ство, что сидит  за  рулем  синего  фургона,  поворачивается  к
Джонни, и на мгновение он чувствует на себе взгляд  громадных  миндалевидных
глаз. Существо словно ставит на нем метку, а у Джонни такое ощущение,  будто
он уже видел это чудите, конечно, это полное безумие, но от  ощущения  этого
никуда не деться. Проходит мгновение, и существо отводит взгляд.
   Но оно меня видело, это точно,  думает  Джонни.  Существо  в  маске  (это
маска, не иначе) видело меня и отметило точно  так  же,  как  загибают  край
книжной страницы, чтобы потом вернуться к ней.
   Звучат еще два выстрела, и поначалу Джонни не видит, в кого стреляли, так
как синий фургон закрывает собой другую  половину  улицы,  но  вроде  бы  он
слышит звон бьющегося стекла. Потом фургон растворяется в потоках  дождя,  и
взгляд Джонни  падает  на  мертвого  Дэвида  Карвера,  усыпанного  осколками
стекла: второй выстрел  разбил  рекламный  щит.  В  животе  Дэвида  краснеет
огромная дыра, окруженная венчиком белой плоти, и Джонни приходит к  выводу,
что для Дэвида работа на почте закончена. Не придется ему больше и мыть свой
автомобиль.
   Синий фургон быстро поднимается к перекрестку. К  тому  моменту,  как  он
поворачивает направо. Джонни уже кажется, что ему все привиделось.
   - Господи, посмотрите на него! - кричит Брэд и выбегает на улицу.
   - Брэдли, нет! - пытается остановить его Белинда, но не успевает.
   Ниже  по  склону,  на  противоположной  стороне  улицы,  переговариваются
близнецы Риды.
   Джонни на негнущихся ногах сходит с тротуара на  мостовую.  Он  поднимает
руки, видит, что ногти уже побелели (видит все,  да,  конечно,  и  понимает,
почему этот тип в маске инопланетянина из  "Близких  контактов"
показался  ему  знакомым),  и  отбрасывает  со  лба  мокрые  волосы.  Молнии
прорезают небо - яркие трещины на черном стекле, в  кроссовках  уже  хлюпает
вода,  в  воздухе  стоит  запах  пороха.  Джонни  знает:  через  десять  или
пятнадцать секунд запах пропадет, уйдет в землю, его смоет дождем,  но  пока
этот запах есть, словно для того, чтобы не дать Джонни поверить,  будто  все
это галлюцинации.., то,  что  его  бывшая  жена  Терри  называла  "мозговыми
судорогами".
   Да, он видит "киску" Мэри Джексон, наиболее желанную часть женского тела,
звавшуюся в его школьные годы "бородатой улиткой". Джонни не хочет думать об
этом, не хочет видеть то, что видит, но  не  ему  командовать  парадом.  Все
барьеры в его мозгу рушатся, как они рушились, когда Джонни писал книги (это
одна из причин, по которым он больше не пишет романов, и не просто одна  из,
но  славная),  ход  времени  замедляется  по  мере  того,  как   усиливается
восприятие, и вот он уже в фильме Сержио Леоне ,
где люди умирают медленно, словно танцуют в подводном балете.
   Маленький кусачий крошка Смитти, вспоминается Джонни голос  в  телефонной
трубке, что же ты кусаешь мамку за титти? Почему этот голос напоминает ему о
человеке  в  странном  костюме,  а  еще  больше  о  маске  инопланетянина  с
миндалевидными глазами?
   - Скажите мне, ради Бога, что здесь происходит?  -  спрашивает  голос  за
спиной Джонни. Взгляды других прикованы к Дэвиду Карверу,  а  Гэри  Содерсон
приплелся сюда, на лужайку Старины Дока. Бледное лицо, исхудавшее  тело,  он
напоминает больного холерой. - Святое дерьмо, Джонни! Я видел Париж, я видел
Францию, но я не вижу ее...
