Конрад Лоренц. 
   Агрессия
 
 
   Сканировано 22.05.99. С. Гроховский
   А/О Издательская группа "Прогресс"
 
 
   Конрад Лоренц (1903-1989) - выдающийся  австрийский  ученый,  лауреат
Нобелевской премии, один из основоположников этологии, науки о поведении
животных.
   В данной книге автор прослеживает очень интересные аналогии в поведе-
нии различных видов позвоночных и вида Homo sapiens, именно поэтому кни-
га публикуется в серии "Библиотека зарубежной психологии".
   Утверждая, что агрессивность является врожденным, инстинктивно  обус-
ловленным свойством всех высших животных - и доказывая это на  множестве
убедительных примеров, - автор подводит к выводу; "Есть веские основания
считать внутривидовую агрессию наиболее серьезной опасностью, какая гро-
зит человечеству в современных условиях культурноисторического и  техни-
ческого развития." На русском  языке  публиковались  книги  К.  Лоренца:
"Кольцо царя Соломона", "Человек находит друга", "Год серого гуся".
 
 
 
 
 
 
 
   КОНРАД ЛОРЕНЦ
 
   АГРЕССИЯ
   (так называемое "зло")
 
 
   Перевод с немецкого Г. Ф. Швейника
   МОСКВА ИЗДАТЕЛЬСКАЯ ГРУППА "ПРОГРЕСС"
   "УНИВЕРС"
 
 
 
 
   ОГЛАВЛЕНИЕ
 
   Предисловие... 5 1. Пролог в море... 10 2.  Продолжение  в  лаборато-
рии... 19 3. Для чего нужна агрессия... 30 4.  Спонтанность  агрессии...
56 5. Привычка, церемония и волшебство... 63 6. Великий  Парламент  Инс-
тинктов... 91 7.  Поведенческие  аналогии  морали...  114  8.  Анонимная
стая... 144 9. Сообщество без любви... 154 10. Крысы... 161 11.  Союз...
169 12. Проповедь смирения... 218 13. Се человек... 233  14.  Надеюсь  и
верю... 257
 
 
 
 
 
   Жене моей посвящается
 
 
 
