лечения жену!
   - Я сойду с ума, как только ты меня бросишь, - заявил я.
   - Какой смысл жениться, если тебя заберут в армию?
   - Мне не страшен фронт, если ты будешь меня ждать.
   - Ждать тебя... - проговорила она и замерла на месте с чайником в руке,
о чем-то напряженно раздумывая. Но вот  она  поставила  чайник  на  плиту.
Потом медленно, как во сне, подошла к  столу  и  остановилась  около  нас.
Только теперь ей  стало  ясно,  что  произошло  в  этот  вечер.  Она  тихо
опустилась на колени между мной и доктором. Схватив мою руку,  заговорила,
обращаясь к Минчиту:
   - Какой-нибудь час я была счастлива, доктор. Только  один  час!  Потому
что он пришел в себя. А теперь я вижу, как глупо быть счастливой! А как  я
была счастлива! Эта война призывает всех мужчин во всем мире.  О!..  Лучше
не выздоравливай, любимый!  Это  единственный  для  нас  выход.  Пусть  он
остается ненормальным, доктор! Я не пойду за него замуж. Я не хочу,  чтобы
он выздоровел и  имел  право  вступить  в  брак.  Пусть  лучше  все  будет
по-прежнему. Неужели я выходила его с таким трудом только для того,  чтобы
его убили? Я не хочу, чтобы он уезжал... Вернись  в  мир  своих  фантазий,
Арнольд. Ведь это же наша пещера на острове Рэмполь!.. Честное слово,  это
она!  Вот  погляди  сюда!  Клянусь  тебе,  что  это  утесы  и  скалы!  Они
удивительно похожи на дома, но это самые настоящие скалы. Мы  спрячемся  в
пещере от этой военщины и будем жить  на  острове  до  тех  пор,  пока  не
кончится война, а потом вместе вернемся  в  тот  мир  цивилизации,  на  те
широкие просторы, о которых ты, бывало, часами говорил. Неужели ты позабыл
эти широкие просторы? Там, под солнцем?  Мы  будем  ждать  этой  радостной
минуты... вместе... Здесь... Терпеливо... Нам некуда спешить...



4. БАРАБАНЫ БЬЮТ ВСЕ ГРОМЧЕ

   Не  знаю,  разумно  или  глупо,  правильно  или  большой  ошибкой  было
возвращаться в Европу и идти на фронт.  Но  я  рассказываю  здесь  историю
своей души и вовсе не собираюсь судить ни себя самого, ни  весь  наш  мир.
Так сложились обстоятельства, и я не  мог  иначе  поступить.  И  та  самая
Ровена, которая умоляла меня не идти в армию, сама совершила чудо, которое
естественно и неизбежно повлекло за  собой  мое  возвращение  в  Европу  и
участие в войне.
   Я еще находился "под наблюдением как  выздоравливающий",  по  выражению
доктора Минчита, когда в Нью-Йорке появился  старый  Ферндайк,  поверенный
нашей семьи и мой дальний родственник со стороны его матери. Он приехал  в
Америку по делам комиссии,  рассматривавшей  вопросы  взаимной  финансовой
помощи между союзниками. Как мой опекун он  счел  своим  долгом  навестить
меня. Минчит сам привез Ферндайка в  Бруклин,  чтобы  тот  своими  глазами
убедился в моем выздоровлении. Старик отнесся ко мне необычайно  сердечно,
был изысканно вежлив с Ровеной и если и касался в разговоре войны, то лишь
в связи с вызванными ею финансовыми трудностями. Как видно, он считал, что
боевые действия слишком грубое и жестокое дело, чтобы о них говорить.  Ему
очень понравился вид из нашего окна.
   - Неужели Арнольда заберут? - спросила его Ровена, стоя рядом с  ним  у
окна.
   - О нет, нет, нет! -  воскликнул  мистер  Ферндайк.  -  Как  его  могут
_забрать_? И даже если бы он сам захотел...
   - Он не захочет, - заявила Ровена.
   - Если бы даже он _захотел_, -  повторил  мистер  Ферндайк,  с  кротким
упреком глядя на нее поверх  очков,  -  прежде  чем  его  успеют  обучить,
обмундировать и отправить на фронт, я полагаю, вся эта история кончится.
   - Он не пойдет, - сказала Ровена.
   - О чем тут спорить? В иных случаях  бывает  неплохо  сделать  красивый
жест.
   - Я не хочу его потерять.
   - Да вы его вовсе не потеряете, - возразил мистер Ферндайк.
