разочарование по поводу тщетности своих усилий превратить деятельность Центра в широкомасштабное движение, в котором приняли бы участие как специалисты, так и непрофессионалы. Более того, многие социологи, приклеив ему ярлык представителя "профетической социологии", стали относиться к нему как к ученому, выпавшему из основного профессионального русла. Я помню, как однажды, листая свои книги "Динамика" и "Современные социологические теории", отец с горечью заметил, что сейчас он не смог бы остаться на том уровне аргументации, какой продемонстрирован в этих ранних работах. Все эти неудачи показались ему, человеку эмоциональному и наделенному неисчерпаемой творческой энергией, похоронным звоном, и зиму 1962/1963 гг. он пребывал в подавленном состоянии, и хотя он никогда не поддавался ему полностью, оно временами сильно отравляло ему жизнь. 
        Не прошло и года, как явилась помощь: коллеги, ценившие отца, и его бывшие студенты выдвинули его кандидатом, дополнительно внесенным в избирательный бюллетень, на пост президента Американской социологической ассоциации. Такого рода кампании редко когда заканчиваются успешно. Тем не менее, в результате голосования, в ходе которого отец выступал против двух "официальных" кандидатов, он набрал 65% голосов. Просматривая переписку между организаторами этой кампании и знакомыми членами ассоциации, я убедился, что Питирим пользовался большим уважением со стороны ее рядовых членов, которые были изумлены, узнав, что он никогда раньше не избирался президентом, и резко критикуя при этом сложившуюся в то время практику, что только "свои" люди в ассоциации выдвигались кандидатами на руководящие должности в обход обычной демократической процедуре. 
        СТРАНСТВУЮЩИЙ ЛЕКТОР. Питирим никогда не испытывал недостатка в приглашениях прочитать лекции, поступавших от разных университетов и колледжей. После того, как он оставил преподавание в Гарварде, он стал чаще принимать такие приглашения. Он стал чаще, чем в первые послевоенные годы, посещать и профессиональные собрания, на которых его, как правило, сопровождала Елена (фото 19, 20). Погостил он и в доме Эли Лилли в Индианополисе, и этот его визит еще больше упрочил их дружбу. Был даже разговор о том, чтобы вернуться в Россию, но этого так и не случилось.
        Выступления Питирима как лектора никогда не бывали скучными. Вот как передает их атмосферу социолог Роберт Эйхгорн из университета в Педэ: "Сорокин был гостем нашего факультета пару лет тому назад. Он читал по несколько лекций ежедневно, оставшиеся дневные часы тратил на беседы с профессорско-преподавательским составом, после чего еще полночи за кружкой пива разговаривал с аспирантами. Это человек остроумный, энергичный, знающий и в высшей степени гуманный" [15].
        Летом 1955 г. я вместе с Питиримом и Еленой ездил в город Юджин (штат Орегон), где отец согласился прочитать в местном университете курс лекций в течение летнего семестра. Это напоминало нашу поездку в Калифорнию в 1937 г., с той лишь разницей, что Петр - тогда уже аспирант - не был с нами, да и все мы стали взрослее. Обсудив в течение какого-то времени идею еще раз посмотреть страну, мы решили весь путь до западного побережья и обратно проделать на автомобиле. Поэтому, когда в феврале месяце отец решил купить новую машину, мы с Петром договорились повлиять на его выбор. Нам нравилась самая проходимая в то время машина "Гудзон-Хонит-Спэшл", которых в продаже осталось совсем немного после того, как в 1954 г. они были сняты с производства. Отец находил, что ее интерьер напоминает "гроб" и отдавал предпочтение "Крайслеру", но мы, посадив родителей на заднее сиденье, прокатили их со скоростью по извилистой дороге на той и на другой машине. Признав, что гораздо меньше трясет на "Гудзоне", отец согласился с нашим выбором (фото 21). Этот случай подтвердил то, что мы уже и без того знали: каким бы непреклонным ни было мнение отца, он всегда готов был изменить его, если ему предъявляли неоспоримые аргументы.
