, включающая в себя также и животных". На пуговицах отворотов модниц было написано: "Животные также имеют права".
Сторонники прав животных, придерживающиеся буквы закона, по мере усиления движения за расширение этики, могли похвастать определенными успехами. Закон о гуманном умерщвлении животных (1958) положил начало вытеснению жестокости на скотобойнях. Это нельзя было напрямую связать с правами животных, но один из главных спонсоров этого закона, сенатор Хуберт Хамфри из Миннесоты, отстаивал его, как продолжение традиционных американских либеральных ценностей. "Всякий раз, когда мы закрываем глаза на жестокость и страдания, мы закрываем часть нашего духа, благодаря которому Америка выделяется в мире, как страна, которая ставит моральные принципы и порядочность выше явно материальных ценностей". Официальные организации, такие, как американское антививесекционное общество и Гуманное общество США, агрессивно отстаивали этот закон и продолжали требовать введения дополнительных законов, регулирующих обращение с животными до их убийства с целью применения в пищу. Частичный успех наступил в 1978 г. с принятием поправок к закону за 1958 г.
Тем временем, внимание активистов все больше стало привлекать состояние животных, используемых в лабораториях. Первым заметным событием, прервавшим застой в американском гуманитаризме, было принятие в 1966 г. Закона о благе лабораторных животных. Его первоначальной целью была борьба с кражами и последующей продажей миллионов домашних собак и кошек для экспериментальных целей. Такие группы, как Институт Блага животных и Общество законной защиты животных, активно действовали в этой области с 1950-х годов, но связи между угнетением людей и угнетением животных общественность еще не видела. Переломное эссе, опубликованное в "Life" одновременно с дебатами в Конгрессе в 1966 г. сыграли эту важную роль: исчезнувший любимец семьи мог оказаться в "невероятно грязном помещении, не менее ужасном, чем концентрационные лагеря второй мировой войны". Другой распространенной аналогией была "рабовладельческая торговля животными". Но наиболее убедительной частью работы в "Life" были душераздирающие, на полную страницу фотографии попавших в беду животных. Для американцев, которые недавно еще содрогались при виде фотографий негров, избиваемых в Алабаме и Миссиссиппи, поливаемых водными струями из брандсбойта и стравливаемых собаками, фото из "Life" были очень красноречивыми.
В 1970, 1976 и 1985 гг. Конгресс дополнил основной Закон о благе лабораторных животных (1966), пойдя тем самым навстречу растущим требованиям общественности положить конец издевательствам над животными и поставить вопрос о целесообразности таких исследований. Новые стандарты для Закона о лабораторных животных (1985) значительно расширили список охраняемых видов и установили более "человечное" обращение с животными. Американская политическая система оказалась способной поставить жестокость вне закона и способствовать уменьшению страданий животных. Более столетия такие организации, как Американское Общество предотвращения жестокости по отношению к животным (осн.1866) и Американская гуманная ассоциация (осн. 1874) всегда подразумевали возможность реформирования системы. Гуманное общество США, реорганизовавшись в 1954 г., перенесло движение за реформу обращения с животными в современную эпоху и, как мы говорили выше, достигла значительных успехов на законодательном уровне. К 1985 г. Гуманное общество обладало внушительном бюджетом и насчитывало 600000 членов, состоявших в сотнях местных организаций. Хотя более широко мыслящие экологи высмеивали его, как "собако-кошачью" организацию, Гуманное общество оказалось вовлеченным в действия по защите животных, используемых в родео, диких лошадей и кроликов, морских млекопитающих и пушных животных. В 1978 г. оно опубликовало "На Пятый День: права животных и человеческая этика", где говорилось, что то, "чего мы добиваемся, является этикой, нацеленной на всю биосферу земли и не только". Хотя Дэйл Хилтон, член Гуманного Общества, утверждает, что организация предпочитает новой концепции "прав животных" прежнюю - "блага животных", президент общества Джон Хойт в 1979 г. заявил, что "все существа обладают присущей ценностью, и, следовательно, заслуживают такого же уважения, которое мы оказываем людям". Нынешние гуманитарии, продолжает Хойт, считают, что у человека нет права ни божественного, ни какого-либо иного на эксплуатацию природы ради своего блага. Свои действия он назвал частью американской "борьбы за правду и справедливость". И даже Дэйл Хилтон признал, что идеи, связанные с "правами", обладают в США преимуществами, так как "именно они наиболее близки американцам". Несмотря на попытки разделить их, эти идеи, кажется, объединяют современное гуманистическое движение и с природоохраной, и этикой окружающей среды. Связь с американским либерализмом еще более очевидна.
