гое. Ведь у моего мира есть  душа,
воля".
   И как бы подчеркивая всю важность этой мысли, я тихонько поднялся, взял
охапку хвороста и подбросил в костер.
   Увлекаясь  новой  проблемой,  мы  склонны  заново:  перестраивать  свое
мировоззрение.
   Я начал воображаемый спор с мирно спящим Читом, развивая свои идеи.
   Разумеется, здесь, на острове, всякая  борьба  безнадежна.  Перспективы
здесь, без сомнения, самые мрачные и зловещие. В  конце  концов  даже  эти
звери должны будут погибнуть  в  результате  вызванного  ими  опустошения.
Здесь, по-видимому, победит не самый сильный  и  не  самый  ловкий.  Битву
выиграет тот, кто сумеет преградить дорогу другим и удержать свои позиции.
В этом отношении я  был  согласен  с  Читом.  Правда,  мегатерии  медленно
вымирают, но они уже сделали свое ужасное дело, - и теперь не вернуть всех
уничтоженных ими бутонов  и  почек,  всех  загубленных  надежд,  обещаний,
молодых жизней! Можно допустить, что эти  твари  переживут  жалкое  племя,
гнездящееся в ущелье, которое не имеет мужества подняться на  плоскогорье,
истребить чудовищ, отнять у них землю и солнце. Пусть так. Но ведь  остров
Рэмполь - это еще не весь мир. Человек, настоящий  человек  (каким  я  его
себе представляю), отважно решает проблемы и перестраивает мир. А ведь  он
может прийти на этот остров. Тогда он все переделает на свой лад, - где уж
вам до него, жалкие вы дикари!
   Я, кажется, задремал. Я находился  в  каком-то  полузабытьи,  на  грани
между сном и бодрствованием, когда представления,  тесно  связанные  между
собой, вдруг становятся безмерно чуждыми друг  другу  и,  наоборот,  идеи,
крайне разобщенные, неожиданно сближаются и  логически  соединяются.  Меня
удивляет, как могли мне запомниться эти смутные тени мыслей.  Быть  может,
все эти бессвязные размышления потому удержались у меня в памяти, что были
прерваны внезапным происшествием. В моем воображении все  институты  нашей
цивилизации как-то  странно  перепутались  с  мегатериями  и  мегатерии  с
институтами. Кажется, я занимался подготовкой грандиозной  охоты  с  целью
избавить  мир  от  этого  громоздкого  наследия   прошлого.   Мир   должен
возродиться. Ибо  человек,  настоящий  человек,  всегда  учится  на  своих
ошибках. Прошлое надо упразднить, как ликвидируется предприятие,  которому
предстоит реорганизация и слияние с другими. Я думаю, все эти  мысли  были
вызваны свежими впечатлениями от огромных, заживо разлагающихся тварей, не
желающих ни рождать потомство, ни умирать.
   Мне мерещилось, что происходит какое-то совещание цивилизованных людей,
а возлежащий на куче мха Чит - наш единственный  слушатель;  мы  обсуждали
проект самоликвидации христианских церквей. Это послужит  началом  некоего
грандиозного переустройства мира, всеобщего  религиозного  возрождения,  и
все  живущие  на  земле  будут  призваны  к  счастливой   деятельности   и
деятельному счастью.
   - Всеобщее доброжелательство, -  бормотал  я  себе  под  нос,  -  вера,
надежда, милосердие, все духовные блага...
   Раздавшееся где-то совсем близко глухое мычание и треск сучьев оборвали
мои бредовые рацеи.
   Я вскочил на ноги и, вглядевшись в темные заросли, увидел, что на  меня
надвигается какая-то огромная туша.  Крохотные  глазки  чудовища  отражали
пламя костра и горели, как два красных огонька,  среди  черной  движущейся
массы. Животное приближалось быстрыми прыжками. Ничего не оставалось,  как
только спасаться в кусты. Я мигом разбудил  своих  спутников.  Мальчик  не
спал и с криком вскочил, едва я прикоснулся к нему. Должно быть, он раньше
меня заметил надвигающуюся опасность и притаился в смертельном  ужасе.  Он
юркнул в кусты, точно спугнутая крыса. Я растолкал храпевшего Чита.
   - Беги! - крикнул я. - Беги! - И сам помчался со всех ног.