   ПРЕДИСЛОВИЕ
 
   Один мой друг, взявший на себя  труд  критически  прочитать  рукопись
этой книги, писал мне, добравшись до ее середины: "Вот уже вторую  главу
подряд я читаю с захватывающим интересом, но и с  возрастающим  чувством
неуверенности. Почему? Потому что не вижу четко их связи с целым. Тут ты
должен мне помочь". Критика была вполне справедлива; и  это  предисловие
написано для того, чтобы с самого начала разъяснить  читателю,  с  какой
целью написана вся книга и в какой связи  с  этой  целью  находятся  от-
дельные главы.
   В книге речь идет об агрессии, то есть об инстинкте  борьбы,  направ-
ленном против собратьев по виду, у животных и у человека. Решение  напи-
сать ее возникло в результате случайного совпадения двух  обстоятельств.
Я был в Соединенных Штатах. Во-первых, для того, чтобы  читать  психоло-
гам, психоаналитикам и психиатрам лекции о сравнительной этологии и  фи-
зиологии поведения, а во-вторых, чтобы проверить в естественных условиях
на коралловых рифах у побережья Флориды гипотезу о боевом поведении  не-
которых рыб и о функции их окраски  для  сохранения  вида,  -  гипотезу,
построенную на аквариумных  наблюдениях.  В  американских  клиниках  мне
впервые довелось разговаривать с психоаналитиками,  для  которых  учение
Фрейда было не догмой, а рабочей гипотезой, как и должно  быть  в  любой
науке. При таком подходе стало понятно многое из того, что прежде  вызы-
вало у меня возражения из-за чрезмерной смелости теорий Зигмунда Фрейда.
В дискуссиях по поводу его учения об  инстинктах  выявились  неожиданные
совпадения результатов психоанализа и физиологии  поведения.  Совпадения
существенные как раз потому, что эти дисциплины различаются и  постанов-
кой вопросов, и методами исследования, и - главное - базисом индукции.
   Я ожидал непреодолимых разногласий по поводу понятия "инстинкт  смер-
ти", который - согласно одной из теорий Фрейда - противостоит всем  жиз-
неутверждающим инстинктам как разрушительное начало. Это гипотеза,  чуж-
дая биологии, с точки зрения этолога является не только ненужной,  но  и
неверной. Агрессия, проявления которой часто отождествляются с  проявле-
ниями "инстинкта смерти", - это такой же инстинкт, как и все  остальные,
и в естественных условиях так же, как и они, служит сохранению  жизни  и
вида. У человека, который собственным трудом слишком быстро изменил  ус-
ловия своей жизни, агрессивный инстинкт  часто  приводит  к  губительным
последствиям; но аналогично - хотя не столь драматично - обстоит дело  и
с  другими  инстинктами.  Начав  отстаивать  свою  точку  зрения   перед
друзьями-психоаналитиками, я неожиданно оказался в  положении  человека,
который ломится в открытую дверь. На примерах множества цитат из  статей
Фрейда они показали мне, как мало он сам полагался на свою  дуалистичес-
кую гипотезу инстинкта смерти, которая ему - подлинному монисту и  меха-
нистически мыслящему исследователю - должна была быть принципиально чуж-
дой.
   Вскоре после того я изучал в естественных условиях теплого  моря  ко-
ралловых рыб, в отношении которых значение агрессии для сохранения  вида
не вызывает сомнений, - и тогда мне захотелось написать эту книгу.  Это-
логия знает теперь так много о естественной истории  агрессии,  что  уже
позволительно говорить о причинах некоторых нарушений этого инстинкта  у
человека. Понять причину болезни - еще не значит найти эффективный  спо-
соб ее лечения, однако такое понимание является одной из предпосылок те-
рапии.
   Я чувствую, что мои литературные способности недостаточны для  выпол-
нения стоящей передо мной задачи.
   Почти невозможно описать словами, как  работает  система,  в  которой
каждый элемент находится в сложных причинных взаимосвязях со  всеми  ос-
тальными. Даже если объяснять устройство автомобильного мотора - и то не
знаешь, с чего начать. Потому что невозможно усвоить информацию о работе
коленчатого вала, не имея понятия о шатунах, поршнях, цилиндрах,  клапа-
нах... и т.д., и т.д.
   Отдельные элементы общей системы  можно  понять  лишь  в  их  взаимо-
действии, иначе вообще ничего понять нельзя.
   И чем сложнее система - тем труднее ее исследовать и объяснить; между
тем структура  взаимодействий  инстинктивных  и  социально-обусловленных
способов поведения, составляющих общественную жизнь человека, несомненно
является сложнейшей системой, какую мы  только  знаем  на  Земле.  Чтобы
разъяснить те немногие причинные связи, которые я могу - как мне кажется
- проследить в этом лабиринте взаимодействий, мне волейневолей приходит-
