своего господина, ни до места сбора. Так он и остался  в  лесу  без  всякого
оружия, нужного для добывания пищи. У него с собой не было даже ножа. С  ним
осталась только собака. Два или три дня он совсем ничего не  ел.  Затем  ему
повезло. Он набрел на стойбище диких свиней, и собака, бежавшая радом с ним,
поймала поросенка. У слуги не было возможности  развести  огонь  и  изжарить
поросенка. Но хуже всего было, что он не мог его разрезать. Кое-как ему  все
же удалось разделать поросенка, и он съел  его  сырым,  оставив  часть  мяса
собаке. Несколько кусков он решил сохранить на черный день,  потому  что  не
знал, когда ему удастся добыть что-либо съедобное: ведь  встретить  людей  в
таком лесу очень трудно. Однажды, бродя по лесу вместе со своей собакой,  он
заметил суку, которая несла своим щенкам кусок мяса. Он погнался за  ней  до
самого ее логова, закидал камнями, отнял мясо и тут же сожрал. Потом  забрал
двух щенков и взял в придачу еще и суку, которая только что ощенилась: в  ее
сосках было молоко. Спустя некоторое время ему удалось  набрести  на  место,
где было много поросят, и добычи этой вполне хватило на него и на его собаку
и на щенят. Жизнь стала сносной, и он пробыл в тех местах довольно долго,  в
надежде, что вот-вот придут охотники. Уйти оттуда он  не  решался,  опасаясь
снова остаться без пищи. Между тем щенки подросли и  стали  вполне  пригодны
для охоты, так что он теперь уже не страдал от дикого голода. А вот  ножа  у
него не было - большей беды трудно себе  вообразить:  ведь  нечем  ему  было
разделывать добычу. Если его собаки настигали дичь, ему  приходилось  ждать,
пока они не прогрызут шкуру, а затем он уже разрывал тушу руками. Мясо он ел
с наслаждением, как  наилучший  деликатес.  Он  вел  подобное  существование
месяцев четырнадцать, пока неожиданно не наткнулся на буканьеров.  При  виде
его охотники замерли от испуга -  уж  больно  дико  выглядел  этот  человек.
Косматый и грязный, он прикрывал тело  лишь  куском  древесной  коры.  Слуга
рассказал  охотникам  обо  всем,  что  ему  пришлось  вытерпеть  от   своего
господина, и, когда те решили взять его с собой, он ответил, что коли его не
выкупят, то лучше ему оставаться в лесу, лишь бы только  не  возвращаться  к
своему господину. Охотники пообещали дать ему денег для выкупа. Я сам видел,
как его привели, и с удивлением обнаружил, что он стал значительно  толще  и
здоровее, чем в ту пору, когда служил у своего господина. Он и  потом  долго
питался одним лишь сырым мясом. Вкус вареного мяса ему был противен.  Стоило
ему съесть маленький кусочек, как спустя  час  или  два  у  него  начиналась
рвота. От сырого же мяса с ним ничего дурного не случалось. Хоть  мы  его  и
удерживали сколько могли, но отучить  его  от  сырого  мяса  нам  так  и  не
удалось. То же самое я замечал и с дикими собаками, которым было по месяцу и
по два: они совершенно не могли есть вареного мяса.
   Я  рассказал  эту  историю,  чтобы  читатель  представил  себе,  с  какой
жестокостью и бессердечием обращаются  охотники  со  своими  слугами.  Кроме
того, я желал показать, что человеческий  организм  может  приспособиться  к
любой пище. Я думаю, что человек может прожить, питаясь  даже  одной  травой
подобно некоторым животным, если не сможет найти ничего другого.
   На буканьеров нередко  нападают  испанцы  и  основательно  бьют  их.  Так
случилось, когда на северном  берегу  острова  высадилось  пять  отрядов  из
Санто-Доминго (буканьеры обычно молят бога, чтобы не повстречать  испанцев).
Но у испанцев никогда не хватает смелости встретиться с охотниками в  чистом
поле, они выслеживают и убивают их  в  часы  сна.  Мне  приходят  на  память
любопытные случаи.  Как-то  раз  двенадцать  испанских  всадников  поджидали
одного буканьера, который рано утром вместе со своим слугой вышел на  охоту.