   Я бежал без оглядки. К счастью для Чита,  зверь  направлялся  прямо  на
меня. Я перепрыгнул через ручей и  бросился  в  ту  сторону,  где  заросли
казались не такими густыми.  Я  спотыкался  о  корни,  перескакивал  через
кочки; острые сучья и шипы немилосердно царапали меня. На своей обнаженной
спине я чувствовал горячее дыхание преследовавшего  меня  зверя.  Огромное
прыгающее чудовище нагоняло меня; и я ускорил бег.  Тут  я  убедился,  как
быстро может передвигаться мегатерий, охваченный жаждой разрушения.  Можно
было подумать, что какой-то другой, невидимый во мраке  исполинский  зверь
то и  дело  рывком  бросает  эту  тушу  на  меня.  Я  бежал  и  все  время
прислушивался к раздававшемуся позади меня треску. Пробежав более  двухсот
ярдов, я вряд ли хотя бы на  ярд  опередил  своего  врага  во  время  этой
бешеной гонки. То и дело казалось, что я убегаю от него, но  стоило  зверю
сделать прыжок, как он снова начинал меня настигать.
   Вначале я мчался напропалую, обезумев от страха. Потом, когда  кусты  и
травы начали редеть и я увидел свою собственную тень, бежавшую передо мной
по изломанным стволам и искривленным сучьям, я понял, что поднявшаяся луна
светит мне в спину и  чудовище  видит  меня.  Я  решил  круто  свернуть  в
сторону, сообразив, что такая громоздкая туша сможет развернуться лишь  по
очень широкой дуге. Впереди я увидел какое-то  прикрытие,  решил  обогнуть
его и  побежать  в  другом  направлении,  против  света.  Но  не  успел  я
оглядеться, как вдруг оступился и, почувствовав у себя под ногами пустоту,
покатился вниз.
   Я свалился в глубокую лощину, которой не  заметил  впопыхах.  Я  лежал,
оглушенный падением, испытывая боль в подбородке, который расшиб о  выступ
скалы. Затем небо закрыла темная громада - на меня валился мегатерий. Если
он на меня обрушится - я пропал! Но, к счастью, мегатерий не мог  до  меня
добраться, так  как  расселина  была  слишком  узка.  Неожиданно  он  тоже
оказался как бы в ловушке.
   - Постой, я тебя перехитрю! - прошептал я и стал быстро выкарабкиваться
из расселины. Не знаю, намеревался  ли  зверь  преследовать  меня;  скорее
всего он попросту застрял в лощине, куда мы оба попали, и старался из  нее
выбраться.
   Я прополз по ровной земле ярдов двадцать, спрятался в спасительную тень
и замер на месте. Но и сюда до  меня  доносилось  омерзительное  зловоние.
Чудовище  пыхтело,  хрюкало,  свирепо  ворчало.  Я   слышал,   как   зверь
ворочается,  вылезая  из  лощины,  и  напряженно  следил  за  каждым   его
движением.
   Взбешенный мегатерий храпел и царапал камни когтями. Видимо,  расселина
пришлась ему не по вкусу. Он поспешил выбраться из нее на  более  надежную
почву. Потом сел на задние лапы и стал поворачивать свою неуклюжую  голову
из стороны в сторону; казалось, он ищет меня. В лунном свете  передо  мною
маячила огромная черно-серая туша, куда больше слона.
   Я нащупал рукой камень и сгоряча чуть было  не  швырнул  его  в  своего
врага, но вовремя спохватился.
   - Лучше подождать, - сказал я себе.
   И хорошо, что я этого не сделал. Потеряв меня  из  виду,  глупая  тварь
начала успокаиваться. Она победила  меня,  загнала  в  яму,  следовательно
честь ее не пострадала. Минуту-другую до меня доносилось злобное  мычание,
потом зверь затих, словно о чем-то размышляя; затем грузно припал брюхом к
земле,  прополз  несколько  ярдов,   вновь   остановился,   прислушиваясь,
приподнялся, заревел и  начал  удаляться  тяжелыми  прыжками,  то  и  дело
замирая на месте, поднимая голову и снова продолжая свой путь.
   Что происходило в этом крохотном мозгу, - ибо мозг  мегатерия  едва  ли
больше кроличьего, - я даже не могу себе  представить.  Возможно,  он  уже
позабыл обо мне. Шум стал затихать, наконец  совершенно  замер,  и  ничего
больше не было слышно, кроме шелеста кустов.
   Но из осторожности я еще долго просидел в тени.
   Когда я наконец отважился выйти на  свет,  мне  уже  было  не  до  моих
фантазий, они рассеялись, как дым; я уже больше не мечтал  о  добровольном
преобразовании церкви и всех государственных учреждений, о  переустройстве
всего   цивилизованного   мира,   -   так   я   был   подавлен    жестокой
действительностью.



