постоянно сидят в своих
норках, почти невидимые снаружи, и яростно атакуют каждую рыбу,  которая
приближается к их убежищу. В свободной воде и они игнорируют любую  рыбу
другого вида. Если исключить эту группу из описанного опыта  -  что  мы,
кстати, и сделали, - то получаются еще более впечатляющие цифры.
 
 
 
   Другая часть нападений на рыб чужого вида была  виною  тех  немногих,
которые не имели сородичей во всем аквариуме и потому были вынуждены вы-
мещать свою здоровую злость на других объектах. Однако выбор этих объек-
тов столь же убедительно подтверждал  правильность  моих  предположений,
как и точные цифры. Например, там  была  одна-единственная  рыба-бабочка
неизвестного нам вида, которая и по форме, и по рисунку настолько  точно
занимала среднее положение между бело-желтым и бело-черным  видами,  что
мы сразу же окрестили ее бело-черно-желтой. И она,  очевидно,  полностью
разделяла наше мнение о ее систематическом положении, т. к. делила  свои
атаки почти поровну между представителями этих видов. Мы ни разу не  ви-
дели, чтобы она укусила рыбку какого-нибудь третьего вида. Пожалуй,  еще
интереснее вел себя синий спинорог - тоже единственный у нас, -  который
по-латыни называется "черный одонус".
   Зоолог, давший такое название, мог  видеть  лишь  обесцвеченный  труп
этой рыбы в формалине, потому что живая она не черная, а  ярко-синяя,  с
нежным оттенком фиолетового и розового,  особенно  по  краям  плавников.
Когда у фирмы "Андреас Вернер" появилась партия этих рыбок - я с  самого
начала купил только одну; битвы, которые они затевали уже в бассейне ма-
газина, позволяли предвидеть, что мой большой аквариум окажется  слишком
мал для двух шестисантиметровых молодцов этой породы. За неимением соро-
дичей, мой синий спинорог первое время вел себя довольно мирно,  хотя  и
раздал несколько укусов, многозначительным  образом  разделив  их  между
представителями двух совершенно разных видов. Во-первых, он  преследовал
так называемых "синих чертей", - близких родственников "бо  Грэгори",  -
похожих на него великолепной синей окраской, а  во-вторых  -  обеих  рыб
другого вида спинорогов, так называемых "рыб Пикассо". Как видно из  лю-
бительского названия этой рыбки, она расцвечена чрезвычайно ярко и  при-
чудливо, так что в этом смысле не имеет ничего общего с  синим  спиноро-
гом. Но - весьма похожа на него по форме. Когда через несколько  месяцев
сильнейшая из двух "Пикассо" отправила слабейшую в рыбий "мир иной" -  в
формалин, - между оставшейся и синим спинорогом возникло острое соперни-
чество. Агрессивность последнего по  отношению  к  "Пикассо"  несомненно
усиливалась и тем обстоятельством, что за это время синие  черти  успели
сменить ярко-синюю юношескую окраску на взрослую сизую, и поэтому  разд-
ражали его меньше. И, в конце концов, наш "синий" ту "Пикассо"  погубил.
Я мог бы привести еще много примеров, когда из  нескольких  рыб,  взятых
для описанного выше эксперимента, в живых оставалась только одна. В  тех
случаях, когда спаривание соединяло две рыбьих души в одну,  -  в  живых
оставалась пара, как это было у коричневых и бело-желтых "бабочек".  Из-
вестно великое множество случаев, когда животные, - не  только  рыбы,  -
которым за неимением сородичей приходилось переносить свою агрессивность
на другие объекты, выбирали при этом наиболее близких родственников  или
же виды, хотя бы похожие по окраске.
   Эти наблюдения в аквариуме и их обобщение  -  бесспорно  подтверждают
правило, установленное и моими наблюдениями в море: по отношению к своим
сородичам рыбы гораздо агрессивнее, чем по отношению к рыбам других  ви-
дов.
   Однако - как видно из поведения различных рыб на свободе,  описанного
в первой главе, - есть и значительное число видов, далеко не  столь  аг-
рессивных, как коралловые рыбы, которых я изучал в  своем  эксперименте.
