а, напротив,
агрессия прекрасно уживается с сексуальностью: он может грубейшим  обра-
зом нападать на свою невесту, гонять ее по всему аквариуму, но при  этом
демонстрирует и чисто  сексуальные  движения,  и  все  смешанные,  какие
только можно себе представить. Самка может очень бояться  самца,  но  ее
сексуально мотивированных действий это не подавляет. Она может совершен-
но всерьез удирать от самца, но при каждой передышке, какую дает ей этот
грубиян, будет  выполнять  сексуально-мотивированные  брачные  движения.
Именно такие смешанные формы действий, обусловленные бегством  и  сексу-
альностью, превратились посредством ритуализации в те широко распростра-
ненные церемонии, которые принято называть "чопорным" поведением и кото-
рые имеют совершенно определенный смысл.
   Из-за различных соотношений сочетаемости между тремя источниками  по-
буждений у разных полов, самец может спариваться только с партнером низ-
шего ранга, которого он может запугать, а самка - наоборот - лишь с пар-
тнером высшего ранга, который может запугать ее; тем самым описанный ме-
ханизм поведения обеспечивает создание разнополых пар. В различных вари-
антах, видоизмененный различными процессами  ритуализации,  этот  способ
распознавания пола играет важную роль у очень многих позвоночных, вплоть
до человека. В то же время это впечатляющий пример того,  какие  задачи,
необходимые для сохранения вида, может выполнять агрессия в  гармоничном
взаимодействии с другими мотивациями. В 3-й главе мы еще не могли  гово-
рить об этом, поскольку недостаточно знали о парламентской  борьбе  инс-
тинктов. Кроме того, мы видим на этом примере, насколько различны  могут
быть соотношения "главных" инстинктов даже у самца и самки одного и того
же вида: два мотива, которые у одного пола практические не  мешают  друг
другу и сочетаются в любых соотношениях, у другого  взаимно  выключаются
по принципу триггера.
   Как уже пояснялось, "большая четверка" отнюдь  не  всегда  поставляет
главную мотивацию поведения животного, а тем более человека. И совершен-
но неправильно полагать, будто между одним из  "главных",  древних  инс-
тинктов и более специальным, эволюционно более молодым инстинктом всегда
существует отношение доминирования, в том смысле, что второй выключается
первым. Механизмы поведения, которые, вне всяких сомнений, возникли "со-
всем недавно" - например, социальные инстинкты у общественных  животных,
обеспечивающие постоянное сохранение стаи, - у  многих  видов  подчиняют
отдельную особь настолько, что при  определенных  обстоятельствах  могут
заглушить все остальные побуждения. Овцы, прыгающие в пропасть за  вожа-
ком-бараном, вошли в пословицу! Серый гусь, отставший  от  стаи,  делает
все возможное, чтобы вновь ее обрести, и стадный инстинкт может даже пе-
ресилить стремление к бегству; дикие серые гуси неоднократно присоединя-
лись к нашим прирученным - в непосредственной близости к людскому  жилью
- и оставались!. Кто знает, насколько пугливы дикие гуси, тому эти  слу-
чаи дадут представление о силе их "стадного инстинкта". То же справедли-
во для очень многих общественных животных вплоть до шимпанзе, о  которых
Йеркс справедливо заметил: "Один шимпанзе - вообще не шимпанзе".
   Даже те инстинкты, которые "только что" (с точки  зрения  филогенеза)
приобрели самостоятельность через ритуализацию и, как я постарался пока-
зать в предыдущей главе, получили место и  голос  в  Великом  Парламенте
Инстинктов в качестве самых молодых депутатов,  -  даже  они  при  соот-
ветствующих обстоятельствах могут заглушить всех своих оппонентов  точно
так же, как Голод и Любовь. В триумфальном крике гусей мы увидим церемо-
нию, которая управляет жизнью этих птиц больше, чем  любой  другой  инс-
тинкт. С другой стороны, разумеется, существует сколько угодно  ритуали-
зованных действий, которые еще едва обособились от  своего  неритуализо-
ванного прототипа; их скромное влияние на общее поведение состоит лишь в
том, что "желательная" для них координация движений - как  мы  видели  в
случае натравливания у огарей - становится в  какой-то  мере  предпочти-
тельной и используется чаще, чем другие, тоже возможные формы.
