ой лай, будто мне грозило чье-то вторжение. И если бы не  вся  эта
синтетика, возможно, что его потуги оказались бы небезуспешными.
     Я вспомнил одного старого араба в  Северной  Африке  -  человека,  руки
которого не знали воды. Он угостил меня  мятным  чаем  в  стакане,  покрытом
таким слоем грязи, что стенки его  были  совершенно  мутные,  но  вместе  со
стаканом мне предлагалась дружба, и чай от этого стал только вкуснее. И хотя
мое здоровье там никто не охранял, зубы у меня не выпали, гноящиеся язвы  не
появились. Я стал формулировать  новый  закон,  устанавливающий  взаимосвязь
между предохранительной стерилизацией и упадком духа. Сердечная тоска  убьет
вас скорее, гораздо скорее, чем бацилла.
     Если бы Чарли не начал встряхиваться всем телом, и прыгать, и повторять
"фтт", мне бы нипочем не вспомнить, что на ночь ему полагается  две  собачьи
галеты и прогулка для проветривания мозгов. Я надел на  себя  все  чистое  и
вышел с ним в клейменную звездами ночь. И увидел северное сияние в небе.  За
всю мою жизнь мне удавалось полюбоваться им  считанные  разы.  Оно  величаво
парило над землей и сплошными наплывами восходило все  выше  и  выше,  точно
путник, бесконечно  странствующий  в  глубине  бесконечной  сцены.  Переливы
розовых, бледнолиловых и пурпурных тонов плыли, пульсируя в ночном  небе,  и
колючие в мороз звезды просвечивали сквозь них. Посчастливится  же  человеку
увидеть такое в минуты, когда это ему всего нужнее! У  меня  промелькнуло  в
мыслях: а не схватить ли мне эту официантку и не вытолкать ли пинком  в  зад
из ресторана под открытое небо - пусть полюбуется. Но  я  убоялся.  С  такой
рядом, пожалуй, и вечность и безбрежность растают и утекут между пальцами. В
воздухе сладостно припекало морозцем.  Чарли,  трусивший  впереди,  подробно
обследовал подстриженные кусты бирючины, отдавая честь каждому кустику, и от
него валил пар. На обратном пути он подбежал ко мне и обрадовался за меня. Я
дал ему три собачьи  галеты,  разворошил  свою  стерильную  постель  и  ушел
ночевать в домик Росинанта.
     Это вполне в моем духе - взять курс на запад, а двигаться к востоку. Со
мной всегда так. Впрочем, я ехал на Олений  остров  по  весьма  уважительным
причинам. Давняя моя  приятельница  и  коллега,  Элизабет  Отис,  бывает  на
Оленьем острове каждый год. Когда она  заговаривает  о  нем.  взгляд  у  нее
становится потусторонним, речь - нечленораздельной. Узнав о моих сборах, она
сказала:
     - Вы, конечно, заедете на Олений остров.
     - Это нам не по дороге.
     - Вздор, - отрезала Элизабет знакомым мне тоном.
     И голос и все ее поведение ясно говорили о том, что, если я не  побываю
на  Оленьем  острове,  мне  лучше  не  показываться  в  Нью-Йорке.  Она,  не
откладывая,  созвонилась  с  мисс  Элеонорой   Брейс,   у   которой   всегда
останавливается там. Вот и вся недолга - отступать было некуда.  Словами  об
Оленьем острове не расскажешь, но не поехать и не  осмотреть  его  -  чистое
безумие. Это единственное, что мне о нем сообщили. Кроме  того,  мисс  Брейс
была уже предупреждена о моем приезде.
     В Бангоре я совершенно потерялся в потоке легковых  и  грузовых  машин,
среди орущих сирен и мелькания светофоров. Мне смутно помнилось,  что  ехать
надо по федеральному шоссе N 1. Я отыскал его  и  прокатил  по  нему  десять
миль, назад к Нью-Йорку. Дорожные указания подробнейшие! - были даны  мне  в
письменном виде, но вам,  наверно,  самим  случалось  замечать,  что,  когда
дорогу объясняют люди,  хорошо  знающие  те  или  иные  места,  и  объясняют
правильно, вы и вовсе теряете ориентацию. Я заплутался и  в  Элсворте,  хотя
меня уверяют, будто это при всем желании невозможно. Чем дальше, тем  дороги
становились все  уже,  и  мимо  меня  начали  с  ревом  проноситься  машины,
груженные лесом. Я проплутал почти весь день, но Блю-Хилл и Седжуик все-таки
нашел. Отчаявшись, к вечеру  я  остановил  свой  грузовичок  и  обратился  к
величественному представителю власти штата Мэн. Что это  была  за  фигура  -
точно высеченная из гранита, что добывают в  окрестностях  Портленда!  Какой
великолепный натурщик для конной статуи грядущих дней! Интересно, как станут
ваять героев будущего - в мраморных виллисах  или  в  мраморных  полицейских
машинах?
