евья обладать правами?" на первой странице своего резюме, Дуглас заявил, что это разбирательство следует назвать не "Съерра-Клуб против Мортона" (Р. Мортон в 1972 г. был министром внутренних дел), а "Минеральный Царь против Мортона". Дуглас считал, что это равнозначно приданию "природным объектам статуса, позволяющего им отстаивать в суде свое благо". Почему бы не открыть американские суды, продолжал он, "рекам, озерам, пляжам, горам, рощам, болотам или даже воздуху". Разумеется, люди должны представлять их интересы, и Дуглас предложил, чтобы это делали те, "кто близко связан с неодушевленным объектом, которому угрожает загрязнение или какое-либо иное причинение вреда".
Вдохновляемый Стоуном, Дуглас явно перестал придерживаться своего прежнего взгляда о том, что права дикой природы означают человеческие права. В 1972 г. он стал считать, что многие другие жизненные формы, включая экосистемы, также обладают правами, которые люди должны уважать. Река, объяснял он, дает существование и питает "рыб, водных насекомых, дроздов, выдр, оленей, лосей, медведей и других животных, включая человека". Но именно люди, согласно Дугласу, как наиболее способные представители, должны "быть спикерами всей экологической сообщности". По сути, люди должны быть моральным голосом реки.
Неудивительно, что в силу своих экологических воззрений, Дуглас закончил свое выступление упоминанием об "Альманахе песчаного графства" Леопольда. Дуглас проявляя интерес к убеждению Леопольда, что "этика земли" расширяющая сферу моральной сообщности, подразумевает также и "расширение" справедливой практики. И это, по мнению Дугласа, является самым главным в деле Минерального Царя. Хотя Съерра-Клуб и не получил право представлять интересы Минерального Царя, в итоге он оказался победителем. Дорогостоящие задержки обескуражили "Walt Disney Enterprises" и в 1978 г. Конгресс "отдал" долину Секвойскому Национальному Парку.
Эта идея, впервые затронутая в 1964 г. Моррисом и популяризированная Снайдером, Стоуном и Дугласом, проникла, как на философский и законодательный уровень, так и на уровень народного мышления. Два книжных издания статьи Стоуна дошли ло массового читателя под тем же заголовком: "Должны ли деревья обладать правами?" В результате дела Минерального Царя, средства массовой информации обратили на этику окружающей среды беспрецендентное внимание. Стоун появился, пусть и неохотно, на радио и теле-шоу. В статье, посвященной значению идей Стоуна для природоохранного движения, "National Observer" спрашивает "обладают ли деревья правами подобно людям?" и тут же отвечает "да", указывая на то, что все большее число экологов начинает серьезно относиться к этой теме.
После того, как Стоун и Дуглас определили концептуальный путь к правам природы (1972), философы поспешили по нему последовать. Одним из показателей их растущего интереса было применение "Теории справедливости" Джона Роулза к сфере экономических проблем. Эта очень влиятельная книга Роулза была написана в конце 1950-х и начале 1960-х годов, задолго до того, как озабоченность американцев окружающей средой привела к "позелению" философии. Свои аргументы он основывал на почве человеческого интереса к равной свободе, справедливости и возможностям. Но многие философы, читавшие Роулза в 1970-е годы, стали с помощью его теорий утверждать права природы. Более консервативные мыслители считали, что Роулз поддерживает моральное обязательство сопротивляться экономическому ухудшению в интересах будущих поколений людей.
Но некоторые воспринимали Роулза более радикально. В 1974 г. Лоуренс Х. Трайб, гарвардский профессор-законник, предложил к конкретным договорам добавить также и "элемент" природы, что, по мнению Роулза, существовало в начале истории любого общества. Трайб считал, что принцип Роулза максимальной свободы, (применяемой, как говорит Роулз, ко всем членам сообщности) способствует благу не только человеческой жизни. Отмечая работу Кристофера Стоуна, Трайб указывал на растущее влияние той идеи, что "люди не являются единственными существами в мире, которые могут обладать правами. Хотя эту концепцию и можно понимать как "юридический вымысел", Трайб предпочитал видеть в ней свидетельство способности людей развивать "новые возможности для уважения и новую основу для сообщности". Подобно Дарвину, Трайб писал о "духе моральной эволюции", который недавно стал распространяться на негров и женщин, затем на животных, растения и, возможно в будущем охватит даже "каньоны, горы и берег моря". Это было (всего три года спустя после возникновения антропоцентрической теории Роулза) свидетельством способности философии по крайней мере разглядеть то, что Трайб назвал "далекими берегами" моральности.