        По пути мы остановились поблизости от Чикаго, чтобы навестить старых друзей из Миннесоты, затем продолжили наш путь через Айову, пересекли горы Южной Дакоты, держа курс на Йеллоустонский национальный парк в Вайоминге, проехали штат Айдахо и прибыли в Орегон. Пока отец читал лекции, мы с матерью находили себе занятия, а по выходным все вместе совершали экскурсии в Каскадные горы, на Вулканическое озеро, на побережье - иногда в сопровождении университетских друзей, а иногда и одни. Когда мы возвращались из Орегона, мы выбрали северный маршрут вдоль берега реки Колумбия. Самым замечательным фактом этого путешествия было посещение национального парка Глейшер в штате Монтана, с его величественными пиками и альпийскими лугами, покрытыми дикими цветами. После этого мы продолжили наш путь на восток, наблюдая самые разнообразные ландшафты, хотя к концу лета все уже засохло и пожелтело, так что когда мы достигли штата Нью-Йорк и направились на нашу дачу, свежая зелень и более человеческий масштаб сельской местности произвел на нас почти столь же сильное впечатление, как и все увиденное нами во время поездки. Хорошо было оказаться дома! 
        В послевоенные годы общественная деятельность Питирима и Елены в меньшей степени, чем прежде, была связана с Гарвардским университетом. Со смертью Ростовцевых и Кусевицких они потеряли лучших друзей, заменить которых не мог уже никто. Мы все чаще стали принимать у себя дома иностранных ученых, в том числе и из Советского Союза. Они приходили к нам на ленч и довольно часто за разговором засиживались до самого вечера (фото 22). Помимо обществоведов, среди этих посетителей были люди, интересовавшиеся работой Центра по исследованию творческого альтруизма, а также проблемами истории культуры, философии, эстетики и морали, которые не входят в круг вопросов, которыми обычно заняты социологи, но по которым отцу было много что сказать. В Бостоне мои родители познакомились с Альбертом Швейцером и Дж. Неру, после чего религиозные и культурные деятели Индии стали частыми гостями в нашем доме в Винчестере. С этого времени мы с братом часто слышали разговоры о морально- этических темах, объединяющих мировые религии, что немало способствовало расширению нашего умственного горизонта. 
        САД ПИТИРИМА. С самого начала жизни в Винчестере наши родители занялись возделыванием сада вокруг дома. Сначала они посадили кое-какие вечнозеленые растения и развели розы, но вскоре отец увлекся азалиями и рододендронами, от которых пришел в восторг, увидев их в одном из соседских садов. Соседи привыкли видеть отца работающим в саду в старой рабочей одежде. И хотя мы кое в чем ему помогали - носили компост или ведра с водой, - сад с азалиями это в основном его рук дело. 
        Однажды к нам в дом позвонил какой-то молодой человек. Не получив ответа, он осмотрелся и среди кустарников увидел отца. "Эй! - окликнул он. - Твой хозяин дома?" Услышав, что "нет", он подошел поближе к садовнику-иностранцу. - Вот тебе раз! Я распространяю журналы, чтобы платить за учебу в университете. У меня есть "Лайф", "Шахтер", воскресный "Ивнинг пост", "Ридер дайджест". На что бы ты хотел подписаться? 
        - Спасибо, - ни на что. - Почему же? Это самые популярные журналы, и по подписке они гораздо дешевле, чем в розницу. Отец засмущался: - Вы уж меня извините, но я неграмотный. - Как, как ты сказал? - Я не умею читать. - О-о... Ну, тогда из... прошу прощенья.
        И сконфуженный молодой человек удалился.
        За все эти годы сад с азалиями сильно разросся и покрыл весь каменистый холм за нашим домом (фото 24); постепенно число этих растений дошло почти до 600, и когда весной они расцветали, многие приходили полюбоваться на них. Круглый год сад был поразительным, даже пышным, и в 1956г. отцу сообщили, что на октябрьском заседании попечителей Общества садоводов штата Массачусетс было принято решение присудить ему золотую медаль Общества (фото 26). В постановлении говорилось:
        "Профессор Питирим Сорокин, Винчестер. Пламенеющие заросли азалий и рододендронов, увивших утес с каскадом глициний; 22-летний труд социолога, для которого садоводство является потребностью духа".
