и Насира снова
разбить лагерь в Умтайе. Это был первый этап нашего похода
на Дамаск; его намерение было мне приятно, и мы решили
двинуться туда, считая это хорошим оправданием того, что
этой ночью ничего не будет сделано на линии. В ожидании
наступления полуночи мы рассказывали друг другу всякие
истории из нашего опыта, когда "хэндли-пейдж" начал
бомбить станцию Мафрак. Стофунтовые бомбы, одна за другой,
разносили в клочья вагоны, забивавшие запасные пути, пока
все их не охватило огнем, турки прекратили обстрел.

Мы уснули, наградив очередного рассказчика за историю о
выходке Энвер-паши после того, как турки взяли обратно
Шаркей. Чтобы посмотреть на него, он приплыл на каком-то
дрянном пароходишке вместе с принцем Джемилем и своим
блестящим штабом. Когда пришли болгары, они устроили резню
туркам. Когда те отошли, ушли и болгарские крестьяне,
поэтому туркам было уже некого убивать. На борт привели
какого-то седобородого старика, чтобы главнокомандующий мог
над ним поиздеваться. Наконец забава утомила Энвера. Он
подал знак двоим своим храбрецам и, открыв дверку топки
пароходной машины, приказал: "Суньте его туда!" Старик со
страшным криком сопротивлялся, но офицеры были сильнее, и
дверка захлопнулась за его извивавшимся в агонии телом.
"Мы отвернулись, почувствовав тошноту, и хотели уйти, --
продолжал рассказчик, -- но Энвер, склонив голову набок и
к чему-то прислушиваясь, остановил нас. Прислушались и мы.
Наконец в топке раздался какой-то треск. Он улыбнулся и
проговорил: "Их головы всегда лопаются, как эта".

Всю ночь и весь следующий день огонь над вагонами полыхал
все ярче и ярче. Разгром турок был очевиден, и слухи об
этом пошли среди арабов еще накануне. Они говорили, что
Четвертая армия беспорядочной толпой отходила из Аммана.
Бени Хасан, отсекавший отставших солдат и бессильные
отряды, сравнивал их с цыганским табором на марше.

Мы собрались на совет. Наша работа против Четвертой армии
закончилась. Тем ее остаткам, которые не попали в руки
арабов, предстояло вернуться в Дераа безоружным сбродом.
Нашей новой задачей было вынудить турок быстро
эвакуироваться из Дераа, чтобы они не смогли сформировать
из беглецов арьергард для охраны тыла. Поэтому я предложил
пройти на север, мимо Тель Арара, через железную дорогу,
чтобы утром следующего дня быть в деревне Шейх Саад. Это
знакомая нам местность, там много воды, оттуда можно
отлично вести наблюдение, а в случае прямого нападения без
проблем отойти на запад, на север или даже на юг. Это
отрежет Дераа от Дамаска, как и Мезериб.

Меня энергично поддержал Талаль. Одобрительно кивнули Нури
Шаалан, Насир и Нури Саид. Мы стали готовиться к удару по
лагерю. Броневики с нами не пойдут, им лучше оставаться в
Азраке, пока не падет Дераа, после чего нам понадобится их
помощь на пути в Дамаск. Свою работу сделали и истребители
"бристоль", очистив небо от турецких аэропланов. Они
могли вернуться в Палестину с информацией о нашем
продвижении к Шейх Сааду.

Машины сделали прощальный круг над нами. Глядя им вслед, мы
заметили большое облако пыли, смешавшееся с дымом, медленно
поднимавшимся над разрушенным Мафраком. Одна машина
вернулась назад и сбросила нам записку о том, что от
железной дороги к нам направлялось крупное подразделение
кавалерии противника.

Это была плохая новость, потому что мы не были готовы к
сражению. Броневики уехали, аэропланы улетели, одна рота
пехоты на верблюдах была уже на марше, мулов Пизани
навьючивали и выстраивали в походную колонну. Я направился
к Нури Саиду, стоявшему с Насиром на куче золы у вершины
холма, и мы стали думать вместе о том, уходить нам или
остаться. В конце концов решили, что лучше уйти, поскольку
Шейх Саад был более надежным местом, и приказали нашим
строевым подразделениям быстро сниматься.

