огда мы поднимались на последний
отрог, представлявший собою непрерывный водораздел,
полностью скрывавший Умтайю от железной дороги и от
возможных там наблюдателей, свежий северо-восточный ветер
обдувал наши лица теплым ароматом и пылью, поднятой на
высоте десяти тысяч футов. С гребня отрога развалины
выглядели настолько поразительно непохожими на то, как
выглядели за три часа до этого, что мы пооткрывали рты от
изумления. Низина празднично сверкала, как целая галактика
крошечных звезд -- загоравшихся вечерних костров,
мерцавших отражениями пламени в струях дыма. Люди у костров
пекли хлеб или варили кофе, другие вели к воде крикливых
верблюдов или уводили их от водопоя.

Я приехал в другой, лежавший во мраке британский лагерь и
долго сидел там с Джойсом, Уинтертоном и Янгом, объясняя
им, что нам предстоит первым делом сделать утром. Рядом с
нами лежали и курили британские солдаты, спокойно пошедшие
на риск этой экспедиции, подчинившись нашему приказу. В
этом не было ничего особенного, это считалось проявлением
нашего национального характера, точно так, как
беспорядочная, насмешливая болтовня -- проявлением
характера арабов.

Утром, пока солдаты еще завтракали, размораживая под лучами
солнца схваченные предрассветным холодом мускулы, мы
объясняли собравшимся на совет арабским начальникам
принципы взаимодействия с броневиками. Было определено, что
два бронеавтомобиля подъедут к мосту и атакуют его, тогда
как главная часть отряда продолжит марш на Тель Арар вдоль
Дамаскской железной дороги, в четырех милях севернее Дераа.
Они должны будут взять тамошний пост, контролирующий линию,
на рассвете следующего дня, семнадцатого сентября. Мы
вместе с броневиками за это время покончим с этим мостом и
присоединимся к ним до начала их действий.

Около двух часов пополудни, когда мы ехали к железной
дороге, над нами с раскатистым гулом пролетела целая туча
наших бомбовозов, совершавших свой первый налет на Дераа.
До сих пор этот город специально не подвергался нападениям
с воздуха, поэтому ущерб, нанесенный непривычному,
незащищенному и невооруженному гарнизону, был весьма
значительным. Моральное состояние людей пострадало не
меньше, чем железнодорожное сообщение, и пока наше
стремительное нападение с севера не заставило их обратить
внимание на нас, все их силы были брошены на рытье
подземных бомбоубежищ.

Мы мчались по травяным лужайкам, между грудами камней, по
полям, усеянным крупными валунами, в своих двух машинах
техпомощи и двух броневиках и остановились за последним
кряжем, со стороны, обращенной прямо к нашей цели. У южного
конца моста стоял каменный блокгауз.

Мы решили оставить здесь, в укрытии, машины техпомощи. Я со
ста пятьюдесятью фунтами пироксилина, снабженного
взрывателем и готового к применению, пересел в
бронеавтомобиль с намерением, не прибегая к оружию,
проехать по долине до моста. Его арки, под которыми мы
укроемся от огня со стороны поста, позволят мне заложить
подрывные заряды. Тем временем другой активно действующий
броневик завяжет ближний бой с блокгаузом, прикрывая мои
действия.

Оба броневика тронулись одновременно. Заметив нас,
удивленные турки, которых было в блокгаузе семь или восемь
человек, повыскакивали из своих окопов и с винтовками
наперевес открытым строем пошли на нас, движимые то ли
паникой, то ли непониманием обстановки, то ли нечеловечески
безумной храбростью. Через несколько минут второй броневик
вступил с ними в бой. Тогда рядом с мостом появились еще
четыре турка, открывшие по нам огонь. Наши пулеметчики
разозлились и дали короткую очередь. Один турок упал,
второй был убит, двое других отбежали в сторону, но,
немного подумав, вернулись, видно решив, что так будет
лучше, и стали подавать нам дружеские знаки руками. Мы
забрали их винтовки и отправили по долине в сторону машин
техпомощи, водители которых внимательно следили за нашими
действиями с гребня кряжа. В этот же момент сдался
блокгауз. Мы были очень довольны тем, что удалось захватить
мост и примыкающий к нему участок пути без потерь и всего
за пять минут.