Идея обладания природными организмами законных прав вызвала положительную реакцию среди "освободителей животных" в 1970-е годы Например, Джон Лилли, выдающийся защитник дельфинов и других китовых, знал, что требования освободить угнетаемые группы людей часто исходили от тех, кто не относился к самим угнетаемым группам. Большинство аболиционистов, например, были белыми. Поэтому Лилли близко принял к сердцу тезис Стоуна, что люди могут представлять права других существ, и в связи с этим он сделал недвусмысленное заявление: "Индивидуальные дельфины и киты должны иметь юридические права, равнозначные правам индивидуальных людей. Отдельным людям и группам людей следует предоставлять права судиться от лица китовых, которым угрожают другие люди".
Та же идея возникла в еще более специфичной форме в предложении Дэвида Ф. Фавре сделать новую конституционную поправку от имени дикой природы (в журнале "Environmental Law" в 1979 г.) Фавре, профессор Дейтройтского Колледжа Права вполне справедливо призывал разобраться с фразой "права животных". Как юрист, Фавре знал, что интересы других существ можно отстаивать в качестве категории прав человека, но в существующих законных системах они все еще не обладают правами. Фавре хотел исправить это дополнение к документу, предоставившему основу для прав в американской политической системе. Он предложил поправку к конституции, заявив, что вся "дикая природа должна иметь право на естественную жизнь". Люди не должны "лишать какое-либо дикое существо жизни, свободы или места обитания без должного законного процесса". Фавре объяснял, что интересы человеческого выживания могут быть важнее прав диких существ, и он в достаточной степени знал экологию, чтобы признать вероятность того, что ввиду отсутствия естественных хищников людям понадобится ограничивать чрезмерные популяции определенных животных в интересах этих животных. Таким образом, его система фокусируется на правах видов и мест обитания, а не индивидуальных организмов. Как и Стоун, он понимал, что именно люди должны быть настоящими истцами в делах по защите диких существ. В защиту своего аргумента Фавре приводил историю конституционных поправок, нацеленных на расширение границ американского либерализма. Чернокожие получили законные права лишь после дополнений к основному закону о земле, затем наступила очередь добиться поправки в законе, касающейся равных прав и для женщин. Идея включения других существ и мест их обитания в то, что Фавре называл "постоянно расширяющимся кругом", явилось наиболее смелым (до нащих дней) юридическим применением экологической этики.
Такого рода мысли были настолько радикальными в контексте традиционных понятий справедливости, что они неизбежно породили оппозицию. Один юрист, удивленный предложением Стоуна придать деревьям юридический статус, даже написал в связи с этим стихотворение:
Если у Дугласа все получится -
О Боже, сохрани нас от этого -
Нас засудят озера и холмы,
Желая возмещения убытков.
Великие горы с престижными именами
Станут вдруг сутяжными.
Ручьи станут булькать в судах,
Добиваясь нашего осуждения.
Как я смогу отдыхать под деревом,
Если в любой момент оно может
Подать на меня в суд?
Или наслаждаться игрой с дельфином,
Когда он будет желать моего ареста?
Каждый зверь будет хвататься за закон,
Чтобы показать свою правоту.
В судах дел будет невпроворот,
Они будут завалены делами,
Открытыми после исков земельных участков.
Но месть будет сладка,
Так как я смогу ответить тем же.
Я выдвину обвинение против дерева
Моего соседа за то, что оно сбросит
На меня свои листья. 
Вскоре после опубликования Стоуном и Трайбом их необычных предложений, на более серьезном уровне свой меч с ними скрестил профессор философии из Пенсильванского университета Марк Сагофф. В 1974 г. в "Jale Law Journal" Сагофф высмеял ту идею, что "вся природа должна стать объектом законодательного внимания", и все существа, независимо от расы, веры, цвета, пола, структуры листа, или атомной структуры должны получить права". Как, интересовался Сагофф, Стоун может знать, чего хотят природные объекты? Ему казалось вполне логичным, что дикая природа не является тем местом, которое могут предпочитать существа, борящиеся за выживание в жестоком мире. Обращаясь к конкретному случаю Стоуна, Сагофф спрашивает: "Почему бы Минеральному Царю и не захотеть стать местом лыжного курорта, после того, как он ничего не делал миллиард лет?" Возможно, именно промышленники, а не Съерра-Клуб, понимали, что нужно этой долине. Выходом из этой дилеммы, по мнению Сагоффа, было принятие антропоцентрического подхода. Он считал, что люди обладают правом на горные долины в силу их культурных, духовных и эстетических ценностей для людей.