6. ГОРНОЕ ПЛЕМЯ

   Перед рассветом  резко  похолодало,  я  забился  под  выступ  скалы  и,
потратив несколько драгоценных спичек, развел костер. У моих  ног,  журча,
протекал ручей, и вода в нем была приятная на вкус.  Я  начал  срывать  со
скалы легко отделявшийся пластами сухой мох, укрылся  им  и  долго  лежал,
дрожа от холода. Когда наконец  рассвело,  я  направился  к  месту  нашего
бивуака. Идти мне пришлось  всего  каких-нибудь  четверть  мили.  Я  легко
разыскал бивуак, идя по следам мегатерия. Оба мои  спутника  были  уже  на
месте, - сидя на корточках, они пекли  коренья  в  еще  не  остывшей  золе
нашего ночного костра. Им не пришлось улепетывать так далеко, как мне. Наш
горшок для пищи, к счастью, уцелел, и мальчик варил  в  нем  подкрепляющий
напиток из листьев "уфы".
   Чит, видимо, мне обрадовался.
   - Ему удалось спастись? - спросил он.
   Я утвердительно кивнул головой и скорчил гримасу.
   Зловонный зверь наступил на шкуру, служившую мне священным одеянием,  и
пришлось выполоскать ее в ручье. Затем мы с Читом  начали  обсуждать  план
дальнейших действий. Правда, мой  исследовательский  пыл  уже  значительно
остыл, но возвращаться с плоскогорья в ущелье все-таки  не  хотелось.  Чит
еще менее меня был расположен уходить. Я начал догадываться, что  у  этого
горбуна с лукавыми  глазами  были  какие-то  особые  соображения,  что  он
отправился в экспедицию не только выполняя прихоть Священного Безумца,  но
и с какой-то своей целью. Как всегда, он воспользовался удобным предлогом.
У него был какой-то свой план,  который  я  сразу  не  мог  себе  уяснить:
очевидно, он хотел осмотреть местность и наметить кое-какие маршруты.
   К югу от нас простиралась стена серых скал,  похожих  на  выветрившийся
известняк; они были совершенно лишены растительности и такие  крутые,  что
едва ли могли привлечь  мегатериев.  К  ним  мы  и  направились,  сторожко
оглядываясь по сторонам. По  дороге  мы  встретили  целое  стадо  чудовищ,
пасшихся на равнине, и сделали порядочный крюк, обходя их, так как было бы
чрезвычайно опасно к ним приближаться. Мы старались  все  время  держаться
против ветра, чтобы они нас не почуяли.
   Мальчишка распотешил нас,  проплясав  торжествующий  танец,  в  котором
выразил свое презрение к мегатерию, нагнавшему на него  страх,  и  забавно
изобразил нападающее чудовище. В пылу  танца  он  наткнулся  на  горшок  с
похлебкой, который хвастливо выставил напоказ, едва не разбил  его,  и  мы
чуть не остались без обеда.
   Известковые скалы  не  обманули  наших  ожиданий.  Там  было  множество
уступов и расселин, куда не мог  проникнуть  огромный  зверь,  но  топлива
почти не оказалось. Пройдя вдоль подножья скалистой стены, где рос  редкий
кустарник, мы расположились на отдых и еще до сумерек успели набрать  кучу
дров и хвороста.  Наш  мальчишка  вдруг  куда-то  исчез  и  через  полчаса
вернулся, неся огромную серую ящерицу длиною в добрых  пол-ярда.  Мясо  ее
было очень вкусное и украсило наш скудный ужин. Сидя у костра, я испытывал
чувство необычайного  довольства,  любовался  восходящей  луной  и  только
жалел, что у меня нет папиросы. Но на острове Рэмполь не курят.
   Я почувствовал странный прилив нежности к моим спутникам. Я пустился  в
восторженные  описания  театров  и  кафешантанов,  рассказывал  о   шумном
веселье, какое царит в  лондонском  Вест-Энде  в  послеобеденные  часы.  Я
пропел им "тарарабумбию" и несколько других знакомых мне  модных  песенок.
Мальчишку особенно восхитила "тарарабумбия";  он  начал  отбивать  такт  с
чисто дикарской энергией и опять чуть не расколотил горшок.
