е бытие, а как раз  ничто,  и  ничто  оказывается  в  таком
случае  и  концом;  оно  оказывается  этим  концом  в  такой  же  мере,  как
непосредственное бытие, и даже в еще  большей  мере,  чем  последнее.  Проще
всего дать такому резонерству полную волю и посмотреть,  каковы  результаты,
которыми оно кичится. То обстоятельство, что согласно этому ничто  оказалось
бы результатом этого резонерства  и  что  теперь  следует  начинать  (как  в
китайской философии) с ничто - ради этого не стоило бы и пальцем шевельнуть,
ибо раньше, чем мы шевельнули бы им, это ничто точно так же превратилось  бы
в бытие (см.  выше:  В.  Ничто).  Но,  далее,  если  бы  предполагали  такое
абстрагирование от всего, а ведь это все есть сущее, то следует отнестись  к
нему более серьезно; результат абстрагирования от всего сущего - это  прежде
всего абстрактное бытие, бытие вообще; так, в космологическом доказательстве
бытия Бога из случайного бытия мира (в этом доказательстве  возвышаются  над
таким  бытием)  бытие  поднимается  нами  выше  и  приобретает   определение
бесконечного бытия.  Но,  разумеется,  можно  абстрагироваться  и  от  этого
чистого бытия, присоединить и бытие ко всему, от чего уже  абстрагировались;
тогда остается ничто. Затем, если решить забыть мышление об этом  ничто,  т.
е. о его переходе в бытие, или если  бы  ничего  не  знали  об  этом,  можно
продолжать  в  стиле  этой  возможности;  а  именно  можно   (слава   Богу!)
абстрагироваться также и от этого ничто (сотворение мира и в самом деле есть
абстрагирование от ничто), и тогда остается не ничто, ибо как  раз  от  него
абстрагируются, а снова приходят к бытию. -  Эта  возможность  дает  внешнюю
игру абстрагирования, причем само абстрагирование  есть  лишь  одностороннее
действование отрицательного. Сама эта возможность  состоит  прежде  всего  о
том, что для нее бытие так же безразлично, как и ничто, и что в  какой  мере
каждое  из  них  исчезает,  в  такой  же  мере  и  возникает;  но  столь  же
безразлично,  отправляться  ли  от  действования   ничто   или   от   ничто;
действование ничто, т. е. одно лишь абстрагирование, есть нечто истинное  не
больше и не меньше, чем чистое ничто.
   Ту диалектику, в соответствии с которой  Платон  трактует  в  "Пармениде"
единое, также следует  признать  больше  диалектической  внешней  рефлексии.
Бытие и единое суть оба элеатские формы, представляющие собой одно и то  же.
Но их следует также отличать друг от друга.  Такими  и  берет  их  Платон  в
упомянутом диалоге. Удалив из единого  разнообразные  определения  целого  и
частей, бытия в себе и бытия в ином и т. д., определения фигуры,  времени  и
т. д., он приходит к выводу, что единому не присуще бытие, ибо бытие присуще
некоторому нечто не иначе, как в соответствии с одним из указанных  способов
(р. 141, е, Vol. Ill, ed. Steph.).  Затем  Платон  рассматривает  положение:
единое есть; и у  него  можно  проследить,  каким  образом,  согласно  этому
положению, совершается переход  к  небытию  единого:  это  происходит  путем
сравнения обоих определений предположенного положения: единое есть.  В  этом
положении содержится единое и бытие, и "единое есть" содержит нечто большее,
чем если бы мы сказали лишь: "единое". В том, что они различны, раскрывается
содержащийся в положении момент отрицания. Ясно, что этот путь  имеет  некое
предположение и есть некоторая внешняя рефлексия.