     - Я что-то совсем заблудился, начальник. Может быть, вы мне поможете?
     - Куда вам надо?
     - Я пытаюсь попасть на Олений остров.
     Он посмотрел на меня в упор и, убедившись, что я не шучу, повернулся  в
седле боком, показал на ту сторону проливчика  и  не  счел  нужным  добавить
больше ни слова.
     - Это и есть Олений остров?
     Полицейский склонил голову и так и оставил ее склоненной.
     - А как туда попасть?
     Мне  часто   приходилось   слышать,   будто   жители   Мэна   -   народ
неразговорчивый, но этот кандидат в монументы  на  Маунт-Рашморе  <Гранитная
скала-памятник в  Южной  Дакоте:  в  ней  высечены  гигантские  скульптурные
портреты четырех американских президентов.>, видимо, считал,  что  протянуть
указательный перст дважды  в  течение  одного  дня  равнозначно  невыносимой
болтливости. Он описал подбородком небольшую дугу в том направлении, куда  я
ехал. Если бы время позволило, я бы попытался вырвать у него еще хоть слово,
даже зная заранее, что мои попытки обречены на провал.
     - Благодарю  вас,  -  проговорил  я  и  сам  себе  показался  отчаянной
балаболкой.
     Сначала мы проехали по железному мосту, выгнутому, как радуга,  высокой
аркой, потом, вскоре же, по низкому каменному в форме буквы "S",  и  наконец
Росинант очутился на Оленьем острове. В письменных указаниях говорилось, что
мне надо сворачивать на каждую боковую дорогу вправо, и слово "каждую"  было
подчеркнуто. Я одолел подъем и по более  узкой  дороге  свернул  направо,  в
сосновый бор, потом свернул направо  по  совсем  узенькой  и  опять  свернул
направо по колеям, усыпанным сосновыми иглами. Когда едешь не в первый  раз,
все кажется проще простого. Мне не верилось, что я  доберусь  до  места,  но
ярдов через сто впереди показался большой старинный дом мисс Элеоноры Брейс,
и она сама вышла приветствовать меня. Я выпустил  Чарли,  и  вдруг  какая-то
яростная серая лента сверкнула на просеке среди сосен и опрометью  ворвалась
в дом. Это был Джордж. Он не пожелал приветствовать ни меня,  ни  тем  более
Чарли. Мне так и не удалось разглядеть Джорджа как следует,  но  присутствие
этого мрачного существа чувствовалось повсюду. Ибо Джордж - это старый серый
кот, в котором накопилось столько ненависти ко всему живому и неживому, что,
даже сидя на чердаке, он дает  вам  почувствовать  свое  страстное  желание,
чтобы вы поскорее убрались отсюда. И если бы на нас упала бомба  и  смела  с
лица земли все и вся, кроме мисс Брейс, Джордж был  бы  счастлив.  Таким  он
создал бы мир, если бы это зависело от него. Он так никогда и не узнает, что
Чарли интересовался им только из вежливости, а если  бы  узнал,  то  был  бы
уязвлен в своих мизантропических чувствах, ибо Чарли не питает ни  малейшего
интереса к кошкам даже как к объектам гона.
     Мы не причинили Джорджу никаких хлопот, так  как  провели  обе  ночи  в
Росинанте, но мне рассказывали, что, когда гости ночуют в  комнатах,  Джордж
удаляется в лес и ведет издали наблюдение за домом, ворчаньем  выражая  свое
недовольство и неприязнь к чужакам. По словам мисс Брейс, как  домашний  кот
Джордж  не  отвечает  своему  назначению  (каковы  кошачьи  назначения,  мне
неизвестно). Он не отличается  ни  общительностью,  ни  чуткостью,  да  и  с
эстетической точки зрения не представляет собой ценности.
     - Наверно, он ловит крыс и мышей? - угодливо подсказал я.
     - Никогда не ловил, - ответила мисс Брейс. - Ему  это  и  в  голову  не
приходит. И знаете, что самое интересное? Джордж - кошка.