   "Сильный" или "слабый" голос имеет ритуализованное действие  в  общем
концерте инстинктов - оно во всех случаях чрезвычайно  затрудняет  любой
мотивационный анализ, потому что может симулировать поведение,  вытекаю-
щее из нескольких независимых побуждений. В предыдущей главе мы  говори-
ли, что ритуализованное действие, сплавленное в  некоторую  общность  из
различных компонентов, копирует форму последовательности движений, кото-
рая не является наследственно закрепленной и часто возникает из конфлик-
та нескольких побуждений, как это видно на примере натравливания уток. А
поскольку, как уже говорилось там же, копия и оригинал по большей  части
накладываются друг на друга в одном и том же  движении,  то  чрезвычайно
трудно разобраться, сколько же в нем от копии, а сколько  от  оригинала.
Только когда один из первоначально независимых компонентов оказывается в
противоречии с ритуально закрепленной координацией, - как направление на
"врага", которому адресована угроза в случае натравливания, - тогда ста-
новится явным участие новых независимых переменных.
   "Танец зигзага" у самцов колюшки, на котором Ян  ван  Йерсель  провел
самый первый эксперимент мотивационного анализа, служит прекрасным  при-
мером того, как совсем "слабый" ритуал может вкрасться в  конфликт  двух
"главных" инстинктов в качестве едва заметной третьей величины. Ван-Йер-
сель заметил, что замечательный танец зигзага, который половозрелые сам-
цы, имеющие свой участок,
 
   1 1 1
 
   исполняют перед каждой проплывающей мимо самкой, и который поэтому до
тех пор считался просто "ухаживанием", - от случая к случаю выглядит со-
вершенно по-разному. Оказалось, что иногда сильнее  подчеркнут  "зиг"  в
сторону самки, а иногда "заг" прочь от нее. Если это последнее  движение
очень явственно, то становится очевидным, что "заг" направлен в  сторону
гнезда. В одном из предельных случаев самец при виде плывущей мимо самки
быстро подплывает к ней, тормозит, разворачивается - особенно если самка
тотчас поставит ему свое распухшее брюшко - и плывет  назад  к  входу  в
гнездо, которое затем показывает самке посредством определенной  церемо-
нии (ложась плоско на бок). В другом предельном случае, особенно  частом
если самка еще не совсем готова к нересту, за первым "зигом"  вообще  не
следует никакого "зага", а вместо того - нападение на самку.
   Из этих наблюдений ван Йерсель правильно заключил, что "зиг" в сторо-
ну самки мотивируется агрессивным инстинктом, а "заг" в сторону гнезда -
сексуальным; и ему удалось экспериментально доказать правильность  этого
заключения. Он изобрел методы, с помощью которых мог точно измерять силу
агрессивного и сексуального инстинктов у каждого  данного  самца.  Самцу
предлагались макеты соперника стандартизованных размеров и регистрирова-
лась интенсивность и продолжительность боевой реакции.
   Сексуальный инстинкт измерялся с помощью макетов самки, которые  вне-
запно убирались через определенное время.
   В этих случаях самец "разряжает" внезапно заблокированный сексуальный
инстинкт, совершая действия ухаживания  за  потомством,  т.е.  обмахивая
плавниками как бы икру или мальков в гнезде; и  продолжительность  этого
"заменяющего обмахивания" дает надежную меру сексуальной мотивации.  Ван
Йерсель научился предсказывать по результатам таких измерений, как будет
выглядеть танец зигзага у данного самца, - и  наоборот,  по  наблюдаемой
форме танца заранее оценивать соотношения обоих инстинктов и  результаты
будущих измерений.
   Но кроме обоих главных побуждений, определяющих движения самца колюш-
ки в общих чертах, - на них оказывает влияние еще какое-то третье,  хоть
и более слабое.