   Так же как единое приведено здесь в связь с бытием, так и бытие,  которое
должно  быть  фиксировано  абстрактно,  особо,  самым  простым  образом,  не
пускаясь в мышление, раскрывается в связи, содержащей противоположное  тому,
чтб должно утверждаться. Бытие, взятое так, как  оно  есть  непосредственно,
принадлежит некоторому субъекту, есть  нечто  высказанное,  обладает  вообще
некоторым эмпирическим наличным бытием и потому стоит на почве предельного и
отрицательного. В каких бы терминах или оборотах ни выражал  себя  рассудок,
когда он отвергает единство бытия и ничто и ссылается на то,  чтб,  дескать,
непосредственно наличествует, он как раз  в  этом  опыте  не  найдет  ничего
другого,  кроме  определенного  бытия,  бытия  с  некоторым   пределом   или
отрицанием, - не найдет ничего другого, кроме  того  единства,  которого  не
признает. Утверждение о непосредственном  бытии  сводится  таким  образом  к
[утверждению] о некотором эмпирическом существовании, от раскрытия  которого
оно  не  может  отказаться,  так  как  оно  ведь  желает  держаться   именно
непосредственности, существующей вне мышления.
   Точно так же обстоит дело и с ничто, только  противоположным  образом,  и
эта рефлексия известна и довольно часто применялась к нему. Ничто, взятое  в
своей непосредственности, оказывается сущим, ибо по своей природе оно то  же
самое, что и бытие. Мы мыслим ничто, представляем его себе, говорим  о  нем;
стало быть, оно есть; ничто имеет свое бытие в мышлении, представлении, речи
и т. д. Но, кроме того, это бытие также и отлично от него; поэтому,  хотя  и
говорят, что ничто есть в мышлении, представлении, но это означает,  что  не
оно есть, не
   ему, как таковому, присуще бытие, а лишь мышление или представление  есть
это бытие. При таком различении нельзя также отрицать, что ничто находится в
соотношении с некоторым бытием; но в этом соотношении, хотя оно  и  содержит
также различие, имеется единство с бытием. Как бы ни высказывались  о  ничто
или  показывали  его,  оно   оказывается   связанным   или,   если   угодно,
соприкасающимся с некоторым бытием, оказывается  неотделимым  от  некоторого
бытия, а именно находящимся в некотором наличном бытии.
   Однако при таком показывании ничто в некотором наличном бытии обычно  все
еще предстает следующее отличие его от бытия:
   наличное бытие ничто (des Nichts) вовсе-де не присуще  ему  самому,  оно,
само по себе взятое, не имеет в себе бытия, оно не есть бытие, как  таковое;
ничто есть-де лишь отсутствие бытия; так, тьма - это лишь отсутствие  света,
холод - отсутствие тепла и т. д. Тьма имеет-де значение лишь в  отношении  к
глазу, во внешнем сравнении с положительным, со светом, и точно так же холод
есть нечто лишь в нашем ощущении; свет же, тепло, как и бытие, суть сами  по
себе  объективное,  реальное,  действенное,   обладают   совершенно   другим
качеством и достоинством, чем указанные отрицательные [моменты ], чем ничто.
Часто  приводят  как  очень  важное  соображение   и   значительное   знание
утверждение, что тьма есть лишь отсутствие света, холод  -  лишь  отсутствие
тепла. Относительно этого остроумного соображения можно,  оставаясь  в  этой
области эмпирических предметов, с эмпирической точки зрения заметить, что  в
самом деле тьма оказывается действенным в свете, обусловливая то,  что  свет
становится цветом42 и лишь благодаря этому сообщая ему зримость, ибо, как мы
сказали раньше, в чистом свете так же ничего не видно, как и в чистой  тьме.
