одня счастливый день. Посидел над пьесой, и работа начала двигаться.
Те две страницы, что я написал, кажутся  мне довольно сносными.  Может быть,
это объясняется тем, что я всегда, когда пишу, гоню от себя всякие сомнения,
подстегиваю  свою веру в  себя и в  непогрешимость своего решения. Без этого
невозможно. Сомнения, душевные  муки, потеря веры в  свои способности, такое
чувство, будто ты кого-то убил, - все это начинается после окончания работы.
А пока что  весь этот  инквизиторский  набор висит в шкафу, туго перетянутый
брючным ремнем.
     По совести говоря,  я немного сомневаюсь в  сценичности своей пьесы.  И
жаль,  что такие опасения появляются всегда в  тот момент, когда берешься за
работу. Тут кончается самый лучший, самый богатый фантазией, самый волнующий
период,  в течение  которого  вещь,  еще  не обремененная  грузом  усилий  и
обязательств,   существует  только  в  воображении.  Она  все  разрастается,
постепенно  приобретая все  более устойчивую  форму.  Вырисовываются главные
черты  отдельных  характеров.  Отрывочные  реплики, отрывочные  диалоги  уже
обозначают,  словно пунктир на карте, их пути, их  метания.  Но  пока что мы
видим  свое  неродившееся  произведение, как  видит  осенний лес  близорукий
человек, различающий лишь большие сливающиеся пятна разного цвета.
     Мучение  для меня  начинается  лишь тогда,  когда  душу  стихотворения,
рассказа или пьесы приходится загонять в какое-то тело - в форму. Задуманное
часто оказывается на бумаге бескрылым и бесцветным, скучным, словно чернила,
втиснутым либо в слишком узкие,  либо в слишком  широкие рамки. Оно  или  не
помещается в них, или не заполняет их.
     Приступая  к  новой  работе,  я переживаю то же чувство, что  переживаю
иногда и по утрам - после сна о том,  как я пишу стихотворение, превосходное
стихотворение, которое пишется само собой.

     Рифмы сталкиваются со звоном,
     И слова сверкают, как щиты....

     Но  если и  выхватишь  из сна какую-нибудь строку, то видишь, что рифмы
никуда  не  годятся, что  мысль  лишена логики,  что во сне  существуют иные
законы и ограничения, чем наяву. Говорят, что поэтам, больным язвой желудка,
снятся совершенно готовые и безупречные стихотворения, которые остается лишь
записать  утром  на  бумаге.  Завидую  стилю,  дисциплине  и  эрудиции  этих
сновидцев,  но,  к  счастью, желудок у меня вполне  здоровый  и  на сны  мне
надеяться не  приходится.  Да  и вряд  ли можно  сочинить во  сне что-нибудь
объемистое.
     До сих пор я чуть ли не ежедневно только тем и занимался, что бился над
композицией,  заботы  о  которой  часто угнетали  меня  и  во время  отдыха.
Учитывая это, следовало бы,  наверно,  на первых порах вообще отказаться  от
драматического жанра. Но я редко оставлял на полпути начатое.
     Несчастье в том, что я очень плохо знаю сцену, ее законы, ее приемы.
     В этой пьесе, описывающей весьма мрачную сектантскую среду, нельзя идти
и по линии высмеивания верующих, хотя бы  эта линия и приводила к успеху. Не
веря  в бога,  я верю  в  божественное  в  человеке.  И сегодня, прежде  чем
приступить  к пьесе, я перечитал написанную мною в Таллине в начале сентября
характеристику сектантки Леа Вийрес, главной героини пьесы.
     "Леа  Вийрес. Светлая, милая, человечная. Она  хочет, но никак не может
замкнуться в тесной сектантской  скорлупе. Поначалу она принимает и признает
сектантскую антисоциальную и человеконенавистническую философию, но не может
подчинить  ей  свое "я", смелое,  ищущее, страстное и привязанное  ко  всему
земному. Главная проблема: прорыв человечности, любви и воли к жизни  сквозь
учение безволия, равнодушия, фатальности, невмешательства в  жизнь и т. д. и
т. д."