   Перед уходом он повернулся ко мне как бы невзначай и предложил  поехать
к нему в отель. Ему нужно обсудить со  мной  кое-какие  мелочи,  я  должен
подписать две-три бумаги; мы покончим со всем этим в какой-нибудь  час,  а
потом, если мисс... мисс...
   - Будем называть ее миссис Блетсуорси, потому что она будет моей женой,
- заявил я.
   - Поздравляю моего клиента! -  сказал  мистер  Ферндайк  и  пожал  руку
Ровене.
   - Это _он_ так решил, - словно извиняясь, проговорила она.
   - Если будущая миссис Блетсуорси пожелает отобедать с  нами...  Простой
обед в смокингах, миссис Блетсуорси! Без всяких там церемоний.
   И  он  повез  меня  к  себе,  высадив  по  дороге  доктора  Минчита  на
Уильям-стрит.
   - Очень рад видеть вас в добром здоровье, - проговорил мистер Ферндайк.
- Когда я вас видел в последний раз... ну... - деликатность  не  позволила
ему договорить. - Вы величали меня плешивым старцем  и  говорили,  что  не
позволите поработить свою душу. Неужели уж я  так  плешив?  -  Он  ласково
поглядел на меня сквозь очки. - Теперь, я полагаю, все это  можно  предать
забвению...
   В гостиной отеля он снова выразил мне свое удовольствие:
   - В последний раз я имел возможность по-настоящему беседовать с вами  в
Лондоне перед вашим отъездом; путешествие ваше было  хорошо  задумано,  но
кончилось весьма печально. Какое несчастье, что вас оставили  на  разбитом
корабле...
   - А что, команда и капитан спаслись?
   Он поведал мне, что после тяжелых испытаний  им  удалось  добраться  до
Байя, а я в свою очередь рассказал ему о том, как капитан покушался на мою
жизнь.
   -  Ай-ай-ай!  -  промолвил  мистер  Ферндайк  и   принялся   по   своей
профессиональной   привычке   прикидывать,   нельзя    ли    привлечь    к
ответственности виновника  за  преступление,  совершенное  пять  лет  тому
назад. Он отметил отсутствие прямых улик, вдобавок команда  рассеялась  по
всему свету, да  и  подробности  этого  дела  уже  изгладились  из  памяти
свидетелей.
   - Ничего не поделаешь, - заключил он, покачав головой. -  А  теперь,  -
сказал он отрывисто, - я подхожу  к  главному  вопросу:  что  вы  намерены
делать?
   - Война! - вырвалось у меня.
   - Война, - отозвался он. - В конце концов вы не  должны  забывать,  что
принадлежите к славному английскому роду!
   -  Я  хочу  жениться  для  того,  чтобы  и  Ровена  пользовалась  этими
преимуществами.
   Мистер Ферндайк откинулся на спинку кресла и пустился в  рассуждения  о
моем и о своем "блетсуорсизме".
   - Я считаю и всегда считал, и война не изменила  моего  убеждения,  что
британцы, так сказать, соль земли и что несколько родовитых семей,  таких,
как ваша, в Англии и в  Шотландии  из  поколения  в  поколение  скромно  и
доблестно выполняют свой скромный  и  доблестный  долг  перед  родиной,  -
они-то и являются солью нашей земли. Союзникам мы этого не скажем, но мы с
вами свои люди и можем  позволить  себе  эту  откровенность.  Без  всякого
сомнения, и здесь можно встретить потомков наших знатных родов - Америку я
не исключаю... Ну, а эта молодая леди?
   - Из хорошей семьи, с юга.
   - Ее прошлое было как будто... не совсем безупречно.
   - Я хочу создать ей безупречное будущее.
   Мистер Ферндайк благодушно поглядел на меня.
   - Должен сказать, что в некоторых случаях Блетсуорси  заключали  браки,
требовавшие  известной  смелости.  Род  Блетсуорси  никогда  нельзя   было
упрекнуть  в  недостатке  смелости.  Иногда  они  проявляли   своеобразную
смелость  в  самых  деликатных   вопросах,   но   смелость   всегда   была
отличительной чертой нашей семьи.
   - Раза два, сэр, я позорно струсил. И стыжусь этого до сих пор!
   Он поправил на носу очки совсем так, как раньше.
   - Однажды при мне зверски истязали юнгу. И я не заступился!
   - Вы, вероятно, не нашли, что сказать. Конечно, так оно и было. Но  мне
известно, что вы не раздумывая бросились в воду спасать  эту  девушку.  Вы
поступили, как истинный Блетсуорси! Хвалю вашу  отвагу!  У  этой  девушки,
по-видимому, утонченная натура. Голос у нее мягкий, как у настоящей  леди.