В 1984 г. П.С. Элдер, канадский профессор права, предпринял такую же критику аргументов Стоуна. "Единственным камнем, способным стать объектом морального внимания и, следовательно, заслуживающим юридические права ("Стоун" - по английски "камень"), начал он, "является Кристофер". Деревьям и каньонам нельзя давать права, считал он, в силу того, что они "не существа, обладающие сознанием". Им все равно, как с ними обращаются. Элдер поддерживал Джоэля Фейнберга в том, что права не следует давать тем, кто менее развит, чем животные. Но тут же добавляет, что он выступает за достойное обращение с природой, добиться которого можно с помощью знакомой формулы человеческих прав. Если некоторым людям покажется, что кто-то несправедливо обращается с природой, то именно они должны выступить истцами в суде. Для того, чтобы цель Стоуна оказалась достигнутой, заключает Элдер, нужно дать новые права людям (права на экологическую целостность, красоту и т.д.). Однако, Стоун не был убежден в том, насколько серьезным фактором в подобных случаях в судах будет человеческий интерес. Он считал, у природы будет больше шансов на получение юридической защиты, если люди поверят в то, что у нее действительно есть права, которые они должны уважать. В 1985 г. Стоун вновь подключился к дебатам, касающимся этики окружающей среды, опубликовав длинную статью, в которой он пересмотрел свой старый тезис о том, что деревья должны обладать статусом. Он сразу же признал, что прямое расширение прав и юридического статуса от людей к местам вроде Минерального Царя слишком упрощает сложный вопрос. И все-таки, он не лишал природные объекты места в человеческой моральной сфере и не определял их права строго в контексте человеческих прав и интересов. Поэтому его задачей стало выявление того, как можно в этические и юридические системы включить "нетрадиционные", как он говорил, существа, которые не имеют явно выраженных интересов.
Решением этого вопроса, по мнению Стоуна, был "моральный плюрализм", согласно которому этическая деятельность людей может существовать на нескольких логических уровнях. Свой взгляд он подтверждает аналогией с картами, которые содержат различную информацию об одном и том же месте и созданы с различными целями. "Нет такой карты, которая подходила бы ко всем видам работ, которые мы хотим проводить с картами",- объяснял Стоун, - "и нет карты, которая была бы более правильной, чем другая..." Он считал вероятным существование различных этических систем, которые могли бы определять человеческое поведение по отношению к другим людям, окружающей среде, а также эмбрионам, клонированным существам, роботам и другим необычным существам. Это была та этическая область, в которую, как надеялся Стоун, философы все-таки осмелятся проникнуть. В качестве исходного положения он предложил, чтобы все объекты и даже свойства объектов получили пусть не такие, как у людей права, а также "внимание на законодательном уровне". Озеро ценно в своем первозданном виде, или "целостном" состоянии "просто потому, что мир будет лучше, если оно останется именно в этом состоянии. В случае посягательства на определенное состояние озера (скажем, его загрязнения), его хранители - люди могут подать в суд и добиваться исправления положения. По сути, это была своего рода лазейка, с помощью которой можно было придать озеру законные права, не используя при этом либо интересы людей, или идею существования интересов со стороны самого озера. Тем, кто находил эту идею слишком "натянутой", Стоун напоминал, что в 1975 г. федеральный суд позволил открыть дело от имени реки Байрам в Коннектиткуте и Нью-Йорке против тех, кто загрязнил его берега. Он также призывал современную философию к способствованию привлечения "нетрадиционных" экологических существ к этической сфере. И это, как он знал, было необходимой прелюдией для тех радикальных шагов, которые, как он сам говорил в своем эссе за 1972 г., люди считали "немыслимыми".
Тогда как одни философы о справедливости к природе задумались в результате полемики вокруг законных прав, другие черпали свое вдохновение в психологии. Лоуренс Кольберг привлек к себе внимание своим заявлением о том, что моральная мотивация претерпевает в человеческом мышлении несколько последовательных стадий развития. Сначала имеет место чистый эго-интерес ребенка, затем человек идет к высшим уровням моральности, которые сперва включают в себя уровень отцовства и непосредственно семьи, и затем распространяется на соседей, город, страну и все человечество. Вместе с биологическим взрослением происходит взросление и этическое. Дети по мере созревания начинают сознательно ограничивать себя в своих действиях. В любом случае у них есть потенциал познания того, что брать игрушку товарища, бумажник согражданина или захватывать чужую страну - неправильно.
Признание того, что другие тоже имеют права, помогает морально созревающему человеку иметь дело с проблемами существования в мире с расширяющимися социальными границами. В конце концов, как считал Кольберг, лишь очень немногие люди развиваются до стадии, которая является полной противоположностью первой, т.е. до стадии чистого альтруизма. В этот момент самоналагаемые этические принципы руководят каждым действием. Теории Кольберга в конце 1960-х годов касались строго межчеловеческих отношений. Но несколько лет спустя экофилософы обратили на них внимание, вспомнили идею Дарвина, что этика развилась с течением времени, и стали утверждать, что Кольберг открыл путь для допущения в этическую сферу не только людей; так Эрнст Партридж указывал на идеи Кольберга, как на подтверждение того, что в своей "экологически вдохновляемой" потребности уравняться в правах, как с другими людьми, так и с природой, люди могут достичь новой стадии моральной эволюции. Активисты движения "Прежде Земля!" используют идеи Кольберга для объяснения того, почему самопожертвование, по сути дела насилие, в защиту матери-земли, является таким же этичным, как и самопожертвование в защиту матери человеческой. Радикальные экологи, утверждают такие активисты, просто достигли высшей моральной стадии.
