азывать претензии. Поэтому Сингер и его коллеги, подобно стоуновским хранителям деревьев и долин, должны выражать интересы животных относительно завершения эксплуатации.
В своем обзоре Сингер "одобряет появление книг-первопроходцев", таких как "Животные машины" (1964) Руфи Харрисон. Одна из последних английских гуманитариев, Харрисон фокусируется на наиболее злоупотребительных формах обращения с животными. Она не была философом, но она задалась вопросом права людей ставить экономику выше этики на сельскохозяйственном уровне, и придумала фразу "фермо-фабрика". Во вступлении к "Животным машинам" Р. Карсон вспоминает о философии Альберта Швейцера и затрагивает "вопрос о том, насколько далеко человек может зайти в своем доминировании над другой жизнью". Сингер не разделял такой широкой этической перспективы, но он был очень активен при защите животных, которые, как он говорил, способны страдать. В ответ на обычное возражение, согласно которому крысы иногда поедают человеческих детей, Сингер просто говорил, что согласно этой логике, "крысы также обладают интересами". Именно это заявление Сингера другим философам показалось слишком экстремальным. Дональд Ван Де Веер из Северо-Каролинского университета предлагает делать различие между "основными" и "второстепенными" интересами, как людей, так и других существ. Также он был убежден в том, что большие "психологические" или умственные различия (скажем, между людьми и протоплазмой) должны лечь в основу соответствующей "дискриминации". Формула "межвидовой справедливости" (т.е. между видами), о которой говорит Ван Де Веер, вытекает из признания этих различий. Он утверждает, что люди, убивающие крыс, поедающих их детей, не поступают неэтически, но делать крыс объектом постоянного уничтожения будет морально неправильным. И все же, по мнению Сингера, интересы любого существа, способного чувствовать боль и удовольствие, должны считаться равными интересам любых других существ. В особенности он поддерживал то, как Патрик Корбетт, профессор философии в Суссекском университете, вписывал идею прав животных в англо-американский либерализм. "Мы должны, - утверждал Корбетт,- распространить великие принципы свободы, равенства и братства на жизнь животных. Пусть рабство животных последует за рабством людей в могилу прошлого". Именно этот "правовой" подход к благу животных, на который в большой степени повлияли различные правовые движения 1960-х годов, и сделал движение за освобождение животных таким непохожим на прежнюю гуманность.
Спустя два года после первых своих заявлений в "New Jork Reviewof Books" и в ответ на вызванную этим полемику, Сингер расширил свои аргументы в книге "Освобождение животных" (1975). Во вступлении он писал: "Пять лет назад я бы сам рассмеялся над тем, что я сейчас написал со всей серьезностью". В первом параграфе он пишет: "Тирания людей над животными является такой же важной проблемой, как и любая другая социальная и моральная проблема, бывшая предметом борьбы в последнее время". В подзаголовке первой главы читаем: "Почему сторонники освобождения чернокожих и женщин должны также поддерживать и освобождение животных". Равенство по мнению Сингера, объяснявшего это в духе Бентама, подразумевает уважение к интересам всех существ и, в особенности, в случае с животными, устранение всяческих страданий. Поэтому существа, включаемые Сингером в моральную сообщность, должны обладать достаточно сложной нервной системой, чтобы чувствовать боль. Философы такие существа называют "чувствующими". Сингер осуждал животноводство (он постоянно сравнивал скотоводство с рабством) и экспериментирование над животными (он неоднократно проводил аналогии между животными лабораториями и нацистскими лагерями смерти). Использование в пищу убиваемых животных явно было неэтическим, и свое собственное вегетарианство Сингер объяснял в последней главе "Кухня для освобожденных людей". С его точки зрения этика переставала иметь силу "где то между креветкой и устрицей". Многие экофилософы находят это заявление абсурдным, но Сингер заслуживает уважения потому, что он помог освободить моральную философию от её двухтысячелетнего фокусирования на людях. Более того, появление "Освобождения животных" в виде отдельной книги, ставшей бестселлером, сделало тему этического "расширения" популярной не только в философских кругах, но среди внимательно читающей публики в Англии, Австралии и США.
После опубликования "Освобождения животных" Сингер продолжал профессионально заниматься философским исследованием вопроса расширения этической сферы. Несмотря на свою принадлежность австралийским университетам, свое наиболее широкое применение его работа нашла в США. Её отличительной особенностью была попытка отказаться от "сентиментализма", который так часто характеризовал прежнее гуманное движение, и изобразить освобождение животных, как "пробуждение совести тирана и раскрытие его глаз на характер тирании, с помощью которой мы мучаем другие виды". В основе философии Сингера лежит принцип равенства: интересы людей и животных считаются одинаковыми. Его главным аргументом было утверждение того, что подобно тому, как люди ценят свою жизнь и восприятие, их ценят также и кошка и олень. Тот факт, что олень не думает как человек, перестал иметь значение в вопросе определения прав, как и факт того, что один человек умнее другого. Сознание (но не обязательно самосознание) и чувствительность стали ключевыми требованиями для соблюдения этического внимания. Разум перестал быть решающим фактором при разграничении между правами людей и других существ, также как он перестал быть индикатором различия между людьми.
