шевеливший
тростник, сливался с их веселыми криками и плеском воды. Мы
вырыли большую яму и закопали в нее наши тонны пироксилина
для сентябрьской экспедиции в Дераа, а затем долго бродили
между кустами саа, собирая ее сладкие сочные ягоды. Мои
спутники называли их "шерарским виноградом",
снисходительно глядя на нашу прихоть.

Мы провели там два дня: было трудно расставаться с
освежающей влагой прудов. Бакстон съездил со мною в форт,
чтобы посмотреть на алтарь Диоклетиана и Максимиана, и
собирался произнести слово в прославление короля Георга
Пятого, но наше пребывание там было отравлено серыми мухами
и окончательно испорчено несчастным случаем. Какой-то араб,
стрелявший рыбу в большом пруду, уронил винтовку, и шальной
пулей был убит наповал лейтенант шотландской кавалерии
Рауэн. Мы похоронили его на меджабарском кладбище.

На третий день мы ехали мимо Аммари через Ешу, приближаясь
к древней земле Тлайтуквату. Доехав до Хади, мы
почувствовали себя дома и ускорили движение, совершив
ночной бросок под пронзительные крики солдат: "Сыты мы?
Нет!" и: "Живы мы? Да!", громом перекатывавшиеся эхом по
длинным склонам мне вдогонку.

Случилось так, что мы заблудились между Хади и Баиром и до
рассвета ехали по звездам (очередной привал для солдатского
обеда был в Баире, потому что вчерашний рацион был
исчерпан). Начавшийся день застал нас в густо заросшей
деревьями долине, и это была, разумеется, долина Вади Баир,
но никогда в жизни я не смог бы сказать, были ли мы выше
или ниже колодцев. Я признался в своей ошибке Бакстону и
Маршаллу, и, пока мы колебались, случилось так, что на
дороге показался один из наших давних союзников по Веджу
Сагр ибн Шаалан, который и указал нам верную дорогу. Часом
позже верблюжий корпус получил свой паек и разместился в
своих старых палатках у колодцев, где предусмотрительный
египетский доктор Салама, рассчитавший, что верблюжья
кавалерия возвратится именно в этот день, заранее наполнил
водопойные резервуары водой в количестве, достаточном для
того, чтобы сразу напоить не меньше половины изнывавших от
жажды верблюдов.

Я с солдатами решил отправиться в Абу эль-Лиссан на
бронированных автомобилях, потому что Бакстон теперь уже
был на безопасной территории, среди друзей и мог обойтись
без моей помощи. Мы уселись в первую машину, быстро поехали
по крутому склону к Джеферской равнине и промчались по ней
со скоростью шестьдесят миль в час, поднимая тучи пыли,
скрывшие от наших глаз второй броневик. Когда мы доехали до
южной границы долины, второго броневика не было видно.
Вероятно, его экипажу пришлось возиться с шинами. Решив
подождать и удобно рассевшись на песке, мы всматривались в
пестрые волны миража, качавшиеся над пустыней. Очертания их
темного пара под бледным небом, становившимся все более
голубым от горизонта к зениту, двенадцать раз в час меняли
свою конфигурацию, и каждый раз нам казалось, что это ехали
наши товарищи. Наконец вдали показалось черное пятно, за
которым волочился длинный шлейф пронизанной солнечными
лучами пыли.

Это был наш второй броневик, мчавшийся на большой скорости,
рассекая дрожавшее марево знойного воздуха, который,
закручиваясь, срывался с раскаленного металла башни
броневика, -- настолько горячей, что голая сталь обжигала
обнаженные руки и колени экипажа, прижимавшиеся к стенкам
при каждом крене громадной машины на неровностях
иссушенного в порошок податливого грунта. Его покрывал
плотный ковер пыли, ожидавшей часа, когда низовой осенний
ветер поднимет ее в воздух и начнется пыльная буря.

