да "изучают мизинец природы". В любом случае, экологи были учеными, желавшими идти навстречу холистически мыслящим теологам и философам.
Следующим конструктивным элементом леопольдовской земельной этики была статья, опубликованная в Нью-Мексико в 1933 г. Называлась она "Этика сохранения природы", и главным ее вкладом была идея этической революции. Подобно многим комментаторам на эту тему, Леопольд отмечал связь между рабством и полновластным владением земли. Тот факт, что рабству был положен конец, поощрял его заниматься активным освобожением природы. "Этика сохранения природы" начинается с упоминания о "богоподобном Одиссее", который возвратившись на родину, повесил на одной веревке с десяток рабынь, обвиненных в недостойном поведении. "И все же, - восклицает Леопольд, - Одиссей был этичным человеком, не прощавшим убийство". Дело в том, что рабы были собственностью и поэтому находились вне этической сферы Одиссея. К ним относились лишь как к полезной вещи, не задаваясь вопросом правоты или неправоты. По истечении значительного периода времени, продолжает Леопольд, произошло "расширение этических границ". Рабы стали людьми, рабство было отменено. Но, говорит Леопольд, до сих пор не существует этики, связанной с отношением человека к земле, животным и растениям. Земля, как и рабыни Одиссея, по прежнему является собственностью. Прогресс цивилизации по прежнему сопровождается "порабощением земли". Леопольд надеялся, что движение за сохранение природы было следствием понимания того, что "уничтожение земли - совершенно отрицательное явление". Под этим Леопольд подразумевает отношение, подобное тому, которое следует испытывать к злоупотреблению одного человека другим. В своем заявлении за 1933 г. (и в "Альманахе" тоже) Леопольд ничего не говорит, что кто-то до него думал о расширении этических границ. И все же, он должен был знать, что Дарвин много писал на эту тему. Фактически, говоря о "тенденции взаимозависимых индивидуалов или обществ развивать различные виды сотрудничества", известного как этика, Леопольд почти повторяет Дарвина. Он также игнорирует то, что его идеи были предвосхищены Вильямом Леки, Генри Солтом, Эдвардом Эвансом, Говардом Муром, Либерти Бэйли и Альбертом Швейцером, хотя работы этих людей были вполне доступны во времена пребывания Леопольда в колледже или в начале его профессиональной карьеры. Как эколог, Леопольд расширил этику больше, чем кто либо из этих мыслителей - до совокупностей организмов и сред обитания, организованных в экосостемы, и до степени защиты их на научном уровне, но непонятно почему этот ученый, так дотошно относившийся к записи биологических фактов, настолько пренебрежительно относился к фактам историческим. Также удивительным является и определенная тенденция последователей Леопольда превозносить свою тему за счет исторической точности. Например, Дж.Б. Калликотт утверждал, что леопольдовские идеи являются "первой сознательной, обоснованной и систематической попыткой в современной западной литературе развить этическую теорию, включавшую различные природные существа и саму природу в сферу морали". Однако позже Калликотт изменил свою позицию сказав, что "уникальный вклад Леопольда состоял в обеспечении здоровой научной основы для экологической этики".
Вероятно в июле 1947 г. Леопольд пересмотрел свои эссе, написанные в 1923 и 1933 гг., добавил идеи из более поздних статей и написал финальную статью для "Альманаха", озаглавленную "Этика Земли". Она также начинается с истории об Одиссее и рабынях, лишь немного измененной от варианта статьи за 1933 г., и с концепции этической эволюции. Но затем Леопольд обращается к новым идеям об истоках и значении этики. Этика, объясняет он, является собранием самоналоженных ограничений на свободу действий, в основе которых лежит признание того, что "индивидуал является членом сообщности взаимозависимых составных". Этика земли меняет роль Homo sapiens с завоевателя земли-сообщности на простого ее члена. Она подразумевает уважение к его со-товарищам, а также уважение к сообщности, как таковой. Этим Леопольд признает, что в одном смысле люди являются просто представителями "био-команды", а в другом, что их усилившиеся возможности воздействия на природу обособляют их от других членов. Становясь все более сильной, цивилизация оказывается перед лицом все большей необходимости придерживаться ограничений, создаваемых этикой земли. Леопольд верил в то, что подобно тому, как концепция правильного и неправильного способствовала установлению большей справедливости в обществе, она же будет способствовать и справедливости в отношениях между людьми и землей. Смысл "Альманаха", как пишет Леопольд в предисловии, заключается в оказании помощи земле в её "выживании в условиях воздействия со стороны механизированного человека". Его слова относительно проблемы и её решения очень прямолинейны и уверены: "Мы злоупотребляем землей потому, что мы считаем её своей собственностью. Если мы начнем видеть в земле сообщность, к которой мы принадлежим, мы можем начать использовать её с любовью и уважением". В "Альманахе" Леопольд часто принимает в отношении этики земли утилитарный подход. Люди должны быть этичными к природе хотя бы потому, что благодаря ей