ся начинать издалека. К счастью, все наблюдаемые факты сами по себе  ин-
тересны. Можно надеяться, что схватки коралловых  рыб  из-за  охотничьих
участков, инстинкты и сдерживающие начала у общественных животных, напо-
минающие человеческую мораль,  бесчувственная  семейная  и  общественная
жизнь кваквы, ужасающие массовые побоища серых  крыс  и  другие  порази-
тельные образцы поведения животных удержат внимание читателя до тех пор,
пока он подойдет к пониманию глубинных взаимосвязей.
   Я стараюсь подвести его к этому, по возможности, точно тем же  путем,
каким шел я сам, и делаю это из принципиальных соображений.  Индуктивное
естествознание всегда начинается с  непредвзятого  наблюдения  отдельных
фактов; и уже от них переходит к абстрагированию общих  закономерностей,
которым все эти факты подчиняются. В большинстве учебников,  ради  крат-
кости и большей доступности, идут по обратному пути и предпосылают "спе-
циальной части" - "общую". При этом изложение выигрывает в смысле  обоз-
римости предмета, но проигрывает в убедительности. Легко и просто снача-
ла сочинить некую теорию, а затем "подкрепить" ее фактами;  ибо  природа
настолько многообразна, что если хорошенько поискать - можно найти  убе-
дительные с виду примеры, подкрепляющие даже самую бессмысленную гипоте-
зу.
   Моя книга лишь тогда будет по-настоящему убедительна, если читатель -
на основе фактов, которые я ему опишу, - сам придет к тем же выводам,  к
каким пришел я.
   Но я не могу требовать, чтобы он безоглядно двинулся по столь тернис-
тому пути, потому составлю здесь своего рода путеводитель, описав вкрат-
це содержание глав.
   В двух первых главах я начинаю с описания простых наблюдений типичных
форм агрессивного поведения; затем в третьей главе перехожу к его значе-
нию для сохранения вида, а в четвертой говорю о физиологии инстинктивных
проявлений вообще и агрессивных в частности - достаточно для того, чтобы
стала ясной спонтанность их неудержимых, ритмически повторяющихся проры-
вов. В пятой главе я разъясняю процесс ритуализации и обособления  новых
инстинктивных побуждений, возникающих в ходе этого процесса, - разъясняю
в той мере, насколько это нужно в дальнейшем для понимания роли этих но-
вых инстинктов в сдерживании агрессии. Той же цели служит шестая  глава,
в которой дан общий обзор системы  взаимодействий  разных  инстинктивных
побуждений. В седьмой главе будет на конкретных примерах показано, какие
механизмы "изобрела" эволюция, чтобы  направить  агрессию  в  безопасное
русло, какую роль при выполнении этой задачи играет ритуал, и  насколько
похожи возникающие при этом формы поведения на те,  которые  у  человека
диктуются ответственной моралью. Эти главы создают предпосылки для того,
чтобы можно было понять функционирование четырех очень разных типов  об-
щественной организации. Первый тип - это анонимная  стая,  свободная  от
какой-либо агрессивности, но в то же время лишенная и личного самосозна-
ния, и общности отдельных особей.
   Второй тип - семейная и общественная жизнь, основанная  лишь  на  ло-
кальной структуре защищаемых участков, как у кваквы и других птиц, гнез-
дящихся колониями.
   Третий тип - гигантская семья крыс, члены которой не  различают  друг
друга лично, но узнают по родственному запаху и проявляют друг  к  другу
образцовую лояльность; однако с любой  крысой,  принадлежащей  к  другой
семье, они сражаются с ожесточеннейшей партийной ненавистью. И  наконец,
четвертый вид общественной организации - это такой, в котором узы личной
любви и дружбы не позволяют членам сообщества бороться  и  вредить  друг
другу. Эта форма сообщества, во многом аналогичного человеческому,  под-
робно описана на примере серых гусей.
   Надо полагать, что после всего сказанного в первых одиннадцати главах
я смогу объяснить причины ряда нарушений инстинкта агрессии у  человека,
12-я глава - "Проповедь смирения" - должна создать для этого новые пред-
посылки, устранив определенное внутреннее сопротивление, мешающее многим
людям увидеть самих себя  как  частицу  Вселенной  и  признать,  что  их
собственное поведение тоже подчинено законам природы. Это  сопротивление
заложено, во-первых, в отрицательном отношении  к  понятию  причинности,
которое кажется противоречащим свободной воле, а во-вторых,  в  духовном
чванстве человека. 13-я глава имеет целью объективно показать  современ-
ное состояние человечества, примерно так, как увидел бы его, скажем, би-
олог-марсианин. В 14-й главе я пытаюсь предложить возможные меры  против
тех нарушений инстинкта агрессии, причины которых мне кажутся уже понят-
ными.
 