Наш броневик стоял, глубоко увязнув шинами в пыли. Пока мы
ждали вторую машину, солдаты плеснули бензин на песчаный
холмик, подожгли его и сварили нам чай -- армейский чай,
полный листьев, плававших в воде из пруда, желтоватый от
добавленного в него сгущенного молока, но приятный для
наших пересохших глоток. Пока шло чаепитие, подъехали наши
задержавшиеся товарищи и рассказали, что от жары и
скорости, с которой они мчались по равнине, у них лопнули
две камеры марки "Белдем". Мы напоили их своим горячим
чаем. Отхлебывая чай небольшими глотками, они со смехом
стирали со своих лиц пыль испачканными в машинном масле
руками. Эта серая пыль, застрявшая в выгоревших бровях и
ресницах и в каждой поре кожи лица, старила их, ее не было
только там, где струйки пота проторили по покрасневшей коже
бороздки с темными краями.

Солнце уже опускалось, а нам еще предстояло проехать
пятьдесят миль. Выплеснув из кружек остатки чая с осадком,
капли которого разлетелись, как шарики ртути, по пыльной
поверхности, покрылись пылью и утонули в ее податливой
серости, мы направились через разрушенную железную дорогу в
Абу эль-Лиссан, где Джойс, Доуни и Янг сообщили нам
последние новости. Все шло неплохо. Действительно,
приготовления были закончены, и они были готовы
разъехаться: Джойс в Каир, чтобы побывать у дантиста, Доуни
-- в Ставку, чтобы сказать Алленби, что мы готовы
выполнять его приказания.

ГЛАВА 106

Пришедший из Джидды пароход, на котором должен был уехать
Джойс, доставил почту из Мекки. Фейсал развернул "Кинг
Хусейн газетт" -- газету короля Хусейна и обнаружил в ней
заявление короля о том, что неправомерно называть
Джафара-пашу генералом, командующим арабской Северной
армией, так как такого ранга не существовало.
Действительно, в арабской армии не было ранга выше
капитана, в каковом шейх Джафар, как и все другие, и
исполнял свои обязанности!

Король Хусейн опубликовал свое заявление (не предупредив об
этом Фейсала) после того, как прочитал о том, что Алленби
наградил Джафара орденом. Сделал он это для того, чтобы
досадить арабам северных городов, сирийским и месопотамским
офицерам, которых презирал за их распущенность, а также
опасаясь, что они добьются успехов. Король понимал, что они
сражались не за его верховенство, а за свободу их
собственных стран под их собственным управлением. У этого
старого человека неконтролируемо росла жажда власти.

Приехав к Фейсалу, разгневанный Джафар подал в отставку.
Его примеру последовали наши дивизионные офицеры со своими
штабами, командиры полков и батальонов. Я просил их не
обращать внимания на чудачества семидесятилетнего старика,
отрезанного в Мекке от всего мира, чье величие создали они
сами. Фей-сал отказался принять их отставки, подчеркнув,
что их назначения (поскольку его отец не утверждал их в
должностях) исходило именно от него, Фейсала, и что
заявление короля дискредитировало только его самого и
никого другого.

Исходя из такого понимания ситуации, Фейсал телеграфировал
в Мекку и вскоре получил ответную телеграмму, в которой
король назвал его предателем и объявил вне закона. Он
ответил депешей, в которой слагал с себя командование
Акабским фронтом. Его преемником Хусейн назначил Зейда.
Зейд сразу же отказался от этого назначения. Шифрованные
послания Хусейна пылали гневом, и вся военная жизнь в Акабе
внезапно остановилась.

Перед отплытием парохода Доуни позвонил мне из Акабы по
телефону и печально спросил, значит ли это, что вся надежда
рухнула. Я ответил, что все может быть, все зависит от
случайности, но что, возможно, мы выдержим это испытание.

Перед нами было три пути. Первый -- оказать давление на
Хусейна, чтобы заставить его отозвать свое решение. Второе
-- продолжать действовать по-прежнему, игнорируя решение
короля. Третье -- официально объявить о независимости
Фейсала от его отца. Как среди англичан, так и среди арабов
у каждого подхода были свои сторонники. Мы послали Алленби
телеграмму с просьбой загладить инцидент. Хусейн был упрям
и коварен, и могли уйти многие недели на то, чтобы вынудить
его перестать ставить палки в колеса и признать свою
ошибку. В нормальных условиях мы могли бы подождать эти
несколько недель, но в настоящее время дело осложнялось
тем, что через три дня должна была начаться, если ей вообще
было суждено состояться, наша экспедиция в Дераа. Мы должны
были изыскать какие-то способы продолжения войны, пока
Египет искал бы решения вопроса.