А  зримость  есть  такая  действенность  в  глазу,   в   которой   указанное
отрицательное принимает такое же участие, как и свет, считающийся  реальным,
положительным; и точно так же холод дает себя достаточно почувствовать воде,
нашему ощущению и  т.  д.,  и  если  мы  ему  отказываем  в  так  называемой
объективной реальности, то от этого в нем  ничего  не  убывает.  Но,  далее,
достойно  порицания  то,  что  здесь,  как  и   выше,   говорят   о   чем-то
отрицательном,  обладающем  определенным  содержанием,  идут  дальше  самого
ничто, по сравнению  с  которым  у  бытия  не  больше  и  не  меньше  пустой
абстрактности. - Однако следует тотчас же брать холод, тьму и тому  подобные
определенные отрицания сами по  себе  и  посмотреть,  что  этим  положено  в
отношении их всеобщего определения, с которым  мы  теперь  имеем  дело.  Они
должны быть не ничто вообще, а ничто света, тепла и  т.  д.,  ничто  чего-то
определенного, какого-то содержания; они,  таким  образом,  если  можно  так
выразиться, определенные, содержательные ничто. Но  определенность,  как  мы
это еще увидим дальше, сама есть отрицание; таким образом, они отрицательные
ничто; но отрицательное ничто есть нечто утвердительное.  Превращение  ничто
через его определенность (которая  раньше  представала  как  некое  наличное
бытие в субъекте или в чем бы то ни было другом) в некоторое  утвердительное
представляется сознанию, застревающему в рассудочной  абстракции,  как  верх
парадоксальности;  как  ни  прост  взгляд,  что  отрицание  отрицания   есть
положительное,  он,  быть  может,  именно  из-за  самой  этой  его  простоты
представляется чем-то тривиальным, с которым гордому  рассудку  нет  поэтому
надобности считаться, хотя это имеет свое основание, - а между  тем  оно  не
только имеет свое основание,  но  благодаря  всеобщности  таких  определений
обладает бесконечным распространением и всеобщим применением, так что все же
следовало бы с ним считаться.
   Относительно определения перехода бытия и ничто друг в  друга  можно  еще
заметить, что этот переход  следует  постигать,  не  прибегая  к  дальнейшим
определениям  рефлексии.  Он  непосредствен  и  всецело   абстрактен   из-за
абстрактности переходящих моментов,  т.  е.  вследствие  того,  что  в  этих
моментах еще  не  положена  определенность  другого,  посредством  чего  они
переходили бы друг в друга; ничто еще не положено в бытии, хотя  бытие  есть
по своему существу ничто, и наоборот. Поэтому  недопустимо  применять  здесь
дальнейшие  определенные  опосредствования  и   понимать   бытие   и   ничто
находящимися  в  каком-то  отношении,  -  этот  переход  еще  не  отношение.
Недозволительно, стало быть, говорить: ничто - основание бытия или  бытие  -
основание ничто; ничто - причина бытия и т. д.; или сказать: переход в ничто
возможен лишь при условии, что нечто есть, или:  переход  в  бытие  возможен
лишь при условии, что  есть  небытие.  Род  соотношения  не  может  получить
дальнейшее определение, если бы не были  в  то  же  время  далее  определены
соотносящиеся стороны. Связь основания и следствия  и  т.  д.  имеет  своими
сторонами, которые она связывает, уже не просто  бытие  и  просто  ничто,  а
непременно такое бытие, которое есть основание, и нечто такое, что,  хотя  и
есть лишь нечто положенное, несамостоятельное, однако  не  есть  абстрактное
ничто.
   Примечание 4
   [Непостижимость начала]
   Из предшествующего ясно видно, как обстоит дело с диалектикой, отрицающей
начало мира и [возможность] его гибели, с диалектикой, которая  должна  была
доказать вечность материи, т.  е.  с  диалектикой,  отрицающей  становление,
возникновение или прохождение вообще. - Кантовскую антиномию конечности  или
бесконечности мира в пространстве и времени мы  подробнее  рассмотрим  ниже,
когда будем рассматривать понятие количественной бесконечности. -  Указанная
простая, тривиальная диалектика основана  на  отстаивании  противоположности
между бытием и ничто. Невозможность начала мира  или  чего  бы  то  ни  было
доказывается следующим образом.
   Нет ничего такого, что могло бы иметь начало, ни поскольку нечто есть, ни
поскольку его нет; в самом деле, поскольку оно есть, оно уже не  начинается,
а поскольку его нет, оно также не начинается. - Если бы мир или нечто  имели
начало, то он имел бы начало в ничто, но  в  ничто  нет  начала  или,  иначе
говоря, ничто не есть начало, ведь начало заключает в себе  некое  бытие,  а
ничто не содержит никакого бытия. Ничто - это  только  ничто.  В  основании,
причине и т. д. - если так определяют ничто, - содержится некое утверждение,
бытие. На этом же основании нечто не  может  и  прекратиться.  Ибо  в  таком
случае бытие должно было бы содержать ничто, но бытие - это только бытие,  а
не своя противоположность.
