осяковой рыбешке, мелким птахам, полчищами  совершающим
свои перелеты, и многим-многим другим? У меня есть только один предполо-
жительный ответ, и я высказываю его с  сомнением,  так  как  мне  самому
трудно поверить, что одна-единственная, маленькая, но широко распростра-
ненная слабость хищников имеет столь далеко идущие последствия в поведе-
нии животных, служащих им добычей. Эта слабость состоит в том, что очень
многие, а может быть даже и все хищники, охотящиеся на одиночную жертву,
неспособны сконцентрироваться на одной цели, если в то же время множест-
во других, равноценных, мельтешат в их поле зрения. Попробуйте сами  вы-
тащить одну птицу из клетки, в которой их много. Даже если вам вовсе  не
нужна какая-то определенная птица, а просто нужно освободить клетку,  вы
с изумлением обнаружите, что необходимо твердо сконцентрироваться именно
на какой-то определенной, чтобы вообще поймать хоть одну. Кроме того, вы
поймете, насколько трудно сохранять  эту  нацеленность  на  определенный
объект и не позволить себе отвлекаться на другие, которые кажутся  более
доступными. Другую птицу, которая вроде бы лезет под руку, почти никогда
схватить не удается, потому что вы не следили за ее движениями в  преды-
дущие секунды и не можете предвидеть, что она сделает  в  следующий  мо-
мент. И еще - как это ни поразительно - вы часто будете хватать по  про-
межуточному направлению, между двумя одинаково привлекательными.
   Очевидно, как раз тоже самое происходит и с хищниками, когда  им  од-
новременно предлагается множество целей. На золотых  рыбках  эксперимен-
тально установлено, что они, парадоксальным образом, хватают меньшее ко-
личество водяных блох, если их предлагается слишком много  сразу.  Точно
так же ведут себя ракеты с радарным наведением на самолет: они пролетают
по равнодействующей между двумя целями, если те расположены близко  друг
к другу и симметрично по отношению к первоначальной  траектории.  Хищная
рыба, как и ракета, лишена способности проигнорировать одну цель,  чтобы
сконцентрироваться на другой. Так что причина, по которой сельди  стяги-
ваются в плотный косяк, вполне вероятно, та же, что и у реактивных  ист-
ребителей, которые мы видим в небе летящими плотно сомкнутым строем, что
отнюдь не безопасно даже при самом высоком классе пилотов.
   Человеку, не вникавшему в эти проблемы, такое объяснение может  пока-
заться притянутым за уши, однако за его правильность говорят весьма вес-
кие аргументы. Насколько я знаю, не существует ни  одного  единственного
вида, живущего в тесном стайном объединении, у которого отдельные живот-
ные в стае, будучи взволнованны - например, заподозрив присутствие  хищ-
ного врага, - не стремились бы стянуться плотнее. Как раз  у  самых  ма-
леньких и самых беззащитных животных это заметно наиболее отчетливо, так
что у многих рыб это делают только мальки, а взрослые - уже нет. Некото-
рые рыбы в случае опасности собираются в такую плотную  массу,  что  она
выглядит как одна громадная рыбина; а поскольку многие  довольно  глупые
хищники, например барракуда, очень боятся подавиться, напав  на  слишком
крупную добычу, - это может играть своеобразную защитную роль.
   Еще один очень сильный довод в пользу правильности  моего  объяснения
вытекает из того, что, очевидно, ни один крупный профессиональный хищник
не нападает на жертву внутри плотного стада. Не только крупные  млекопи-
тающие хищники, как лев и тигр, задумываются  об  обороноспособности  их
добычи, прежде чем прыгнуть на буйвола в стаде. Мелкие хищники, охотящи-
еся на беззащитную дичь, тоже почти всегда стараются отбить от стаи  ко-
го-то одного, прежде чем соберутся всерьез на  него  напасть.  Сапсан  и
чеглок имеют даже специальный охотничий прием, который  служит  исключи-
тельно этой цели и никакой другой. В. Бээбе наблюдал то же самое у рыб в
открытом море. Он видел, как крупная макрель следует за косяком  мальков
рыбы-ежа и терпеливо ждет, пока какая-нибудь-одна рыбка не отделится на-
конец от плотного строя, чтобы самой схватить какую-то мелкую добычу.