Первым делом я должен был послать срочное письмо Нури
Шаалану о том, что не смогу встретиться с ним на собрании
его племен в Кафе, но с первого дня новолуния буду к его
услугам в Азраке. Это была досадная необходимость, потому
что Нури мог заподозрить меня в перемене позиции и не
приехать на встречу, а без племени руалла половина нашего
потенциала и эффективности наших действий под Дераа
шестнадцатого сентября была бы утрачена. Однако нам
пришлось рискнуть этой менее значительной потерей,
поскольку без Фейсала, регулярных войск и орудий Пизани
экспедиция эта просто не состоялась бы, и поэтому я должен
был ждать в Абу эль-Лиссане.

Другой моей обязанностью было отправить караваны из Азрака
-- грузы, продовольствие, бензин, боеприпасы. Янг готовил
все это, как всегда бескорыстно используя любую
возможность. Он сам был для себя главным препятствием, но
не было такого человека, который мог бы ему в чем-то
помешать. Я никогда не забывал сияющего лица Нури Саида,
когда он после совместного совещания обратился к группе
арабских офицеров со вселявшими бодрость словами: "Ничего,
ребята, он говорит с англичанами так же, как с нами!"
Теперь он видел, что выступал каждый эшелон -- хоть и не
вовремя, но с опозданием всего лишь на один день, под
командованием назначенных арабских офицеров, согласно
плану. Нашим принципом было отдавать приказания арабам
исключительно через их собственных начальников, чтобы не
допускать прецедентов неповиновения или превращения их в
стадо овец.

Третьей моей задачей было противодействовать бунтарским
настроениям среди солдат. Они наслушались ложных слухов о
кризисе в высших слоях командования. В частности, возникло
какое-то недоразумение между артиллеристами и их офицерами,
и солдаты развернули орудия на офицерские палатки. Однако
начальник артиллерии Расим опередил их, сложив важные части
орудийных затворов пирамидой в своей палатке. Я
воспользовался этим, чтобы поговорить с солдатами. Поначалу
чувствовалась напряженность, но в конце концов из простого
любопытства они заговорили со мной более откровенно, до
этого же момента я был для них просто наполовину бедуинским
англичанином.

Я объяснил им, что раздоры среди высшего командования были
всего лишь бурей в стакане воды, и это их развеселило. Их
мысли были обращены к Дамаску, а не к Мекке, и они не
признавали ничего, кроме своей армии. Они были напуганы
слухом о том, что Фейсал якобы дезертировал, поскольку он
не показывался им уже несколько дней. Я пообещал немедленно
представить им Фейсала. Когда он вместе с Зейдом проехал
перед строем на своем автомобиле, по приказанию Болса
специально для шерифа окрашенном в зеленый цвет, глаза
Фейсала убедили солдат в том, что они заблуждались.

Моим четвертым делом было отправление войск в назначенный
день в Азрак. Для этого пришлось восстановить уверенность
солдат в верности офицеров. Нури Саид, как и каждый солдат,
был преисполнен готовности использовать открывавшиеся перед
ним возможности. Солдаты с готовностью соглашались
отправиться в такую даль, как Азрак, в ожидании извинения
Хусейна. Если бы этого удовлетворения не было получено, они
могли бы вернуться или же отказаться от своих обязательств,
если же результат будет положительным, в чем я заверял Нури
Саида, незаслуженные упреки в адрес Северной армии покроют
щеки старика краской стыда. Мы объяснили рядовому составу,
что решение таких крупных проблем, как продовольствие и
жалованье, полностью зависело от сохранения организации.
Солдаты уступили, и отдельные колонны пехоты на верблюдах,
пулеметчиков, египетских саперов, артиллеристов Пизани
выступили в поход по определенным для них маршрутам в
соответствии с обычной практикой Стирлинга и Янга, всего на
два дня позднее установленного срока.