они могут жить. Испытанный ветеран политики сохранения природы, Леопольд знал, что в 1930-е и 1940-е гг. именно такое представление было наиболее выгодным для его философии. Он же понимал, что на этом "вся эта история" не заканчивается. Его наиболее радикальные идеи, оказавшие такое большое влияние в 1960-е годы, и после касаются присущих прав других жизненных форм и жизни сообщности или экосистем. В начале "Этики земли" Леопольд утверждает "право на существование" не только за животными и растениями, но также и за водой и почвой. Жизненные формы, разделяющие эту планету с людьми, должны обладать правом "жить в силу своего биоправа, а не экономического преимущества для нас". Это означает, что "в отношении земли у нас имеются обязанности, стоящие выше нашего эго-интереса", обязательства, основанные на признании того, что люди и другие компоненты являются экологически равноправными. Эта идея о биоправе и была интеллектуальным динамитом, благодаря которому "Альманах" оказался вне рамок традиционного природоохранного движения в США. Дарвинские эволюционисты и старомодные гуманитарии иногда высказывали предположение о необходимости распространить этическую сферу за пределы человеческого общества, но именно Леопольд с помощью экологии придал этой концепции её наиболее драматичное выражение вплоть до конца 1940-х гг. Большинство из тех, кто прежде выступал в защиту распространения этики, обращало внимание на индивидуальные организмы, причем в основном высших животных. Достижением Леопольда было то, что он следовал этой дорогой до её логичного завершения - в экосистемах, окружающей среде или "земле". Для него отдельные организмы, включая людей, всегда были подчинены значимости того, что он называл "биосообщностью". Хотя Леопольд не был первым человеком, подавшим идею о расширении этических рамок, его работу по праву считают наиболее важным источником современной экоцентрической или холистической этики.
Дарвин покончил с дуализмом, а экологи "заседали на его похоронах". Люди оказались просто одной группой из многих в широко раздавшейся биосообщности. Моральные выводы этой идеи для людей были, по крайней мере, проблематичными, и философы после Леопольда продолжали "потеть" над ней. Но Леопольд был уверен в отношении того, как нужно поступать согласно этике земли. Этика не подразумевала совершенного отказа от воздействия на окружающую среду. Как биолог, Леопольд знал, что это невозможно. Вероятно, он посмеивался над такими вегетарианцами как Генри Солт или сектами, слепо отстаивающими любую жизнь, подобно индийским джайнистам, которые придерживаясь философии "ахимсы", чтобы не причинить вреда насекомым, дышали через марлю. Даже помощь червякам и насекомым, к которой призывал Альберт Швейцер, крайне удивляла Леопольда, считавшей её несовместимой с главной идеей здоровья земли. Леопольдовская концепция швейцеровского почитания жизни была именно такой - уважение к жизни вообще, а не к отдельным игрокам жизненного процесса. Конечно, Леопольд одобрял швейцеровский принцип лишения жизни лишь при особой необходимости и уважительного отношения к убиваемому существу. Охота, мясоедение и даже, по словам Леопольда, "управление и использование" экосистемой, были допустимым воздействием человека на природу. Но при этом очень важно, как писал в 1933 г. Леопольд, не "вредить окружающей среде". К 1948 г., когда он закончил для "Альманаха" "Этику земли", Леопольд обратил этот принцип в то, что стало его наиболее известным постулатом. Решение, связанное с использованием земли, "Является правильным в том случае, если оно способствует сохранению целостности, стабильности и красоты биосообщности. Оно является неправильным, если этому не способствует".
Такое определение этики земли, формировавшееся идеями экологии и профессиональной причастностью Леопольда к управлению дикой жизнью, должно было успокоить гуманитариев в отношении страданий отдельных организмов. Сам же Леопольд редко думал в этом ракурсе и не проявлял никакого интереса к борьбе против злоупотреблений над животными. Его этика функционировала на уровне видов и собраний видов, и экосистемных процессов. В отличии от Дональда Уорстера, Леопольд никогда не писал о природных правах отдельных организмов и не использовал классическую джефферсоновскую риторику при защите иных существ. Будучи управляющим дикой жизнью, он утверждал необходимость убийства диких животных в том случае, если их популяции начинали оказывать чрезмерную нагрузку на окружающую среду. Убийство стада человеческими управляющими было необходимо для "стабильности" и в определенном смысле "красоты" окружающей среды. Убийство волков в Нью-Мексико было этически неправильным, так как в этой области было очень мало волков. Их уничтожение разрушило целостность биосообщности. Более того, волки помогали контролировать популяции оленей, оказывая тем самым стабилизирующее воздействие. Но Леопольд сказал бы, что слишком много волков (или, предположительно, людей) такое же бедствие, как и избыток оленей. В своей деятельности люди должны руководствоваться соображениями природной динамики и гармонии, в чем им должны помочь экологи. Конечный продукт для Леопольда всегда означал "здоровое функционирование "биомеханизма".