Стоит представить себе разных рыб, неуживчивых и более или менее уживчи-
вых, - сразу же напрашивается мысль о тесной взаимосвязи между их окрас-
кой, агрессивностью и оседлостью. Среди рыб, которых я  наблюдал  в  ес-
тественных условиях, крайняя воинственность, сочетающаяся с оседлостью и
направленная против сородичей, встречается исключительно у тех  форм,  у
которых яркая окраска, наложенная крупными плакатными пятнами, обознача-
ет их видовую принадлежность уже на  значительном  расстоянии.  Как  уже
сказано, именно эта чрезвычайно характерная окраска и возбудила мое  лю-
бопытство, натолкнув на мысль о существовании некоей проблемы.
   Пресноводные рыбы тоже бывают очень красивыми, очень яркими,  в  этом
отношении многие из них ничуть не уступают  морским,  так  что  различие
здесь не в красоте - в другом. У большинства ярких пресноводных рыб осо-
бая прелесть их сказочной расцветки состоит в ее непостоянстве.  Пестрые
окуни, чья окраска определила их немецкое название,  лабиринтовые  рыбы,
многие из которых еще превосходят красочностью этих окуней, красно-зеле-
но-голубая колюшка и радужный горчак наших вод - как и великое множество
других рыб, известных у нас по домашним аквариумам, - все они  расцвечи-
вают свои наряды лишь тогда, когда распаляются любовью или духом борьбы.
У многих из них окраску можно использовать как индикатор настроения - ив
каждый данный момент определять, в какой мере в них спорят за главенство
агрессивность, сексуальное возбуждение и стремление к бегству. Как исче-
зает радуга, едва лишь облако закроет солнце, так гаснет все великолепие
этих рыб, едва спадет возбуждение, бывшее  его  причиной,  либо  уступит
место страху, который тотчас облекает рыбу в  неприметный  маскировочный
цвет. Иными словами, у всех этих рыб окраска является средством  выраже-
ния и появляется лишь тогда, когда нужна. Соответственно, у них  у  всех
молодь, а часто и самки, окрашена в маскировочные цвета.
   Иначе у агрессивных коралловых рыб. Их великолепное одеяние настолько
постоянно, будто нарисовано на теле. И дело не в том, что они неспособны
к изменению цвета; почти все они доказывают такую способность, отходя ко
сну, когда надевают ночную рубашку, расцветка которой самым  разительным
образом отличается от дневной.
   Но в течение дня, пока рыбы бодрствуют и активны, они сохраняют  свои
яркие плакатные цвета любой ценой. Побежденный, который  старается  уйти
от преследователя отчаянными зигзагами, расцвечен точно так  же,  как  и
торжествующий победитель. Они спускают свои опознавательные видовые фла-
ги не чаще, чем английские боевые корабли в  морских  романах  Форстера.
Даже в транспортном контейнере - где, право же, приходится  несладко,  -
даже погибая от болезней, они демонстрируют не-
 
   1 Цихлиды.
   изменное красочное великолепие; и даже после  смерти  оно  долго  еще
сохраняется, хотя в конце концов и угасает.
   Кроме того, у типичных плакатно-окрашенных коралловых рыб  не  только
оба пола имеют одинаковую расцветку, но и совсем крошечные детеныши  не-
сут на себе кричаще-яркие краски, причем - что поразительно - очень час-
то совсем иные, и еще более яркие, чем у взрослых рыб.
   И что уж совсем невероятно - у некоторых форм  яркими  бывают  только
дети. Например, упомянутые выше "самоцвет" и "синий черт" с наступлением
половой зрелости превращаются в тусклых сизо-серых рыб  с  бледно-желтым
хвостовым плавником.
   Распределением красок, наталкивающим на сравнение с  плакатом  (круп-
ные,  контрастные  пятна),  коралловые  рыбы  отличаются  не  только  от
большинства пресноводных, но и от всех вообще менее агрессивных и  менее
оседлых рыб. У этих нас восхищает тонкость цветовой гаммы, изящные нюан-
сы мягких пастельных тонов, прямо-таки  "любовная"  проработка  деталей.
Если смотреть на моих любимых красноротиков издали, то видишь просто зе-
леновато-серебристую, совсем неприметную рыбку, и  лишь  разглядывая  их
вблизи - благодаря бесстрашию этих любопытных созданий это легко и в ес-
тественных условиях - можно заметить золотистые и небесно-голубые иерог-
лифы, извилистой вязью покрывающие всю рыбу,  словно  изысканная  парча.
