очь,  до  мело-
чей, так, как всегда обращаются самцы со своими долгожданными, вернувши-
мися супругами. Профессор Шюц говорил мне, он бы поклялся, что появивша-
яся птица и была долгожданной, родной супругой, если бы его не вразумило
кольцо - вернее, его отсутствие - на ноге новой самки.
   Они вдвоем уже вовсю были заняты ремонтом гнезда, когда вдруг явилась
старая самка. Между аистихами началась борьба за гнездо, - "не на жизнь,
а на смерть", - а самец следил за ними безо всякого интереса и  даже  не
подумал принять чью-либо сторону. В конце концов  новая  самка  улетела,
побежденная "законной" супругой, а самец после смены жен продолжил  свои
занятия по устройству гнезда с того самого места, где его прервал поеди-
нок соперниц. Он не проявил никаких признаков того, что  вообще  заметил
эту двойную замену одной супруги на другую. Как это не похоже на легенду
о суде! Если бы аист застал свою супругу на месте преступления с соседом
на ближайшей крыше - он, по всей вероятности, просто не смог бы  ее  уз-
нать.
   Точно так же, как у аистов, обстоит дело и у кваквы, но отнюдь  не  у
всех цапель вообще. Отто Кених доказал, что среди них есть много  видов,
у которых супруги, без всяких сомнений, узнают друг друга персонально  и
даже вдали от гнезда держатся до какой-то степени вместе. Квакву я  знаю
достаточно хорошо. В течение многих лет я наблюдал за искусственно орга-
низованной колонией свободных птиц этого вида, так что видел вблизи и до
мельчайших подробностей, как у них образуются пары, как они строят гнез-
да, как высиживают и выращивают птенцов. Когда супруги, составляющие па-
ру, встречались на нейтральной территории, т.е. на некотором  расстоянии
от их общего гнездового участка, - ловили они рыбу в пруду или кормились
на лугу, расположенном примерно в 100 метрах от дерева-гнездовья,  -  не
было никаких, абсолютно никаких признаков того,  что  птицы  знают  друг
друга. Они так же яростно отгоняли друг друга от хорошего рыбного места,
так же яростно дрались из-за разбросанного мною корма, как любые кваквы,
между которыми нет никаких отношений.  Они  никогда  не  летали  вместе.
Объединение птиц в более или менее крупную стаю, когда в густых вечерних
сумерках кваквы улетали рыбачить на Дунай, носило характер типично  ано-
нимного сообщества. Так же анонимна и организация их гнездовья,  которое
коренным образом отличается от строго замкнутого круга друзей в  колонии
галок. Каждая кваква, готовая весной к продолжению рода, устраивает свое
гнездо хоть не слишком близко, но возле гнезда другой. Создается впечат-
ление, что птице нужна "здоровая злость" по отношению к враждебному  со-
седу, что без этого ей было бы труднее выполнять родительский долг. Наи-
меньшие размеры гнездового участка определяются тем, как далеко  достают
клювы ближайших соседей при вытянутых шеях, т.е. точно  так  же,  как  у
олушей или как при размещении скворцов на проводе. Таким образом, центры
двух гнезд никогда не могут располагаться ближе, чем на расстоянии двой-
ной досягаемости. У цапель шеи длинные,  так  что  дистанция  получается
вполне приличной.
   Знают ли соседи друг друга - этого я с уверенностью сказать не  могу.