        Мы сохраняем сад по сей день как наследство Питирима соседям и любителям садов из более дальних мест, которые каждый год приезжают посмотреть его. При жизни отца фотографии сада были напечатаны в нескольких журналах по садоводству и до сих пор появляются на поздравительных открытках и календарях. 
        КОНЕЦ ПУТИ. Всю свою жизнь Питирим оставался физически крепким и даже на 77-м году жизнь мог ухаживать за садом, а на даче в Канаде - косить траву. Однако в 1967г. у него обнаружились эмфизема и рак легких. Он решил не пользоваться химиотерапией. Весной 1967г. он еще мог достаточно легко гулять во дворе, и в мае мы полупечально отпраздновали золотую свадьбу наших родителей. Тем летом, однако, ему было слишком трудно оставаться в Канаде, а к осени он еще больше ослабел, хотя еще понемногу писал и печатал на машинке и Рождество встретил на ногах. Неусыпная забота матери о нем позволила ему в течение последних месяцев жизни оставаться дома, где он и умер ранним утром 10 февраля 1968 г.
        Дома в присутствии членов семьи состоялась панихида по православному обряду, а затем 15 февраля в поминальной церкви в Гарварде была проведена совместная межконфессиональная панихида. Это соответствовало многостороннему характеру отца, широте его интересов и убеждений. В этой самой церкви отец, еще будучи профессором в Гарварде, иногда выступал с короткими проповедями перед студентами во время утренней молитвы, поэтому нельзя сказать, что отпевание по англиканскому обряду было чем-то неуместным. В начале службы орган исполнил композиции Дюфаи, Баха и Брамса, затем выступил гарвардский проповедник; из бывших коллег с прощальными речами выступили Толкотт Парсонс и Фрид Бейлз. Под конец службы невидимый хор исполнил православные церковные песнопения, и казалось, что звуки их льются прямо из алтаря. Неожиданная кульминация службы наступила, когда почтенный отец Чепелев, до этого сидевший тихо, вдруг поднялся и, заглушив молитвы, которые исполнял хор, прочитал нараспев "Вечную память".
        Елена сохраняла верность памяти Питирима до конца своей жизни. Она успела перевести книгу "Голод как фактор", которую отец написал в России во время страшного голода 1919-1921 гг. Книгу издал Линн Смит, бывший студент отца в университете Миннесоты, финансово публикацию поддержал Эли Лилли, а мать дополнила ее своими воспоминаниями о том времени и некоторыми фотографиями Питирима. Она умерла в сентябре 1975г. сразу же, как только закончила чтение корректуры. Оба они, и Елена и Питирим (фото 26, 27) хотели бы, конечно, еще раз побывать в России; во всяком случае, им было бы радостно узнать о том, что на родине Питирима Сорокина снова пробуждается интерес к его трудам. И я приехал сюда, чтобы - символическим образом - передать вам от их имени слова благодарности. 
        
        
        
        
        
ПРИМЕЧАНИЯ 
        1. Zimmerman C. Sociological Theories of Pitirim A. Sorokin. Bombay, 1973, p.31. 
        2. Гора Элберт (4399 м) - самая высокая вершина Скалистых гор и третья по высоте гора в Северной Америке после пика Мак-Кинли (6194 м; Аляска) и горы Уитни (4416 м) в Калифорнии. На нее можно подняться без специального альпинистского снаряжения. 