     Судьба, повсюду за тобой послушно
     Я следовал до нынешнего дня.
     Благослови ж теперь великодушно
     Мое перо - не позабудь меня.

     Я не знаю, чем готов пожертвовать, лишь бы моя главная героиня удалась.
Если  не  удастся  она, не удастся  все. Я  все-таки очень ее люблю. Я еще в
ранней юности полюбил человека, у которого для образа Леа Вийрес будет взято
больше, чем у кого-либо другого. Тяжело  и  больно подступаться к проблемам,
которые  для этого  человека являются вопросами жизни  и  смерти и которые я
должен разрешить абсолютно неприемлемым для него образом. Ведь  человек этот
до сих пор не пришел  и никогда, наверно, не придет к тому, к чему я приведу
свою Леа в конце пьесы. Но писать о  живых  людях - это значит задевать их и
порой несправедливо обижать.
     Вечером показывали фильм  "Когда поют  соловьи".  Уже  не  каждый вечер
досиживаешь до конца  картины -  мы пресыщены  кино. Не досмотрел до конца и
сегодня.  Светила луна, от  нее ложилась на  воду широкая,  серебристо-синяя
дорожка,  сужающаяся у  самого корабля. Никогда  не видел такой  опрокинутой
луны.  Она была похожа на большую и плоскую золотую чашу,  подвешенную вверх
дном над скатертью океана.

     27 ноября

     Атлантический океан

     Сегодня  в  12.00  наши  координаты  -  15ь25'  южной  широты и  00ь52'
восточной  долготы. Порой выглядывает солнце, хотя небо над южным полушарием
вообще-то  гораздо  пасмурнее, чем над северным. Уже  несколько дней  подряд
сила и характер волн  совершенно одинаковы. На доске,  висящей в курительном
салоне, сила волн уже четвертый день  определяется в три балла. Океан бывает
красивым, привлекательным, волнующим, даже очень  волнующим  и в  шторм, и в
полное безветрие, и на закатах. Но  он бывает и таким монотонным,  что самая
безлюдная пустыня показалась бы в сравнении с  ним чудом разнообразия. Чтобы
понять это, мало одного дня и даже одной недели.  Завтра кончается четвертая
неделя,  как  мы  в плавании, и потому  у нас  есть основания быть несколько
менее восторженными и романтичными "Кооперация" почти не  качается,  волна в
три балла для нее пустяк.
     Писал  пьесу. Дело идет. Думаю, что завтра закончу  первое  действие. А
главное, начинает вырабатываться  совершенно твердый  рабочий ритм, которого
мне так вопиюще недостает в Таллине. Вернее, у меня слишком мало характера и
слишком  много административного  тщеславия,  чтобы  выработать  его  там  и
закрепить. Но у океана есть  свой  ритм, и он  его тебе  навязывает.  Даже у
волны в три балла столько последовательности, упорства и вечного  стремления
вперед,  что после того,  как  поглядишь  с час на эти бугры  без гребешков,
отправляешься в каюту и говоришь себе "Потащим воз дальше!"
     Вечером опять  кино.  За  то время, что мы в море, я видел  самое малое
фильмов двадцать.  После них бывает то же ощущение, что и после напряженного
рабочего дня: выкурено слишком много папирос, в голове у тебя пусто, и ты со
страхом уклоняешься от  всякой серьезной мысли, требующей  каких-то  усилий.
Все фильмы сливаются в какую то сплошную серую массу.
     По  определению  Стендаля,  существуют:  сердечная любовь,  рассудочная
любовь,  любовь-страсть,  любовь-влечение  и  любовь-привязанность.  В  кино
существуют: любовь-влечение (?), любовь,  кончающаяся свадьбой, любовь,  еще
не кончающаяся на экране свадьбой, и заботливая привязанность второстепенных
действующих  лиц к  героям первой величины, привязанность, отказывающая себе
во всем: в хлебе, в любви и в фантазии.
     Часто в конце сеанса Васюков рычит, как полярный медведь.