Однако я никогда не замечал, чтобы какая-нибудь кваква привыкла к  приб-
лижению определенного сородича, которому приходилось проходить мимо,  по
дороге к своему собственному гнезду. Казалось бы, после сотни повторений
одного и того же события эта глупая скотина должна  наконец  сообразить,
что ее сосед - испуганный, с прижатыми перьями, выражающими что  угодно,
но уж никак не воинственные намерения, - хочет только "проскочить поско-
рее". Но кваква никогда не научается понимать, что у  соседа  есть  свое
гнездо и потому он совершенно не опасен. Не понимает - и не делает ника-
кой разницы между этим соседом и совершенно чужим пришельцем,  замыслив-
шим завоевание участка. Даже наблюдатель, не слишком склонный очеловечи-
вать поведение животных, часто не может удержаться от злости на  беспре-
рывные резкие вопли и яростный стук клювов, которые то и дело  раздаются
в колонии кваквы, в любой час дня и ночи, круглые  сутки.  Казалось  бы,
можно легко обойтись без этой ненужной траты энергии, поскольку кваквы в
принципе могут узнавать друг друга индивидуально. Совсем маленькие птен-
цы одного выводка еще в гнезде знают друг друга, совершенно  безошибочно
и прямо-таки яростно нападают на подсаженного к ним чужого птенца,  даже
если он в точности того же возраста. Вылетев из  гнезда,  они  тоже  до-
вольно долго держатся вместе, ищут друг у друга защиты и в случае  напа-
дения обороняются плотной фалангой. Тем более странно, что взрослая пти-
ца, сидящая на гнезде, никогда не ведет себя так, "как если бы она  зна-
ла", что ее соседка - сама вполне обеспеченная домовладелица, у  которой
наверняка нет никаких завоевательских намерений.
   Можно спросить, почему же все-таки кваква до сих пор  не  "додумалась
до открытия", лежащего на самой поверхности,  и  не  использовала  своей
способности узнавать сородичей для избирательного привыкания к  соседям,
избавив себя тем самым от невероятного количества волнений  и  энергети-
ческих затрат? Ответить на этот вопрос трудно, но по-видимому он и  пос-
тавлен неверно. В природе существует не только целесообразное для сохра-
нения видов, но и все не настолько нецелесообразное, чтобы повредить су-
ществованию вида.
   Чему не научилась кваква, - привыкать к соседу, о  котором  известно,
что он не замышляет нападения, и за счет этого избегать ненужных  прояв-
лений агрессии, - в том значительно преуспела одна из рыб: одна  из  уже
известной нам своими рыбьими рекордами группы цихлид. В  североафриканс-
ком оазисе Гафза живет маленький хаплохромис, о социальном поведении ко-
торого мы узнали благодаря основательнейшим наблюдениям Росла Киршхофера
в естественных условиях. Самцы строят там тесную колонию "гнезд",  лучше
сказать - ямок для икры.
   Самки лишь выметывают икру в эти гнезда, а затем - как  только  самцы
ее оплодотворят - забирают ее в рот и уплывают на другое место, на бога-
тое растительностью мелководье возле берега, где  они  будут  выращивать
молодь.
   Крошечный участок каждого из самцов бывает почти целиком занят  икря-
ной ямкой, которую рыбка выгрызает ртом и выметает хвостовым  плавником.
Каждый самец каждую плывущую мимо самку старается приманить к своей ямке
определенными Ритуализованными действиями ухаживания  и  так  называемым
указывающим плаванием. За этой деятельностью они проводят большую  часть
года; не исключено даже, что они постоянно пребывают на нерестилище. Нет
и никаких оснований предполагать, что они часто меняют свои участки. Та-
ким образом, каждый имеет достаточно времени, чтобы основательно  позна-
комиться со своими соседями; а уже давно установлено, что цихлиды вполне
способны на это. Доктор Киршхофер не испугался чудовищной работы - выло-
вить всех самцов такой колонии и  индивидуально  обозначить  каждого  из
них. И тогда оказалось, что каждый самец, на самом деле, совершенно точ-
но знает хозяев соседних участков и мирно сносит их присутствие рядом  с
собою, но тотчас же яростно нападает на каждого чужака, стоит лишь  тому
направиться, даже издали, в сторону его икряной ямки.
   что у млекопитающих - а именно  у  грызунов  -  тоже  существуют  ги-
гантские семьи, которые ведут себя точно так  же.  Это  важное  открытие
сделали почти одновременно и совершенно  независимо  друг  от  друга  Ф.
Штайнигер и И. Эйбл-Эйбесфельдт; один на серых крысах, а другой на домо-
вых мышах.
   Эйбл, который  в  то  время  еще  работал  на  биологической  станции
Вильхельминенберг у Отто Кенига, следовал здравому принципу жить в  мак-
симально близком контакте с изучаемыми животными; мышей, бегавших по его
бараку, он не только не преследовал, но регулярно подкармливал и вел се-
бя так спокойно и осторожно, что в конце концов совершенно приручил их и
мог без помех наблюдать за ними  в  непосредственной  близости.  Однажды
случилось так, что раскрылась большая клетка, в которой Эйбл держал  це-
лую партию крупных темных лабораторных мышей, довольно близких к  диким.