        3. Johnston B.V. Pitirim A. Sorokin. An Intellectual Biography. University Press of Kansas, 1995 (главы 4 и 5). 
        4. Циммерман переехал из Миннесоты в Гарвард в начале 1931г. и был одним из первых преподавателей нового социологического факультета. В первые годы Питирим и Циммерман несли на себе основную учебную нагрузку. Позднее влияние других сотрудников факультета, особенно Толкотта Парсонса, помешало "Циму" получить звание полного профессора и возглавить факультет. Будучи крупным специалистом в области социологии села и семьи, Цим особенно был уязвлен тем, что некоторые из его прежних друзей, повысив свои научные звания, выступили против него. Он придавал мало значения манерам и внешнему лоску, которые требовались от интеллектуальной элиты на восточном побережье Америки, считая все это притворством. Нам, когда мы были еще детьми, он казался грубоватым, но впоследствии мы поняли, что в глубине души он добрый и отзывчивый человек. Он стал самим собой только после того, как ушел из Гарварда в 1963г. Потом он год провел в Турции, три года в качестве почетного профессора в университете Северной Дакоты, следующий год - в университете Саскачевана, а остальное время - в университете штата Раджастан в Джайпуре <в Индии>. Циммерман знал Питирима в течение 44 лет, из которых 33 года был его ближайшим соседом; поэтому он имел возможность наблюдать Питирима, как он выразился, "со всех сторон и в самых разных обстоятельствах". С его оценками можно ознакомиться по выше цитированной книге или же по другой небольшой его работе, озаглавленной "Sorokin. The World's Greatest Sociologist". Saskatoon, 1968. 
        5. К тому времени мы с Петром уже были знакомы - благодаря коллекции грампластинок - почти со всеми произведениями западной музыки от Баха до Чайковского, то есть теми композициями, которые музыковеды называют "популярной классической музыкой"; кроме того, мы знали григорианские песнопения, ренессансную полифонию, симфонии Сибелиуса, ранние произведения Стравинского, православную церковную музыку и в меньшей степени народные песни. Жена Василия Леонтьева заметила как-то, что если дети до пяти лет познакомятся с музыкой Бетховена, то им легче будет жить, когда они станут взрослыми людьми. Что касается нас с братом, то так оно и есть. Наша коллекция грампластинок включала симфонии, концерты и другие оркестровые пьесы, записи хорового пения, но сравнительно мало опер и гораздо больше инструментальной и камерной музыки для соло. Постепенно число произведений, написанных до 1700 и после 1900 гг., увеличивалось. Нам довелось услышать струнные квартеты Бетховена в прекрасном, сдержанно благородном исполнении квартета Ленера, мы были очарованы "Деревенскими забавами" Монтеклера. А после того, как Кусевицкий, оценивая симфонистов, сказал, что "первый среди них - Бетховен, а за ним - Шостакович", мы стали больше внимания уделять музыке XX века, особенно русской и английской. 
        6. После присвоения ей степени доктора философии от университета Миннесоты, Елена получила и небольшую финансовую помощь, что дало ей возможность продолжить исследование на факультете ботаники. Кроме того, она работала на полставке в расположенном неподалеку Хэмлинском университете. В 1927г. ей, однако, предложили перейти в Хэмлинский университет на полную ставку, что, в случае ее согласия, означало бы прекращение исследования, начатого в Миннесоте. Судя по письмам, хранящимся в архиве факультета ботаники в Миннесоте, предпринимались попытки к тому, чтобы Елена осталась на факультете. В одном из писем (написанных Жозефиной Тильден декану факультета Артуру Харрису 19 марта 1927 г.) говорится следующее: "Каждый, кто когда-нибудь имел дело с г-жой Сорокиной, знает, что она человек, наделенный блестящими способностями. Но те из нас, кто знаком с ее работой в области ботаники, понимают, что она должна была пройти прекрасную выучку и поэтому она, как никто другой, умеет понимать смысл полученных результатов и делать из них выводы... Дело в том, что она училась у самых блестящих цитологов Европы и Америки - Немеца, Гурвича, Аллена и Харпера". В письме к ректору университета профессор Харрис напомнил ему, что факультет вот уже в течение трех лет тщетно пытается заполучить первоклассного цитолога, добавляя при этом, что "г-жа Сорокина, вероятно, и своими способностями и опытом работы в области цитологии превосходит обоих специалистов, которых мы рассматривали как кандидатов на профессуру этого факультета". Он предложил сделать попытку изменить университетскую политику, запрещающую работать в нем одновременно мужу и жене, мотивируя это тем, что нагрузка Питирима составляет не полное время, а лишь около 60%, и сожалея при этом, что Хэмлин, "этот небольшой соседний колледж на деле имеет более опытного цитолога по сравнению с теми, кого мы можем пригласить в наш университет" (Письмо Артура Харриса Дж. Джонстону от 22 марта 1927 г.). Последующая работа Елены подтвердила справедливость того высокого мнения, которого относительно ее придерживались ее коллеги из Миннесоты. Например, ее исследования, демонстрирующие наличие митохондрий (клеточных "батареек") в живых клетках высших растений и их отличие от других мельчайших частиц цитоплазмы, были для своего времени оригинальны и пользовались влиянием. (См.: Sorokin H[elen]. American Journal of Botany. 1938, N 25, p. 28-33; 1941, N 28, p. 476-485). Благодарю Лоренса Николса за предоставление копий писем, хранящихся в архиве университета Миннесоты. 