     28 ноября

     Атлантический океан

     В  полдень  наши  координаты  18ь15'  южной  широты  и 2ь08'  восточной
долготы. Приближаемся  к берегу  Африки. Океан по-прежнему  пустынен. Видели
первого альбатроса. Летучих рыб давно  больше нет, но отдельные дельфины еще
попадаются.
     В  общем  хороший  день.  Кончил  первое действие. Завтра  перепишу его
начисто. Конец действия получился очень мрачным. Удался он или нет, не знаю.
У меня есть склонность к мрачным вещам, хоть они мне обычно не удаются. Но в
данном случае я должен был довести свою Леа до краха, до грани самоубийства,
поскольку  без  этого "пробуждение"  столь жизнерадостной  девушки  было  бы
совершенно необоснованным и нелогичным.
     Весь  день в голове  вертятся  мотивы  из  "Хвалы  агнца"  и  "Победных
песнопений". Выходит, что  я  не  мало  их помню и весьма сведущ в  духовной
письменности. Хорошо, что мои  друзья  не знают эстонского. Репертуар такого
рода произвел бы на них весьма странное впечатление. Во  время  обеда у меня
был длинный спор с Бурхановым об отношении к  вере и о том, что, собственно,
следует понимать под словом  "верующий".  Подход Бурханова  к этому  вопросу
необычайно интересный и гуманный. Он не раз ставил меня в трудное  положение
и заставлял ломать голову.
     Сегодня  перечитал  свои заметки,  выписки из  Библии,  из  сектантских
молитвенников  (при чтении последних у меня всегда растет уважение к Мартину
Лютеру)  и  из "Паломничества христианина".  Удивительно, что за рай  создан
человеческой  фантазией! И  какими мрачными красками расписывает она грешную
землю!  Мир -  это долина  слез,  иссохший  колодец, бренность, греховность,
хворости, преддверие  ада, грядущий мрак, обманчивая пустота,  засуха, хлад.
Тут  по  преимуществу  живут  нищие,  изнуренные,  измученные,  падшие души,
грешные, убогие, пропащие. А над всем этим черный свод унижения, униженности
и унизительности. Но какими  бы черными красками ни изображался мир, он  все
же выглядит реальнее рая. Все описания рая внушают мне те же мысли, к  каким
пришел и Гек Финн в разговоре с тетей  Полли (это блистательнейшие  страницы
Твена). Чинность, парадность, ходишь весь в белом с лютней в руках и  поешь.
Сплошная нивелировка - у льва будет  овечье сердце. Улицы из золота, море из
стекла (?), стены  из яшмы, ручьи,  пальмы... Критики нет, да ее и не нужно,
ибо  всякая нужда  в силе, ведущей вперед,  отсутствует. Из словаря исчезнет
слово  "заблуждение".  У  магометан  хоть  есть  в  раю  женщины,  а  тут...
Христианский рай  в известном отношении  напоминает антарктический  материк.
Ведь  когда  Бэрд  после  зимовки  на  барьере  Росса спросил  у  одного  из
спутников, чего ему наиболее остро не хватало, тот ответил:
     - Искушений!
     Как  рай,  так и ад - плоды коллективного творчества. То,  что ад вышел
удачнее, ничуть не удивительно. В древнем  мире, в  средние века,  в новые и
новейшие  времена  ада  на  земле  было сколько  угодно.  А рай  приходилось
выдумывать. Может быть, поэтому все мы в "Божественной  комедии" знаем "Ад",
"Рай" же читали очень немногие. А ведь это Данте!
     На странные мысли может навести ночной океан и волна в три балла.
     Сегодня  был  красивый закат. Пурпурный  сверкающий океан выглядел  при
всем своем  ленивом спокойствии  могучим  и  гигантским.  Этакий спящий  лев
Солнце заходит здесь очень быстро. И после того, как океан проглотил верхнюю
половинку солнца, над тем местом, где  оно исчезло, еще  сверкала  несколько
секунд корона из зеленых лучей. Редкостное, незабываемое зрелище.