Без сомнения, этот рисунок тоже является сигналом, позволяющим  узнавать
свой вид, но он предназначен для того, чтобы его могли видеть вблизи со-
родичи, плывущие рядом. Точно так же,  вне  всяких  сомнений,  плакатные
краски территориально-агрессивных коралловых рыб приспособлены для того,
чтобы их можно было заметить и узнать на  возможно  большем  расстоянии.
Что узнавание своего вида вызывает у этих  животных  яростную  агрессив-
ность - это мы уже знаем.
   Многие люди - в том числе и те, кто в остальном понимает  природу,  -
считают странным и совершенно излишним, когда  мы,  биологи,  по  поводу
каждого пятна, которое видим на каком-нибудь животном,  тотчас  задаемся
вопросом - какую видосохраняющую функцию могло бы выполнять это пятно  и
какой естественный отбор мог бы привести к его появлению. Более того, мы
знаем из опыта, что очень многие ставят нам это в  вину  как  проявление
грубого материализма, слепого по отношению к ценностям и потому  достой-
ного всяческого осуждения. Однако оправдан каждый вопрос, на который су-
ществует разумный ответ, а ценность и красота любого явления природы ни-
коим образом не страдают, если нам удается понять, почему оно происходит
именно так, а не иначе. Радуга не стала менее прекрасной от того, что мы
узнали законы преломления света, благодаря которым она возникает.
   Восхитительная красота и правильность рисунков, расцветок и  движений
наших рыб могут вызвать у нас лишь еще большее восхищение, когда мы  уз-
наем, что они существенно важны для сохранения вида украшенных ими живых
существ. Как раз о великолепной боевой раскраске коралловых рыб мы знаем
уже вполне твердо, какую особую роль она выполняет: она вызывает у соро-
дича - и только у него - яростный порыв к защите своего участка, если он
находится на собственной территории, и устрашающе  предупреждает  его  о
боевой готовности хозяина, если он вторгся в  чужие  владения.  В  обеих
функциях это как две капли воды похоже на другое прекрасное явление при-
роды - на пение птиц; на песню соловья, красота которой "поэта  к  твор-
честву влечет", как хорошо сказал Рингельнац. Как  расцветка  коралловой
рыбы, так и песня соловья служат для  того,  чтобы  издали  предупредить
своих сородичей - ибо обращаются только к ним, - что здешний участок уже
нашел себе крепкого и воинственного хозяина.
   Если проверять эту теорию,  сравнивая  боевое  поведение  плакатно  и
тускло расцвеченных рыб, находящихся в близком родстве, обитающих в  од-
ном и том же жизненном пространстве, то теория подтверждается полностью.
Особенно впечатляют те случаи, когда яркий и тусклый виды принадлежат  к
одному роду. Так, например, есть принадлежащая к группе "демуазель" рыба
простой поперечнополосатой окраски, которую американцы называют "старший
сержант", - это мирная рыба, держащаяся в стаях. Ее собрат по роду "абу-
дефдуф" - роскошная бархатно-черная рыба с ярко-голубым полосчатым  узо-
ром на голове и передней части тела и с желтым, цвета  серы,  поперечным
поясом посреди туловища, - напротив, пожалуй самый свирепый вид из  всех
оседлых, с какими я познакомился за время изучения коралловых  рыб.  Наш
большой аквариум оказался слишком мал для двух крошечных деток этого ви-
да, длиной едва по 2,5 см. Одна из них "застолбила" весь аквариум,  дру-
гая влачила жалкое существование в левом верхнем переднем углу, за стру-
ей пузырьков от аэратора, которая прятала ее от глаз враждебного  собра-
та. Другой хороший пример дает сравнение рыб-бабочек. Единственный среди
них уживчивый вид, какой я знаю, в то же время имеет  и  единственную  в
своем роде расцветку, состоящую из деталей настолько мелких, что  харак-
терный рисунок можно различить лишь на очень малом расстоянии.