Вы обратили внимание, что у американок  в  большинстве  случаев  несколько
резкие голоса? Быть может, ей и приходилось быть  в  дурном  обществе,  но
грязь к ней не пристала. У нее прелестные манеры. Мне думается,  что  иной
раз манера двигаться и говорить даже глубже характеризует женщину, чем  ее
поступки. Мне кажется, у нее горячее сердце и, - поверьте опыту старика, -
она не лишена характера.
   - Да, - отвечал я после краткого раздумья. - Вы правы.
   - Привлекательные женщины, как правило,  бывают  с  характером.  Весьма
многие из них. Но почему бы ей  не  переехать  в  Англию,  когда  кончится
война, и не занять подобающее ей место в вашем кругу? Разумеется, при  том
условии, что вы поступите  так,  как  в  данном  случае  должен  поступить
Блетсуорси. Не только ради себя самого, но прежде всего ради нее вы должны
показать себя подлинным Блетсуорси!
   Тут он остановился, и в  его  глазах,  увеличенных  стеклами  очков,  я
прочел вопрос.
   - Эта война,  -  начал  я  размышлять  вслух  вместо  ответа,  -  сущая
бессмыслица. Она чудовищна и омерзительна.
   - Я тоже склонен так думать. Но все-таки...
   Минуту-другую мистер  Ферндайк  молчал,  словно  совещаясь  с  каким-то
невидимым компаньоном.
   - Я позволю себе, - начал он, - коснуться этого вопроса, так сказать, с
философской  стороны.  Вы  говорите,  что  война  бессмысленна?  Согласен.
По-вашему, ее можно было предвидеть и предотвратить. Возможно, что  она  и
не разразилась бы, если бы обстоятельства  сложились  по-другому.  Но  при
данных обстоятельствах  она  оказалась  неизбежной.  Глупости  всюду  хоть
отбавляй; и у нас и у них она накапливалась из года  в  год.  Она  разлита
повсюду, и, мне думается, все в большей  или  меньшей  степени  отдали  ей
долг. Мы с вами тоже были втянуты в эту  бессмыслицу,  подчинились  ей  и,
наверное, внесли свою лепту. Или  не  сумели  сделать  нужный  шаг,  чтобы
предотвратить  взрыв.  Но  ведь  этот  самый  мир,  весь  опутанный  сетью
глупости, произвел нас на свет, в некотором роде вскормил нас, воспитал  и
поставил на ноги. Британская империя защищала  нас,  внушила  нам  чувство
уверенности в себе и  гордости.  И  внезапно  Англия  и  вся  Европа  были
ввергнуты в эту ужасную  войну.  Но  разве  мы  можем  бежать  с  корабля?
Разумеется, в мире царит хаос, но разве мы можем равнодушно смотреть,  как
под  ударами  рушится  наша  старая,  империя?  Мы,   Блетсуорси,   всегда
придерживались   такого   принципа:   быть   снисходительным   ко   всяким
недостаткам, надеяться на лучшее будущее,  принимать  активное  участие  в
жизни - и всегда идти вперед!
   - Но война?..
   - Мы и наши союзники, - а нас миллионы, - твердо верим, что  эта  война
положит конец войнам.
   - Ну, а наши противники?
   - У них, пожалуй, далеко не все в это верят. В общем же  я  думаю,  что
раз уж буря разразилась, то можно надеяться, что она покончит с германским
империализмом.
   - И ради этих общих целей я вместе с  миллионами  других  людей  должен
пожертвовать всеми своими способностями, всеми надеждами, всем,  что  было
прекрасного у меня в жизни?
   Тут мистер Ферндайк перешел на официальный тон и  задал  мне  вопрос  с
наигранной наивностью профессионала.
   - А что, собственно, такого уж прекрасного было у вас в жизни? - сказал
он, глядя куда-то в сторону.
   Я не мог сразу ответить ему, но почувствовал, что мистер Ферндайк ведет
со мной нечестную игру.
   - Если все больше и больше людей, - продолжал мистер Ферндайк, - пойдут
на фронт, утверждая, веря и убеждая других, что эта  война  положит  конец
войнам, - она, быть может, и станет последней войной.
   - Значит, мы своими телами должны заполнить ухабы  на  пути  к  вечному
миру?