Они устроили засаду на тропе, по которой  охотник  должен  был  возвратиться
домой. Тот приметил следы лошадей и отправился другой дорогой,  но  скрыться
ему не удалось. Испанцы услышали лай его собак  и  погнались  за  ним  через
поле. Увидав их, буканьер понял, что  убежать  не  удастся,  и  остановился,
насыпал пороху и свинца в свою шляпу и положил ее рядом с собой.  Его  слуга
прислонился к нему спиной и сделал то же самое.  Так  они  стали  дожидаться
испанцев. Двенадцать всадников окружили их с копьями наперевес  и  приказали
сдаться, грозясь четвертовать охотника, если он тотчас же им не  повинуется.
Однако буканьер не испугался и решил  пойти  на  хитрость,  ибо  знал,  что,
попадись он испанцам живым, они его  тут  же  сожгут.  Он  крикнул  им,  что
сдаваться не намерен и что пристрелит первого, кто к нему сунется,  а  затем
встал на колени, поднял ружье и сделал  вид,  что  вот-вот  откроет  пальбу.
Заметив эти маневры, испанцы тотчас же бежали  и  оставили  охотника  и  его
слугу в покое. Другой буканьер, неожиданно встретившись с отрядом  испанцев,
пошел прямо к ним навстречу, стреляя из ружья и громко призывая  на  помощь.
Испанцы, заслышав крики и выстрелы, убоялись стычки и отошли.  Так  он  спас
себе жизнь.
   Есть буканьеры, которые охотятся только на диких  свиней.  Они  солят  их
мясо и продают плантаторам. И образ жизни у них во всем такой же,  как  и  у
добытчиков шкур. Однако  мне  очень  хотелось  бы  поведать  любознательному
читателю о том,  как  они  охотятся;  зрелище  это  весьма  необычное:  ведь
преследуют они диких свиней. Эти охотники  ведут  оседлый  образ  жизни,  не
сходя с места месяца по три-четыре, иногда даже и по году. Свое селение  они
называют буканом. Живут они чаще всего впятером или  вшестером,  и  один  из
них, как правило, поддерживает связь с каким-нибудь  плантатором,  поставляя
ему мясо круглый  год.  Когда  дело  с  плантатором  завязывается,  буканьер
забирает у него две или три тысячи фунтов табаку - запас на целый  год  -  и
груз этот доставляет к себе с помощью слуги. Кроме того, если  у  плантатора
имеются запасы, буканьер берет у него порох, свинец и собак. Все  остальное,
что необходимо для охоты, он должен добывать сам. У этих буканьеров в обычае
после охоты - а ее они  обычно  заканчивают  после  полудня  -  отправляться
стрелять лошадей. Из конины они вытапливают жир, солят его  и  готовят  сало
для фитилей. Конский жир они продают плантаторам по цене сто  фунтов  табаку
за горшок. Больше  всего  буканьеры  любят  выращивать  собак  и  с  выгодой
продавать их, когда щенки подрастут. За каждую собаку, которая  годится  для
охоты, в тех местах дают шесть реалов. Эта цена твердая.
   Те, кто не связан с плантаторами, как я уже говорил, отправляются  в  лес
группами по семь-восемь человек.  Один  несет  ружья,  другой  гонит  собак,
третий остается возле букана. После охоты  один  из  буканьеров  принимается
коптить мясо и вытапливать сало, чтобы приготовить обед для своих товарищей.
Дичи они бьют очень много. Порой они затравливают до сотни свиней только для
того, чтобы выбрать из них семь или восемь самых лучших. При  этом  охотники
самок предпочитают самцам,  потому  что  самки  значительно  жирнее.  Иногда
попадаются свиньи-одиночки,  которые  добывают  пропитание,  отделившись  от
стада; они очень опасны и для людей, и для  собак,  если  нарваться  на  них
неожиданно. В такие  мгновения  нужно  тотчас  же  большой  палкой  оглушить
свинью. После охоты буканьеры сдирают  со  свиней  шкуру,  обрубают  мясо  с
костей и режут его на куски в  локоть  длиной,  иногда  куски  чуть  больше,
иногда чуть меньше. Затем мясо посыпают молотой солью и выдерживают в особом
месте часа три или четыре,  после  чего  свинину  вносят  в  хижину,  плотно
затворяют дверь и развешивают мясо на палках и рамах, коптят его до тех пор,
пока оно не станет сухим и твердым. Тогда оно считается готовым, и  его  уже
можно упаковывать. Приготовив две  или  три  тысячи  фунтов  мяса,  охотники
поручают одному из буканьеров доставить заготовленное мясо  плантаторам.  За
каждый фунт мяса они получают два фунта табаку.