С грузом же было сложнее, и поэтому Нури Шаалан и Талаль
повели всадников руалла и хауран навстречу приближавшейся
кавалерии, чтобы задержать преследование. У них оказался
неожиданный союзник, потому что наши броневики,
направлявшиеся в Азрак, тоже заметили противника.
Оказалось, что эти турки были не собиравшейся напасть на
нас кавалерией, а сбитыми с толку всадниками, искавшими
кратчайшего пути восвояси. Мы захватили несколько сотен
изнывавших от жажды пленных и много лошадей, вызвав
страшную панику. Страх распространился по всей линии, и
турки, находившиеся на расстоянии многих миль от арабов,
которые могли бы им угрожать, выбрасывали все лишнее,
вплоть до винтовок, и как безумные убегали в Дераа,
полагая, что будут там в безопасности.

Однако эти обстоятельства нас задержали, и ночью, без
местной кавалерии, которая могла бы нас защитить от
подозрительных деревенских жителей, принявших нас, одетых в
форму хаки, за турок, нам вряд ли стоило двигаться, поэтому
перед самыми сумерками мы остановились, чтобы дождаться
Талаля, Насира и Нури Шаалана.

Эта остановка дала кое-кому время для того, чтобы оценить
происходившее, и возникли новые вопросы о целесообразности
нового перехода через железную дорогу, ведь мы могли
оказаться в опасной зоне Шейх Саада, на пути отхода главных
турецких сил. Наконец около полуночи, когда я лежал без сна
на своем ковре среди спавших солдат, ко мне пришел Сабин.
Он высказался в том духе, что мы сделали достаточно много.
Алленби назначил нас следить за Четвертой армией. Мы только
что видели ее беспорядочное бегство. Свой долг мы выполнили
и могли бы с почетом отойти к Босре, в двадцати милях к
северу от дороги, где для оказания помощи нам
сосредоточивались друзы под командованием Несиба эль-Бекри.
Мы могли бы вместе с ними подождать, пока британцы возьмут
Дераа, победоносно завершив кампанию.

Эта позиция меня не заинтересовала, поскольку, если бы мы
отправились в Джебель Друз, наша активная служба
прекратилась бы до того, как была бы выиграна игра, и
основная тяжесть главного удара легла бы на плечи Алленби.
Я очень ревниво относился к чести арабов, служа которым
должен был идти вперед любой ценой. Они присоединились к
войне, чтобы выиграть свободу, и возвращение своего старого
капитала силой своего собственного оружия должно было стать
наиболее понятным для них символом.

Очевидно, что, прорываясь за Дераа в Шейх Саад, мы оказали
бы большее давление на турок, чем любое британское
подразделение. Это лишило бы турок возможности снова
сражаться по эту сторону Дамаска, а для этой цели небольшое
количество наших жизней было бы недорогой ценой.

Дамаск означал конец войны на Востоке и, в чем я был
уверен, конец войны вообще, потому что Центральные державы
зависели друг от друга, а выпадение их слабейшего звена --
Турции -- ослабило бы всю группу. Поэтому из всех
соображений -- стратегических, тактических, политических и
даже нравственных -- мы продолжали борьбу.

Переубедить упрямо сопротивлявшегося Сабина было
невозможно. Он вернулся ко мне с Пизани и Уинтертоном, и
начался спор. Мы говорили тихо, потому что Нури Саид спал
на соседнем ковре вполуха, но он услышал спор и пожелал
участвовать в этом совещании. Он подчеркивал военный аспект
проблемы: достигнутую нами цель и опасность Хиджазской
железной дороги. Разговор затянулся до глубокой ночи.
Пытаться начать операцию на следующий день было бы
безумием. Линию из конца в конец наверняка будут охранять
десятки тысяч турок, уходивших из Дераа. Если они дадут нам
перейти линию, мы окажемся в еще большей опасности. Он
сказал, что Джойс назначил его военным советником
экспедиции, и, как это ему ни неприятно, он считал своим
долгом подчеркнуть, что как кадровый офицер он знает свое
дело.

Я терпел его жалобы, тяжело вздыхал и наконец сказал, что
хочу спать (ведь нам придется рано встать, чтобы перейти
через линию) и что я намерен идти вперед с моими
телохранителями, вместе с бедуинами, где бы они ни
оказались, потому что было странно, почему нас не догнали
Нури Шаалан и Талаль. Так или иначе, теперь я пошел спать.