Леопольд знал, что такого рода природный баланс был одним из способов, отличающих человечество от других видов. Хищники не влияли на человеческую популяцию, как это имело место в отношении других видов. Чтобы подчеркнуть эту мысль в своем эссе за 1923 г., Леопольд обратился к работе Джона Бэрроу "Принимая вселенную" (1920). Бэрроу, писал Леопольд, объяснял, что "картофельный жук уничтожает картофель и тем самым уничтожает себя". Но прежде, чем это происходит, паразиты останавливают рост популяции жуков. У человека нет естественных врагов, которые могли бы контролировать их численность, и их технология позволяет им делать с природой практически всё, что им заблагорассудится. Именно здесь и должна выйти на передний план этика земли. Леопольд считал, что она играет роль преграды для способности человека изменять среду в чрезмерной степени, нарушая при этом биоправа других видов.
Леопольд знал, какие трудности ожидают тех, кто будет пытаться ввести мораль в отношения между людьми и средой. "Важная перемена в этике", писал он в "Альманахе", "сопровождается внутренней переменой наших воззрений, чувств, убеждений". Природохранное движение 1940-х годов было еще далеко от этих "основ поведения". В качестве доказательства Леопольд утверждал, что"философия и религия еще ничего не слышали" о "расширении границ общественной совести от людей к земле". В этом своем убеждении Леопольд был прав и неправ. Философия, биология, религия и даже законодательство "слышали" о подобном "расширении границ", пусть не в такой степени, в какой это предлагает Леопольд, но, по крайней мере, в рамках межчеловеческих отношений. В 1944 г., за четыре года до того, как Леопольд написал "Этику земли", Чонси Д. Лин сказал перед Американской Ассоциацией за прогресс науки, что "всё, что способствует сохранению природного баланса, является хорошим". Но Леопольд был прав в том, что западная мысль в общем содержала очень мало общего с холистическим характером его моральной философии. Однако он знал, как важно уметь терпеть в деле медленно меняющихся позиций и ценностей. Этика, в конце концов, состояла из идеалов, а не описания того, как люди ведут себя на деле. "Мы не достигнем гармонии с землей в большей степени, чем мы достигнем справедливости или свободы для людей. На этих высших уровнях важно не достижение, а стремление".
Эта параллель, которую Леопольд проводит между этикой "люди - люди" и "люди - природа", проходит красной нитью через многие из его последних эссе. В "Экологической совести" (1947) он отмечал, что "для определения достойного межчеловеческого поведения понадобилось 19 столетий, и процесс этот еще не завершен; чтобы развить достойный кодекс отношений типа "человек - земля" может понадобиться не меньший период. Его рецептом было не позволить экономике диктовать этике: "Перестаньте идти на поводу того аргумента, что правильным является то действие, которое приводит к максимальной выгоде, или что неправильное действие следует осуждать, так как это также окупается сторицей". "Такая философия, - заключает Леопольд, - давно себя отжила на уровне межчеловеческих отношений, а её похороны в отношениях с землей тоже не за горами".
Пессимизм Леопольда в отношении понимания общественностью, не говоря уже о принятии этики земли, был вызван начальной историей "Альманаха". Много издательств отвергли рукопись, и автор начал думать, что его труд никогда не выйдет в печать. Леопольд не дожил до появления рецензий на его "Альманах", но они, вероятно, разочаровали бы его. Большинство критиков приняли книгу, как еше одно собрание чарующих природных эссе. Очень немногие обозреватели признали идеи, которые позднее поколение найдет убедительными. Первые тиражи "зеленой книги" были очень малочисленны; перед ее ренессансом в 1960-х годах было продано всего несколько тысяч экземпляров.
Наиболее явной причиной отсутствия общественного интереса к идеям Леопольда была их действительно радикальная природа, предлагавшая полное изменение основных американских приоритетов и поведения. Его философия также подразумевала радикальное переопределение прогресса. Покорение и эксплуатация окружающей среды, двигавшиеся американским маршем на запад в течении трех столетий, должны были быть заменены на идеал сотрудничества и сосуществования. Короче говоря, этика земли налагала на процесс, благодаря которому нация оказалась вознесенной на вершину мирового могущества, беспрецендентные ограничения. Философия Леопольда резко урезала привычную для американцев свободу в отношении природы.