     Мне  приходилось  все  время  сдерживать  Чарли,  потому  что  незримое
присутствие Джорджа чувствовалось повсюду. Во  времена  более  просвещенные,
когда в ведьмах и их приспешниках разбирались лучше, его, или,  вернее,  ее,
ждала бы смерть на костре, ибо если  существует  на  свете  всякая  нечисть,
дьявольское отродье и та шатия, что хороводится со злыми духами,  то  Джордж
из их числа.
     Не надо было обладать сверхчувствительностью, чтобы понять  своеобразие
Оленьего острова. И если те, кто ездит туда из года в год, не могут  описать
его, чего же тогда ждать от моего двухдневного пребывания там? Этот  остров,
точно сосунок, припал к груди Мэна, но таких островков много. Его  глубокие,
затененные воды словно вбирают в себя свет, но и это мне приходилось видеть.
Сосны шумят в здешних лесах, и ветер завывает на здешних равнинах, ничем  не
отличающихся от Дартмурских в Англии. Стоунингтон,  главный  город  Оленьего
острова, не похож на другие американские города  ни  своей  планировкой,  ни
архитектурой. Его дома террасами спускаются к спокойной  воде  залива.  Этот
городок сильно напоминает Лайм-Регис на  дорсетском  побережье,  и  я  готов
поспорить, что его основатели и первые поселенцы - выходцы из  Дорсета,  или
Сомерсета, или Корнуэлла. В штате Мэн повсюду говорят как в западной Англии,
двойные гласные произносят на англосаксонский манер, а  на  Оленьем  острове
это сходство еще сильнее. Жители побережья ниже Бристольского залива -  люди
тоже по натуре замкнутые, и,  может  статься,  тем  тоже  не  обходится  без
чертовщинки. В глубине их глазниц таится нечто такое, о чем они сами вряд ли
догадываются. То же подмечаешь и у жителей Оленьего острова. Короче  говоря,
Олений остров - своего рода Авалон  <В  средневековых  рыцарских  романах  -
сказочный остров, который возникал лишь в тех  случаях,  когда  фее  Моргане
нужно было спасти короля Артура.>: когда  нас  нет  на  нем,  он,  вероятно,
исчезает. Или взять хотя бы такие загадочные существа, как здешние  огромные
енотовые кошки - бесхвостые, серые в черную полоску, почему  их  и  называют
енотовыми. Они дикие; они живут в лесной чаще и известны своей  свирепостью.
Случается, кто-нибудь принесет из лесу такого котенка,  вырастит  его  дома,
радуется и чуть ли не гордится своей победой, но енотовая кошка редко  когда
становится хотя бы в какой-то степени ручной. С ними держи ухо востро - того
и гляди искусают, издерут когтями. Происходят они, безусловно, с острова Мэн
в Англии, и даже  если  их  скрещивать  с  домашними,  потомство  все  равно
получается бесхвостое.  Существует  предание,  будто  прародителей  енотовой
кошки завез на Олений остров  капитан  одного  корабля  и  они  скоро  здесь
одичали. Откуда же у них такие  размеры?  Мне  приходилось  видеть  кошек  с
острова Мэн, но здешние в два раза больше любой  из  них.  Может  быть,  они
породнились с рысью? Не знаю. И никто этого не знает.
     В гавани Стоунингтона вытаскивали из воды на зимнее хранение моторки  и
лодки. И не только здесь, но и в соседних бухточках есть большие садки,  где
копошатся темнопанцирные омары из здешних темных вод, считающиеся лучшими  в
мире. Мисс Брейс заказала три штуки  -  не  больше  чем  на  полтора  фунта,
пояснила она, и в тот же вечер их качество не оставило во  мне  ни  малейших
сомнений.  Таких  омаров  больше  нигде  не  найдешь:  вареные,  без  всяких
изысканных приправ, кроме растопленного сливочного масла и  лимонного  сока,
они не знают себе равных. Но вдали от своих темных  нор  эти  омары  уже  не
такие вкусные, даже если их перевозят живыми по морю или на самолете.
     В  одной  совершенно  замечательной  лавке  в  Стоунингтоне,  торгующей
скобяным товаром и судовым инвентарем, я  купил  для  Росинанта  керосиновую
лампу с жестяным отражателем. Меня все  мучили  опасения  -  а  вдруг  бутан
выйдет, как тогда читать  лежа  в  постели?  Новую  лампу  я  привинтил  над
диваном, подровнял фитиль, чтобы он горел  золотой  бабочкой.  И  в  поездке
часто зажигал ее не только для  освещения,  но  и  ради  тепла  и  цвета  ее
огонька. Это была точно такая лампа, какие  горели  в  каждой  комнате  того
ранчо, где прошло мое  детство.  Более  приятного  освещения  еще  никто  не
придумал, хотя старики утверждают, будто китовый жир горит красивее.