   Такая попытка неизменно заканчивалась гибелью маленькой рыбки  в  же-
лудке большой.
   Перелетные стаи скворцов, очевидно, используют затруднения хищника  с
выбором цели для того, чтобы специальной  воспитательной  мерой  внушать
ему дополнительное отвращение к охоте на скворцов. Если стая  этих  птиц
замечает в воздухе ястреба-перепелятника или чеглока, то она стягивается
настолько плотно, что кажется  -  птицы  уже  не  в  состоянии  работать
крыльями. Однако таким строем скворцы не уходят от хищника, а спешат ему
навстречу и в конце концов обтекают его со всех сторон, как амеба  обте-
кает питательную частицу, пропуская ее внутрь себя  в  маленьком  пустом
объеме, в "вакуоли". Некоторые наблюдатели предполагали, что в результа-
те такого маневра у хищной птицы забирается воздух из-под  крыльев,  так
что она не может не только нападать, но и вообще летать.  Это,  конечно,
бессмыслица; но такое переживание наверняка бывает для хищника достаточ-
но мучительным, чтобы оказать упомянутое воспитательное воздействие; так
что это поведение имеет видосохраняющую ценность.
   Многие социологи полагают, что изначальной формой социального объеди-
нения является семья, а уже из нее в  процессе  эволюции  развились  все
разнообразные формы сообществ, какие мы встречаем у высших животных. Это
может быть верно для общественных насекомых, а возможно, и для некоторых
млекопитающих, включая приматов и человека, но такое утверждение  нельзя
обобщать.
   Самая первая форма "сообщества" - в самом широком смысле слова -  это
анонимное скопление, типичный пример которого нам дают  рыбы  в  мировом
океане. Внутри такого скопления нет ничего похожего на структуру;  ника-
ких вожаков и никаких ведомых - лишь громадная масса одинаковых  элемен-
тов. Несомненно, они взаимно влияют друг на друга; несомненно, существу-
ют какие-то простейшие формы "взаимопонимания" между особями, составляю-
щими эти скопления. Когда кто-то из них замечает опасность  и  спасается
бегством, - все остальные, кто может заметить его страх, заражаются этим
настроением.
   Насколько широко распространится такая паника в крупном косяке,  ока-
жется ли она в состоянии побудить весь косяк к повороту и бегству -  это
сугубо количественный вопрос; ответ здесь зависит от того, сколько  осо-
бей испугались и насколько интенсивно они удирали. Так же можег  среаги-
ровать весь косяк и на привлекающий стимул, вызывающий "позитивный  так-
сис", даже в том случае, если его заметила лишь  одна  особь.  Ее  реши-
тельное движение наверняка увлечет в том же направлении и других рыб,  и
снова лишь вопрос количества, позволит ли себя увлечь весь косяк.
   Чисто количественное, в  определенном  смысле  очень  демократическое
проявление такой "передачи настроений" состоит в том, что решение дается
косяку тем труднее, чем больше в нем рыб и чем  сильнее  у  них  стадный
инстинкт. Рыба, которая по какой-то причине поплыла в определенном  нап-
равлении, вскоре волей-неволей выплывает из косяка и попадает  при  этом
под влияние всех стимулов, побуждающих ее вернуться. Чем больше рыб вып-
лывает в одном и том же направлении, - какие бы внешние стимулы  ни  по-
буждали каждую из них, - тем скорее они увлекут весь косяк;  чем  больше
косяк - а вместе с тем и его обратное влияние, - тем меньшее  расстояние
проплывают его предприимчивые представители, прежде чем повернут  обрат-
но, словно притянутые магнитом. Поэтому большая  стая  мелких  и  плотно
сбившихся рыбок являет жалкий образец нерешительности. То и дело  предп-
риимчивые рыбки образуют маленькие группы, которые вытягиваются из стаи,
как ложноножка у амебы.
   Чем длиннее становятся эти псевдоподии, тем они  делаются  тоньше,  и
тем сильнее, очевидно, становится напряжение  вдоль  них;  как  правило,
этот поиск заканчивается стремительным бегством в глубь стаи. Когда  ви-
дишь это - поневоле начинаешь нервничать, сомневаться в демократии и на-
ходить достоинства в политике правых.