   Теперь,  описав  жизнь  буканьеров,  пора  перейти  к  обычаям   и   быту
плантаторов этого острова. Первые лавки на острове Тортуге появились в  1598
году, а поскольку повсеместно все выращивали табак,  дела  у  торговцев  шли
довольно хорошо. Но остров  Тортуга  невелик,  много  плантаций  на  нем  не
разведешь, да и к тому же там мало хорошей земли.  Тогда  плантаторы  начали
разводить сахарный  тростник  и  варить  сахар.  Но  большая  часть  жителей
Тортуги, как я уже упоминал, предпочла заняться охотой или морским  разбоем.
Когда охотники высадились на острове Эспаньоле, часть из  них  снова  решила
заняться земледелием, приспособив здешние поля Эспаньолы под  табак.  Первые
плантации они  завели  на  северо-западном  побережье  у  Кюль-де-Сака.  Эта
местность делится на несколько областей: Гранд Аме, Ньер, Рошеле, Пти Гарве,
Гран Гарве Оганн. Постепенно население росло, и сейчас на острове около двух
тысяч плантаторов. В этих местах плантаторы  чувствуют  себя  в  совершенной
безопасности, ибо испанцы добраться туда не могут. В первые  годы  осваивать
край было очень трудно. Не хватало пищи,  да  к  тому  же  леса,  окружавшие
первые плантации, были полны диких свиней. Но плантаторы  как-то  умудрились
находить себе пропитание, хотя особых  запасов  у  них,  конечно,  не  было.
Впрочем, так обстоят дела и теперь.
   Наметив участок для будущей плантации, они разбивали его на делянки  одна
подле другой. За дело принимались, не имея ничего за душой.  Собирались  они
компаниями человека по два или по три или основывали  товарищества,  закупая
на всех топоры, мотыги, ножи, кирки и все прочее, что  необходимо.  Съестных
припасов плантаторы берут  впрок  сразу  фунтов  по  пятьсот  или  шестьсот,
добавляя к обычному рациону фасоль, которую в Голландии  называют  фачиолью.
Снарядившись должным образом, они отправляются в лес, строят там бревенчатый
домик и живут в нем до лучших времен. Сперва они вырубают низкий кустарник и
сваливают его в кучи, затем валят большие деревья и обрубают  у  них  сучья;
сучья  и  заготовленный  кустарник  сжигают,  но  стволы  больших   деревьев
сохраняют в целости. На новой плантации сперва  высевают  тот  сорт  фасоли,
который созревает за шесть недель. Потом сажают картофель и  маниоку.  Когда
маниока созревает, ее употребляют в пищу. Картофель созревает  за  пять  или
шесть месяцев, маниока - за восемь или девять, а чаще за год. Уже  созревшие
коренья маниоки можно оставлять в земле еще на год, но затем она портится, и
дольше ее держать в земле нельзя. Фасолью,  картофелем  и  маниокой  главным
образом и питаются плантаторы на  новых  землях.  Фасоль  варят  с  мясом  и
готовят из нее суп, добавляя яйца. Картофель едят на завтрак, и варят его  в
небольшом количестве воды, плотно закрывая сосуд тряпкой. Через  полчаса  он
поспевает и по вкусу напоминает каштаны, но едят его  с  хлебом,  приправляя
соусом из лимонного сока, свиного сала  и  испанского  перца.  Из  картофеля
приготовляют также особый напиток.  Для  этого  клубни  очищают  от  шелухи,
нарезают,  заливают  водой  и  спустя  несколько  дней   забродившую   массу
процеживают  через  тряпку,  получая  кисловатый  на  вкус  напиток,   очень
ароматный и полезный. Плантаторы называют это напиток  маби  и  приготовлять
его научились от местных индейцев.
   Из маниоки пекут хлеб, который называется касавой. Его готовят так: корни
маниоки растирают на железной или медной терке точно также, как в  Голландии
трут хрен. Когда все приготовлено, маниоку насыпают в мешки из плотной ткани
и отжимают, чтобы масса затвердела. Потом маниоку просеивают  через  кожаное
сито и получают нечто подобное древесным опилкам.  Их  замешивают,  и  тесто
выкладывают на горячий железный лист и пекут. По вкусу  поджаренная  маниока
напоминает кекс. Готовый хлеб выставляют на солнце и держат  его  обычно  на
крыше. Мне кажется, что известная поговорка:  "Он  приехал  из  страны,  где
крыши блинами кроют" - как нельзя более подходит к этому краю. Чтобы  ничего
не пропадало, из отрубей, оставшихся на дне сита, делают лепешки, складывают
горкой, дают им забродить и получают затем напиток, который  называется  вай
кау. Он похож на пиво, приятен на вкус и очень полезен.