И все же некоторые активисты считали, что реформного гуманитаризма, воплощаемого Гуманным обществом, явно недостаточно. Более радикальные критики утверждали, что даже животное, с которым хорошо обращаются, все же является заточенным животным, подобно тому, как здоровый раб остается порабощенным. Если животные обладают правом не только на жизнь, но и на свободу и личное счастье, как стали утверждать некоторые философы еще до 1970-х годов, тогда люди не имеют право использовать их против их воли, если это не вызвано крайней необходимостью. В связи с этим идея освобождения животных, о чем говорил в 1973 г. Питер Сингер, или настоящее освобождение плененных созданий, обретало силу и смысл. В первую очередь этот вопрос решился относительно животных, используемых в исследовательских целях, и первым из всех "повезло" дельфинам.
Джон К. Лилли, нейрофизиолог, начал изучать поведение этих китовых еще в 1955 г. Две сверхсовременные лаборатории во Флориде и Вирджинских островах содержали дельфинов, чтобы изучать их способности к общению. Результаты экспериментов Лилли оказались прямо таки поразительными: в некоторых отношениях, включая размеры, мозг дельфина превосходит мозг человека. Получается, что держа в неволе дельфинов для исследовательских целей, ученые попросту порабощают жизненные формы, обладающие чувствительностью и разумом, удивительными даже по человеческим стандартам. Подзаголовок одной из книг Лилли звучит так: "Дельфины - люди моря". Еще в начале 1960-х годов Лилли также заявил, что такие этические принципы, как золотое правило, не должны начинаться и заканчиваться людьми. Если мы хотим придерживаться божьей заповеди "поступай с другими так, как ты бы хотел, чтобы поступали с тобой", мы должны включить другие существа и другие виды во вселенную". Это было время прозрения, и в 1967 г. Лилли внезапно понял, что он должен прекратить опыты над дельфинами. По его словам, он не мог "продолжать заведовать тюрьмой для своих друзей - дельфинов". Он чувствовал, что несколько из плененных им дельфинов, как он выразился, "покончили с собой". Чтобы остальные не успели свершить с собою того же, он выпустил их и закрыл лабораторию. Несколько лет спустя Лилли написал эссе, в котором он предлагал, чтобы "мы дали дельфинам права как индивидуалам на уровне наших законов". Их не следует считать собственностью или ресурсом, им должна быть представлена "полная свобода водных просторов". Исследования поведения китовых можно продолжать, добавляет Лилли, но его следует делать в духе сотрудничества с ними. Поэтому он предложил создать лабораторный танкер с открытым доступом к океану, дельфины могут проникать в него и покидать его, когда захотят, являясь добровольными помощниками людей в их опытах и исследованиях. Так из директора исследовательского центра Джон Лилли стал освободителем животных.
28 мая 1977 г. два студента выпустили на острове Оаху пару дельфинов, которых профессор физиологии Гавайского университета обучал на протяжении восьми лет. Когда их спросили, знали ли они о том, что они за это могут попасть за решетку, Кенни Ле Вассер и Стив Сипман ответили: "Да, мы знали это. И все же мы посчитали, что освобождение дельфинов того стоит". Также они сказали: "Мы их не украли, мы вернули их обратно". Судьи с ними не согласились, освободители дельфинов получили по пол-года тюрьмы и пять лет испытательного срока. Но на Гавайях они стали знаменитостями. Они называли себя "Подводная железная дорога", высказывая тем самым свою оседомленность о прежних американских освободителях, и они рассказывали, как освобожденные дельфины "просто рванули к свободе". Вероятно, Ле Вассер и Сипман знали, что Мартин Лютер Кинг в 1963 г. использовал те же самые слова, выражая свою мечту об освобождении чернокожего населения.
"Интерес" к этике обращения с животными в лабораторных условиях в конце 70-х годов вылился в еще более "прямое" действие. Генри Спира, Нью Йоркский преподаватель, занимался исследованием движений за права трудящихся и гражданские права 60-х годов. В 1973 г. он прочитал эссе Питера Сингера об освобождении животных в "New York Review of Books" и сделал вывод, что это дело "было логическим продолжением всей моей жизни, отождествлением с беспомощными и уязвивыми, угнетенными и порабощенными". Спира хотел "приобщить движение за права животных к традициям, оказавшимся эффективными в движении за гражданские права, профсоюзном движении и женском движении". Он "сосредоточил все свои усилия на единственной значительной несправедливости", которую он, по его мнению, мог исправить. Для активистов движения за гражданские права в 1956 г. подобной "несправедливостью" была дискриминация против черных на общественных автобусах Монтгомери, Алабама. 20 лет спустя Спира бросил вызов престижному музею Естественной истории, исследовательская программа которого состояла в изучении поведения животных (кошек), намеренно перед тем искалеченных. После 18 месяцев пикетирования и других общественных акций, федеральное правительство прекратило поддерживать программу и лаборатория закрылась.