   Что такие сомнения мало оправданны -  доказывает  простой,  но  очень
важный для социологии опыт, который провел однажды  на  речных  гольянах
Эрих фон Хольст. Он удалил одной-единственной рыбе этого  вида  передний
мозг, отвечающий - по крайней мере у этих рыб - за все реакции  стайного
объединения. Гольян без переднего мозга выглядит,  ест  и  плавает,  как
нормальный; единственный отличающий его поведенческий признак состоит  в
том, что ему безразлично, если никто из товарищей  не  следует  за  ним,
когда он выплывает из стаи. Таким образом, у  него  отсутствует  нереши-
тельная "оглядка" нормальной рыбы, которая, даже если  очень  интенсивно
плывет в каком-либо направлении, уже с самых  первых  движений  обращает
внимание на товарищей по стае: плывут ли за ней и сколько  их,  плывущих
следом. Гольяну без переднего мозга это было совершенно безразлично; ес-
ли он видел корм или по какой-то другой причине хотел кудато,  он  реши-
тельно плыл туда - и, представьте себе, вся стая плыла  следом.  Искале-
ченное животное как раз изза своего дефекта стало несомненным лидером.
   Внутривидовая агрессия, разделяющая и отдаляющая сородичей, по своему
действию противоположна стадному инстинкту, так что - само собой разуме-
ется - сильная агрессивность и тесное объединение  несовместимы.  Однако
не столь крайние проявления обоих механизмов поведения отнюдь не  исклю-
чают друг друга. И у многих видов,  образующих  большие  скопления,  от-
дельные особи никогда не переступают определенного предела: между кажды-
ми двумя животными всегда сохраняется какое-то постоянное  пространство.
Хорошим примером тому служат скворцы, которые рассаживаются на телеграф-
ном проводе с правильными промежутками,  словно  жемчужины  в  ожерелье.
Дистанция между каждыми двумя скворцами в точности соответствует их воз-
можности достать друг друга клювом.  Непосредственно  после  приземления
скворцы размещаются случайным образом; но те, которые оказались  слишком
близко друг к другу, тотчас затевают драку, и она  продолжается  до  тех
пор, пока повсюду не установится "предписанный" интервал,  очень  удачно
обозначенный Хедигером как индивидуальная дистанция. Пространство, ради-
ус которого определен индивидуальной дистанцией, можно рассматривать как
своего рода крошечную транспортабельную территорию, потому что  поведен-
ческие механизмы, обеспечивающие поддержание этого пространства, в прин-
ципе ничем не отличаются от описанных выше, определяющих границы  сосед-
них владений. Бывают и настоящие территории - например, у олушей,  гнез-
дящихся колониями, - которые возникают в точности так же, как  распреде-
ляются сидячие места у скворцов: крошечное владение  пары  олушей  имеет
как раз такие размеры, что две соседние птицы, находясь каждая в  центре
своего "участка" (т.е. сидя на гнезде), только-только  не  достают  друг
друга кончиком клюва, когда обе вытянут шеи, как только могут.
   Итак, стайное объединение и внутривидовая агрессия не совсем исключа-
ют друг друга, но мы упомянули об этом лишь для полноты  общей  картины.
Вообще же для стайных животных типично отсутствие какой бы  то  ни  было
агрессивности, а вместе с тем  и  отсутствие  индивидуальной  дистанции.
Сельдевые и карповые косяковые рыбы не только при беспокойстве, но  и  в
покое держатся так плотно, что касаются друг друга; и у многих рыб,  ко-
торые во время нереста становятся территориальными и крайне  агрессивны-
ми, всякая агрессивность совершенно исчезает, как только  эти  животные,
позаботившись о продолжении рода, снова собираются в  стаи,  как  многие
цихлиды, колюшка и другие. В большинстве случаев неагрессивное косяковое
состояние рыб внешне проявляется в их особой окраске. У очень многих ви-
дов птиц тоже господствует обычай - на время, не связанное с  заботой  о
потомстве, вновь собираться в большие анонимные стаи, как это  бывает  у
аистов и цапель, у ласточек и очень многих других певчих птиц, у которых
супруги осенью и зимой не сохраняют никаких связей.