Джойс подъехал на своей машине техпомощи с дополнительным
количеством пироксилина, и мы быстро занялись мостом, этим
весьма внушительным сооружением длиной в восемьдесят футов
и высотой в пятнадцать футов, удостоенным сияющей доски из
белого мрамора с именем и титулами султана Абдель Гамида. В
дренажные отверстия надсводной части мы заложили зигзагом
шесть небольших зарядов, и согласно строгому научному
расчету все пролеты были разрушены. Это разрушение являлось
примером тончайшего расчета, так как каркас моста остался
неповрежденным, но сдвинутым с места с нарушением
равновесия, и противнику, прежде чем он попытается
восстановить мост, придется сначала устранить смещение, а
это сделать было очень непросто.

Когда мы закончили свою работу, поднятые по тревоге патрули
противника находились уже так близко, что нам пришлось в
срочном порядке удалиться. Нескольких пленных, которые, по
нашему мнению, могли представлять ценность для нашей
разведки, мы усадили поверх груза и отправились обратно. К
сожалению, мы, проявив беспечность под впечатлением
достигнутого успеха, поехали слишком быстро, и при переезде
вброд через первый же ручей подо мной раздался треск. Одна
сторона кузова всей тяжестью груза опустилась на шину
заднего колеса, и машина встала. Передний кронштейн первой
задней рессоры пробил пол кузова, и о ремонте в полевых
условиях не могло быть и речи. Мы были в отчаянии, потому
что отъехали от железной дороги всего на три сотни ярдов и
теперь теряли машину, а противник мог оказаться здесь уже
через десять минут. Автомобиль "роллс-ройс" в условиях
пустыни был дороже золота, и хотя мы полтора года ездили
вовсе не по городскому асфальту, на который была рассчитана
конструкция машины, а по самым отвратительным местам, и
притом с большой скоростью, днем и ночью, с доброй тонной
груза и с четырьмя или пятью солдатами сверху, это был
первый случай механической поломки.

Мой водитель Роллс, наш самый сильный и самый находчивый
солдат, дипломированный механик, благодаря опыту и советам
которого наши машины были всегда на ходу, чуть не плакал,
глядя на случившееся.

Всё мы, офицеры, солдаты, арабы и турки, столпились вокруг
него, с тревогой заглядывая ему в глаза. Когда он понял,
что один командует в этой ситуации, даже щетина на его
щеках словно затвердела в упрямой решимости. Наконец он
сказал, что есть один шанс. Мы должны были поднять
домкратом просевший конец рессоры и постараться заклинить
его в прежнем положении с помощью подпорок, перераспределив
груз и закрепив его веревками.

На каждой нашей машине были доски, которые подкладывали
между двойными колесами для того, чтобы выехать из песка
или глубокой грязи. Три таких доски вместе обеспечивали
необходимую толщину клина. У нас не было пилы, и мы пулями
из винтовки отрезали нужные куски. Услышав выстрелы, турки
из осторожности остановились. Выстрелы услышал и Джойс и
вернулся, чтобы нам помочь. Мы переложили груз в его
машину, поддомкратили рессору и шасси, загнали на место
деревянные подпорки, опустили на них рессору (нагрузку
которой они превосходно выдержали), завели мотор и поехали.
Роллс притормаживал машину до скорости пешехода перед
каждым камнем, каждой ямкой, а все мы, включая и пленных,
бежали рядом, подбадривая его криками и расчищая дорогу.

В лагере мы связали деревянные блоки трофейным телеграфным
проводом и привязали к шасси. Рессора выглядела хорошо
закрепленной, насколько это было возможно, и мы погрузили
груз обратно. Все было сделано так надежно, что мы еще три
недели использовали этот автомобиль для обычной работы, и
он дошел с нами даже до Дамаска. Слава Роллсу и слава
"ройсу". Оба они в этой пустыне стоили для нас больше,
чем сотня солдат.