   Но наиболее примечательным является тот факт,  что  коралловые  рыбы,
которые в молодости расцвечены плакатно, а в зрелом возрасте  тускло,  -
демонстрируют такую же корреляцию между окраской и агрессивностью: в мо-
лодости они яростно защищают свою территорию, но с возрастом  становятся
несравненно более уживчивыми.
   Многие из них производят даже впечатление, что  им  необходимо  снять
боевую раскраску, чтобы вообще допустить мирное сближение разных  полов.
Это, несомненно, верно для одного из родов группы "демуазель" -  пестрых
рыбок, часто резкой черно-белой расцветки, - размножение которых в аква-
риуме я наблюдал несколько раз; ради нереста они меняют свою контрастную
окраску на тускло-серую, но тотчас же после нереста вновь поднимают свои
боевые знамена.
 
 
   3. ДЛЯ ЧЕГО НУЖНА АГРЕССИЯ
 
   Часть силы той, что без числа,
   Творит добро, всему желая зла.
   Гете
 
 
   Для чего вообще борются друг с другом живые существа? Борьба - везде-
сущий в природе процесс; способы поведения, предназначенные для  борьбы,
как и оружие, наступательное и оборонительное, настолько высоко  развиты
и настолько очевидно возникли под селекционным давлением соответствующих
видосохраняющих функций, что мы, вслед за Дарвином,  несомненно,  должны
заняться этим вопросом.
   Как правило, неспециалисты, сбитые  с  толку  сенсационными  сказками
прессы и кино, представляют себе взаимоотношения "диких зверей" в "зеле-
ном аду" джунглей как кровожадную борьбу всех против  всех.  Совсем  еще
недавно были фильмы, в которых, например, можно было увидеть борьбу бен-
гальского тигра с питоном, а сразу вслед затем - питона с крокодилом.  С
чистой совестью могу заявить, что в естественных условиях такого не  бы-
вает никогда. Да и какой смысл одному из этих зверей уничтожать другого?
Ни один из них жизненных интересов другого не затрагивает!
   Точно так же и формулу Дарвина "борьба за существование",  превратив-
шуюся в модное выражение, которым  часто  злоупотребляют,  непосвященные
ошибочно относят, как правило, к борьбе между различными видами. На  са-
мом же деле, "борьба", о которой говорил Дарвин и которая движет  эволю-
цию, - это в первую очередь конкуренция между ближайшими родственниками.
То, что заставляет вид, каков он сегодня, исчезнуть - или превращает его
в другой вид, - это какое-нибудь удачное "изобретение", выпавшее на долю
одного или нескольких собратьев по виду в результате совершенно  случай-
ного выигрыша в вечной лотерее Изменчивости. Потомки  этих  счастливцев,
как уже говорилось, очень скоро вытеснят всех остальных, так что вид бу-
дет состоять только из особей, обладающих новым "изобретением".
 
 
   Конечно же, бывают враждебные столкновения и  между  разными  видами.
Филин по ночам убивает и пожирает даже хорошо вооруженных  хищных  птиц,
хотя они наверняка очень серьезно сопротивляются. Со своей стороны - ес-
ли они встречают большую сову средь бела дня, то нападают на нее, преис-
полненные ненависти. Почти каждое хоть сколь-нибудь  вооруженное  живот-
ное, начиная с мелких грызунов, яростно сражается, если у него нет  воз-
можности бежать. Кроме этих особых случаев межвидовой борьбы  существуют
и другие, менее специфические. Две птицы разных  видов  могут  подраться
из-за дупла, пригодного под гнездо; любые два животных, примерно  равные
по силе, могут схватиться из-за пищи и  т.д.  Здесь  необходимо  сказать
кое-что о случаях межвидовой борьбы,  иллюстрированных  примерами  ниже,
чтобы подчеркнуть их своеобразие и отграничить от  внутривидовой  агрес-
сии, которая собственно и является предметом нашей книги.