     29 ноября

     Атлантический океан

     Все время до обеда и после сидел над пьесой, переписывал ее.
     Местоположение   в   полдень  -  21ь22'  и  4ь43'.  Погода  по-прежнему
превосходная.  Волна слабая.  Если посмотреть на  карту,  то мы  недалеко от
берегов  Африки,  но  это  только на карте.  В пределах видимости  ни одного
корабля и никаких признаков близости земли. Уже  больше  недели держится все
одна и та же температура и с одной и той же силой дует ветер.
     Приближаемся к Кейптауну. Должны туда прибыть 4 декабря. В связи с этим
на "Кооперации" царят возбуждение и суета. С каждым  часом повышаются  акции
тех,  кто говорит  по-английски.  В  первый день  мы  поедем  на  мыс Доброй
Надежды.  Второй день  потратим на  город.  Корабль  стал  похож на какую-то
биржу, то и дело слышишь слово "валюта".  Тех,  кто во второй раз попадает в
Кейптаун, то есть участников первой антарктической экспедиции, расспрашивают
о  ценах. Я  тоже произвел  небольшую  разведку, чтобы осведомиться о ценах.
Говорят,  хорошее  виски  стоит  полтора  фунта  стерлингов. Гм-гм!  Васюков
выразился по этому поводу кратко:
     - Акулы империализма!

     Вечером  показывали  фильм  "Если  парни   всей  земли..."  Этот  сеанс
запомнится мне  как нечто промежуточное  между реальным и нереальным. Где-то
выше я  уже говорил, что экран  прикреплен к задней мачте. Вообразите  себе,
что на  этом  белом прямоугольнике  качается  рыболовный  тральщик  со своей
командой в двенадцать человек и с угрозой смерти на борту.  Их координаты  -
68ь северной широты. Но волнующееся на экране море почти полностью сливается
с  океаном  за  нашей  кормой  и бортами,  отчего  объем  экрана  становится
бесконечным. Как будто эти двенадцать парней оказались  на "Кооперации".  На
экране говорят по радиотелефону, и в этот разговор врывается морзянка нашего
передатчика.  Это  чувство  полного  слияния  с  героями,  чувство  близости
охватило не меня одного - мы все очень сильно переживали то, что происходило
на экране. Картина хорошая.
     Вблизи  кормовая  мачта  "Кооперации" кажется очень  высокой и  мощной,
особенно ночью. Она перерезает  освещенные луной облака,  выписывает на  них
зигзаги  и  петли,  медленно  скользит поверх звезд.  Верхушка мачты  словно
торчит сама по себе - на  нее и на антенну падает свет мачтового сигнального
огня.  Если  основание мачты вросло в палубу,  как  дерево  в землю,  то  ее
верхушка сродни облакам, мелькающим  между вант, черно-синему  небу и  ярким
звездам. Сегодня вечером впервые это заметил.