Американцы 40-х и 50-х годов не могли с энтузиазмом отнестись к предложениям Леопольда. Беды Великой депрессии переросли в беды Мировой войны. Стараясь побыстрее залечить последствия годов упадка, США стали действовать в своем обычном амплуа с невероятной энергичностью. Послевоенное десятилетие было временем строительства домов и семей. Поддерживание целостности, стабильности и красоты экосистемы и представление даже полезным видам биоправ были практически пустым звуком для первого поколения процветающих американцев. Его идеи не поддерживало также большинство экологов. Экология после II мировой войны стала еще более абстрактной, количественной и редукционистской. Исследователей интересовали больше объем урожаев и математическое моделирование, а не этические следствия органической целостности жизни и вещества. Взаимозависимость, как организующая концепция, уступила место производственной эффективности. Тем временем, значительная часть ученых обратила внимание вглубь, к клеткам и молекулам. Та интеграционная природная история, к которой тяготел Леопольд, многим казалась безнадежно устаревшей. В этом относительно враждебном климате мнений экологическая перспектива и экологическая этика нашли для себя убежище в гуманности, религии и так называемой антикультуре. Интеллектуальный климат был подобен тому, что имел место пару столетий назад, когда взаимосвязанность и взаимопомощь были заботой исключительно теологов, философов и поэтов. Но к 1980-м годам, как говорит Р. Мак Интон, новое поколение экологов, воспринимающих этические значения их науки, опять подхватили идею Леопольда.
Судя по первой половине жизни Джозефа В. Кратча трудно было предположить, что он станет главным сторонником идей Леопольда. Но, как говорит название его автобиографии, у него было "Больше жизней, чем одна". Родившись в 1893 г. в Ноксвилле, Теннесси, Кратч закончил факультет английского языка в Колумбийском университете, и в 1920-х годах стал одним из ведущих американских интеллектуалов эры "потерянного поколения". Кратч полагал, что религия, мифология, искусство и этика не могут быть основой веры человека. В 1924 г. в широко принятой книге "Современные нравы", он пришел к заключению, что человеческий дух вынужден пребывать в жестоком мире, лишенном моральных и духовных ценностей. И все же Кратч утверждал, что человек должен поддерживать свое отличие от остальной природы и "умирать, как человек, а не как животное". Здесь имел место прежний дуализм, так долго препятствовавший экологический этике. Молодой Кратч считал, что он не является частью природной сообщности. Главным его чувством по отношению к природе был страх.
Следуя образам Т.С. Элиота в "Пустыре" (1922), Кратч писал в 1929 г. о своем отчаянии перед лицом "пустыни" человеческих ценностей. Но когда он побывал в настоящей пустыне, он начал менять свое мнение. Процесс этот начался в 1938 г., когда Кратч впервые оказался на Юго-западе. Как и в случае с Леопольдом, восприятие дикой природы изменило его мышление. Кратчу, прежний интерес которого к природе ограничивался кормлением коннектикутских птиц, пустыни юго-запада показались чем-то невероятным и величественным. Здесь он понял, что природа существует, и причем очень прекрасно, и без малейшего намека на человека и его цивилизацию. Отталкиваясь от такого видения дикой природы, Кратч приступил к формулированию новой философии, основанной на важности всего остального мира.
Следующим шагом интеллектуальной одиссеи Кратча было открытие для себя Генри Дэвида Торо. С трудами Торо он знакомился, будучи студентом колледжа и отвергал их, считая совершенно неуместными в области поиска значения и ценности в человеческом поведении. Но к 1940-м Кратч уже соглашался с тем, что Торо указывал на один выход из тумана, в котором оказались современные интеллектуалы. Люди могли найти утешение в своей принадлежности к большой сообщности живых существ. Проникнувшись таким восприятием, Кратч по новому взглянул на отношения Торо с рыбами и птицами пруда Уолден и в 1948 г. опубликовал биографию натуралиста из Новой Англии. Тем самым он повторил пример Генри Солта, написавшено биографию Торо (1890), практически приняв природную этическую философию.
В начале 1950-х, после многих путешествий на Юго-запад с целью обновления своего духа, Кратч опубликовал "Год пустыни". Это был сборник природных эссе, похожих на вступительные секции "Альманаха" Леопольда, где тоже описывается природа в различные поры года. В 1952 г. в возрасте 59 лет, Кратч завершил свое паломничество, оставив Колумбийский университет и перебравшись в малонаселенную область в Аризоне. Последовала целая серия книг, в которых была отражена новообретенная радость Кратча по поводу природы: "Голос пустыни" (1956), "Большой Каньон"(1958) и "Забытый полуостров: натуралист в Баджа Калифорния" (1961). Все эти работы объединяла общая тема: "Дикая природа и идея дикой природы является извечным магнитом для человеческого духа".
Леопольд раньше Кратча открыл Юго-запад и признал ценность дикой природы. В 1950-е годы Кратч вновь последовал примеру Леопольда, углубившись в экоэтику. В 1954 г. появилось его выраз