "Банда гаечного ключа", откуда и пошел термин "Действовать гаечным ключом". Его подзаголовочная подпись из Уолта Уитмана - "Сопротивляйтесь усердно. Подчиняйтесь весело" и его посвящение Неду Лудду, саботаж которого какое-то время замедлил английскую промышленную революцию XVIII века, сразу же задали "должный тон". В определенном смысле эта книга стала письменным воплощением тезиса Эбби, который он выдвинул, будучи еще магистром университета Нью Мехико: "Анархизм и мораль насилия". В книге описаны приключения небольшой группы любителей пустыни, вышедших из зарослей и каньонов, чтобы помешать с помощью пресловутого гаечного ключа нынешней эксплуатации окружающей среды. Во время своих рейдов они разрушали или приводили в негодность бульдозеры дорожных строителей, вертолеты блюстителей порядка, железные дороги, по которым перевозили уголь. Эта группа задумала взорвать плотину Каньона Глен и "освободить" реку Колорадо от неподвижности озера Пауэлл. После значительных колебаний герои Эбби решили не убивать людей, но их приверженность борьбе за права природы чуть не привела их к совершению этого.
Разумеется, сам Эдвард Эбби задумывался о возможности экосаботажа. Он ему казался единственным способом остановить то, что он считал морально неправильным. Как выразился Джордж Вашингтон Хэйдюк, участник вьетнамской войны и эксперт Эдварда Эбби по взрывчатым веществам, "экологи испробовали себя во всем, в судебных разбирательствах, больших пропагандистских кампаниях, политике". Поэтому, по мнению Хэйдюка, наступило время прямого незаконного насильственного действия от имени природы. "В Банде гаечного ключа" почти ничего не говорится о философской основе такой борьбы, но в 1979 г. Эбби объяснил, что природоохрану и, в особенности, этику окружающей среды следует воспринимать, как способ притязания природы на свои права. Человеческое мышление развилось до степени защиты присущей ценности земли, которая сама не способна выразить свои интересы. "Традиционная христианская этика, - говорит Эбби, - должна расшириться до включения в нее других живых существ, которые разделяют с нами планету". Но этика также должна распространяться и на "неживую, неорганическую материю, на ручьи, озера, реки, ветра, тучи, воздух, камни, на которых зиждется земля, на горы, болота, равнины, морской берег". По сути банда гаечного ключа защищает именно это.
В 1982 г. Эбби заявил. что люди не име