Эти идеи Сингер углубил в серии важных философских работ. "Практическая этика" (1979) обсуждает причины и последствия действий на основе равенства интересов. В "Животноводческих комплексах" (1980) в соавторстве с Джеймсом Мэйсоном, Сингер яростно раскритиковал агробизнес, институт, который по его мнению наименее всего подвержен реформированию и замене. В "Расширяющемся круге: этика и социобиология" (1981) Сингер исследует истоки и возможное будущее, уделяя особое внимание таким важным фигурам в биологии, как Эдвард О. Вильсон. Под конец своей книги он обращается к вопросу, как далеко может развиться этика. Являются ли животные концом или всего лишь началом этического расширения? Швейцер и Леопольд, отмечал Сингер, простирали свои моральные системы за пределы животного царства, и он знал о существовании сторонников этического отношения к "горам и речкам". Но признавая, что "сегодняшнее просвещенное мышление часто оборачивается завтрашним ограниченным консерватизмом", Сингер сам оказывается неспособным отказаться от своего убеждения, что этика завершается "на границе чувственности". Дерево или гора, или камень, швырнутый школьником на дорогу, не чувствуют ничего и поэтому не обладают ни интересами, ни правами. " Мы не в состоянии причинить им что-либо - заключал он, - что могло бы повлиять на их состояние". И все же Сингер был "ведом" растущим экологическим движением, и в своей моральной философии он желал найти место для защиты окружающей среды. Его решением дилеммы была концепция окружающей среды. Гора или река, думал Сингер, является домом многих животных, права которых следует уважать. Исходя из этого, причинение человеком ущерба окружающей среде считается неэтичным.
В 1985 г. Питер Сингер издал новое собрание злободневных эссе, которые он рассматривал как "платформу для нового движения освобождения животных". Прежнее гуманное движение, по мнению Сингера, противостояло жестокости в людях, тогда как современная версия подчеркивала права животных. Он ее считал "частью далеко идущей этической революции", которая из себя представляет "расширяющуюся сферу этики". К середине 1980-х годов Сингер расширил свои собственные "интересы" с лабораторных животных и тех, что идут в пищу, до зоопарков, китобойного промысла и редких видов. Все больше внимания он стал обращать на тех активистов, которые старались свою этическую заботу о животных перевести в политические, законные и незаконные действия. "80-е годы, писал Сингер, запомнятся, как десятилетие, когда защита животных стала одной из главнейших тем в мире". Он восторженно отзывался о тех людях, которые приносили в борьбу за права животных "ту самоотверженность и политическое мировоззрение, которые традиционно больше связаны с борьбой за права человека, чем с удобным консерватизмом прежних организаций". Возвращаясь к страницам "New Jork of Books" в 1985 г. с целью написания "Десять лет освобождения животных", Сингер так прокоментировал внезапное возникновение движения. "До опубликования моего эссе в 1973 г. вопрос об этическом статусе животных академическими философами упоминался редко". Пожалуй Стингер преувеличивал значение собственной статьи, но в отношении временных показателей он прав. Если философы и обращались к этой теме до 1970 г., то делали это они в основном для того, чтобы категорически отрицать права животных. Сингер говорит, что эссе Розлинда Годловитча в "Philosophy" за 1971 г. было "новаторским и оно "прервало тишину". "Ученая шумиха" в следующем деятилетии стала немного громче. Целые номера престижных журналов "Ethics" (январь 1978), "Philosophy" (октябрь 1978), "Jnguiri" (лето 1979) концентрировались на теме морального статуса животных. У издания "Ethics and Animals" другого фокусирования не было вовсе. Появились большие библиографии. Не все философы придерживались единого взгляда на природу прав животных (и не все считали, что они имеют права вообще), но всем было понятно, что впервые эта тема стала объектом горячего обсуждения. Разворачиванию этих дебатов во многом способствовали конференции, сводившие воедино теоретиков и распространявших результаты в таких печатных органах, как "Права животных: Симпозиум" и "Этика и Животные".