Последней моей обязанностью было восстановление
верховенства Фейсала. Без него попытки добиться
сколько-нибудь серьезных результатов между Дераа и Дамаском
были бы тщетными. Мы могли бы начать наступление на Дераа,
чего, собственно, и ожидал от нас Алленби, однако захват
Дамаска, чего ожидал от арабов я и что было причиной моего
присоединения к ним на поле войны, перенесенных мною тысячи
страданий и растраты моих умственных и физических сил, --
зависел от присутствия с нами на передовой линии фронта
Фейсала, не обремененного чисто военными обязанностями, но
готового принять те политические ценности, которые будут
завоеваны для него ценою нашей плоти и крови. В конечном
счете Фейсал согласился стать под мою команду.

Что же касается извинений из Мекки, то Алленби с Уилсоном
делали все, что могли, перегружая телеграфные и телефонные
линии. Если бы их усилия ни к чему не привели, мои действия
должны были бы состоять в обещании Фейсалу прямой поддержки
британского правительства и в обеспечении ему вступления в
Дамаск в качестве суверенного правителя. Это было возможно,
но я хотел избежать такого развития событий, считая, что
это произойдет только в случае крайней необходимости. До
сих пор восставшие арабы делали историю своей страны чисто,
и я не хотел, чтобы наша авантюра перешла в жалкое
состояние раскола накануне общей победы и последующего
мира.

Король Хусейн вел себя как ни в чем не бывало, многословно
возражая, манипулируя бесконечными околичностями, выказывая
непонимание серьезного влияния своего вмешательства в дела
Северной армии. Мы посылали ему простые объяснения, на
которые получали оскорбительные и весьма туманные по
содержанию ответы. Его телеграммы шли через Египет, а
радиограммы принимали наши операторы в Акабе, откуда их на
автомобилях пересылали мне для передачи Фейсалу. Арабские
шифры были простыми, и я делал нежелательные куски этих
депеш совершенно бессмысленными путем перестановки цифр
шифра перед тем, как вручить их Фейсалу. Таким несложным
приемом я избегал излишнего усложнения обстановки в его
окружении.

Эта игра продолжалась несколько дней. Мекка никогда не
дублировала депеши, о непонятности которых туда сообщалось,
а вместо этого телеграфировала новый вариант, тон которого
с каждым разом смягчался в сравнении с резкостью первого
послания. Наконец пришло некое длинное послание, первая
половина которого содержала невнятное извинение, а вторая
была повторением оскорблений в новой форме. Я отрезал хвост
этой телеграммы и, пометив начало словами "весьма
срочно", отнес ее в палатку Фейсала, где он сидел,
окруженный офицерами своего штаба в полном составе.

Его секретарь поработал над депешей и вручил расшифрованный
текст Фейсалу. Мои намеки возбудили интерес
присутствовавших, и, пока он читал депешу, все глаза были
устремлены на него. Удивленный Фей-сал недоуменно посмотрел
на меня, потому что смиренные слова шифровки были
совершенно несовместимы со склочным упрямством его отца.
Потом он повернулся кругом, прочел вслух извинение Хусейна
и, закончив чтение дрогнувшим голосом, проговорил:

-- Телеграф спас нашу честь.

Разразился хор восторженных голосов, и, воспользовавшись
этим, Фейсал прошептал мне на ухо:

-- Я имею в виду честь почти каждого из нас.

Это было сказано так очаровательно, что я рассмеялся и
скромно возразил:

-- Не могу понять, что вы имеете в виду.

-- Я пожелал служить во время этого последнего марша под
вашим началом, почему вы считаете, что этого недостаточно?
-- вопросом ответил Фейсал.

--Потому что это не соответствовало бы вашей чести.

-- Вы всегда предпочитаете своей чести мою, --
пробормотал он и энергично, почти прыжком, поднялся на ноги
со словами:

-- Теперь, господа, помолимся Аллаху и за работу.

Мы за три часа составили графики движения и выработали
инструкции для наших преемников здесь, в Абу эль-Лиссане,
обозначив область их деятельности и обязанности. Я ушел к
себе. Джойс только что возвратился к нам из Египта, и
Фейсал пообещал поехать вместе с ним и с Маршаллом в Азрак,
чтобы присоединиться ко мне не позднее двенадцатого числа.
Весь лагерь гудел от восторга, когда я влез в машину Роллса
и поехал на север, надеясь вовремя догнать отряды племени
руалла под командованием Нури Шаалана перед наступлением на
Дераа.