Пизани, проживший всю свою долгую военную жизнь в роли
подчиненного, со всей учтивостью корректно заявил, что
имеет приказ и обязан ему подчиняться. Он мне нравился за
добросовестность, и я попытался рассеять его сомнения,
напомнив ему, что мы проработали вместе полтора года без
единого повода для того, чтобы он мог считать меня
легкомысленным человеком. Он с чисто французским юмором
ответил, что легкомысленным ему казалось все, но он был
солдатом.

Интуиция Уинтертона заставляла его присоединяться к
слабейшей и более спортивной стороне в любом случае, кроме
верховой охоты на лис с гончими.  Нури Саид на всем
протяжении нашего разговора тихо лежал, притворяясь спящим,
но когда Сабин ушел, он повернулся на другой бок и
прошептал: "Это правда?" Я ответил, что не вижу особой
опасности, если мы перейдем линию в середине дня. При
соблюдении осторожности мы сможем избежать ловушки в Шейх
Сааде. Удовлетворенный, он снова лег и уснул.

ГЛАВА 116

Насир, Нури Саид и Талаль разъехались с нами в темноте.
Наши объединенные силы шли навстречу сильному ветру, от
которого сводило зубы, на север через плодородные
вспаханные долины, через убранные поля, где колосья,
наверное, просто обрывали со стеблей, а не жали и где эти
стебли, ростом с ребенка, стояли пожелтевшие, высохшие и
мертвые. Ветер отрывал их от полых корней и укладывал их
ветвистые верхние концы на землю, сплетая друг с другом; их
огромные шары перекати-поле носились по поверхности почвы.

Арабские женщины, вышедшие со своими ослами, чтобы привезти
в дом воды, подбежали к нам с криками о том, что только что
поблизости приземлился какой-то аэроплан. На его фюзеляже
было изображено клеймо в виде двух колец, которым метили
верблюдов шерифа. Пик пошел туда и обнаружил двух
австралийцев: радиатор их аэроплана был пробит пулей над
Дераа. Они были рады встретить друзей, хотя и удивлялись
этой встрече. После заделки течи мы взяли у женщин воды,
наполнили радиатор, и австралийцы спокойно улетели на свою
базу.

Каждую минуту подъезжали и присоединялись к нам люди, в
каждой деревне юные любители приключений подбегали к нам,
просясь в наши ряды. Продолжая двигаться дальше, мы, словно
плотно вплетенные в золотые лучи солнца, могли
воспользоваться случаем посмотреть на себя как на единое
целое: мы быстро превращались в один характер, в единый
организм, гордость за который нас возвышала. Мы то и дело
отпускали непристойные шутки, чтобы вырваться из этой
всеобъемлющей красоты.

В полдень мы дошли до полей, усеянных арбузами. Пока армия
буквально паслась на таком поле, мы изучали линию железной
дороги, пустынную, дрожавшую впереди под солнцем вместе со
знойной дымкой. Пока мы вели наблюдение, прошел поезд.
Дорога была отремонтирована только прошлой ночью, и это был
третий по счету состав. Мы беспрепятственно подошли к линии
всей своей ордой и принялись взрывать путь. Каждый, у кого
была взрывчатка, использовал ее по-своему. Сотни наших
новичков проявили огромное усердие, и разрушения были
обширными, хотя все делалось без всяких инструкций.

Ясно, что наше возвращение было сюрпризом для изумленного
противника. Мы должны были воспользоваться этим, чтобы
расширить и усилить это впечатление, и поэтому отправились
к Нури Шаалану, Ауде и Талалю и попросили каждого
предпринять какую-нибудь местную боевую акцию. Энергичный
Талаль решил напасть на Эзраа, большой склад зерна на
севере, Ауда нацелился на Хирбет эль-Газале, такую же
станцию на юге, Нури должен был прочесать со своими людьми
шоссейную дорогу, ведшую в Дераа, надеясь встретить там и
разгромить турецкие отряды.