Починка автомобиля задержала нас на несколько часов, и,
добравшись до Умтайи, мы там выспались, уверенные в том,
что если выедем до рассвета, то не намного опоздаем на
встречу с Нури Саидом, назначенную на следующее утро на
дамаскской линии. Мы могли его обрадовать сообщением о том,
что Амманская линия на неделю выведена из строя, так как
разрушен главный мост. Именно с этой стороны турки в Дераа
могли быстрее всего получить подкрепление, и подрыв моста
обеспечивал безопасность нашего тыла. Мы даже помогли
бедняге Зейду в Абу эль-Лиссане, так как турки,
сосредоточившиеся в Тафилехе, могли бы сдерживать его
наступление до восстановления своих коммуникаций. Наша
последняя кампания начиналась при благоприятных
обстоятельствах.

ГЛАВА 109

Как и было решено, еще до рассвета мы выехали по следам
автомобилей Стирлинга, торопясь присоединиться к ним до
начала сражения. К сожалению, дорога этому не
способствовала. Сначала был плохой спуск, а потом
труднопроходимые низины, усыпанные обломками
крупнокристаллического базальта, по которому мы пробирались
с большим трудом. Не легче было ехать и по изборожденным
склонам: летнее солнце высушило землю до трещин глубиной в
ярд и шириной два-три дюйма. Пятитонным бронеавтомобилям
приходилось двигаться на первой передаче, только что не
проваливаясь в них.

Мы догнали арабскую армию около восьми часов утра, на
гребне склона, обращенного к железной дороге. Отряды
развертывались для штурма небольшого охранявшего мост
укрепленного узла между нами и холмом Тель Арара, с вершины
которого взору открывалась вся местность до Дераа.

Конники племени руалла под командованием Трада устремились
по длинному склону и дальше через заросшее лакричником
русло потока к железнодорожной линии. Янг рванулся за ними
в своем "форде". Наблюдая за атакой с вершины холма, мы
решили, что дорога будет взята без единого выстрела, но
внезапно незамеченный ранее турецкий пост разразился
шквальным огнем, и наших храбрецов, величественно стоявших
на вожделенной линии (и, как видно, размышлявших о том, что
им делать дальше), смело с полотна, словно ветром.

Нури Саид выдвинул орудия Пизани и дал несколько залпов.
Затем воины руалла и армейские солдаты легко захватили
укрепление, не потеряв ни одного человека. Таким образом,
десятимильный южный участок Дамаскской линии к девяти часам
утра полностью перешел в наши руки. Это была единственная
железная дорога, соединявшая с Палестиной и Хиджазом, и мне
было трудно поверить в такую удачу и в то, что слово,
данное Алленби, мы сдержали так просто и так быстро.

Цепочки арабов, словно горные ручьи, устремились с кряжа
вниз. Все столпились на круглой вершине Тель Арара,
оглядывая равнину, словно специально четко высвеченную
косыми лучами утреннего солнца. Солдатам были видны Дераа,
Мезериб и Газале -- все три ключевые станции.

Я видел гораздо дальше: в северном направлении был отрезан
Дамаск, единственная турецкая база, связывавшая турок с
Константинополем и Германией. В южном направлении тоже все
было отрезано до Аммана, Маана и Медины, в западном -- до
Лимана фон Зандарса, изолированного в Назарете, до Наблуса
и до долины Иордана. Было семнадцатое сентября --
назначенный день; через сорок восемь часов Алленби должен
был начать наступление всеми своими силами. За эти сорок
восемь часов турки вполне могли принять решение об
изменении своей диспозиции, чтобы встретить во всеоружии
нашу новую угрозу, но до удара Алленби они так ничего и не
изменили. "Скажите мне, будет ли он за день до начала на
своей Ауджской линии, и я скажу вам, победим ли мы", --
заметил Бартоломью. Что ж, так и случилось, значит, мы
победим. Стоял вопрос лишь о цене победы.

Я хотел разом разрушить всю линию, но дело, похоже,
застопорилось. Армия выполнила свою задачу: Нури Саид
расставил пулеметы вокруг Арарского холма, чтобы перекрыть
любой выход из Дераа, но почему не продолжалось разрушение
дороги? Я бросился вниз и застал египтян Пика за завтраком.
Это было похоже на игру Дрейка в шары, и я буквально
лишился дара речи от восхищения.