   - Заткнись, пьянчуга, - отвечает Джонни и смотрит налево. Близнецы Риды и
их мать, Ким Геллер и ее дочь, плюс рыжеволосая девушка, которую  Джонни  не
знает, сгрудились вокруг Дэвида Карвера, словно команда, собравшаяся  вокруг
травмированного игрока. Шлюха, жена Гэри, тоже там, но она  засекает  своего
мужа и уже плывет в сторону лужайки дока Биллингсли.  Тут  в  доме  Карверов
распахивается дверь, и Кирсти вылетает в дождь,  словно  героиня  старинного
готического романа, выкрикивая имя мужа  среди  вспышек  молний  и  раскатов
грома.
   Медленно, как глупый ребенок, которому  предложили  прочитать  что-нибудь
наизусть. Гэри произносит:
   - Как ты меня назвал?
   Он не смотрит на Джонни, не смотрит  на  толпу,  собравшуюся  на  лужайке
Карверов. Он не отрывает  глаз  от  того,  что  открыла  вздернувшаяся  юбка
мертвой женщины, запасая впечатления для будущих разговоров. Джонни с трудом
подавляет желание со всего маху врезать Содерсону.
   - Не важно, главное - молчи. И я  не  шучу.  Джонни  поворачивает  голову
направо. К ним бежит Колли Энтрегьян. На ногах у  него  розовые  пластиковые
шлепанцы для душа. За Энтрегьяном следуют  длинноволосый  мужчина,  которого
Джонни видит впервые, и новая продавщица из магазина, ее зовут Синтия.
   Позади них быстро отстающий от всех старый Том  Биллингсли  и  нагоняющий
Синтию Питер Джексон с  безумными  глазами,  главный  местный  авторитет  по
Джеймсу Дики и новым южанам.
   - Папочка! - слышится пронзительный, отчаянный вопль Эллен Карвер.
   -  Уведите  отсюда  детей!  -  Это  твердый  командирский   голос   Брэда
Джозефсона. Благослови его. Господи, но Джонни даже  не  смотрит  в  сторону
Джозефсона.  Питер  Джексон  приближается,  и  негоже  ему  видеть  то,  что
лицезреют сейчас они с Гэри Содерсоном, хотя Питеру это  не  в  диковинку  в
отличие от них. Загадка английского  учителя,  если  можно  так  выразиться,
думает Джонни. Еще одна бородатая острота внезапно всплывает в памяти:  "Эй,
мистер, у вас падает знак". Он даже не может вспомнить, откуда  взялась  эта
гребаная фраза. Джонни опять оглядывается и убеждается, что на Мэри никто не
смотрит, за исключением, разумеется, Содерсона. Это, конечно, чудо,  но  все
хорошее когда-нибудь кончается. Джонни наклоняется и пододвигает  одну  ногу
Мэри (какая же она тяжелая. Господи) к другой. Вода стекает по белому бедру,
словно по надгробному камню. Джонни одергивает  подол  юбки,  предварительно
повернувшись так, чтобы движений его рук не видели  люди,  стоящие  выше  по
склону. Он уже слышит голос Питера: "Мэри! Мэри!" Должно быть. Питер  увидел
ее машину, действительно, "лумина" перегородила тротуар, уткнувшись передним
бампером в забор.
   - Зачем... - начинает было  Гэри,  но  замолкает  под  яростным  взглядом
Джонни.
   - Скажи что-нибудь еще, и я вышибу из тебя дух. Я серьезно.
   На  лице  Гэри  отражается  сомнение,  но  йотом  он  вроде  бы  начинает
соображать, что к чему, кивает и прикладывает палец  к  губам.  Когда-нибудь
Гэри обязательно проговорится, но в данный момент Джонни  Маринвиллу  не  до
волнений о будущем. Он поворачивается к дому Карверов и видит, что Дэвид Рид
несет маленькую дочь Карверов  (она  кричит,  бьется,  вырывается)  к  дому.