Печатание многочисленных книг еще больше способствовало расширению дискуссии. Книга, которую Сингер обозревал в 1973 г. "Животные, люди и мораль" (1972), была первой работой, посвященной правам животных, выдержанной в серьезном философском духе. Лишь в 1892 г. в работе Генри Солта "Права животных" можно было найти похожую степень радикализма в отношении других жизненных форм. Главное место издатели "Животные, люди и мораль", молодые канадские и английские философы, отвели сильному эссе, написанному психологом и экспериментатором над животными Ричардом Райдером, протестовавшим против злоупотреблений над животными в лабораториях США и Англии. В духе американских аболиционистов Райдер смог убедить общественность простым перечислением фактов. Факты эти касались экспериментов, проводившихся над лабораторными животными. В своих заключительных параграфах он отмечал, что расизм, санкционировавший нарушение прав чернокожего населения, в большой степени оказался побежденным. Райдер надеялся, что "наступит такой день, когда просвещенные умы ужаснутся нарушению прав животных не меньше, чем нарушению прав человеческих меньшинств". Термин Райдера "спесиесизм" (нарушение прав других видов) прижился в академических и в активистских кругах, потому что он связывал движение за права других видов с теми группами людей, которые не так давно испытали своего рода освобождение. Это слово подразумевает расширение этического внимания до, по крайней мере, части природы, как это сделала английская писательница Бриджид Брофи, предложив в "Животные, люди и мораль" "Декларацию независимости от имени других животных". Исходя напрямую из традиции естественных прав, очень значимую и в Англии, и в США, Брофи утверждала, что "раз мы признаем жизнь и чувственность у других животных, то мы обязаны признать и их права на жизнь, свободу и счастье".
Видя в отсутствии прав у животных одно из важнейших препятствий на пути дальнейшего распространения этики, философы стали этому вопросу в 1970-е и 1980-е годы уделять главное внимание. В 1976 г. появились "Права животных" Эндрю Линзи и "Права животных и обязанности людей" Тома Ригана и Питера Сингера. Стефан Р. Кларк в 1977 г. написал "Моральный статус животных", а пять лет спустя "Природа зверя: моральны ли животные?" В 1978 г. Ричард Моррис и Майкл В. Фокс издали "На пятый день: Права животных и человеческая этика". Книга эта, опубликованная почитаемым Гуманным Обществом США, показала, что даже значительное крыло движения за благо животных реагировало на новый подход прав и освобождения. И действительно, уже во введении Моррис призвал к "этике, которая касалась бы всей биосферы планеты Земля, и даже дальше её, и определяла бы обязанность человека по отношению к "неорганике, растениям, животным и людям". Ветеринар Фокс утверждал, что "если человек обладает естественным правом, лишь в силу своего бытия, на свободу, на самоопределение в оптимальной среде, то тогда такие права должны быть распространены и на других существ". Но большая часть книги "На пятый день", названная так в связи с созданием богом животных на пятый день после сотворения мира, была посвящена чувствующим существам и основное внимание уделяла идеям таких философов, как Джоэль Фейнберг. В отношении продуктивности и профессионального влияния, единственным философом, равным Сингеру в обсуждении прав животных и значении этого, является американец Том Риган. Философ из Северо-Каролинского университета, Риган обратился к проблемам этического расширения в то же самое время, что и Сингер, в 1972 г., в результате изучения идей ненасилия Махатма Ганди. Риган восхищался экстремальным пацифизмом индийца, но считал, что для публики полноценным подходом для расширения этики будет философия естественных прав. Его первая статья, опубликованная в 1975 г., излагала его идею, что животные подобно людям являются существами, способными ценить свои жизни и, следовательно, обладают "присущим достоинством" и "равными естественными правами на жизнь". Аргументы, указывающие на необходимость уважения естественных прав людей, по мнению Ригана, в равной степени применимы и к животным, сравнивание животных с угнетаемыми группами людей было ключевым моментом в доводах Ригана. "Мы должны подчеркнуть, писал он в 1979 г., что подобно тому, как черные не существуют для белых, или женщины для мужчин, для нас не существуют и животные. Но у них есть жизнь и своя собственная ценность. Мораль, не содержащая эту истину, является пустой". Из этого следовало, что жестокость по отношению к животным в лабораториях и на фермах неправильна не потому, что это, как считает большинство гуманитариев, оказывает пагубное воздействие на людей, а потому, что это нарушает права животных. Его идеи в 1970-е годы явно перекликались с аргументами тех, кто "работал" с целью освобождения определенных социальных групп десятком лет раньше. В "Аргументах в пользу прав животных" (1983) являющейся наиболее тщательным философским исследованием на эту тему до наших дней, Риган недвусмысленно заявляет о том, что "движение за права животных является частью движения за права человека".