В начале 1980-х годов Том Риган отмечал, что размах и ожесточенность дискуссии о расширенной этике в философских кругах "десять или двадцать лет назад были бы немыслимыми". Риган говорил, что даже не-философ задумывается над тем, не являемся ли мы сейчас свидетелями нового великого витка в развитии нашей моральной и культурной эволюции. Риган был поражен обилием, как эмоциональных, так и аналитических работ и высказываний на тему прав животных и освобождения животных. Другие философы, как мы видим, считали, что этому вопросу посвящается слишком много внимания, но именно отсюда и началось "позеленение" философии. Перед тем, как река философии смогла потечь по более широкому руслу, необходимо было устранить барьер в виде той идеи, что мораль начинается и заканчивается с людьми.
Признание того, что права могут принадлежать не только людям и, по крайней мере, простираются и на высших животных, в англо-американском мышлении присутствует издавна. Натаниэль Уорд, вероятно, имел это ввиду еще в 1641 г., а Иеремия Бентам наверняка в 1780-х, Джон Лоуренс в 1796, Эдвард Никольсон в 1879 и Генри Солт в 1891 говорили о "правах", включая законные права других существ. С американской стороны одним из первых, признавших возможность существования прав у других существ, был Джон Мюир. В начале века Эдвард Эванс и Говард Мур составили четкие концепции применения идеи прав вне человеческой сферы. Идея же "биоправ" для природных существ была основой этики земли О. Леопольда в 1940-х годах. И все же гуманитарное движение или движение за благо животных до 1970 г. в основном не касалось темы природных прав, придерживаясь более практического подхода предотвращения жестокости по отношению к животным. Большую часть XIX и XX веков относительно прав животных гуманитарии хранили молчание. Но в 1970-х годах интерес к этой теме возрос. Сейчас мы понимаем, что внимание, обращаемое в 1960-х годах на права чернокожих, женщин, вьетнамцев и в меньшей степени индейцев, гомосексуалистов, неродившихся и пожилых людей, студентов стимулировало возросший интерес к месту животных в американской либеральной мысли. Похожее в американской истории происходило в ту пору, когда волна интереса к правам белых мужчин подтолкнула некоторых философов и активистов к расширению границ либерализма в неведомую до того социальную область.
Наиболее важным из первых заявлений в современной дискуссии о правах животных было обзорное эссе, написанное астралийцем Питером Сингером в 1973 г. и опубликованное в "New Jork Revienof Books" и "National Observer", очень влиятельных изданиях. По сути, воздействие статьи Сингера "Освобождение животных" на "позеленение" американской философии можно сравнить с воздействием статьи Линн Уайт в 1967 г. на экотеологию. Как и свидетельствует название его статьи, Сингер старался увязать защиту животных с недавним освободительным движением меньшинств. В 1972 г. Сингер, будучи в Оксфорде, выдвинул тезис о законности неповиновения, которое направлено на достижение равенства, справедливости и свободы для всех людей. Хотя ни животные, ни окружающая среда в его диссертации не фигурировали, было ясно, что он шел той философской дорогой, которая должна затронуть вопросы, связанные с угнетением других (природных существ). "Движение за освобождение", как объяснял Сингер в начале своего эссе за 1973 г., "подразумевает расширение наших моральных горизонтов". "Практика, прежде считавшаяся естественной и неизбежной, сегодня считается нетерпимой". Под этой практикой Сингер подразумевал обращение с животными, выращиваемыми ради использования их в пищу и в лабораторных исследованиях. Он считал, что если морально неправильным считается такое обращение с людьми, даже с младенцами и калеками, которое причиняет страдания и смерть, то также неправильным будет и подобное обращение с животными. Другими словами, животных нельзя убивать ни при каких обстоятельствах. Философия Сингера поощряла вегетарианство. Сингер обвинял тех, кто был не согласен с его мнением, в излишнем антропоцентризме, который он называл "убеждением в том, что у нас есть право на обращение с представителями других видов в таком духе, какой считается нетерпимым в обращении с представителями собственного вида". Подобные предрассудки, называемые "расизмом" и "сексизмом" стали причиной дискриминации негров и женщин. Эта практика стала объектом серьезного вызова, но Сингер считал, что "освобождение животных потребует со стороны человечества больше альтруизма, чем какое-либо другое освободительное движение", так как животные не могут самостоятельно выск