Однако через час они были готовы к работе по разрушению
дороги, а французские артиллеристы, у которых также был
пироксилин, уже спускались к линии, чтобы взорвать
ближайший мост. Они были не очень ловки, но со второй
попытки и им удалось достичь своей цели.

Пока перед нами не заплясала знойная дымка, мы с вершины
Тель Арара тщательно изучали Дераа с помощью моего сильного
бинокля, стараясь узнать, что приготовили для нас сегодня
турки. Первое открытие вызвало беспокойство. На турецком
аэродроме хлопотали команды солдат, выкатывавшие аэропланы,
один за другим, на летное поле. Я насчитал восемь или
девять выстроившихся в линию машин. Во всем же остальном
обстановка была такая, какую мы и ожидали. Пехотинцы
расходились по оборонительным позициям, удваивая
численность их защитников, турецкие орудия постреливали по
нам, но до нас от них было четыре мили. Паровозы турки
держали под парами, но поезда бронированы не были.
Местность за нами в направлении Дамаска была как на ладони.
Со стороны Мезериба, справа от нас, никакого движения не
происходило. Инициатива оставалась за нами. Мы надеялись
взорвать шестьсот зарядов методом "тюльпан" и вывести
таким образом из строя шесть километров железнодорожного
полотна. Метод "тюльпан" был изобретен Пиком и мною
именно для этого случая. Тридцать унций пироксилина
укладывали под середину центральной шпалы каждой
десятиметровой секции пути. Шпалы были стальными,
коробчатой формы, их полости заполнялись газами от взрыва,
поднимавшими вверх середину шпалы. При правильном
расположении заряда металл не разрывался, а выгибался
горбом на высоту до двух футов, поднимая за собой рельсы на
три дюйма, а возникавшее при этом стягивающее усилие
сводило их на шесть дюймов друг к другу и, поскольку
рельсовые подушки захватывали нижние фланцы, сильно
скручивало их внутрь. Такая тройная деформация исключала
возможность рихтовки рельсов. Разрушались три из каждых
пяти шпал, а поперек земляного полотна появлялась глубокая
канава, и все это от одного заряда, подрываемого такими
короткими запалами, что, когда срабатывает первый,
воспламеняется третий.

Три сотни таких зарядов должны были заставить турок
ремонтировать путь добрую неделю. Это могло стать
счастливым воплощением крылатой фразы Алленби о "трех
солдатах и мальчишке с пистолетами". Я повернулся, чтобы
пойти обратно к отрядам, и в этот момент произошли два
события. Пик подорвал свой первый заряд, поднявший клубы
черного дыма, похожие по очертанию на пышный тополь, и
глухое эхо взрыва долго катилось по округе. Турки подняли в
воздух первый аэроплан, направившийся прямо на нас. Мы с
Нури Саидом отлично укрылись в глубоких естественных
расселинах обнажения породы на южной стороне холма. Там мы
спокойно ожидали бомбежки, но это был всего лишь
аэроплан-разведчик, который, изучив наше расположение, тут
же вернулся в Дераа.

Очевидно, его пилот сообщил плохие новости своему
начальству, так как в воздух быстро поднялись один за
другим три двухместных аэроплана, четыре разведчика и
допотопный желтопузый "альбатрос". Они покружили над
нами, сбрасывая бомбы и поливая нас пулеметным огнем. Нури
загнал своих пулеметчиков вместе с их "точкисами" в
расселины скал и приказал открыть ответный огонь. Пизани
задрал вверх стволы своих четырех горных орудий и
оптимистически выпустил несколько шрапнельных снарядов. Это
расстроило боевой порядок аэропланов противника, и они
виражом ушли на полной скорости к своему аэродрому. Цель их
налета осталась непонятной.

Мы рассредоточили солдат и верблюдов, а нерегулярные войска
-- бедуины рассредоточились сами. Единственным способом
обеспечения безопасности было такое рассредоточение, при
котором в поле зрения противника попадали бы только
мельчайшие мишени, потому что на открытой равнине хорошо
укрыться не мог бы даже заяц. У нас зародились плохие
предчувствия, когда мы, глядя на множество точек, усеявших
склоны, осознали, сколько тысяч людей подчинялись нашим
командам. Было странно стоять на вершине холма, глядя на
эти квадратные мили, кишевшие людьми и верблюдами, среди
которых с неправильными промежутками рвались бомбы,
поднимавшие молчаливые, ленивые клубы дыма, казавшиеся
совершенно не связанными с громом разрывов, или вспыхивали
султаны пыли, выбиваемой из грунта пулеметными очередями.