Следующей мишенью Спира стал драйзовский офтальмологический тест, в рамках которого в глаза кроликам капали косметические препараты, чтобы проверить их раздражительное воздействие, что в большинстве случаев приводило к их ослеплению. На этот раз он организовал действия нескольких сотен групп активистов, борцов за права животных и их благо и подкрепил их членством, как он считал "миллионов". Поворотным моментом кампании была фотография в 1980 г. в "The New York Times", изображавшая ослепленного кролика, надпись же к которой гласила: "Сколько кроликов ослепляет Ревлон ради красоты?" Многочисленные демонстрации происходили перед нью-йоркскими оффисами Ревлон, а также за границей. Кампания ответила тем, что уволила персонал, задействованный в процедуре драйза, и обратила внимание на другие исследовательские программы. Тест LD (смертельная доза) 50, ежегодно уносящий жизни около 5 миллионов лабораторных животных, также стал жертвой активности Спира, когда федеральная администрация отказалась от информации, предоставляемой этим тестом. Спира считал, что он смог продемонстрировать американским ученым то, что "нельзя также запросто заказать 1000 кроликов или 10000 мышей, как ящик лампочек с утра в понедельник".
Генри Спира действовал в рамках закона, но движение за права животных не всегда останавливалось у границ закона. Очень часто при этом, как это было с американской гуманностью, следовал пример Англии. Еще в 1974 г. Ронни Ли привлек внимание в Англии тем, что врывался в лаборатории, уничтожал оборудование и освобождал животных. Четыре года и несколько тюремных сроков спустя, Ли и его коллеги создали Фронт освобождения животных. К середине 1980-х годов английская группа насчитывала почти 2000 членов и ежегодно проводила сотни незаконных акций. Один комментатор сказал: "Освобождение животных, это молодежное движение 80-х". Ли сказал, что не за горами то время, "когда жестокий (директор программы исследований над животными) может быть убит на пороге своего дома", и утверждал, что "прямое действие" не является заменой, но должно способствовать "парламентским переменам". Тем временем, прямые действия во имя животных в США стали проявляться по разному. Алекс Пачеко, один из основателей "Народ за этическое обращение с животными" (РЕТА) (1980) получил в качестве добровольца доступ в Институт исследований поведения (доктора Эдварда Тауда) в Силвер Спрингс, Мэриленд. Его показания и фотографии убедили власти Мэрилэнда в необходимости действовать по статье закона по борьбе с жестокостью в отношении животных. 11 сентября 1981 г. детективы с ордерами в руках вошли в лабораторию и захватили обезьян Тауба. В суде против Тауба были выдвинуты незначительные обвинения, но плохая реклама, вызванная этим, стоила ему сперва финансирования, а затем и самого института. РЕТА, в рядах которой в 1987 г. стояло 200000 членов, до сих пор пытается найти "нормальное" пристанище для освобожденных приматов.
Если Алекс Пачеко для защиты прав животных использовал судебные инстанции, то некоторые из его коллег были менее терпеливы и менее уважительны к закону. С марта 1982 г. американцы, организованные во Фронт освобождения животных, стали врываться в лаборатории и освобождать заточенных животных. Эти рейды привлекли внимание прессы. "New week" отметил, что многие активисты были "ветеранами войны против расизма и сексизма, которые в животных видели еще одну угнетаемую группу, ожидавшую освобождения". Их интересовало уже не "благо животных - улучшенные условия для лабораторных животных, а права животных, право вообще не быть объектом экспериментирования". В "New York Тimes" говорилось, что эти освободители полагают, что "животные обладают присущими правами на полноценную жизнь в естественном обществе, и использование их, какими бы преимуществами это не сопровождалось, аморально". Передовая статья Эрика Мэлника в "Los Angeles Times" о Фронте освобождения животных сообщала, что его представители "придерживаются единой концепции, согласно которой все животные, а не только люди, обладают неотъемлемыми правами в качестве индивидуалов, что все существа обладают равной значимостью в общей схеме жизни". В "Audubon" Дуглас Старр написал, что хотя прежде движение за права животных и считалось "экстремистским", сегодня оно стало " нормальным явлением", и в состоянии стать главной политической силой. Масштабное движение, по его мнению, неизбежно: "Пройдя перепитии борьбы за гражданские права и освобождение животных, многие американцы готовы расширить свои концепции на тех, кто заслуживает обладания правами". О Фронте освобождения животных заговорили по всей стране после его рейда, совершенного на лабораторию травмы черепа Пенсильванского университета 26 мая 1984 г. Хотя по понятным причинам участники рейда не желали открывать свои имена, о своем намерении умалчивать они не собирались. После получения гарантий анонимности, одному журналисту было позволено быть свидетелем рейда в лабораторию. В его статье говорилось, что один из участников рейда пережил в свое время ужасы нацистского концентрационного лагеря и позже преобразовал свою озабоченность по поводу угнетения людей в действия по освобождению животных. Во время этого рейда было уничтожено оборудование, используемое для нанесения ран плененным приматам, но ни одно из животных не было освобождено. Вместо этого похитители унесли с собой 60-ти часовую видеозапись опытов. Видеозаписи, предоставленные прессе с помощью Алекса Пачеко и РЕТА, продемонстрировали, как без наркоза хладнокровно курящие исследователи ставили опыты на пребывающих в сознании и страдающих от боли приматах. На пленке оказалось записанным даже то, как один экспериментатор выражал надежду, что "освободители животных" никогда не получат эти записи. Но это все-таки произошло, и взрыв общественного негодования привел к прекращению финансирования и закрытию лаборатории.