   Ясно, что против становления  или  начала  и  прекращения,  против  этого
единства бытия и ничто здесь не приводится никакого  доказательства,  а  его
лишь ассерторически отрицают и приписывают истинность бытию  и  ничто  в  их
отдельности  друг  от  друга.  -  Однако  эта  диалектика  по  крайней  мере
последовательнее рефлектирующего  представления.  Последнее  считает  полной
истиной, что бытие и ничто существуют лишь раздельно, а, с  другой  стороны,
признает  начало  и  прекращение  столь  же  истинными  определениями;   но,
признавая их, оно фактически принимает нераздельность бытия и ничто.
   Разумеется, при  предположении  абсолютной  раздельности  бытия  и  ничто
начало  или  становление  есть  -  это  можно  весьма  часто   слышать-нечто
непостижимое. Ведь те, кто делает это предположение, упраздняют  начало  или
становление, которое, однако,  они  снова  допускают,  и  это  противоречие,
которое они сами же создают и разрешение которого  они  делают  невозможным,
они называют непостижимостью.
   Изложенное выше и есть та же диалектика, какой пользуется рассудок против
даваемого высшим анализом понятия  бесконечно  малых  величин.  Это  понятие
будет подробнее рассмотрено ниже. - Величины эти  определены  как  величины,
существующие в своем исчезновении - не до своего исчезновения, ибо  в  таком
случае они конечные величины, и не после своего исчезновения,  ибо  в  таком
случае они ничто. Против этого  чистого  понятия  было  выдвинуто  постоянно
повторявшееся возражение, что такие величины суть либо нечто, либо  ничто  и
что нет промежуточного состояния ("состояние" здесь неподходящее, варварское
выражение)  между  бытием  и  небытием.  -  При  этом  опять-таки   признают
абсолютную раздельность бытия и ничто. Но против этого | было показано,  что
бытие и ничто суть на самом деле одно и то же или, говоря языком выдвигающих
это возражение, нет ничего такого, что не было бы  промежуточным  состоянием
между бытием и ничто. Математика обязана своими самыми  блестящими  успехами
тому, что она приняла то определение, которого не признает рассудок.
   Приведенное рассуждение,  делающее  ложное  предположение  об  абсолютной
раздельности бытия и небытия и не идущее дальше этого предположения, следует
называть  не  диалектикой,  а  софистикой.  В  самом  деле,  софистика  есть
резонерство, исходящее из необоснованного предположения, истинность которого
признается без критики и необдуманно.  Диалектикой  же  мы  называем  высшее
разумное  движение,  в  котором  такие  кажущиеся   безусловно   раздельными
[моменты] переходят друг в друга благодаря самим себе, благодаря  тому,  что
они суть, и предположение [об их  раздельности]  снимается.  Диалектическая,
имманентная природа самого бытия и ничто в  том  и  состоит,  что  они  свое
единство - становление - обнаруживают как свою истину.
   2. Моменты становления (Momente des Werdens)
   Становление  есть  нераздельность  бытия   и   ничто   -   не   единство,
абстрагирующееся от бытия и ничто; как единство бытия и ничто оно  есть  это
определенное единство, или, иначе говоря, такое единство, в котором  есть  и
бытие, и ничто. Но так как каждое из них, и бытие, и ничто,  нераздельно  от
своего иного, то их нет. Они, следовательно, суть в этом  единстве,  но  как
исчезающие, лишь как снятые.  Теряя  свою  самостоятельность,  которая,  как
первоначально представлялось, была им присуща, они низводятся  до  моментов,
еще различимых, но в то же время снятых.
   Взятые со стороны этой своей различимости, каждый  из  них  есть  в  этой
различимости единство с иным. Становление содержит, следовательно,  бытие  и
ничто как два таких единства, каждое из которых само есть единство  бытия  и
ничто. Одно из них есть бытие как непосредственное бытие и как соотношение с
ничто; другое есть ничто как непосредственное  ничто  и  как  соотношение  с
бытием. Определения обладают в этих единствах неодинаковой ценностью.
   Становление  дано,  таким  образом,  в  двояком  определении;   в   одном
определении ничто есть непосредственное, т. е. определение начинает с ничто,
соотносящегося с бытием, т. е. переходящего в него; в другом бытие дано  как
непосредственное, т. е. определение начинает с бытия, переходящего в  ничто,
- возникновение и прохождение.