 
 
   Это знаток ритуализованного поведения  заподозрит  сразу  же,  увидев
ритмическую правильность смены "зигов" и "загов". Попеременное  преобла-
дание одного из двух противоречивых побуждений вряд ли может привести  к
столь регулярной смене направлений, если здесь не вступает в игру новая,
ритуализованная координация. Без нее короткие рывки в разных направлени-
ях следуют друг за другом с типичной случайностью, как это бывает у  лю-
дей в состоянии крайней растерянности. Ритуализованное движение,  напро-
тив, всегда имеет тенденцию к ритмическому повторению в точности  одина-
ковых элементов. Мы говорили об этом в связи с действенностью сигнала.
   Подозрение, что здесь замешана ритуализация, превращается  в  уверен-
ность, когда мы видим, как танцующий самец при своих "загах"  временами,
кажется, совершенно забывает, что они сексуально мотивированы  и  должны
указывать точно на гнездо. Вместо этого он  рисует  вокруг  самки  очень
красивый и правильный зубчатый венец, в котором каждый  "зиг"  направлен
точно в сторону самки, а каждый "заг" - точно от нее.  Как  ни  очевидна
относительная слабость новой координации движений,  стремящейся  превра-
тить "зиги" и "заги" в ритмический "зигзаг", - она может, однако, решаю-
щим образом определить регулярность  последовательных  проявлений  обеих
главных мотиваций.
   Вторая важная функция,  которую  ритуализованная  координация  может,
очевидно, выполнять, даже будучи очень слабой в других отношениях, - это
изменение направления неритуализованных движений, лежавших в основе  ри-
туала и происходивших из других побуждений. Примеры этого мы уже  видели
при обсуждении классического образца ритуала, а именно - при натравлива-
нии селезня уткой.
 
 
 
   7. ПОВЕДЕНЧЕСКИЕ АНАЛОГИИ МОРАЛИ
 
 
   Не убий.
   Пятая заповедь
 
   В 5-й главе, где речь шла о процессе ритуализации, я  старался  пока-
зать, как этот процесс, причины которого все еще весьма загадочны,  соз-
дает совершенно новые инстинкты, диктующие  организму  свои  собственные
"Ты должен..." так же категорично, как и любой из, казалось бы,  единов-
ластных "больших" инстинктов голода, страха или любви. В предыдущей  6-й
главе я пытался решить еще более трудную задачу: коротко и доступно  по-
казать, как происходит взаимодействие между различными автономными  инс-
тинктами, каким общим правилам подчиняются эти взаимодействия, и  какими
способами можно - несмотря на все сложности - получить некоторое  предс-
тавление о структуре взаимодействий в таком поведении, которое определя-
ется несколькими соперничающими побуждениями.
   Я тешу себя надеждой, быть может обманчивой,  что  решить  предыдущие
задачи мне удалось, и что я могу не только  обобщить  сказанное  в  двух
последних главах, но и применить полученные в них результаты к  вопросу,
которым мы займемся теперь: каким образом ритуал выполняет поистине  не-
выполнимую задачу - удерживает внутривидовую агрессию от  всех  проявле-
ний, которые могли бы серьезно повредить сохранению вида, но при этом не
выключает ее функций, необходимых для сохранения вида! Часть  предыдущей
фразы, выделенная курсивом, уже отвечает на вопрос, - он кажется очевид-
ным, но вытекает из совершеннейшего непонимания сущности агрессии, - по-
чему у тех животных, для которых тесная совместная жизнь является  преи-
муществом, агрессия попросту не запрещена? Именно потому, что  ее  функ-
ции, рассмотренные нами в 3-й главе, необходимы!
   Решение проблем, возникающих таким образом перед обоими конструктора-
ми эволюции, достигается всегда одним и тем же способом. Полезный, необ-
ходимый инстинкт - вообще остается неизменным; но  для  особых  случаев,
где его проявление было бы вредно, вводится специально  созданный  меха-
низм торможения. И здесь снова культурно-историческое  развитие  народов
происходит аналогичным образом; именно потому важнейшие требования  Мои-
сеевых и всех прочих скрижалей - это не предтисания, а запреты. Нам  еще
придется подробнее говоьрить о том, о чем здесь лишь предварительно упо-
мянем:
   передаваемые традицией и привычно выполняемые табу имеют какое-то от-
ношение к разумной морали - в понимании Иммануила Канта -  разве  что  у
вдохновенного законодателя, но никак не у его верующих последователей.