 
 
   1. ПРОЛОГ В МОРЕ
 
   Послушай, малый! В море средь движенья
   Начни далекий путь свой становленья.
   Довольствуйся простым, как тварь морей,
   Глотай других, слабейших, и жирей,
   Успешно отъедайся, благоденствуй,
   И постепенно вид свой совершенствуй.
   Гете
 
 
   Давний сон - полет - стал явью: я невесомо парю в невидимой  среде  и
легко скольжу над залитой солнцем равниной. При этом  двигаюсь  не  так,
как посчитал бы приличным человек, обывательски обеспокоенный  приличия-
ми, - животом вперед и головой кверху, - а в положении, освященном древ-
ним обычаем всех позвоночных: спиною к небу и головой вперед. Если  хочу
посмотреть вперед - приходится выгибать шею, и это неудобство  напомина-
ет, что я, в сущности, обитатель другого мира. Впрочем, я этого и не хо-
чу или хочу очень редко; как и подобает исследователю земли, я смотрю по
большей части вниз, на то, что происходит подо мной.
   "Но там внизу ужасно, и человек не должен искушать Богов - и  никогда
не должен стремиться увидеть то, что они милостиво укрывают ночью и мра-
ком". Но раз уж они этого не делают, раз уж они - совсем наоборот -  по-
сылают благодатные лучи южного солнца, чтобы одарить животных и растения
всеми красками спектра, - человек непременно должен  стремиться  проник-
нуть туда, и я это советую каждому, хотя бы раз в жизни, пока не слишком
стар. Для этого человеку нужны лишь маска и дыхательная трубка - в край-
нем случае, если он уж очень важный, еще пара резиновых  ласт,  -  ну  и
деньги на дорогу к Средиземному морю или к Адриатике, если только попут-
ный ветер не занесет его еще дальше на юг.
   С изысканной небрежностью пошевеливая плавниками, я скольжу над  ска-
зочным ландшафтом. Это не насто-
 