   Только на следующий день я понял, что  замышляет  Чит.  Он  намеревался
обследовать верхнюю часть ущелья и точно установить местоположение поселка
соседнего дикарского племени. Когда я стал  осторожно  его  расспрашивать,
мои догадки подтвердились. В своих замыслах он заходил гораздо дальше, чем
все наши мудрецы вместе взятые. Он считал, что скоро нам предстоит  война.
Отношения между двумя племенами начинали портиться. Уже были  неприятности
из-за какой-то девушки, но гораздо более серьезные осложнения  возникли  в
связи с торговым обменом между племенами. Военные действия дикарей  обычно
сводились к бесплодным стычкам в ущелье, среди скал.  Но  то  ли  на  Чита
оказали действие мои слова, то ли ему приснился  вещий  сон  -  во  всяком
случае, он решил вторгнуться  на  запретное  плоскогорье.  Племя,  которое
окажется более предприимчивым и дерзнет это сделать, без сомнения  одержит
победу!  Он  тщательно  изучал  местность  и  мысленно  разрабатывал  план
внезапного нападения с высоты на врага.
   - Но ведь для этого надо взбираться на скалы  -  сказал  я,  -  а  _ваш
закон_ запрещает даже помышлять об этом!
   - А что, если _они_ нападут первыми? - проговорил он громким шепотом  и
добавил: - Не станем же мы дожидаться, пока они обрушатся на нас...
   Только на третий день к полудню, пройдя по голому, выжженному  солнцем,
утесистому  известковому  кряжу,  мы  добрались  наконец  до  ущелья.  Оно
внезапно открылось перед нами. До нас донесся рев водопада, и мы  увидали,
что стоим на краю огромной отвесной скалы; с  одной  стороны  простиралась
широкая долина овальной формы, на дне которой змеилась река,  с  другой  -
глубокая пропасть, в которую низвергался водопад, исчезая в облаке брызг и
водяной пыли. Бурный пенистый поток стремительно несся  по  направлению  к
нашему селенью и, казалось, заполнял все ущелье. Мы знали, что  по  склону
горы и по дну ущелья вилась тропинка, соединяющая наше селение с  селеньем
горного племени, но, глядя сверху, трудно было себе представить, что можно
пробраться по этим стремнинам. Меня очень удивило,  что,  покружив  два  с
половиной дня по горному массиву, мы очутились всего в нескольких милях от
выхода из нашего селения. Оглушавший нас шум водопада доносился до верхних
хижин нашего селения, отдаваясь эхом в горах и медленно замирая  в  густых
зарослях, среди скал.
   Мне еще не приходилось на острове Рэмполь видеть такой величественной и
прекрасной картины; встававшие со дна ущелья скалы были  так  высоки,  что
даже  огромные  деревья,  росшие  внизу,  казались  крохотными  кустиками.
Простиравшаяся направо долина была значительно шире и ровнее, чем та часть
ущелья, где мы  жили,  и  зеленела  густыми  лесами.  По  отлогим  склонам
тянулись тучные луга. Над ними  нависал  гигантский  розоватый  гребень  -
каменная  стена,  ограждавшая  этот   счастливый   уголок   от   вторжения
мегатериев. А высоко вверху вонзалась в небо огромная скала той  же  самой
прозрачной горной породы, как и утесы на морском берегу, - она сверкала  и
переливалась красками  в  лучах  полуденного  солнца.  Перед  лицом  этого
величия мы чувствовали себя ничтожными букашками.
   - А-а, - произнес Чит тоном глубокого удовлетворения и удобно уселся на
выступе скалы.
   Мы с мальчишкой  последовали  его  примеру.  Видневшиеся  далеко  внизу
хижины  селенья  казались  какими-то  жалкими  грибами,  разбросанными  на
поляне, - так величава была окружающая панорама.
   Несколько минут мы сидели в  молчании.  Жилища  племени,  обитавшего  в
верховьях реки, до странности напоминали наши хижины: та же  форма  крыши,
такие же огороженные дворики, так же беспорядочно разбросаны лачужки.
   Мы слишком далеко находились от селения и не могли видеть его  жителей,
но, без сомнения, это были такие же  уродливые  желтокожие  нечистоплотные
существа, обезображенные такой же татуировкой, как и представители  нашего
племени. Даже в мирное время оба племени почти не общались друг с  другом.