Книга 10. СТРОИТЕЛЬСТВО ЗАВЕРШЕНО



Главы со 107 по 122. Наши мобильные силы, в состав которых
входили бронеавтомобили, приданные нам аэропланы, арабские
регулярные войска, бедуинские формирования,
сосредоточивались в Азраке, с целью перерезать все три
железные дороги, отходившие от Дераа. Южную линию мы
перерезали близ Мафрака, северную -- под Араром, западную
-- близ Мезериба. Мы обошли Дераа и, несмотря на
авиационные налеты, соединились в пустыне.

На следующий день начал наступление Алленби, за несколько
часов наголову разбивший турецкие армии.

Меня доставили аэропланом в Палестину, где я получил
приказы, связанные со следующей фазой наступления на север.

Чтобы ускорить уход противника из Дераа, мы подошли к
городу с тыла. К нам присоединился генерал Бэрроу, вместе с
которым мы продолжали продвигаться к Кисве, где соединились
с австралийским кавалерийским корпусом. Наши объединенные
силы вошли в Дамаск, не встретив сопротивления. В городе
произошло некоторое замешательство. Мы постарались
успокоить горожан. Все трудности устранил прибывший
Алленби, после чего он разрешил мне уехать.


ГЛАВА 107

Было неизъяснимым удовольствием оставить за спиной густую
пелену туманов. Двигаясь дальше вместе, Уинтертон, Насир и
я обменялись выражениями признательности друг другу. Лорд
Уинтертон, опытный офицер из корпуса верблюжьей кавалерии
Бакстона, был последним прибывшим к нам коллегой. На шерифа
Насира, который командовал ударными частями арабской армии
под Мединой, мы получили также и полевое инженерное
обеспечение. Он заслуживал чести участвовать в походе на
Дамаск, как отличившийся в сражениях в Медине, Ведже, Акабе
и Тафилехе и во многих других.

Старательный "фордик" упорно бороздил пыль далеко за
нами, а наш великолепный автомобиль буквально проглатывал
знакомые мили. Я когда-то гордился тем, что доехал от
Азрака до Акабы за три дня, теперь же мы проделали этот
путь за два дня и отлично спали по ночам в этом мрачном
комфорте, на ходу, приятно расположившись в
"роллс-ройсах" как великие военные деятели.

Мы еще раз подумали о том, какой легкой была военная жизнь
высокопоставленных военных. Изнеженность тела и
неисчерпаемые деньги помогали им сосредоточиться на
кабинетной работе, тогда как наши измученные от усталости
тела укладывались где попало, чтобы в оцепенении уснуть
хоть на час на рассвете или на закате, поскольку в это
время суток продолжать движение было нежелательно. Много
дней мы проводили в седле по двадцать два из двадцати
четырех часов в сутки, поочередно становясь во главе
колонны, чтобы вести ее через мрак пустыни, тогда как
остальные в полузабытьи клевали носом, полностью
положившись на чутье своих верблюдов.

Это действительно было не более чем полузабытье, потому что
даже при самом глубоком сне в этих обстоятельствах нога
прижималась к плечу верблюда, чтобы поддерживать его, так
сказать, крейсерскую скорость, и всадник немедленно
просыпался при малейшем нарушении равновесия, когда верблюд
просто оступался или едва заметно отклонялся от курса. Нас
поливали дожди, засыпали снега, всей своей палящей силой
испепеляло солнце, у нас не хватало еды, воды, и над нами
постоянно висела угроза нападения турок или же арабских
разбойников. И все же эти изнурительные месяцы пребывания
среди бедуинских племен позволяли мне выстраивать свой план
в безопасности, которая новичкам не могла не казаться
иллюзией безумца, в действительности же была не более чем
точное знание всего того, что меня окружало.

Теперь пустыню назвать нормальной было нельзя. Она
буквально кишела людьми. Мы постоянно находились у них на
глазах. Взгляд наш не отдыхал от зрелища полупризрачных
караванов солдат и бедуинов на верблюдах, бесконечных
вьюков, медленно двигавшихся на север по бе