   Лишь у немногих видов птиц и в больших перелетных  стаях  супружеские
пары - или, точнее, родители и дети - держатся вместе,  как  у  лебедей,
диких гусей и журавлей. Понятно, что громадное количество птиц и теснота
в большинстве крупных птичьих стай затрудняют  сохранение  связей  между
отдельными особями, но большинство этих животных и не придает этому  ни-
какого значения. В том-то и дело, что форма такого объединения совершен-
но анонимна; каждому отдельному существу общество каждого  сородича  так
же мило, как и любого другого. Идея личной дружбы, которая так прекрасно
выражена в народной песне, - "У меня был друг-товарищ, лучше в  мире  не
сыскать", - абсолютно неприложима в отношении такого стайного  существа:
каждый товарищ так же хорош, как и любой другой; хотя ты не найдешь  ни-
кого лучше, но и никого хуже тоже не найдешь, так что нет никакого смыс-
ла цепляться за какого-то определенного члена стаи как за своего друга и
товарища.
   Связи, соединяющие такую анонимную стаю, имеют совершенно иной харак-
тер, нежели личная дружба, которая придает прочность и стабильность  на-
шему собственному сообществу. Однако можно  было  бы  предположить,  что
личная дружба и любовь вполне могли бы развиться в недрах такого мирного
объединения; эта мысль кажется особенно заманчивой, поскольку  анонимная
стая, безусловно, появилась в процессе эволюции  гораздо  раньше  личных
связей. Поэтому, чтобы избежать недоразумений, я хочу сразу предупредить
о том, что анонимное стаеобразование и личная дружба исключают друг дру-
га, потому что последняя - как это ни странно - всегда связана с  агрес-
сивным поведением. Мы не знаем ни одного живого существа,  которое  спо-
собно на личную дружбу и при этом лишено агрессивности. Особенно впечат-
ляющей является эта связь у тех животных, которые становятся агрессивны-
ми лишь на период размножения, а в остальное время утрачивают  агрессив-
ность и образуют анонимные стаи.
   Если у таких существ вообще возникают личные узы - эти  узы  теряются
вместе с утратой агрессивности. Именно поэтому  распадаются  супружеские
пары у аистов, зябликов, цихлид и прочих, когда громадные анонимные стаи
собираются для осенних странствий.
 
 
 
 
   9. СООБЩЕСТВО БЕЗ ЛЮБВИ
 
   И в сердце вечный хлад
   Гете
 
   В конце предыдущей главы анонимная стая противопоставлена личным узам
лишь для того, чтобы подчеркнуть, что эти два механизма социального  по-
ведения являются в корне взаимоисключающими; это вовсе  не  значит,  что
других механизмов не существует. У животных  бывают  и  такие  отношения
между определенными особями, которые связывают их на долгое время, иног-
да на всю жизнь, но при этом личные узы не возникают. Как  у  людей  су-
ществуют деловые партнеры, которым прекрасно вместе работается, но  и  в
голову не придет вместе пойти на прогулку или вообще как-то быть вместе,
помимо работы, - так и у многих видов животных существуют индивидуальные
связи, которые возникают лишь косвенно, через общие интересы партнеров в
каком-то общем "предприятии", или - лучше сказать - которые в этом пред-
приятии и заключаются. По опыту известно,  что  любителям  очеловечивать
животных бывает удивительно и неприятно  слышать,  что  у  очень  многих
птиц, в том числе и у живущих в пожизненном "браке", самцы и  самки  со-
вершенно не нуждаются друг в друге, они в самом  буквальном  смысле  "не
обращают внимания" друг на друга, если только им не приходится совместно
заботиться о гнезде и птенцах.