Пирожок Карвер, стоя на коленях, воет, как много лет назад выли  женщины  во
вьетнамских деревнях (только вроде бы  случилось  это  и  не  так  давно,  о
прошлом живо напомнил повисший в воздухе запах  пороха).  Кирстен  обхватила
руками шею мужа, и голова Дэвида мотается из стороны  в  сторону.  Еще  один
ужасный  момент:  маленький  мальчик.  Ральфи,  стоит  рядом  с  матерью.  В
ординарной ситуации от него одни хлопоты, он не закрывает рта и не стоит  на
месте ни секунды, а тут превратился в статую  и  смотрит  на  мертвого  отца
широко раскрытыми глазами. Никто не уводит  его,  потому  что  на  этот  раз
кричит и визжит его сестра, но увести мальчика надо.
   - Джим,  -  обращается  Джонни  к  другому  близнецу  Риду  и  выходит  к
автомобилю Мэри, чтобы юноша услышал его.  Тот  отворачивается  от  мертвого
мужчины и воющей женщины. Лицо его - маска.
   - Отнеси Ральфи в дом, Джим. Негоже ему тут стоять.
   Джим кивает, поднимает мальчика  и  несет  его  к  дому.  Джонни  ожидает
протестующих криков, ведь даже в шесть лет  Ральфи  Карвер  знает,  что  его
предназначение - править миром, но мальчик  обвисает  на  руках  Джима,  как
кукла, глаза его по-прежнему широко раскрыты и не мигают.  Джонни  полагает,
что влияние травмирующих событий, происшедших в детстве, на  жизнь  взрослых
людей сильно преувеличено поколением, наслушавшимся  в  отрочестве  грустных
блюзов, но сейчас ситуация иная.  Пройдет  немало  времени,  думает  Джонни,
прежде  чем  поведение  Ральфа  Карвера  перестанет  определяться   зрелищем
мертвого отца, лежащего на лужайке, и склонившейся над ним  матери,  которая
обхватила мужа за шею и вновь и вновь выкрикивает его имя,  словно  надеется
разбудить.
   Джонни думает, а не  оторвать  ли  Кирстен  от  трупа,  рано  или  поздно
придется это сделать, но, прежде чем он успевает принять решение, к  участку
Биллингсли прибывает Колли Энтрегьян вместе с продавщицей из  "Е-зет  стоп".
Девушка далеко оторвалась от длинноволосого, который пыхтит  следом.  Теперь
Джонни видит, что  мужчина  не  так  уж  и  молод,  несмотря  на  молодежную
прическу. Но кто поражает Джонни больше всего, так это Джозефсоны. Они стоят
на подъездной дорожке Карверов,  взявшись  за  руки,  прямо-таки  Ганзель  и
Гретель. Мэриэл Содерсон проходит за спиной у Джонни,  направляясь  к  мужу.
Если Джозефсоны - это Ганзель и Гретель, решает  Джонни,  то  Мэриэл  вполне
тянет на злую колдунью.
   Ситуация вообще смахивает на  последнюю  главу  детектива  Агаты  Кристи,
когда мисс Марпл или  Эркюль  Пуаро  уже  объяснили,  что  к  чему,  и  даже
рассказали, как убийца выбрался из запертого купе, сделав свое черное  дело.
Они все здесь, за исключением Френка Геллера и Чарли Рида,  которые  еще  на
работе. Жильцы квартала по-соседски собрались на вечеринку.
   Впрочем, поправляет себя Джонни,  он  не  прав.  Нет  Одри  Уайлер  и  ее
племянника. И  тут  же  память  услужливо  воспроизводит  голос  ребенка,  у
которого забит нос. Но прежде чем Джонни успевает  связать  одно  с  другим,
если вообще  есть  что  связывать.  Колли  Энтрегьян  подскакивает  к  нему,
стоящему у машины Мэри, и хватает за плечо мокрой рукой. Крепко хватает,  до
боли. Смотрит он мимо Джонни, на лужайку Карверов.