   Плантаторы употребляют в пищу и различные фрукты: бананы,  фиги,  которые
они тушат с мясом, и готовят из них питье точно так же, как и из  картофеля.
Питье из бананов ничуть не  слабее  вина,  и  от  него  пьянеют  и  страдают
головной болью.
   Когда с плантаций удается уже собрать изрядное количество овощей и  всего
прочего, что пригодно в пищу, которую приготовляют так, как мы  уже  описали
выше, плантаторы начинают разводить табак. Выращивают его следующим образом:
вскапывают прямоугольное  поле  футов  по  двенадцать  в  каждую  сторону  и
огораживают его. Потом землю тщательно покрывают пальмовыми листьями,  чтобы
она не пересохла под палящими лучами солнца.  Посеяв  табак,  поле  поливают
каждый вечер, конечно,  если  нет  дождя.  Когда  побеги  табака  становятся
похожими на салат, их пересаживают на грядки, расположенные друг от друга на
расстоянии трех футов, причем  между  табачными  побегами  оставляют  зазоры
шириной также в три фута. Сажают табак обычно с января до конца марта. В это
время года часто идут дожди, что весьма полезно  для  молодых  растений.  На
табачном поле не должно быть сорной травы: табак не  переносит  всех  прочих
растений.  Когда  побеги  достигают  в  высоту  примерно  полутора  футов  и
разрастаются, давая пышный куст, верхушку такого  куста  срезают:  табак  не
должен расти в высоту, надо, чтобы все соки шли в листья, наполняя их силой.
Пока табак растет, плантаторы готовят помещения для просушки. Это  -  домики
длиной в пятьдесят или шестьдесят футов и шириной в тридцать - сорок  футов.
Внутри этих домиков вбивают стойки и к ним прикрепляют одна над другой рамы.
Когда табак полностью созрел, его срезают  и  сушат.  Стоит  ему  хорошенько
подсохнуть,  как  листья  обрывают  со  стеблей  и  скручивают.  Этим  делом
занимаются особые работники, которым больше ничего не поручают. После  сбора
листьев на стеблях завязываются новые побеги.
   В общей сложности табак убирают четыре раза в год и отправляют  затем  во
Францию и другие  страны;  там  из  него  изготовляют  жевательный  табак  и
используют  как  сырье  для  изготовления  красок.  Мне  хотелось   бы   еще
рассказать, как выращивают сахарный тростник, индиго и гимбес[42], однако на
этом острове или, вернее, в тех местах,  о  которых  здесь  идет  речь,  эти
культуры  встречаются  довольно  редко,  так  что  нет  смысла  их  подробно
описывать.
   Французские плантаторы острова Эспаньола издавна находились  под  властью
губернатора острова Тортуги. Эта власть сохраняется и поныне,  что  вызывает
массу недовольства и даже столкновений. В 1664 году на острове Тортуге  было
основано отделение Вест-индской компании, и она попыталась сманить  на  свою
сторону плантаторов Эспаньолы. Но те отнюдь не желали работать на Компанию -
ведь у себя дома они не подчиняются ни  королю,  ни  Компании  -  и  поэтому
решили, что лучше им сидеть сложа руки. Разумеется, Компания по этой причине
стала терпеть убытки, и дело начало  хиреть.  Губернатор  Тортуги,  которого
плантаторы вообще-то уважали, попытался принудить их к работам на Компанию и
дал понять, что все товары,  в  которых  плантаторы  нуждаются,  они  должны
покупать сами, не приобретая их при этом у чужеземцев, которые  приезжают  в
эти места торговли ради; а с этой целью объявил он, что четыре раза в год во
Францию будут отправляться особые корабли под командой его капитанов.  Таким
образом, заставляя привозить товары из  Франции,  он  одновременно  запрещал
торговать с чужеземцами  на  месте.  Губернатор  тем  самым  открыл  простор
предприимчивым дельцам, а  остальные  остались  с  носом.  Без  унизительных
просьб невозможно стало купить хотя бы локоть полотна; ну, а уж о том, чтобы
продать что-либо, и думать было нечего. А кораблями распоряжались  капитаны,
и они прежде всего заботились о себе и  своих  друзьях,  а  затем  уж,  если
оставалось место в трюмах, дозволяли грузить товар остальным.