   I Эпиграфы из "Фауста" даны в переводах  Б.  Пастернака  и  Н.  Холод
ковского.
 
 
   ящие коралловые рифы с их буйно расчлененным  рельефом  живых  гор  и
ущелий, а менее впечатляющая, но отнюдь не менее заселенная  поверхность
дна возле берега одного из тех островков, сложенных коралловым известня-
ком, - так называемых Кейз, - которые длинной цепью  примыкают  к  южной
оконечности полуострова Флорида. На дне из коралловой гальки повсюду си-
дят диковинные полушария кораллов-мозговиков,  несколько  реже  -  пышно
разветвленные кусты ветвистых кораллов, развеваются султаны роговых  ко-
раллов, или горгоний, а между ними - чего не увидишь на настоящем корал-
ловом рифе дальше в океане - колышутся водоросли, коричневые, красные  и
желтые. На большом расстоянии друг от друга стоят громадные губки,  тол-
щиной в обхват и высотой со стол, некрасивой, но правильной формы, слов-
но сделанные человеческими руками. Безжизненного каменистого дна не вид-
но нигде: все пространство вокруг заполнено густой порослью мшанок, гид-
рополипов и губок; фиолетовые  и  оранжево-красные  виды  покрывают  дно
большими пятнами, и о многих из этих пестрых бугристых покрывал  я  даже
не знаю - животные это или растения.
   Не прилагая усилий, я выплываю постепенно на все меньшую глубину; ко-
раллов становится меньше, зато растений больше. Подо  мной  расстилаются
обширные леса очаровательных водорослей, имеющих ту же  форму  и  те  же
пропорции, что африканская зонтичная акация; и это  сходство  прямо-таки
навязывает иллюзию, будто я парю не над коралловым атлантическим дном на
высоте человеческого роста, а в сотни раз выше - над эфиопской саванной.
Подо мной уплывают вдаль широкие поля морской травы - у карликовой травы
и поля поменьше, - и когда воды подо мною остается чуть больше  метра  -
при взгляде вперед я вижу длинную, темную, неровную стену, которая прос-
тирается влево и вправо, насколько хватает глаз, и без остатка заполняет
промежуток между освещенным дном и зеркалом водной  поверхности.  Это  -
многозначительная граница между морем и сушей, берег  Лигнум  Витэ  Кэй,
Острова Древа Жизни.
   Вокруг становится гораздо больше рыб. Они десятками разлетаются  подо
мной, и это снова напоминает аэроснимки из Африки, где стада  диких  жи-
вотных разбегаются во все стороны перед тенью самолета. Рядом, над  гус-
тыми лугами взморника, забавные толстые рыбы-шары разительно  напоминают
куропаток, которые вспархивают над полем из-под колосьев, чтобы,  проле-
тев немного, нырнуть в них обратно. Другие  рыбы  поступают  наоборот  -
прячутся в водоросли прямо под собою, едва я приближаюсь. Многие из  них
самых невероятных расцветок, но при всей пестроте их  краски  сочетаются
безукоризненно. Толстый "дикобраз" с изумительными дьявольскими  рожками
над ультрамариновыми глазами лежит совсем спокойно, осклабившись, я  ему
ничего плохого не сделал.
   А вот мне один из его родни сделал: за несколько дней до того я неос-
торожно взял такую рыбку (американцы называют ее "шипастый коробок"),  и
она - своим попугайским  клювом  из  двух  зубов,  растущих  друг  другу
навстречу и острых как бритвы, - без труда отщипнула у меня с пальца по-
рядочный кусок кожи. Я ныряю к только что замеченному экземпляру  -  на-
дежным, экономным способом пасущейся на мелководье утки, подняв над  во-
дой заднюю часть, - осторожно хватаю этого малого и поднимаюсь с ним на-
верх. Сначала он пробует кусаться, но вскоре осознает серьезность  поло-
жения и начинает себя накачивать. Рукой я отчетливо ощущаю, как "работа-
ет поршень" маленького насоса - глотательных мышц рыбы. Когда она дости-
гает предела упругости своей кожи и превращается у меня на ладони в туго
надутый шар с торчащими во все стороны шипами - я отпускаю ее и забавля-
юсь потешной торопливостью, с какой она выплевывает лишнюю воду и  исче-
зает в морской траве.
   Затем я поворачиваюсь к стене, отделяющей здесь море от суши. С  пер-
вого взгляда можно подумать, что она из туфа - так  причудливо  изъедена
ее поверхность, столько пустот смотрят  на  меня,  черных  и  бездонных,
словно глазницы черепов. На самом же деле эта скала  -  скелет,  остаток
доледникового кораллового рифа, погибшего во время сангаммонского оледе-
нения, оказавшись над уровнем моря. Вся скала состоит из останков корал-
лов тех же видов, какие живут и сегодня; среди этих останков -  раковины
моллюсков, живые сородичи которых и сейчас населяют эти воды.  Здесь  мы
находимся сразу на двух рифах:
   на старом, который мертв уже десятки тысяч лет, и на новом,  растущем
на трупе старого. Кораллы - как и цивилизации - растут обычно на  скеле-
тах своих предшественников.
   Я плыву к изъеденной стене, а потом вдоль нее, пока не  нахожу  удоб-
ный, не слишком острый выступ, за который можно ухватиться рукой,  чтобы
встать возле него на якорь. В дивной невесомости, в идеальной  прохладе,
но не в холоде, словно гость в сказочной стране, отбросив все земные за-
боты, я отдаюсь колыханию нежной волны, забываю о себе и весь  обращаюсь
в зрение: воодушевленный, восторженный привязной аэростат!
   Вокруг меня со всех сторон рыбы; на небольшой  глубине  почти  сплошь
мелкие. Они с любопытством подплывают ко мне - издали или из своих укры-
тий, куда успели спрятаться при моем приближении, - снова шарахаются на-
зад, когда я "кашляю" своей трубкой - резким выдохом выталкиваю  из  нее
скопившийся конденсат и попавшую снаружи воду... Но как только снова ды-
шу спокойно и тихо - они снова возвращаются.  Мягкие  волны  колышут  их
синхронно со мною, и я - от полноты своего классического  образования  -
вспоминаю: "Вы снова рядом, зыбкие созданья? Когда-то, смутно, я уж  ви-
дел вас... Но есть ли у меня еще желанье схватить вас, как  мечтал  я  в
прошлый раз?" Именно на рыбах я впервые увидел - еще на самом деле очень
смутно - некоторые общие закономерности поведения животных, поначалу ни-
чего в них не понимая; а желание постигнуть их еще в этой  жизни,  мечта
об этом - непреходяща! Зоолог, как и художник, никогда не устает в своем
стремлении охватить жизнь во всей полноте и многообразии ее форм.
   Многообразие форм, окружающих меня здесь - некоторые из них настолько
близко, что я не могу их четко рассмотреть уже дальнозоркими своими гла-
зами, - поначалу кажется подавляющим. Но через некоторое время  физионо-
мии вокруг становятся роднее, и образное восприятие -  этот  чудеснейший
инструмент человеческого познания - начинает охватывать все многообразие
окружающих обличий. И тогда вдруг оказывается, что вокруг хотя и  доста-
точно разных видов, но совсем не так много, как показалось  вначале.  По
тому, как они появляются, рыбы сразу делятся на две различные категории:
одни подплывают стаями, по большей части со стороны моря или вдоль  ска-
листого берега, другие же - когда проходит паника, вызванная моим  появ-
лением, - медленно и осторожно выбираются из норы или из  другого  укры-
тия, и всегда - поодиночке\ Об этих я уже знаю, что одну и  ту  же  рыбу
можно всегда - даже через несколько дней или недель - встретить в  одном
и том же месте. Все время, пока я был на острове Кэй Ларго, я регулярно,
каждые несколько дней, навещал одну изумительно красивую рыбу-бабочку  в
ее жилище под