   - Что.., двое.., как... Господи!
   - Мистер Энтрегьян... Колли... - Джонни пытается не повышать голоса и  не
морщиться от боли. - Вы сломаете мне плечо.
   - Ой, извините. Но... - Взгляд Энтрегьяна мечется от застреленной женщины
к застреленному мужчине. На животе Дэвида  Карвера  дождь  смывает  кровь  с
ошметков плоти, и они становятся похожи на белые щупальца.  Колли  не  может
решить,  на  ком  сосредоточиться,  поэтому  глаза  у  него  бегают,  как  у
болельщика на теннисном матче.
   - Ваша рубашка, - неожиданно для себя говорит Джонни. - Вы забыли  надеть
рубашку.
   - Я брился, - отвечает Колли и проводит руками по  мокрым  волосам.  Жест
этот лучше любого другого  выражает  состояние  Энтрегьяна,  он  понятия  не
имеет, что ему делать. Джонни находит  это  весьма  трогательным.  -  Мистер
Маринвилл, вы можете сказать, что здесь происходит?
   Джонни качает головой. У него одна  надежда:  то,  что  происходило,  уже
закончилось.
   Прибегает  Питер,  видит  жену,  лежащую  на  лужайке  Биллингсли,  перед
керамической немецкой овчаркой, и начинает выть. От этого воя по мокрой коже
Джонни вновь бегут мурашки. Питер падает на колени рядом с женой, совсем как
Пирожок Карвер падала рядом с мужем, и...  О  Боже,  неужели  Джону  Эдуарду
Маринвиллу предстоит увидеть ту же вселенскую скорбь, как и во Вьетнаме?  Не
хватает  только  Хендрикса   с его "Лиловым туманом".
   Питер хватает жену, и Джонни видит, что Гэри не в силах оторвать  от  них
глаз, он ждет момента, когда Питер  повернет  тело  в  руках.  Джонни  может
прочесть мысли Гэри, словно они пропечатываются на бегущей строке у него  на
лбу: "И что же  Питер  об  этом  подумает?  Когда  перевернет  ее,  ноги  ее
разойдутся и он увидит то, что увидит? Какой  он  сделает  вывод?  Л  может,
ничего особенного и нет, может, она всегда так ходит?"
   - МЭРИ! - кричит Питер. Он не поворачивает жену (спасибо  Тебе,  Господи,
за маленькие радости), но поднимает верхнюю часть  ее  тела,  усаживает  ее.
Кричит снова, теперь без слов, просто  горестный  вопль,  словно  он  только
теперь видит, в  каком  состоянии  ее  голова:  половины  лица  нет,  волосы
наполовину сгорели.
   - Питер... - подает голос Старина Док,  но  тут  небо  разрезает  пополам
громадная молния.
   Джонни круто разворачивается. Если его и ослепило, то лишь на  мгновение,
теперь он снова все видит, будьте уверены. Гром рвет улицу еще до того,  как
блекнет молния. У Джонни  такое  чувство,  будто  чьи-то  руки  одновременно
ударили его по ушам. Джонни  видит,  как  молния  ударяет  в  брошенный  дом
Хобарта,  как  раз  между  участками  копа  и  Джексонов.  Она   разваливает
декоративную трубу, которую Уильям Хобарт  поставил  за  год  до  того,  как
начались его трудности и он решил продать дом.  Молния  поджигает  и  крышу.
Прежде чем стихает раскат грома, прежде чем Джонни успевает идентифицировать
запах озона, покинутый дом приобретает огненную корону. Она  яростно  пылает
под проливным дождем, хотя верится в это с трудом.
   - Святое дерьмо! - вырывается у Джима  Рида.  Он  стоит  на  пороге  дома
Карверов с Ральфи на руках. Ральфи, Джонни это видит,  сосредоточенно  сосет
большой палец. И Ральфи единственный (за исключением Джонни), кто не смотрит
на горящий дом. Его взгляд устремлен на вершину холма, и Джонни  видит,  как
округляются глаза мальчика. Он вытаскивает  палец  изо  рта  и,  прежде  чем
начать вопить от ужаса, произносит ясно и  отчетливо  два  слова..,  которые
опять же очень знакомы Джонни. Словно он уже слышал их во сне.