   Как врожденные механизмы и ритуалы, препятствующие асоциальному пове-
дению животных, так и человеческие табу определяют поведение,  аналогич-
ное истинно моральному лишь с функциональной точки зрения; во  всем  ос-
тальном оно так же далеко от морали, как животное от человека!  Но  даже
постигая сущность этих движущих мотивов, нельзя не восхищаться  снова  и
снова при виде работы физиологических механизмов, которые побуждают  жи-
вотных к самоотверженному поведению, направленному на благо  сообщества,
как это предписывают нам, людям, законы морали.
   Впечатляющий пример такого поведения, аналогичного человеческой мора-
ли, являют так называемые турнирные бои. Вся их  организация  направлена
на то, чтобы выполнить важнейшую задачу поединка - определить, кто силь-
нее, - не причинив серьезного вреда более слабому.  Поскольку  рыцарский
турнир или спортивное состязание имеют ту же цель, то все турнирные  бои
неизбежно производят даже на знающих людей  впечатление  "рыцарственнос-
ти", или "спортивного благородства". Среди цихлид есть  вид,  Cichlasoma
biocellatum, который именно из-за этого приобрел свое  название,  широко
распространенное у американских любителей: у них  эта  рыбка  называется
"Джек Дэмпси" по имени боксера, чемпиона мира, который прославился своим
безупречным поведением на ринге.
   О турнирных боях рыб и, в частности, о процессах ритуализации,  кото-
рые привели к ним от первоначальных подлинных боев,  мы  знаем  довольно
много. Почти у всех костистых рыб настоящей схватке предшествуют угрожа-
ющие позы, которые, как уже говорилось,  всегда  вытекают  из  конфликта
между стремлениями напасть и бежать.
   Среди этих поз особенно заметна как специальный ритуал так называемая
демонстрация развернутого бока, которая первоначально наверняка возникла
за счет того, что рыба под влиянием испуга отворачивается от  противника
и одновременно, готовясь к бегству, разворачивает вертикальные плавники.
Но поскольку при этих движениях  противнику  предъявляется  контур  тела
максимально возможных размеров, то из них - путем мимического  утрирова-
ния при добавочных изменениях морфологии плавников - смогла развиться та
впечатляющая демонстрация развернутого бока, которую знают все  аквариу-
мисты, да и не только они, по сиамским бойцовым рыбкам и по другим попу-
лярным породам рыб.
   В тесной связи с угрозой развернутым боком  у  костистых  рыб  возник
очень широко распространенный запугивающий жест -  так  называемый  удар
хвостом. Из позиции развернутого бока рыба, напрягая все тело  и  далеко
оттопыривая хвостовой плавник, производит сильный удар хвостом в сторону
противника. Хотя сам удар до противника не доходит, но рецепторы  давле-
ния на его боковой линии воспринимают волну, сила которой, очевидно, со-
общает ему о величине и боеспособности его соперника, так же как и  раз-
меры контура, видимого при демонстрации развернутого бока.
   Другая форма угрозы возникла у многих окуневых и у  других  костистых
рыб из заторможенного страхом фронтального удара. В исходной позиции для
броска вперед оба противника изгибают свои тела, словно напряженные Sоб-
разные пружины, и  медленно  плывут  друг  другу  навстречу,  как  можно
сильнее топорща жаберные крышки.