Как только эти животные отважились выбраться из  клетки  и  забегали  по
комнате - местные дикие мыши тотчас напали на них, прямо-таки с  беспри-
мерной яростью, и лишь после тяжелой борьбы им удалось вернуться под на-
дежную защиту прежней тюрьмы. Ее они обороняли успешно, хотя дикие домо-
вые мыши пытались ворваться и туда.
   Штайнигер помещал серых крыс, пойманных в разных  местах,  в  большом
вольере, где животным были предоставлены совершенно  естественные  усло-
вия. С самого начала отдельные животные, казалось, боялись друг друга.
   Нападать им не хотелось. Тем не менее иногда  доходило  до  серьезной
грызни, когда животные встречались случайно, особенно если двух  из  них
гнали вдоль ограждения друг другу навстречу, так что они сталкивались на
больших скоростях. По-настоящему агрессивными они  стали  только  тогда,
когда начали привыкать и делить территории. Одновременно началось и  об-
разование пар из незнакомых друг другу крыс, найденных в разных  местах.
Если одновременно возникало несколько пар, то следовавшие за этим схват-
ки могли продолжаться очень долго; если же одна пара создавалась раньше,
то тирания объединенных сил обоих супругов настоль со подавляла несчаст-
ных соседей, что дальнейшее образование пар было парализовано.
 
 
   Одиночные крысы явно понижались в ранге, и отныне  пара  преследовала
их беспрерывно. Даже в загоне площадью 64 квадратных  метра  такой  паре
было достаточно двухтрех недель, чтобы доконать всех остальных  обитате-
лей, т.е. 10-15 сильных взрослых крыс.
   Оба супруга победоносной пары были одинаково  жестоки  к  побежденным
сородичам, хотя было очевидно, что он предпочитает терзать самцов, а она
- самок. Побежденные крысы почти не защищались, отчаянно  пытались  убе-
жать и, доведенные до крайности, бросались туда, ще крысам удается найти
спасение очень редко, - вверх. Вместо сильных, здоровых животных Штайни-
гер неоднократно видел израненных, измученных крыс, которые  средь  бела
дня, совершенно открыто, сидели высоко на кустах или на деревьях -  явно
заблудшие, чужие на участке. Ранения у них располагались в  основном  на
задней части спины и на хвосте, где преследователь мог достать убегавше-
го. Они редко умирали легкой смертью в результате внезапной глубокой ра-
ны или сильной потери крови. Чаще смерть была результатом сепсиса,  осо-
бенно от тех укусов, которые повреждали брюшину. Но больше всего  живот-
ные погибали от общего истощения и нервного перенапряжения, которое при-
водило к истощению надпочечников.
   Особенно действенный и коварный метод умерщвления сородичей Штайнигер
наблюдал у некоторых самок, превратившихся в настоящих  профессиональных
убийц. "Они медленно подкрадываются, - пишет он, - затем внезапно прыга-
ют и наносят ничего не подозревающей жертве, которая,  например,  ест  у
кормушки, укус в шею сбоку, чрезвычайно часто задевающий сонную артерию.
По большей части все это длится считаные  секунды.  Как  правило,  смер-
тельно укушенное животное гибнет от  внутренних  кровоизлияний,  которые
обнаруживаются под кожей или в полостях тела".
   Наблюдая кровавые трагедии, приводящие в конце концов к тому, что ос-
тавшаяся пара крыс завладевает всем вольером, трудно представить себе то
сообщество, которое скоро, oчень скоро образуется из потомков победонос-
ных убийц. Миролюбие, даже нежность, которые отличают отношение млекопи-
тающих матерей к своим детям, у крыс свойственны не только отцам,  но  и
дедушкам, а также всевозможным дядюшкам, тетушкам, двоюродным бабушкам и
т.д. и т.д. - не знаю, до какой степени  родства.  Матери  приносят  все
свои выводки в одно и то же гнездо, и вряд ли  можно  предположить,  что
каждая из них заботится только о собственных  детях.  Серьезных  схваток
внутри этой гигантской семьи не бывает никогда, даже если в ней насчиты-
ваются десятки животных. Даже в волчьих стаях, члены которых так  учтивы
друг с другом, звери высшего ранга едят общую добычу первыми. В крысиной
стае иерархии не существует. Стая сплоченно нападает на крупную  добычу,
и более сильные ее члены вносят больший вклад в победу. Но затем - я ци-
тирую Штайнигера дословно - "именно меньшие животные ведут себя наиболее
свободно; большие добровольно подбирают объедки меньших. Так  же  и  при
размножении: во всех смыслах более резвые животные, выросшие лишь  напо-
ловину или на три четверти, опережают взрослых. Молодые имеют все права,
и даже сильнейший из старых не оспаривает их".