Все три идеи были хороши. Командиры отправились проводить
их в жизнь, а мы снова, приведя в порядок колонну,
продолжили свой путь мимо разрушенной колонии Шейх Мискин,
которая в лунном свете представилась нам совершенно
запущенной. Канавы, полные воды, остановили до рассвета
наше тысячное войско на покрытой стерней равнине. Многие
развели костры, желая разогнать пронизывающий туман этого
глинистого Хаурана, другие заснули, как были, на влажной от
росы земле. Потерявшие друг друга окликали в темноте своих
товарищей резкими гортанными голосами, характерными для
жителей арабских деревень. Луна зашла, весь мир стал черным
и очень холодным.

Я поднял своих телохранителей, которые помчались так
быстро, что мы въехали в Шейх Саад с рассветом. Земля в
очередной раз возвращалась к жизни с приходом нового
солнца. Утренние ветры заставляли вспыхивать серебром
листву оливковых садов, а люди из стоявшего справа большого
шатра, крытого козьими шкурами, звали нас к себе погостить.
Мы спросили, чей это лагерь. "Ибн Смеира", -- ответили
они. Это угрожало осложнениями. Рашид был врагом Нури
Шаалана, непримиримым, ждавшим только случая. Мы немедленно
послали человека предупредить об этом Насира. К счастью,
Рашида ибн Смеира в лагере в то время не оказалось. Таким
образом, нашими временными хозяевами должна была стать его
семья, и Нури, как гостю, предстояло соблюдать все правила.

Это было большим облегчением, потому что и так уже в наших
рядах имелись сотни смертельных врагов, кровная вражда
между которыми едва сдерживалась Фейсалом. Напряжение,
связанное с поддержанием их способности выполнять свое
назначение, и использование их горячих голов в операциях, в
ходе которых они не могли бы встретиться, соблюдение
равновесия возможностей и требований службы, которое наше
руководство могло бы оценивать как превосходящее зависть,--
- одно это уже было достаточным злом. Ведение войны во
Франции было бы гораздо более трудным, если бы каждая
дивизия, чуть ли не каждая бригада нашей армии ненавидела
другую лютой ненавистью и внезапно затевала бы драку при
встрече с другой. Однако мы поддерживали в арабах
спокойствие в течение двух лет, здесь же речь шла всего о
нескольких днях. Ночные отряды вернулись с обильными
трофеями. Алжирец Абдель Кадер со своими слугами,
несколькими добровольцами и солдатами едва удерживал Эзраа.
Когда пришел Талаль, все добровольцы перешли к нему,
солдаты разбежались, а слуг было так мало, что Абдель
Кадеру пришлось сдать город без боя. Наши люди были слишком
обременены своими трофеями, чтобы догнать его и схватить.

Громко хвастаясь, вернулся Ауда. Он взял эль-Газале
штурмом, захватил бесхозный поезд, орудия и пленил двести
солдат, в числе которых было несколько немцев. Нури Шаалан
доложил о четырехстах пленных с мулами и пулеметами.
Турецкие офицеры и рядовые были отправлены в отдаленные
деревни зарабатывать деньги на свое содержание.

Над нами долго кружил английский аэроплан, желая, видимо,
понять, действительно ли мы арабские силы. Янг выложил для
него наземные сигналы, и тогда ему сбросили записку о том,
что Болгария сдалась союзникам. Хотя мы не знали, что на
Балканах шло наступление, эта новость не имела для нас
большого значения. Несомненно, конец не только большой
войны, но и нашей был близок. С тяжелыми усилиями и с
нашими испытаниями скоро будет покончено, и каждого
отпустят заниматься своими делами, а это безумие будет
забыто, поскольку для большинства из нас это была первая
война, и мы смотрели на ее окончание как на отдых и покой.

Прибыла армия. Рощу забила толпа, так как каждый отряд
стремился занять самое лучшее свободное место и расседлать
верблюдов либо рядом с фиговыми деревьями, либо под
пальмами или оливами, из листвы которых с многоголосыми
криками взлетали тучами перепуганные птицы. Солдаты
заводили своих верблюдов в речку, извивавшуюся между
зелеными кустами, цветами и плодоносящими деревьями, --
все это казалось нам странным после того, как мы годами
любовались только кремнистой пустыней. Люди Шейх Саада
робко приходили полюбоваться армией Фейсала, которую
шепотом называли легендарной. И вот теперь она была в их
деревне, со своими командирами, либо широко известными,
либо внушавшими ужас людьми, -- Талалем, Насиром, Нури,
Аудой. А мы смотрели на них, втайне завидуя их крестьянской
жизни.