        7. Напечатано в летнем номере 1994г. Harvard University Alumni Gazette <Газета выпускников Гарвардского университета>. 
        8. "Настоящие бостонцы" были членами старинных торговых семейств, ведущих свое происхождение от протестантов, занимавших высокое социальное положение и составлявших правящую олигархию Бостона до тех пор, пока в конце XIX в. не были вытеснены потоком ирландских иммигрантов, проводивших политику популизма. "Настоящие бостонцы" сохраняли свое влияние на культурные институты почти до самой середины XX века. Аббот Лоренс Лоуэлл был президентом Гарвардского университета до 1933 г., Годфри Кабот оставался членом клубы "Now and Then" до тех пор пока он не прекратил свое существование во время второй мировой войны. 
        9. Stegner W. Crossing to Safety. New York, 1987, p.203-204. 
        10. Отец никогда не выставлял напоказ эти награды, а хранил все эти дипломы свернутыми в тюбиках, в которых они были присланы по почте. Вот неполный список этих дипломов: 
- корреспондент Германского социологического общества (1923); 
- корреспондент Международного института социологии в Париже (1923); 
- корреспондент Международного института социологии и социальной политики в Турине; 
- корреспондент Украинского социологического общества; 
- корреспондент Чехословацкой сельскохозяйственной академии (к 1927); 
- член Американской академии искусств и наук, Бостон (1931); 
- корреспондент Итальянской комиссии по изучению проблем народонаселения, Рим (1932); 
- член Американской ассоциации содействия науке (1932); 
- член-корреспондент Масариковского социологического общества, Чехословакия (1934); 
- вице-президент (1935) и президент (1937) Международного института социологии; 
- почетный член Румынской Королевской академии (1938); 
- почетный член общества Юджина Филда, Миссури (1942); 
- член-корреспондент отделения моральных и политических наук Королевской академии Бельгии (1945); 
- доктор honoris causa университета Мехико (1951; по случаю 400-летней годовщины со дня основания университета); 
- действительный член Американской социологической ассоциации (1959); 
- почетный член Международной академии философии, Ахмедабад, Индия (1961); 
- президент Международного общества по сравнительному изучению цивилизаций (1961); 
- почетный член Института политических исследований, Мадрид (1961); 
- почетный член Восточного социологического общества (1963); 
- президент Американской социологической ассоциации (1964); 
- член Всемирной академии искусств и науки (1964).
        Кроме того, имеются дипломы от нескольких организаций, занимающихся проблемами мира и братства (1954, 1957, 1960, 1961). 
        11. Newsweek, September 7, 1964, p.80-81. Хотя интервьюеры не оспаривали утверждение Питирима о том, что у него "пасторальная душа", они сочли, что в свои 75 лет "он по-прежнему поразительно космополитичен, и ум его спокоен, почти как тайфун". 
        12. Отцу хотелось бы, конечно, чтобы кто-нибудь из нас стал обществоведом, но выбор будущей профессии он все-таки полностью оставлял за нами. "Какую бы профессию вы ни избрали, - говорил он нам, - вам нужно стать ассистентами профессора. Остальное зави