   Оба суть  одно  и  то  же,  становление,  и  даже  как  эти  направления,
различенные таким образом, они друг друга проникают и парализуют. Одно  есть
прохождение; бытие переходит в ничто;
   но ничто есть точно так же и своя противоположность, переход
   в бытие, возникновение. Это возникновение есть другое направление;  ничто
переходит в бытие, но бытие точно так же и снимает само себя и  есть  скорее
переход в ничто, есть прохождение. - Они не снимают друг друга, одно  внешне
не снимает другое, каждое из них снимает себя в себе самом (an sich  selbst)
и есть в самом себе (an ihm selbst) своя противоположность.
   3. Снятие становления (Aufheben des Werdens)
   Равновесие, в которое приводят себя возникновение и  прохождение,  -  это
прежде всего само становление. Но становление точно так  же  сходится  (geht
zusammen) в спокойное единство. Бытие и ничто находятся в  становлении  лишь
как исчезающие;
   становление же, как таковое,  имеется  лишь  благодаря  их  разности.  Их
исчезание есть поэтому исчезание становления, иначе говоря, исчезание самого
исчезания. Становление  есть  неустойчивое  беспокойство,  которое  оседает,
переходя в некоторый спокойный результат.
   Это можно было бы выразить и так:  становление  есть  исчезание  бытия  в
ничто и ничто - в бытие, и исчезание бытия и ничто вообще; но в то же  время
оно основывается на различии  последних.  Оно,  следовательно,  противоречит
себе внутри самого себя, так как  соединяет  в  себе  нечто  противоположное
себе; но такое соединение разрушает себя.
   Этот результат есть исчезновение (Verschwundensein), но не как  ничто;  в
последнем  случае  он  был  бы  лишь  возвратом  к  одному  из  уже   снятых
определений, а не результатом ничто и бытия.  Этот  результат  есть  ставшее
спокойной простотой единство бытия  и  ничто.  Но  спокойная  простота  есть
бытие, однако бытие уже более не для себя, а бытие как определение целого.
   Становление как переход в такое единство бытия и ничто, которое дано  как
сущее или, иначе говоря, имеет вид одностороннего непосредственного единства
этих моментов, есть наличное бытие.

   Примечание
   [Выражение "снятие"]
   Снятие (Aufheben) и снятое (идеальное -  ideelle)  -  одно  из  важнейших
понятий  философии,  одно  из  главных  определений,   которое   встречается
решительно всюду и смысл которого  следует  точно  понять  и  в  особенности
отличать от ничто. - Оттого, что нечто снимает себя, оно не  превращается  в
ничто. Ничто есть непосредственное; снятое же есть нечто  опосредствованное:
оно не-сущее, но как результат, имевший  своим  исходным  пунктом  некоторое
бытие,  поэтому  оно  еще  имеет  в  себе  определенность,  от  которой  оно
происходит.
   Aufheben имеет в немецком языке двоякий смысл:  оно  означает  сохранить,
удержать и в то же время прекратить, положить  конец.  Само  сохранение  уже
заключает в себе отрицательное в том смысле, что для  того,  чтобы  удержать
нечто, его лишают непосредственности и тем самым наличного бытия,  открытого
для внешних воздействий.  Таким  образом,  снятое  есть  в  то  же  время  и
сохраненное, которое лишь потеряло свою непосредственность, но от  этого  не
уничтожено. - Указанные два определения снятия можно лексически привести как
два значения этого слова, но должно представляться  странным,  что  в  языке
одно  и  то  же  слово  обозначает  два  противоположных  определения.   Для
спекулятивного мышления отрадно находить в языке слова, имеющие в самих себе
спекулятивное значение; в немецком языке много  таких  слов.  Двоякий  смысл
латинского слова tollere (ставший знаменитым благодаря остроумному выражению
Цицерона: tollendum esse Octavium) 43 не  идет  так  далеко:  утвердительное
определение  доходит  лишь  до  [понятия]  возвышения.  Нечто   снято   лишь
постольку, поскольку оно вступило в единство  со  своей  противо