Когда у всех пришли в нормальное состояние ноги, онемевшие
от жестких седел, мы впятером или вшестером поднялись на
руины, откуда, глядя через южную равнину, смогли оценить
степень безопасности нашего лагеря. К нашему удивлению, мы
заметили прямо за стенами лагеря небольшую группу военных
регулярной армии противника -- турок, австрийцев, немцев
-- с восемью пулеметами на вьючных верблюдах. Они
пробирались из Галилеи к Дамаску после поражения,
нанесенного силами Алленби, не проявляя ни малейшей
осторожности, двигаясь свободно и неторопливо, очевидно
полагая, что находятся милях в пятидесяти от любой войны.

Мы не объявили тревогу, чтобы поберечь свои усталые отряды,
просто Дурзи ибн Дугми с Хаффаджи и несколькими своими
людьми спокойно сели в седла и напали на противника на
узкой тропе. Пытавшиеся сражаться офицеры были мгновенно
убиты. Солдаты побросали оружие, за пять минут были
обысканы и ограблены, и их погнали цепочкой вдоль арыков
между садами к открытому загону для скота, который
показался подходящим для использования его в качестве
тюрьмы.

Далеко на востоке показались три или четыре черные группы
людей, ехавших на север. Мы выпустили на них бедуинов
племени ховейтат, и те через час вернулись, не сдерживая
смеха: каждый из них вел в поводу мула или вьючную лошадь,
жалких, усталых, покрытых ссадинами кляч, более чем ясно
характеризовавших состояние разбитой армии.

Всадники оказались невооруженными солдатами, бежавшими от
британцев. Брать таких людей в плен бедуины ховейтат
считали ниже своего достоинства. "Мы отдадим их в
услужение деревенским мальчишкам и девчонкам", --
улыбнулся Зааль своей тонкогубой улыбкой.

С запада пришло известие о том, что небольшие группы турок
отступали в местные деревни под натиском Чевела. Мы выслали
против них вооруженные группы крестьянского племени наим,
присоединившегося к нам этой ночью в Шейх Мискине. Насир
решил поручать им делать то, что они могут. Приток к нам
масс, который мы так долго готовили, превратился в
настоящее половодье, и количество восставших росло с каждым
новым успехом. За два дня мы могли бы иметь вовлеченными в
движение шестьдесят тысяч человек.

Мы не пренебрегали никакой мелочью на Дамаскской дороге и
как-то увидели густой дым над горой, за которой скрывалась
Дераа. Прискакал человек, сообщивший Талалю, что немцы
подожгли свои аэропланы и склады и теперь готовы к тому,
чтобы оставить город. Британский аэроплан сбросил записку о
том, что войска Бэрроу находились близ Ремты и что две
турецкие колонны, одна в составе четырех тысяч, другая двух
тысяч солдат, отступали по направлению к нам,
соответственно из Дераа и Мезериба.

Мне казалось, что этими шестью тысячами человек
ограничивалось все, что осталось от Четвертой армии в Дераа
и от Пятой армии, сопротивлявшейся продвижению Бэрроу. С их
разгромом цель нашего пребывания здесь исчерпывалась. И все
же, пока не будет приказа, нам следовало удерживать Шейх
Саад. Мы должны были беспрепятственно пропустить более
крупную, четырехтысячную колонну и силами воинов руалла под
командованием Халида, с участием северных крестьян,
отрезать ее фланги и тыл.

ГЛАВА 117

Ближайшие две тысячи солдат противника казались более
соответствовавшими нашей численности. Мы должны были
встретить их силами половины солдат нашей регулярной армии,
с двумя орудиями Пизани. Талаль был в тревоге, потому что
указанный нам маршрут турок проходил через его собственную
деревню Тафас. Он уговорил нас быстро направиться туда и
захватить кряж к югу от деревни. К сожалению, скорость была
всего лишь относительным понятием, когда речь шла о сильно
уставших людях. Я отправился со своим отрядом в Тафас,
надеясь занять на подступах к нему скрытую позицию и
отходить с боем до подхода остальных. На полпути нам
встретились арабские всадники, гнавшие толпу раздетых
пленных в направлении Шейх Саада. Они безжалостно подгоняли
пленных, на чьих спинах цвета слоновой кости были видны
синие полосы от ударов. Я не стал вм