   Функция сохранения вида гораздо яснее при любых межвидовых столкнове-
ниях, нежели в случае внутривидовой борьбы. Взаимное влияние  хищника  и
жертвы дает замечательные образцы того, как отбор заставляет  одного  из
них приспосабливаться к развитию другого. Быстрота преследуемых копытных
культивирует мощную прыгучесть и страшно вооруженные лапы крупных кошек,
а те - в свою очередь - развивают у жертвы все более тонкое чутье и  все
более быстрый бег. Впечатляющий пример такого эволюционного соревнования
между наступательным и оборонительным оружием дает  хорошо  прослеженная
палеонтологически специализация зубов травоядных  млекопитающих  -  зубы
становились все крепче - и параллельное развитие пищевых растений, кото-
рые по возможности защищались от съедения отложением кремневых кислот  и
другими мерами. Но такого рода "борьба" между поедающим и поедаемым  ни-
когда не приводит к полному  уничтожению  жертвы  хищником;  между  ними
всегда устанавливается некое равновесие, которое - если говорить о  виде
в целом - выгодно для обоих. Последние львы подохли бы от голода гораздо
раньше, чем убили бы последнюю пару антилоп или зебр, способную  к  про-
должению рода. Так же, как - в переводе на человеческикоммерческий  язык
- китобойный флот обанкротился бы задолго до исчезновения последних  ки-
тов. Кто непосредственно угрожает существованию вида - это  не  "пожира-
тель", а конкурент; именно он и только он.  Когда  в  давние  времена  в
Австралии появились динго - поначалу домашние  собаки,  завезенные  туда
людьми и одичавшие там, - они не истребили ни одного вида  из  тех,  что
служили добычей, зато под корень извели крупных сумчатых хищников, кото-
рые охотились на тех же животных, что и они. Местные  хищники,  сумчатый
волк и сумчатый дьявол, были значительно сильнее динго, но в  охотничьем
искусстве эти древние, сравнительно глупые и медлительные звери уступали
"современным" млекопитающим.
   Динго настолько уменьшили поголовье добычи, что охотничьи  методы  их
конкурентов больше "не окупались", так что теперь они  обитают  лишь  на
Тасмании, куда динго не добрались.
   Впрочем, с другой стороны, столкновение между хищником и добычей  во-
обще не является борьбой в подлинном смысле  этого  слова.  Конечно  же,
удар лапы, которым лев сбивает свою добычу, формой движения подобен  то-
му, каким он бьет соперника, - охотничье ружье тоже похоже на  армейский
карабин, - однако внутренние истоки поведения охотника и бойца совершен-
но различны. Когда лев убивает буйвола, этот буйвол вызывает  в  нем  не
больше агрессивности, чем во мне аппетитный индюк, висящий  в  кладовке,
на которого я смотрю с таким же удовольствием. Различие  внутренних  по-
буждений ясно видно уже по выразительным движениям.  Если  собака  гонит
зайца, то у нее бывает точно такое же напряженно-радостное выражение,  с
каким она приветствует хозяина или предвкушает что-нибудь приятное. И по
львиной морде в драматический момент прыжка можно вполне  отчетливо  ви-
деть, как это зафиксировано на многих отличных фотографиях, что он вовсе
не зол. Рычание, прижатые уши и другие выразительные движения, связанные
с боевым поведением, можно видеть у охотящихся  хищников  только  тогда,
когда они всерьез боятся своей вооруженной добычи, но и  в  этом  случае
лишь в виде намека.
   Ближе к подлинной агрессии, чем нападение охотника на  добычу,  инте-
ресный обратный случай "контратаки" добычи против хищника. Особенно  это
касается стадных животных, которые всем скопом нападают на хищника, сто-
ит лишь им его заметить; потому в английском языке это явление называет-
ся "мобинг".
   В обиходном немецком соответствующего слова нет, но  в  старом  охот-
ничьем жаргоне есть такое выражение - вороны или другие  птицы  "травят"
филина, кошку или другого ночного хищника, если он попадется им на глаза
при свете дня. Если сказать, что стадо коров "затравило"  таксу  -  этим
можно шокировать даже приверженцев святого Хуберта; однако, как мы вско-
ре увидим, здесь и в самом деле идет речь о совершенно аналогичных явле-
ниях.
   Нападение на хищника-пожирателя имеет очевидный смысл для  сохранения
вида. Даже когда нападающий мал и безоружен, он причиняет объекту  напа-
дения весьма чувствительные неприятности. Все хищники, охотящиеся в оди-
ночку, могут рассчитывать на успех лишь в том случае, если их  нападение
внезапно. Когда лисицу сопровождает по лесу кричащая сойка, когда  вслед
за кобчиком летит целая стая предупреждающе щебечу