   - "Парус мечты", - говорит мальчик. И тут же, будто слова эти магические,
от неестественной квелости Ральфи не остается и следа. Он кричит от страха и
яростно  дергается,  вырываясь  из  рук  юного  Джима  Рида.  Джим  захвачен
врасплох, мальчишка выскальзывает из его  рук  и  приземляется  на  задницу.
Должно быть, ему очень больно, думает Джонни, направляясь к  дому  Карверов,
но маленький паршивец вопит не от боли, а только от ужаса. Его  вылезшие  из
орбит глаза смотрят все туда  же,  на  вершину  холма.  Он  начинает  сучить
ногами, уползая на заднице в глубь дома.
   Джонни, уже стоя на подъездной дорожке Карверов, поворачивается  и  видит
еще два фургона, огибающих угол Медвежьей  и  Тополиной  улиц.  Первым  едет
леденцово-розовый,  с   тонированными   стеклами,   на   крыше   -   антенна
радиолокатора в форме сердечка. При других обстоятельствах Джонни отметил бы
изящность решения, но теперь это сердечко вызывает лишь тревогу.  Из  бортов
торчат какие-то округлые выступы, то ли плавники, то ли короткие крылья.
   За розовым фургоном, вроде бы "Парусом  мечты",  следует  длинный  черный
фургон с черным же ветровым стеклом и черной, в форме  поганки,  надстройкой
на крыше. Этот черный  кошмар  испещрен  хромированными  зигзагами,  которые
вызывают в памяти Джонни какие-то воспоминания, связанные с  нацистами,  да,
точно, они напоминают стилизованные молнии на мундирах эсэсовцев.
   Фургоны начинают набирать скорость, их двигатели урчат все громче.
   Огромный люк открывается в левом  борту  розового  фургона.  А  на  крыше
черного, похожего на  катафалк,  решивший  трансформироваться  в  локомотив,
часть "поганки" уползает в сторону. Джонни видит две фигуры с ружьями.  Одна
- человеческая, это бородач, одетый в униформу  армии  конфедератов,  как  и
инопланетянин, сидевший за рулем синего фургона. Вторая фигура - существо  в
ином одеянии: черный цвет, воротник-стойка, серебряные пуговицы. В этом тоже
есть что-то нацистское, как и в самом  фургоне,  но  не  одеяние  привлекает
внимание Джонни, не от  его  вида  он  теряет  дар  речи,  а  рвущийся  крик
застывает в горле.
   Над воротником-стойкой нет  ничего,  кроме  темноты.  У  него  нет  лица,
успевает подумать  Джонни,  прежде  чем  бородатый  и  тот,  что  в  черном,
открывают огонь. У него нет лица. Совсем нет лица.
   И Джонни Маринвилла, который видит все, осеняет: он, наверное, умер, это,
возможно, ад.

   Письмо Одри Уайлер (Уэнтуорт, штат Огайо) Джейнис Конрой (Плейнвъю,  штат
Нью-Йорк) от 18 августа 1994 года:

   Дорогая Джейнис!
   Большое тебе спасибо за звонок. Разумеется, письмо с  соболезнованиями  я
тоже получила, но если бы ты знала, сколько радости доставил мне твой голос,
услышанный вчера вечером в телефонной трубке.  Я  словно  глотнула  холодной
воды в жаркий день. А может, просто приятно услышать нормальный голос, когда
тебя засасывает в трясину.
   Ты поняла хоть что-то  из  того,  что  я  наговорила  тебе  по  телефону?
Уверенности в этом у меня нет. В последние дни я, можно сказать, не в  себе.
Хотя Херб и старается мне помочь, но для меня все встало с  ног  на  голову.