Все выглядело и звучало предельно тревожно, но египтяне
продолжали работать так же методично, как они ели. Четыре
группы рыли ямы для "тюльпанов", тогда как Пик с одним из
своих офицеров подрывали каждую серию по мере готовности
заряда. Двух пироксилиновых шашек в одном "тюльпановом"
заряде было мало для того, чтобы взрыв был достаточно
заметным, и аэропланы, казалось, не видели того, что мы
продолжали делать. По крайней мере, не бомбили египтян
специально, а поскольку разрушение постепенно продвигалось
по полотну дороги, отряд уходил все дальше от опасной зоны,
углубляясь в спокойный северный ландшафт. Мы определяли их
продвижение по разрушению телеграфной линии. На нетронутых
участках столбы стояли прямо, удерживаемые натяжением
проводов, но по мере того, как Пик переходил с одного
участка на другой, они теряли устойчивость, шатались или
просто падали.

Нури Саид, Джойс и я собрались на совет, чтобы решить, как
добраться до ярмукского участка Палестинской железной
дороги, чтобы окончательно перекрыть Дамаскскую и
Хиджазскую. Имея в виду сведения о противодействии, мы
должны были использовать возможность отвести почти всех
наших людей, что представляется мудрым решением в условиях
постоянного воздушного наблюдения, потому что, с одной
стороны, бомбы могли бы нанести нам такой же крупный ущерб,
как марш через открытую равнину, а с другой --
диверсионный отряд Пика остался бы на милость Дераа, если
бы турки набрались смелости совершить вылазку. В настоящий
момент они были напуганы, но время могло сделать их
храбрыми.

Пока мы колебались, все разрешилось самым чудесным образом.
Джунор, пилот аэроплана ВЕ-12, теперь единственного в
Азраке, услышал от оставшегося без машины Мерфи об
аэропланах противника в районе Дераа и самостоятельно
принял решение занять место "бристоль-файтера" и
выполнить воздушную программу. Так, когда дела приняли для
нас наихудший оборот, он внезапно принялся демонстрировать
фигуры высшего пилотажа.

Мы смотрели на это со смешанными чувствами, потому что его
безнадежно устаревшая машина могла сделать его добычей для
любого из аэропланов-разведчиков противника или из
двухместных истребителей. Но, во-первых, он удивил турок,
обстреляв их из своих двух пулеметов. Они разбежались по
укрытиям, внимательно наблюдая за своим неожиданным
оппонентом. Он улетел на запад, за железную дорогу, и они
пустились за ним в погоню.

У нас царил полный покой. Нури воспользовался затишьем,
чтобы собрать триста пятьдесят солдат регулярной армии, с
двумя или тремя орудиями от Пизани, и спешно отправил их
верхом на верблюдах за Тель Арар: это был первый этап их
марша на Мезериб. Если бы аэропланы налетели на нас
получасом позже, они, вероятно, не заметили бы ни
уменьшения количества наших солдат на холме, ни рассеянных
групп, скрытно пробиравшихся по каждому склону, прячась в
каждой низинке, чтобы уйти по стерне сжатых полей на запад.
С высоты птичьего полета эта обработанная земля, должно
быть, выглядела как стеганое одеяло. От земли поднимались
высокие стебли кукурузы, а чертополох, разросшийся вокруг
полей, доставал до седла.

Вслед за солдатами мы отправили крестьян. Получасом
позднее, когда я позвал своего телохранителя, который мог
бы доехать до Мезериба раньше всех остальных, мы снова
услышали в небе гул мотора. К нашему удивлению, вернулся
Джунор, целый и невредимый, хотя его машина была с трех
сторон пробита вражескими пулями. Применяя фигуры высшего
пилотажа, он, отстреливаясь, ускальзывал от противника. К
счастью, турецких машин было слишком много, и они мешали
друг другу вести точный прицельный огонь по Джунору, в
противном случае исход боя был бы н