   - Если они будут заполнены... - сказал он, предоставляя  мне  докончить
фразу. - Во всех странах света Блетсуорси умирали за дело цивилизации.  Мы
щедро полили землю своею кровью. Пусть мы умрем, - наша раса, цивилизация,
породившая и воспитавшая нас, будет продолжать жить. Будет продолжать жить
за счет нашей смерти. Почему бы и _вам_ в свою очередь не умереть? К  тому
же, - продолжал он, снова переходя на нарочито деловой тон, -  ведь  нигде
не сказано, что вы должны непременно умереть.
   Что мне было отвечать хитрому старику?
   - Я только высказал свою точку  зрения,  -  добавил  он,  заметив,  что
молчание затягивается.
   - Так вы думаете, что от этой войны  зависят  судьбы  цивилизации?..  -
начал я допытываться.
   - Несомненно, хотя, быть может, результаты скажутся и не  сразу.  После
этой войны, вероятно, мир надолго выйдет из равновесия. Не могу  отрицать,
что наши потери весьма велики. Война коснулась всех. Мой компаньон потерял
своего единственного сына. Мой единственный племянник  тяжело  ранен.  Мой
сосед, за три дома от меня, тоже потерял сына. Все это ужасно.  Но  у  нас
нет другого пути. И когда придет время подводить  итоги,  мы  увидим,  что
человечество значительно приблизилось ко всеобщему миру и единению.  Когда
уляжется поднятая пыль. Благодаря этой войне, и только  благодаря  ей,  мы
сделали шаг, огромный шаг вперед. Уверяю вас, что это так! Если  бы  я  не
верил в это, как бы я мог жить? Итак, нам необходимо продолжать войну.
   Он поднялся.
   - Какой же может быть еще выход? - сказал он. - Остаться в  стороне  от
жизни? Стать отщепенцем? Разве есть другой путь? - бросил он мне.
   Появившийся в дверях слуга прервал нашу беседу.
   - Миссис Блетсуорси! - объявил он.
   Ровена вошла в комнату и остановилась, молча вглядываясь в  наши  лица.
Глаза наши встретились. Она кивнула головой, как человек, догадки которого
подтвердились, и медленно повернулась к Ферндайку.
   - Ах вы старый черт! - крикнула она. - Я вижу по  его  глазам!  Арнольд
идет на войну!



5. МИСТЕР БЛЕТСУОРСИ ЗНАКОМИТСЯ С ДИСЦИПЛИНОЙ

   Я пошел на войну, далеко не убежденный, что это мой священный  долг.  Я
чувствовал себя несчастным и терзался сомнениями; но если бы  я  отказался
идти, я не чувствовал бы себя счастливей и не избавился бы от сомнений.  Я
далеко не  был  так  уверен,  как  мистер  Ферндайк,  что  война  принесет
человечеству благо, но твердо знал, что не смогу жить,  не  пройдя  сквозь
горнило войны.
   В те грозовые дни невозможно было игнорировать войну. Она наложила свою
печать  решительно  на  все  явления  жизни.  Она  поглотила   весь   мир.
Отказываясь сражаться, вы становились лицом к  лицу  с  миллионами  людей,
"вносивших свою лепту", как тогда говорили.  Я  не  мог  выдержать  такого
морального давления. Не мог противостоять такой лавине. Ведь это  было  бы
все равно что пытаться изменить вращение земли, толкая ее руками и даже не
имея под ногами твердой почвы.
   Во всяком случае, у меня не было друзей, которые могли бы  меня  идейно
поддержать, и мне ничего не оставалось, как  записаться  в  армию  или  же
стать убежденным дезертиром и прятаться от эмиссаров Ардама,  которые  все
равно в конце концов меня разыщут и сцапают.
   Положение мое еще усложнялось тем, что Ровена страстно восстала  против
моего решения идти на фронт.  От  прежней  ее  мягкости  и  покорности  не
осталось  и  следа,  -  передо  мной  была  другая  женщина,  властная   и
решительная. Она проклинала войну, ругала Ферндайка, но пуще всего бранила
меня. Она приводила самые разнообразные, весьма убедительные  доводы.  Она
считала, что я благодаря ей вернулся к жизни и  всецело  ей  принадлежу  и
никто не имеет права отнимать меня у нее. Это сущий грабеж! Меня приводили
в отчаяние ее горе и ее  гнев,  но  я  не  мог  противодействовать  силам,
увлекавшим меня на восток. Я настоял, чтобы она вышла  за  меня  замуж  до
моего отъезда и чтобы Ферндайк как-нибудь переправил ее в Англию, что было
нелегко в те годы, когда свирепствовали  подводные  лодки.  В  Англии  она
могла пройти курсы сестер милосердия, работать в  госпитале  и  находиться
поближе ко мне. Я  могу  время  от  времени  видеться  с  ней,  пока  буду
обучаться, а потом  проводить  с  ней  отпуск.  Я  написал  завещание,  по
которому все мое имущество в случае моей смерти должно было достаться ей.