Обмен товарами производился следующим  образом:  на  "священных"  каменных
плитах, неподалеку от большого водопада, раскладывались товары. Мы сбывали
свежую и сушеную рыбу, огромные перламутровые раковины, кожу и зубы акулы,
а они, в свою очередь, продавали нам жевательный орех, на  который  у  них
была монополия, горшки, комья горшечной глины,  куски  твердого  дерева  и
сушеные  плоды.  Иногда  мы  перекрикивались   с   ними   и   обменивались
приветствиями. По-видимому, они довольно хорошо понимали наш язык, так  же
как и мы их наречие. Мне даже говорили, что,  несмотря  на  строгое  табу,
молодежь обоих племен иногда предавалась грубым  любовным  утехам,  причем
все это происходило наспех, среди камней и в  кустах,  возле  водопада,  у
самой стремнины; толковали о том, что младшие жены наших мужчин что-то  уж
больно  охотно  носят  к  водопадам  товары  своих   владык;   этим   даже
поддразнивали их, Иной раз  этих  женщин  умыкали,  что  вызывало  большие
волнения.
   К тому же племена постоянно ссорились из-за обмена товаров. Мы,  жители
ущелья, считали, что нам дают слишком мало твердого дерева за  нашу  рыбу.
Наши плешивые мудрецы вечно ворчали, что мы отдаем всю рыбу, какая есть  в
море, и получаем  взамен  лишь  несколько  горшков  и  кусков  глины.  Они
уговаривали  наших  мужчин  подняться  выше  водопадов,  к  месторождениям
горшечной глины, чтобы самим ее  накопать  и  вдоволь  нарубить  себе  там
деревьев. А племя, живущее у истоков реки,  желало  иметь  свои  челны  на
озере ниже водопадов, ходить в море и ловить рыбу. Они были убеждены,  что
если вырубить лес, деревья больше не  вырастут.  Они  жаловались,  что  мы
забираем; их орехи, дерево и глину  за  бесценок.  Обо  всем  этом  дикари
постоянно перекрикивались под свист и рев  водопада.  Эти  распри  служили
постоянной темой для послеобеденных бесед за круглым столом.
   В таких случаях военачальник Ардам ударял кулаком по столу и говорил:
   - Заберите у них!
   - Когда я был еще маленьким  глупым  мальчишкой,  мы  пробовали  у  них
отнимать, - отвечал Чит после некоторого раздумья. - Много было убитых,  и
богиня  щедро  расточала  свои  дары.  А  девушки  наши  стали  шумными  и
распутными... А потом все пошло по-старому.
   - Верно, вы плохо их колотили, - отвечал Ардам. - Да и я тогда был  еще
мальчишкой.
   - В цивилизованном мире, из которого я пришел... - начал я.
   Самый уродливый из трех  старцев  даже  застонал  при  этих  словах.  Я
покинул Англию в безмятежные дни, еще до  великой  войны,  и  поэтому  мне
можно простить, что я изобразил Европу как страну, где царит прочный  мир,
поддерживаемый  добровольными  договорами  и  разумными  соглашениями.   Я
рассказал им о торговых договорах, об арбитраже и о том, что мы в  крайнем
случае  обращаемся  к  Гаагскому  трибуналу   или   созываем   конференции
европейских  стран  по  тому  или  другому  вопросу.  Я  сообщил  им,  что
существует Согласие европейских держав, которое в  скором  времени  станет
Согласием стран всего мира.
   - Всего _вашего_ мира, - скептически заметил Чит.
   - Великого мира.
   - Мира, которого нет.
   - Нет, он существует, - возразил я. - О, если бы вы знали, ценой  каких
ужасных, длительных кровопролитий пришла Европа к миру, -  вы  бы  поняли,
что значит единение! И вы бы прекратили нелепую  вражду  с  братьями,  что
живут вверху, у водопада.
   - Нечего сказать, _братья_! - с неимоверным отвращением протянул Ардам.
   - Вы могли бы выбраться из этой тесной темной тюрьмы на солнечный  свет
и увидеть обширные луга, что там, наверху! Подумайте только, вы  могли  бы
уничтожить мегатериев дротиками, копьями и западнями?
   - Как бы они нас не уничтожили, -  прошамкал  слюнявый  старик  и  стал
забавляться косточками человеческого запястья, раскладывая их перед  собой
на столе.
   - Вы могли бы подтащить смрадные туши чудовищ к обрыву и сбросить их  в
море, а потом принялись бы пахать землю, собирать урожаи и строить...
   - Много ты напашешь, если притронешься к мегатерию! -  бросил  плешивый
старик с татуированными щеками.
   - Там выросли бы огромные леса, чудесные плоды и красивые  цветы.  Всем
хватило бы! Для всех достало бы счастья!
   - Клянусь берцовой костью богини! - воскликнул Ардам. - Мне надоел этот