   В 1669 году плантаторы  узнали,  что  к  берегам  Эспаньолы  подошли  два
голландских судна. Они решили вступить в сделку с их капитанами  и  насолить
таким образом своему губернатору. Так они и сделали. Немного  спустя  к  ним
пожаловал корабль самого губернатора, но высадиться на берег ему не  дали  и
стали даже стрелять по  судну.  Корабль  не  осмелился  подойти  к  причалу,
вернулся на Тортугу, и все суда губернатора были вынуждены уйти  во  Францию
полупустыми. Тем временем голландцы пристали к острову. Друзья губернатора и
офицеры хотели применить силу, но ничего не могли поделать,  потому  что  им
сразу же переломали бы шеи. Плантаторы быстро провели все меновые сделки,  и
оба голландских корабля вышли  в  море,  сверх  меры  нагруженные  кожами  и
табаком, причем их капитаны пообещали вернуться на остров  снова.  Они,  без
сомнения, появились бы там  опять,  если  бы  не  началась  война.  Подлости
губернатора настолько ожесточили плантаторов, что они собрали с каждого дома
по человеку и решили отправиться на каноэ  на  Тортугу,  чтобы  вышибить  из
губернатора дух. С голландцами они договорились, и те  посулили  им  помощь;
вероятно, плантаторам удалось бы расправиться с  губернатором,  если  бы  не
война.
   В самый разгар этих событий губернатор Тортуги  отправил  за  помощью  во
Францию верного человека к королю. Губернатор, сгущая краски,  предупреждал,
что готовится мятеж и, чего доброго, остров будет  потерян.  Он  получил  от
короля два боевых корабля для охраны Тортуги.  По  прибытии  они  тотчас  же
отправились усмирять мятежников, но те,  вместо  того  чтобы  выразить  свою
покорность, завидев корабли, собрали всех мужчин и бежали в лес, бросив свои
дома; солдаты сожгли их селения. Но  губернатор  все  же  обещал  помиловать
бунтовщиков, и, узнав об этом, плантаторы,  которым  нечего  было  ждать  от
кого-либо помощи, на  известных  условиях  согласились  покориться.  Правда,
губернатор приказал повесить парочку самых явных  зачинщиков,  но  остальных
действительно простил и разрешил им торговать  со  всеми,  с  кем  пожелают.
Плантаторы  вновь  принялись  за  свои  обычные  дела  и  вырастили  большое
количество отличного табака, так что ежегодно давали  от  двадцати  пяти  до
тридцати тысяч свертков.
   Рабов у плантаторов мало, хозяева работают наряду со  своими  слугами,  а
нанимают они их на три года. Идет здесь в общем такая  же  торговля  людьми,
как и в Турции, потому что слуг продают и покупают, как  лошадей  в  Европе.
Встречаются люди, которые недурно наживаются на таком промысле: они едут  во
Францию, набирают людей - горожан и крестьян, сулят им всякие блага,  но  на
островах мгновенно продают их, и у  своих  хозяев  эти  люди  работают,  как
ломовые лошади. Этим рабам достается больше, чем неграм. Плантаторы говорят,
что к неграм надо относиться лучше, потому что они  работают  всю  жизнь,  а
белых покупают лишь на какой-то срок. Господа  третируют  своих  слуг  с  не
меньшей жестокостью, чем буканьеры,  и  не  испытывают  к  ним  ни  малейшей
жалости. Больные или здоровые, эти слуги работают прямо под палящими  лучами
солнца. Труд их совершенно невыносим, и спина у них покрыта струпьями, как у
лошади, постоянно таскающей тяжелую ношу. От плохой  пищи  слуги  все  время
страдают тяжкими недугами и пороком сердца. Они лишаются  сил,  тело  у  них
пухнет, как у больных водянкой, дыхание становится прерывистым,  их  терзают
рези в желудке. А причина всех  этих  недугов  -  это,  бесспорно,  скверное
питание и нечеловеческое обращение. Случается, что в эти  места  попадают  и
дети обеспеченных родителей. Их влечет жажда странствий; приходится им очень
туго. Они вскоре заболевают, и их со