   Я пошел  в  армию  рядовым.  Попал  в  славный  полк  с  очень  старыми
традициями. Мистер Ферндайк хотел было достать для меня офицерский патент,
но мне казалось, что это значило бы стать открытым  сторонником  войны,  к
тому же мне думалось, что звание офицера  все  равно  не  дадут  человеку,
перенесшему  душевное  заболевание.  Ферндайку  казалось  ни  с   чем   не
сообразным, что я иду на фронт простым  солдатом.  Это  было  не  в  наших
традициях. Вероятно, большинство представителей рода Блетсуорси  принимали
участие в войне, украшенные звездочками или нашивками. Но если уж идти  на
войну, думалось мне, то пусть  я  увижу  ее  с  самой  грубой  стороны.  Я
предпочитал пройти основательное обучение и стать рядовым.
   Начало войны с его бурным взрывом энтузиазма  было  уже  позади.  Около
миллиона англичан пошли добровольцами,  когда  все  еще  верили,  что  это
"война за прекращение войн". Но когда я вступил в армию, всего  этого  уже
не было и в помине. Всеобщая воинская повинность была введена в Англии,  в
стране, где раньше не знали, что значит принудительно идти на  фронт.  Мой
английский мир вступил в новую, далеко не героическую фазу.  Старой  армии
уже не существовало, новая армия из добровольцев  была  сильно  потрепана.
Англичане -  народ  изобретательный  и  храбрый,  но  изобретательность  и
храбрость не помогли им сбросить клику Ардама. Британские генералы,  тупые
и упрямые профессионалы, и не думали прибегать  к  танкам,  которые  более
умные люди давали им в руки, и в начале войны загубили сотни тысяч молодых
жизней,  послали  их  на  бойню  только  потому,  что  считали  для   себя
унизительным заново обучаться военному искусству у людей, не принадлежащих
к военной касте.  Они  вели  новую  войну  по  старинке.  Послушная  масса
повиновалась их глупым приказам и слишком поздно увидала, к  чему  привело
это слепое повиновение.
   1916 год вообще был годом неудач  для  всех  союзников.  На  протяжении
многих  миль  фронта  грудами  лежали  непогребенные  тела  французских  и
английских солдат в небесно-голубых и цвета хаки саванах, лежали там,  где
их скосил огонь германских пулеметов. Позже и  мне  пришлось  побывать  на
этих полях сражений и видеть тысячи непогребенных трупов англичан, лежащих
рядами там, где их застигла смерть, или в ямах, куда они  заползли,  чтобы
умереть,  -  трупы,  изуродованные  снарядами,  разложившиеся,   чудовищно
скрюченные, гниющие, обглоданные крысами, ограбленные, в рваных мундирах с
вывороченными карманами; лица их превратились в черную кишащую массу  мух,
а  кругом  -  остатки  амуниции,   неразорвавшиеся   снаряды,   проволока,
расщепленные деревья. Никто никогда не сможет передать словами  весь  ужас
этих полей смерти! Я  видел  мертвецов,  повисших  на  колючей  проволоке,
словно изодранное белье бродяги.  Я  дышал  воздухом  гнилого  британского
патриотизма. Боже мой! Неужели наших краснощеких  интриганов-генералов  не
душат по ночам кошмары? Неужели они даже не  подозревают,  что  их  мелкие
интриги и зависть,  их  тупой  профессионализм  и  узаконенное  невежество
обрекли тысячи благородных  юношей  на  неслыханные  страдания  и  ужасную
смерть?
   Но после этих поражений Ардам добился всеобщей воинской повинности, все
человечество теперь поставляло ему рабов.
   А какое это было гнусное рабство!
   Мне так живо вспоминается хмурое, холодное утро; я вижу  себя  в  своей
роте, во дворе казарм, лицом к лицу со своим  недругом  -  обучающим  меня
сержантом.  Воздух  содрогается  от  яростных  криков,  рычанья,   ругани,
проклятий, "лихого" похлопывания руками по ляжкам и топота, топота ног.
   Сержант находит, что я  плохо  ем  глазами  начальство,  орет  истошным
голосом, что я грязный ублюдок, позорное пятно на чести армии и так  далее
и  тому  подобное;  он  повышает  свой  пронзительный  голос   до   визга,
замахивается на меня и в любой миг может ударить меня.
   П