   Внутри стаи не бывает серьезной борьбы; в  крайнем  случае  -  мелкие
трения, которые разрешаются ударами передней лапки или наступанием  зад-
ней, но укусами никогда. Внутри стаи не существует  индивидуальной  дис-
танции; напротив, крысы - по Хедигеру - "контактные животные": они охот-
но касаются друг друга. Церемония дружелюбной готовности к контакту сос-
тоит в так называемом подползании, которое особенно часто наблюдается  у
молодых животных, в то время как более крупные чаще выражают свою симпа-
тию к меньшим - наползанием. Интересно, что излишняя назойливость в  та-
ких проявлениях дружбы является наиболее  частым  поводом  к  безобидным
ссорам внутри семьи. Если взрослому зверьку, занятому едой, молодой  че-
ресчур надоедает своим под - или  наползанием,  то  первый  обороняется:
бьет второго передней лапкой или наступает на него задней. Ревность  или
жадность в еде почти никогда не бывают причиной подобных действий.
   Внутри стаи действует быстрая передача новостей  на  основе  передачи
настроений, а также - что важнее всего - сохранение однажды  приобретен-
ного опыта и передача его потомству. Если крысы находят  новую,  до  тех
пор не знакомую им еду, то - по наблюдениям Штайнигера -  в  большинстве
случаев первый зверек, нашедший ее, решает, будет семья ее есть или нет.
"Стоит лишь нескольким животным из стаи  наткнуться  на  приманку  и  не
взять ее - ни один из членов стаи к ней больше не подойдет. Если же пер-
вые не берут отравленную приманку, то они метят ее мочой или калом. Хотя
поднимать кал наверх должно быть крайне неудобно, однако на высоко  рас-
положенной приманке часто можно обнаружить помет". Но что самое  порази-
тельное - знание опасности какой-то определенной приманки передается  из
поколения в поколение и надолго переживает ту особь, которая  имела  ка-
кие-то неприятности, связанные с этой приманкой. Трудность по-настоящему
успешной борьбы с серой крысой - наиболее успешным биологическим против-
ником человека - состоит прежде всего в том, что крыса  пользуется  теми
же методами, что и человек: традиционной передачей опыта и его распрост-
ранением внутри тесно сплоченного сообщества.
   Серьезная грызня между крысами, принадлежащими к одной семье,  проис-
ходит лишь в одном-единственном случае, многозначительном  и  интересном
во многих отношениях, а именно - когда присутствует чужая крыса,  пробу-
дившая внутривидовую, внутрисемейную агрессивность.
   То, что делают крысы, когда на их участок попадает член чужого крыси-
ного клана - или подсаживается экспериментатором, - это  одна  из  самых
впечатляющих, ужасных и отвратительных вещей, какие  можно  наблюдать  у
животных. Чужая крыса может бегать с минуту или даже больше, не подозре-
вая об ужасной судьбе, которая ее ожидает, и столь же долго местные  мо-
гут заниматься своими обычными делами, - до тех пор, пока наконец  чужая
не приблизится к одной из них настолько, что та учует чужую.
   Тогда она вздрагивает, как от электрического удара, и в одно  мгнове-
ние вся колония оказывается поднятой  по  тревоге  посредством  передачи
настроения, которая у серых крыс осуществляется лишь выразительными дви-
жениями, а у черных - еще и резким, сатанински-пронзительным криком, ко-
торый подхватывают все члены стаи, услышавшие его. От возбуждения у  них
глаза вылезают из орбит, шерсть встает дыбом, - и крысы  начинают  охоту
на крысу. Они приходят в такую ярость, что если две  из  них  натыкаются
друг на друга, то в первый момент обязательно с  ожесточением  кусаются.