Начало этому положил звонок приятеля Билла, Джо Калабризи. Он  сообщил,  что
мой брат, его жена и двое  детей  убиты,  застрелены  из  проезжавшего  мимо
автомобиля. Человек, которого я никогда не  встречала,  плакал,  случившееся
так потрясло его, что он даже не мог подумать о том, как бы помягче  донести
до меня  эту  печальную  весть.  Он  все  твердил,  как  же  ему  стыдно  за
происшедшее в его доме. Кончилось тем, что я стала  успокаивать  его,  думая
при этом: "Это ошибка, Билл не может умереть, мой брат  должен  всегда  быть
рядом на случай, если мне понадобится его помощь". Я до сих  пор  просыпаюсь
ночью с мыслью:  "Это  не  Билл,  меня  разыгрывают,  это  не  Билл".  Такой
потерянной я за всю жизнь чувствовала себя лишь однажды в детстве, когда вся
семья свалилась с гриппом.
   Херб и я полетели в Сан-Хосе за Сетом, потом вернулись в Толидо на  одном
самолете с телами убитых. Их возят в багажном отделении, ты об этом знала? Я
тоже нет. И не хотела бы знать.
   Похороны дались мне очень тяжело. Это такой ужас - четыре гроба,  стоящие
рядком, мой брат, моя невестка, моя племянница,  мой  племянник.  Сначала  в
церкви, потом на кладбище. Хочешь услышать полный бред? На кладбище я думала
о нашем медовом месяце на Ямайке. Там на дорогах делают специальные выступы,
которые называются "спящими полицейскими". Чтобы остудить пыл  лихачей.  Так
вот, уж не знаю почему, но эти гробы я воспринимала как спящих  полицейских.
Я же говорила тебе, что у меня поехала крыша, не так ли? В  этом  году  меня
можно  смело  провозглашать  чемпионкой  Огайо  по  количеству  проглоченных
таблеток валиума .
   На панихиде в церкви яблоку было негде упасть,  друзей  у  Билла  и  Джун
хватало, и все выли в голос. Кроме, разумеется, маленького Сета, который  не
мог выть. Или не хотел. Кто знает? Сет просто сидел между мной  и  Хербом  с
двумя игрушками на коленях: розовым фургоном,  который  он  называет  "Палус
месты", и прилагаемой к фургону фигуркой  сексуальной  рыжекудрой  девчушки,
которую зовут Кассандра Стайлз, Игрушки, сработанные под героев мультсериала
"Мотокопы 2200", и названия этих  чертовых  мотокоповых  фургонов  (простите
великодушно, мотокоповых космофургонов) присутствуют среди тех немногих слов
и фраз, которые Сет произносит на понятном мне языке ("Пончики хочу, купи их
мне" - такая вот фраза, или "Сет хочет а-а",  это  означает,  что  я  должна
сопроводить его в туалет. Он все  делает  сам,  но  надо  стоять  рядом,  за
компанию).
   Я надеюсь, мальчик не понимал, что панихида - это  прощание  с  близкими,
которые ушли от него навсегда. Херб  в  этом  уверен  ("Ребенок  понятия  не
имеет, что с его родными", - говорит он), а меня гложут сомнения.  Очень  уж
глубокий аутизм , не так ли? Мне  кажется
(конечно, точно этого не знает никто), что они хотят общаться с нами, но Бог
вставил в их передатчик скрамблер, и поэтому в приемнике  слышится  какая-то
белиберда.
   И вот что я тебе скажу, в последнюю пару  недель  я  по-новому  зауважала
Херба Уайлера. Он позаботился ОБО ВСЕМ, начиная  от  билетов  на  самолет  и
кончая некрологами в "Колумбус диспетч" и "Толидо  блейд".  К  тому  же,  не
сказав ни слова, он согласился взять Сета, не  просто  сироту,  а  умственно
отсталого сироту, это потрясающе. Или он  это  сделал  из-за  меня?