   Крайний случай такой связи - индивидуальной, но не основанной на  ин-
дивидуальном узнавании и на любви партнеров - представляет то, что Хейн-
рот назвал "местным супружеством". Например, у зеленых  ящериц  самцы  и
самки занимают участки независимо друг от друга, и каждое животное  обо-
роняет свой участок исключительно от представителей своего  пола.  Самец
ничего не предпринимает в ответ на вторжение самки; он и не может ничего
предпринять, поскольку торможение, о котором мы говорили,  не  позволяет
ему напасть на самку. В свою очередь, самка тоже  не  может  напасть  на
самца, даже если тот молод и значительно уступает ей в размерах и в  си-
ле, поскольку ее удерживает глубокое врожденное почтение к регалиям  му-
жественности, как было описано ранее. Поэтому самцы и самки устанавлива-
ют границы своих владений так же независимо,  как  это  делают  животные
двух разных видов, которым совершенно не нужны  внутривидовые  дистанции
между ними. Однако они принадлежат все же к одному виду и потому  прояв-
ляют одинаковые "вкусы", когда им приходится занимать какую-то норку или
подыскивать место для ее устройства. Но в пределах хорошо оборудованного
вольера площадью более 40 квадратных метров - и даже в естественных  ус-
ловиях - ящерицы имеют в своем распоряжении далеко не беспредельное  ко-
личество привлекательных возможностей устроиться (пустот между  камнями,
земляных нор и т.п.). И потому - иначе попросту и быть не может -  самец
и самка, которых ничто друг от друга не отталкивает, поселяются в  одной
и той же квартире. Но кроме того, очень редко два возможных жилища  ока-
зываются в точности равноценными и одинаково привлекательными,  так  что
мы совсем не удивились, когда в нашем вольере в самой удобной,  обращен-
ной к югу норке тотчас же  обосновались  самый  сильный  самец  и  самая
сильная самка из всей нашей колонии ящериц. Животные,  которые  подобным
образом оказываются в постоянном контакте, естественно, чаще спариваются
друг с другом, чем с чужими партнерами, случайно попавшими в границы  их
владений; но это вовсе не значит, что  здесь  проявляется  их  индивиду-
альное предпочтение к совладельцу жилища.  Когда  одного  из  "локальных
супругов" ради эксперимента удаляли,  то  вскоре  среди  ящериц  вольера
"проходил слух", что заманчивое имение самца - или соответственно  самки
- не занято.
   Это вело к новым яростным схваткам предендентов, и - что  можно  было
предвидеть - как правило, уже на другой день следующие по силе самец или
самка добывали себе это жилище вместе с половым партнером.
   Поразительно, но почти так же, как только что описанные ящерицы,  ве-
дут себя наши домашние аисты. Кто не слышал ужасно красивых историй, ко-
торые рассказывают повсюду, где гнездятся аисты и бытуют охотничьи расс-
казы?! Они всегда принимаются всерьез, и время от времени то в одной, то
в другой газете появляется отчет о том, как аисты перед отлетом в Африку
вершили суровый суд: карались все преступления аистов, входящих в  стаю;
и прежде всего все аистихи, запятнавшие себя супружеской  изменой,  были
приговорены к смерти и безжалостно казнены. В действительности для аиста
его супруга значит не так уж много; даже нет абсолютно никакой уверенно-
сти, что он вообще узнал бы ее, встретив вдали от их общего гнезда. Пара
аистов вовсе не связана той волшебной резиновой лентой, которая у гусей,
журавлей, воронов или галок явно притягивает супругов тем  сильнее,  чем
дальше друг от друга они находятся. Аист-самец и его дама почти  никогда
не летают вместе, на одинаковом расстоянии друг от друга, как это делают
пары упомянутых и многих других видов, и в большой перелет они отправля-
ются в совершенно разное время. Аист-самец всегда  прилетает  весной  на
родину гораздо раньше своей супруги - точнее, раньше самки  из  того  же
гнезда. Эрнст Шюц, будучи  руководителем  Росситенской  орнитологической
станции, сделал очень многозначительное наблюдение на  аистах,  гнездив-
шихся у него на крыше. Заключалось оно в следующем. В тот год самец вер-
нулся рано, и едва прошло два дня его пребывания дома - появилась  чужая
самка. Самец, стоя на гнезде, приветствовал чужую даму хлопаньем  клюва,
она тотчас опустилась к нему на гнездо и так же приветствовала в  ответ.
Самец без колебаний впустил ее и обращался с нею точь-в-т