"Они сражаются в течение трех-пяти секунд, - сообщает Штайнигер, - затем
основательно обнюхивают друг друга, сильно вытянув шеи, и  мирно  расхо-
дятся. В день травли чужой крысы все члены стаи относятся друг  к  другу
раздраженно и недоверчиво". Очевидно, что члены крысиного  клана  узнают
друг друга не персонально, как, скажем, галки, гуси или обезьяны,  а  по
общему запаху, точно так же, как пчелы и другие общественные насекомые.
   Как и у этих насекомых, можно в эксперименте поставить на члена  кры-
синой стаи штамп ненавистного чужака, и наоборот - с помощью специальных
мер придать чужой крысе запах стаи. Когда Эйбл брал животное из крысиной
колонии и пересаживал его в другой вольер, то уже через  несколько  дней
при возвращении в прежний загон стая встречала его как чужого.  Если  же
вместе с крысой он брал из загона почву, хворост и т.д.  и  помещал  все
это на пустое и чистое стеклянное основание, так что изолированный  зве-
рек получал с собой приданое из таких вещей, которые позволяли ему  сох-
ранить на себе запах стаи, то такого  зверька  безоговорочно  признавали
членом стаи даже после отсутствия в течение недель.
   Поистине душераздирающей была участь одной черной крысы, которую Эйбл
отсадил от стаи первым из описанных способов, а затем вернул в  загон  в
моем присутствии. Этот зверек очевидно не забыл запах своей стаи, но  не
знал, что сам он пахнет по-другому. Поэтому, будучи перенесен в  прежнее
место, он чувствовал себя совершенно надежно, он был дома, так что  сви-
репые укусы его прежних друзей были для него совершенно неожиданны. Даже
после нескольких серьезных ранений он все еще не пугался  и  не  пытался
отчаянно бежать, как это делают действительно чужие крысы  после  первой
же встречи с нападающим членом местного клана. Спешу успокоить мягкосер-
дечного читателя, сообщив ему, что в том случае мы не  стали  дожидаться
печального конца, а посадили подопытного зверька в родной загон под  за-
щиту маленькой проволочной клетки и держали его там до тех пор, пока  он
не возобновил свой "запах-паспорт" и не был снова принят в стаю.
 
 
   Без такого сентиментального вмешательства жребий чужой крысы поистине
ужасен. Самое лучшее, что с ней может произойти, -  ее  сразит  насмерть
шок безмерного ужаса; С. А. Барнетт наблюдал единичные случаи такого ро-
да. Иначе же сородичи медленно растерзают ее. Редко можно так  отчетливо
видеть у животного отчаяние, панический страх - и в то же  время  знание
неотвратимости ужасной смерти, как у такой крысы, готовой  к  тому,  что
крысы ее казнят: она больше не защищается! Невольно напрашивается  срав-
нение такого поведения с другим - когда она встречает угрозу со  стороны
крупного хищника, загнавшего ее в угол, и у нее не больше  шансов  спас-
тись от него, чем от крыс чужой стаи. Однако  подавляюще  превосходящему
врагу она противопоставляет смертельно-мужественную  самозащиту,  лучшую
из всех оборон, какие бывают на свете, - атаку. Кому в лицо когда-нибудь
бросалась, с пронзительным боевым кличем своего вида, загнанная  в  угол
серая крыса - тот поймет, что я имею в виду.
   Для чего же нужна эта партийная ненависть между  стаями  крыс?  Какая
задача сохранения вида породила такое поведение? Так вот, самое  ужасное
- и для нас, людей, в высшей степени тревожное - состоит в том, что  эти
добрые, старые дарвинистские рассуждения применимы только там,  где  су-
ществует какая-то внешняя, из окружающих условий исходящая причина,  ко-
торая и производит такой выбор. Только в этом  случае  отбор  вызывается
приспособлением. Однако там, где отбор производится соперничеством соро-
дичей самим по себе, - там существует, как мы уже знаем, огромная  опас-
ность, что сородичи в слепой конкуре