   Это соответствует разворачиванию плавников  при  угрозе  боком,  пос-
кольку увеличивает контур тела, видимый противником. Из фронтальной  уг-
розы у очень многих рыб иногда получается, что оба  противника  одновре-
менно хватают друг друга за пасть, но - в соответствии с конфликтной си-
туацией, из которой возникла сама фронтальная угроза, - они всегда дела-
ют это не резко, не ударом, а словно колеблясь,  заторможенно.  Из  этой
формы борьбы у некоторых - и у лабиринтовых рыб, лишь отдаленно примыка-
ющих к большой группе окуневых, и у цихлид, типичных представителей оку-
невых, - возникла интереснейшая ритуализованная борьба, при которой  оба
соперника в самом буквальном смысле слова "меряются силами", не причиняя
друг другу вреда. Они хватают друг друга за челюсть - а  у  всех  видов,
для которых характерен этот способ турнирного боя, челюсть покрыта толс-
тым, трудноуязвимым слоем кожи - и тянут изо  всех  сил.  Так  возникает
состязание, очень похожее на  старую  борьбу  на  поясах  у  швейцарских
крестьян, которое может продолжаться по нескольку часов, если встречают-
ся равные противники. У двух в точности равных по силе самцов  красивого
синего вида широколобых окуньков мы запротоколировали однажды такой пое-
динок, длившийся с 8.30 утра до 2.30 пополудни.
   За этим "перетягиванием пасти" - у некоторых видов это, скорее,  "пе-
реталкивание", потому что рыбы не тянут, а толкают друг друга,  -  через
какое-то время, очень разное для разных видов, следует настоящая  схват-
ка, при которой рыбы уже без каких-либо  запретов  стремятся  бить  друг
друга по незащищенным бокам, чтобы  нанести  противнику  по  возможности
серьезный урон. Таким образом, препятствующий кровопролитию "турнир" уг-
роз и следующая непосредственно за ним прикидка сил первоначально навер-
няка были лишь прелюдией к настоящей "мужей истребляющей битве".  Однако
такой обстоятельный пролог уже выполняет крайне важную задачу, поскольку
дает возможность более слабому сопернику своевременно отказаться от без-
надежной борьбы. Именно так и выполняется в большинстве случаев  важней-
шая видосохраняющая функция поединка - выбор  сильнейшего,  -  без  того
чтобы один из соперников был принесен в жертву или даже хотя бы поранен.
Лишь в тех редких случаях, когда бойцы совершенно равны по силе, к реше-
нию приходится идти кровавым путем.
   Сравнение разных видов, обладающих менее и  более  специализированным
турнирным боем, - а также изучение этапов развития отдельного  животного
от безудержно драчливого малька до благородного "Джека Дэмпси",  -  дают
нам надежную основу для понимания того, как развивались турнирные бои  в
процессе эволюции. Рыцарски благородный турнирный бой возникает из  жес-
токой борьбы без правил прежде всего за счет трех  независимых  друг  от
друга процессов; ритуализация, с которой мы познакомились в прежних гла-
вах, - лишь один из них, хотя и важнейший.
   Первый шаг от кровавой борьбы к турнирному бою состоит, как уже  упо-
миналось, в увеличении промежутка времени между началом постепенно  уси-
ливающихся угрожающих жестов и заключительным нападением. У видов,  сра-
жающихся по-настоящему (например,  у  многоцветного  хаплохромиса),  от-
дельные фазы угроз - распускание  плавников,  демонстрация  развернутого
бока, раздувание жаберных крышек, борьба пастью - длятся лишь секунды, а
затем тотчас же следуют первые таранные удары по бокам противника,  при-
чиняющие тяжелые ранения. При быстрых приливах  и  отливах  возбуждения,
которые так характерны для этих злобных рыбок, некоторые  из  упомянутых
ступеней нередко пропускаются. Особенно "вспыльчивый" самец может  войти
в раж настолько быстро, что начинает  враждебные  действия  сразу  же  с
серьезного таранного удара. У близкородственного, тоже африканского вида
хемихромисов такое не наблюдается никогда; эти рыбки всегда строго  при-
держиваются последовательности угрожающих жестов, каждый из которых  вы-
полняют довольно долго, часто по многу минут,  прежде  чем  переходят  к
следующему.
   Это четкое разделение во времени допускает два физиологических объяс-
нения. Или дальше друг от друга расположены пороги возбуждения, при  ко-
торых отдельные действия включаются по очереди - по мере возрастания го-
товности к борьбе, - так что их последовательность сохраняется и при не-
котором ослаблении или усилении ярости; или же нарастание возбужденности
"дросселировано", что приводит к более пологой и правильно  возрастающей
кривой. Есть о