Незаконные и непосредственные действия участников Фронта освобождения животных являются продолжением традиций американского либерализма, пусть и воплощаемых в драматическом и не очень "общепринятом" духе. Рейд в университетский городок Калифорнийского университета в Риверсайде в 1985 г. привел к освобождению 467 животных и уничтожению оборудования на 680000 долларов. В 1987 г. Фронт явно отпраздновал приближение Дня Земли (22 апреля) и дня Прав Животных (24 апреля) тем, что сжег лабораторию исследований над животными Калифорнийского университета, стоимостью в 2,5 млн. дол. Повреждено было также 17 университетских автомобилей. Тогда как некоторые американцы считают такие действия практически вандализмом, другие сравнивают их с рейдом Джона Брауна на Харпес Ферри в 1859 г. У "освободителей животных" нет никаких сомнений относительно своих исторических аналогов. "Это как Подземка и война с рабовладельцами", заявил один из них, "иногда нужно преступать закон, чтобы наступили социальные перемены".
Тогда как Гринпис, Морские Пастухи, Фонд Животных и Фронт освобождения животных концентрируются на правах индивидуальных организмов, другие предпочитают действовать на основе более холистической философии. "Прежде Земля!", издатель так называемого "радикального экологического журнала" и институционная база "бескомпромиссного экологического движения" показывает пример того, как следует "переводить биоцентристский образец "глубинной экологии" в политическое действие". Хотя члены организации и отвергают иерархию и централизацию, нетрудно понять, что главную роль в её создании сыграл Дейв Формэн. Прежде, чем его мысли и действия обрели радикальность, Формэн (род. 1946) имел очень "законопослушную" биографию. Происходил он из "белых" поселенцев, обосновавшихся в Нью Мехико еще четыре поколения назад, прошел обучение в Sagle Scout, закончил колледж, ратовал за Бэрри Голдуотера, был военным моряком и в 1973 г. работал в "законной" группе "Общество Дикой Природы". Но в 1979 г., после того как Лесная Служба приняла разочаровавшее его решение о защите дикой природы, Формэн вышел из своей организации, недовольный всем политически ответственным экологическим движением и своими личными действиями до того момента. "Раннее природоохранное движение в США", писал он в "The Progressiv", было детищем официальной линии". Даже в конце 1970-х гг. американская природоохрана Формэну представлялась слишком антропоцентричной и утилитарной. Мало кто из "глубинных экологов" указывал, что "положительный" контроль над природой все же остается контролем, и никто не предполагал, что природа обладает такими же правами, как люди. В первой публикации "Прежде Земля!" (1 ноября 1980) Формэн объявил, что "мы не будем делать политических компромиссов. Пусть это делают другие, "Прежде Земля!" будет излагать чистую, честную, радикальную позицию тех, кто верит прежде всего в Землю".
Когда Формэн формулировал свой первый манифест в защиту прав природы, то пример борцов 60-х за права человека был наверняка перед его глазами. Кулуарные интриги, судебные процессы, пресса, демонстрации и документации исследований хороши, говорил он, но недостаточны. Новая организация должна прибегнуть к "конфронтациям и более творческой тактике и риторике". "Наступило время, - заключил Формэн, - быть решительными и бесстрашными, как бойцы за права рабочих, которых бросали за это за решетку. Наступило время сражаться за Землю". Во второй своей листовке Формэн цитировал рекомендацию Генри Торо относительно необходимости нарушения неэтических законов и спрашивал: "Разве активисты борьбы за гражданские права и антивоенное движение прятались в подполье?" Называя американскую природоохрану "робкой", Формэн подразумевал, что в своих усилиях быть благоразумным, умеренным и эффетивным в рамках существующей системы, экологи продали свои души той силе, которой они должны противиться. В угоду стратегичности они пожертвовали своей целостностью. Целью борьбы Формэна было придание природоохране этики и радикализма, и вскоре на первой странице его газеты стало постоянно фигурировать кредо: "Никакого компромисса в деле защиты Матери Земли!" Сто пятьдесят лет назад в "Liberator" Уильяма Гаррисона появился лозунг "Никакого компромисса с рабовладельца