     Я доказал свою неспособность описать Олений остров. Есть  в  нем  нечто
такое, что отгораживается от слова. Но это "нечто" остается с вами,  и  мало
того, Когда вы уедете оттуда, к вам вдруг начнет возвращаться  многое,  чего
вы как будто и не замечали раньше. Одно мне запомнилось особенно ясно. Может
быть, дело тут в причудах освещения, в осенней прозрачности воздуха? Все  на
этом острове вырисовывалось рельефом,  не  сливаясь  с  остальным,  будь  то
скала, или оглаженное прибоем бревно на  отмели,  или  линия  крыши.  Каждая
сосна стояла сама по себе, особливо, хотя  она  была  частью  леса.  А  если
натянуть сравнение до предела, нельзя ли сказать то же самое и о людях? Могу
засвидетельствовать:  столь  ярых  индивидуалистов  я  больше   никогда   не
встречал. Не дай бог, если б пришлось заставить их сделать что-нибудь такое,
что им не по нутру. Я наслушался много всяких рассказов об Оленьем острове и
получил много лаконичных советов.  Приведу  здесь  только  одно  напутствие,
выслушанное от коренного обитателя штата Мэн, имя которого я  не  назову  во
избежание неприятностей для него.
     - Никогда не спрашивайте дорогу у жителей Мэна, - было сказано мне.
     - Это почему?
     - А нам кажется,  что  направить  человека  в  обратную  сторону  очень
смешно. Мы это делаем на полном серьезе, а внутренне хохочем. Такой уж у нас
характер. Не знаю, правду ли он говорил. И проверить это  не  смогу,  потому
что я хоть и много плутаю, но по собственной милости, без всякой  помощи  со
стороны.
     До сих пор я все похваливал своего Росинанта и отзывался о нем  даже  с
нежностью, а о самом пикапе, на котором установлен крытый кузов,  не  сказал
ни слова. Это была  новая  модель  с  V-образным  шестицилиндровым  мотором,
автоматической трансмиссией и мощным генератором для освещения кабины,  если
понадобится. Охладительная система была так заполнена антифризом, что  могла
бы  выдержать  полярную  стужу.  По-моему,  американские   легковые   машины
выпускаются с расчетом на быстрый износ, чтобы их поскорее заменяли  новыми.
О грузовых этого не скажешь. Водителям  грузовиков  важнее,  чем  владельцам
лимузинов, чтобы их машины, с гораздо большей дальностью пробега, служили им
хорошую  службу.  Их  не  ослепишь   отделкой,   всякими   финтифлюшками   и
штучками-дрючками, и, кроме того, им не требуется каждый год покупать  новую
модель, чтобы поддержать свой престиж в обществе. В  моем  пикапе  все  было
сделано в расчете на долгую службу. Рама была прочная,  из  отличной  стали,
мотор большой, сильный. Я, конечно, хорошо обращался со  своим  пикапом,  не
забывал менять масло в агрегате, вовремя смазывал детали,  не  гнал  его  на
предельных скоростях и не заставлял выделывать всякие акробатические  трюки,
которые требуются от спортивных машин. Кабина у меня была с двойной  стенкой
и с хорошим нагревательным прибором. Когда я  вернулся  домой,  проделав  на
этой  машине  больше  десяти  тысяч  миль,  ее  мотор  только-только   успел
приработаться. И за все путешествие он ни разу у меня не отказал, карбюратор
ни разу не вышел из строя.
     Я ехал вдоль побережья штата Мэн, через Миллбридж и Аддисон, Макиас,  и
Перри, и Саут-Роббинстон, пока побережье не кончилось. Я не знал,  а  может,
знал да забыл, как далеко  на  север,  словно  утыкаясь  пальцем  в  Канаду,
вдается  штат  Мэн.  Плохо  мы  знаем  географию  нашей  страны.  Ведь   Мэн
поднимается к провинции Нью-Брансуик, почти до устья реки Святого Лаврентия,
а его верхняя граница проходит миль на сто севернее Квебека.