Первоначальное фокусирование современной моральной философии на правах животных было важным моментом на пути от антропоцентрической этики к более широким концепциям морального применения. Культура, пропитанная насквозь либерализмом Локка, должна была подтянуться к той же самой философии природных прав, которая простирала уважение на все классы людей. Но такое подстраивание этики окружающей среды к правам не устраивало многих философов и более радикальных экологов. Почему Сингер очертил круг, включающий в себя домашних животных, но исключающий устриц и менее "изощренных" существ. Почему Риган ограничивает свою моральную сообщность умственно нормальными млекопитающими? Экология открыла новые горизонты, охватывающие весь биофизический мир. Увидев их, некоторые философы захотели исследовать этический смысл отношения человека ко всем существам и не только. Возможно, природные сообщности - экосистемы, или, пользуясь прежним словарем, "природа", также заслуживают этическое внимание. Эти мысли отвлекли внимание философов от традиционного подхода естественных прав, направив его на процессы, системы и целое. Это означало расширение круга мышления, как советовал Леопольд, подобного мышлению горы.
Если отмена рабства и более недавнее движение за гражданские права стали наиболее убедительными историческими прецендентами для борцов за освобождение животных, то женское освободительное движение оказалось особенно вдохновляющим для сторонников более широкой экологической этики. Причиной этого является связь, которую многие феминистки и экологи заметили между эксплуатируемым женским полом и эксплуатируемой природой. "Презрение к женщинам и презрение к природе", писала Инестра Кинг, является тесно взаимосвязанным". Во многом этому способствовал образ природы - женщины, дающей жизнь, матери Природы, или, как греки называли свою богиню земли, Геи. Согласно этой аналогии, угрозу, как женщинам, так и природе, представляет традиционное мужское господство или патриархат и, в особенности, тенденция мужчин-сексистов покорять, господствовать, манипулировать и угнетать то, чего они боятся, презирают и ощущают менее сильным, чем они. Кинг считает, что в основе дуаизма, разделяющего цивилизацию и природу, лежит женоненавистничество. Розмари Рэдфорд Рутер добавляет, что "критика господства мужчин над женщинами в итоге приводит к критике господства человека над природой". Кэролин Мэрчант четко высказывалась на эту тему и первую главу своей книги "Смерть природы" (1980) назвала "Природа, как женщина". Она напоминает читателям, что материнский образ природного мира, который долгое время был аргументом, сдерживающим аппетиты человека, уступил в XVII веке место концепции природы, как чему-то дикому, неуправляемому и опасному. Последовали всеобщие усилия по проведению в жизнь идеи господства над природой, чему во многом способствовала научно-техническая революция. Почти каждый писатель - сторонник феминистского движения отмечал параллель между "насилованием" "девственной" земли и надруганием над женщинами. Вследствии этого женское движение 60-х и 70-х годов в сочетании с растущим пониманием общественностью экологии, религии индейцев и азиатской теологии "инь-янь" сфокусировалось на природе, как на эксплуатируемом женском образе.
Если природу и женщин рассматривать, как союзников по несчастью, то кампании по их принятию в этическую сферу могут быть взаимоподдерживающими. Многие действительно увязали эти два движения с помощью таких терминов, как "экофеминизм" и "экософия". Инестра Кинг говорит, что "экология, феминизм и освобождение всей природы, включая нас самих, взаимосвязаны". Но как это все функционирует? Многие утверждают, что в силу своей роли созидательницы жизни, женщины традиционно ближе к природе, чем мужчины. Женщинам виднее, как следует думать о взаимоотношениях человека с природой. "Экологии, - пишет Кинг, - нужно женское мировоззрение", и Джим Чини считает, что холистическая "глубинная экология" носит женский характер. Сюзанн Гриффин об этом говорит более романтично: "Женщина говорит с природой, она слышит голоса земли, ветер овевает её и деревья шепчутся с ней". Гриффин и большинство феминистских писательниц, работающих с темой окружающей среды, считают, что в основе природы лежит не иерархия, а взаимосвязанность, на которую и должна обратить свое внимание новая моральная философия.
В книге удивительно названной "Почему негр зеленый?" Элизабет Додсон Грей заявляет о том, что "новое понимание жизни должно быть системным и взаимосвязанным. Оно не может быть линейным и иерархическим, так как реальность жизни на земле это целое, круг, в котором все и вся играет свою роль, и это следует уважать и почитать". Женщины лучше это понимают в силу своей тенденции уходить на задний план и предпочитают концепцию единства, взаимосвязанности и общности. В связи с этим, феминистки-философы указывают на Кэрол Джиллиган, порвавшей со своим наставником Лоуренсом Кольбергом, заявив, что мужчины и женщины обладают радикально различными концепциями о себе. Женщины, как говорит один из интерпретаторов Джиллиган, "определяют себя посредством отношений заботы и ответственности. Мужчины определяют