     И еще одно обстоятельство благополучно вылетело  у  меня  из  памяти  -
необъятность Америки. По мере того как я двигался на север  через  маленькие
городки и леса, тянувшиеся здесь до самого  горизонта,  осень  с  непомерной
быстротой перешла в следующее время года. Может быть, это  объяснялось  тем,
что я отдалялся от направляющей руки океана или забирал уж слишком далеко на
север. У домишек, попадавшихся мне  навстречу,  был  такой  вид,  будто  они
сдались на милость снегам и стоят раздавленные ими, согбенные  под  тяжестью
многих зим, покинутые людьми. Все говорило о том, что когда-то эти  сельские
места были заселены, люди жили здесь, обрабатывали землю, а петом их  что-то
вытеснило отсюда. Леса снова надвигались на здешний край, и там, где  раньше
проезжали только  фермерские  фургоны,  теперь  грохотали  огромные  машины,
груженные бревнами. И зверье тоже возвращалось на свои прежние места;  олени
забредали на шоссе, попадались здесь и следы медведя.
     Есть у нас порядки, обычаи, мифы, новшества и перемены, которые  входят
составными частями в структуру Америки. И я намерен обсуждать их здесь в той
последовательности, в какой они попадали в сферу моего внимания.  А  от  вас
требуется, чтобы вы тем временем рисовали себе мысленно,  как  я  ковыляю  в
своем Росинанте по какой-нибудь узкой лесной дороге  или  останавливаюсь  на
ночь у моста, или варю в кастрюле большую порцию солонины с бобами  лима.  И
первую нашу беседу придется посвятить охотничьим делам. Я не мог бы избежать
этой темы даже при самом большом желании, потому  что  открытие  охотничьего
сезона дырявит здесь вспышками выстрелов всю осень. Мы  унаследовали  немало
всяких понятий от  наших  не  таких  уж  дальних  предков-пионеров,  которые
вступали в единоборство  с  этим  континентом,  точно  Иаков  с  ангелом,  и
выходили победителями из борьбы.  От  них  нам  досталось  убеждение,  будто
американцы,  все  как  один,  прирожденные  охотники.  И  вот  каждую  осень
множество людей берется доказывать, что, не имея ни таланта, ни навыков,  ни
знаний,  ни  практики,  можно  без  промаха  палить  из  ружья  и  винтовки.
Последствия этого ужасны.  С  той  минуты,  как  я  выехал  из  Сэг-Харбора,
перелетных уток били напропалую,  а  в  лесах  Мэна  шла  такая  винтовочная
стрельба, что  в  былое  время  она  обратила  бы  в  бегство  любые  отряды
английских солдат, если б, конечно, они  не  знали,  что  происходит.  После
таких моих высказываний меня, чего  доброго,  обзовут  горе-спортсменом,  но
позвольте мне сразу же уточнить: я вовсе не  против  убоя  зверей.  Ведь  от
чего-то они должны погибать. В юности я, бывало,  мог  проползти  на  животе
несколько миль, не  боясь  леденящего  ветра,  только  ради  того,  чтобы  с
наслаждением  всадить  заряд  дроби  в  болотную  курочку,   которая,   даже
вымоченная в соленой воде, почти несъедобна. Оленина, медвежатина,  лосятина
- этим меня особенно  не  соблазнишь,  у  них  хороша  только  печенка.  Для
приготовления вкусных блюд из оленины существует столько всяких рецептов,  в
нее столько всего добавляют - и вина и разных трав, что с такой приправой  и
старый башмак покажется лакомством. Если меня замучает голод, я с превеликим
удовольствием пойду охотиться на все  бегающее,  ползающее  и  летающее,  не
исключая и близких родственников, и буду рвать свою  добычу  зубами.  Но  не
голод гонит каждую осень миллионы американцев в леса и горы, как  показывают
частые случаи инфарктов у  охотников.  Принято  думать,  неизвестно  почему,
будто охота как-то связана с проявлением мужского начала в человеке. Я знаю,
что у нас есть довольно много хороших, опытных  охотников,  понимающих  свое
дело, но  кроме  них  -  и  таких  большинство,  -  на  охоту  ездят  тучные
джентльмены, пропитанные виски и вооруженные огнестрельным  оружием  большой
убойной силы. Они стреляют по всему, что движется или вот-вот двинется, и их
успехи  в  убиении   друг   друга   служат   прекрасной   гарантией   против
перенаселенности нашей страны.  Если  бы  несчастные  случаи  ограничивались
попаданнями в себе  подобных,  это  еще  было  бы  полбеды,  но  истреблению
подвергаются коровы, свиньи, фермеры, со