     30 ноября 1957

     В  восемь  часов по гринвичскому времени мы пересекли под  7ь восточной
долготы тропик Козерога. Вышли из тропического пояса. Но после экватора жара
не очень-то  чувствовалась.  Погода  в  меру прохладная, такая  же,  как  на
Балтийском море в середине или в конце июня.
     В полдень заметил, что океан залит необычайно ярким светом. В последние
дни это  случалось редко. Выйдя на палубу, я не сразу  обнаружил солнце. Оно
было  в самом зените, прямо  над  головой.  Казалось,  что  мачты,  поручни,
"Пингвины",  кресла  и  шлюпки  утратили  присущее  твердым  телам  свойство
отбрасывать тень.
     Видели нескольких  альбатросов,  у  одного размах крыльев был не меньше
полутора метров. Они скользят рядом с кораблем и совсем не шевелят крыльями.
При таком расходе энергии можно покрывать немалые расстояния. Могучие птицы.
     Привел  в порядок записи последних дней. Тоже работа. После отплытия из
Кейптауна  снова примусь за  пьесу. Может  быть,  удастся  закончить  второе
действие  до штормов на  сороковых параллелях... Их нам  никак не  миновать.
Последнее  действие  отложу  на  обратный  путь,  на Индийский  океан. Южный
Ледовитый океан и  Мирный  -  это  такие  места,  где надо  будет  смотреть,
смотреть и смотреть.
     Было еще одно большое  событие -  стрижка. В  последнее время у нас это
ремесло необычайно процветает. Приближается Кейптаун. Моим парикмахером  был
мастер парашютного  спорта  Медведев.  У  него на счету уже  полторы  тысячи
прыжков. Он один из немногих, кто прыгал в районе Северного полюса.
     Стрижка сопровождалась обменом мнений,  демонстрирующих  наши  обширные
познания  в данной  области.  Бокс,  полубокс,  стрижка "под  горшок",  "под
стилягу",  "Бульба" (у одного  из  участников нашей  экспедиции  вся  голова
острижена наголо, лишь на темени оставлен чуб,  - это и есть "Бульба"), а la
Жерар Филип, а la голая репа и т. д.  и т.  д. Один  из собеседников считал,
что такой выпуклый затылок, как у меня, уже вышел из моды  и что парикмахеру
следует   его  замаскировать.  Было   предложено  несколько  соответствующих
способов,  заставивших  меня содрогнуться  от  страха  за  свою жизнь  и  за
сохранность  содержимого  своей  головы.  Васюков  тоже  отпустил  несколько
критических  замечаний по адресу моего черепа. Это было  отнюдь не умно. Его
собственный затылок вытянут назад еще  больше, чем у  меня, и он носит шапку
шестьдесят второго размера. У него, несомненно, самая большая голова на всей
"Кооперации"  и даже на  всем тропике Козерога. Пословица о бревне  в  своем
глазу и о  щепке в чужом еще не утратила своего значения. Но сейчас мы оба с
Васюковым обкорнаны и у нас торчат уши.
     Видели   сегодня   хороший   фильм  "Разные   судьбы".   Очень   емкая,
художественная,  правдивая  картина.  После  того  как   по  радио  пожелали
спокойной ночи и  на спардеке погасили свет, группы  спорщиков перебрались в
коридоры.  У  каждого свое отношение  к  "Разным  судьбам",  но  у всех  оно
положительное.  Одна  из  групп стоит  у  двери нашей  каюты,  тут собрались
радисты  Якунин,  Яковлев,  Чернов, Сушанский и  начальник складов  Сергеев.
Поскольку фильм отличается правдой жизни, то его психологическая  разработка
споров не вызывает. Но уж и квартиры же в нем! Композитор занимает  огромные
апартаменты, родители Татьяны тоже живут не хуже Рокфеллера. И это повод для
дискуссии. Квартирный  вопрос,  как и все прочие жизненные вопросы, занимает
умы  и  здесь.  Другая  группа состоит  из  конструкторов,  транспортников и
Бурханова с Васюковым. Васюков уже дошел до анализа драматургии Островского,
но  слушающий  его  Бурханов  с  сомнением  щурится.  В  курительном  салоне
собрались  летчики,  метеорологи и  некоторые участники  предстоящей морской
экспедиции на  "Оби". Разные судьбы  сходятся  в  группы и опять расходятся,
бродят по коридорам и совсем не думают спать. Чудесный народ!

     2 декабря

     Атлантика

     До Кейптауна осталось  меньше четырехсот миль.  При нормальной скорости
мы  добрались бы туда  уже четвертого в начале дня.  Но, очевидно,  прибудем
после  обеда. Сильный ветер  в  семь, а временами  и в восемь  баллов, волна
встречная,  в шесть  баллов.  Это сбивает  скорость.  Океан сегодня  красив.
Крепкий ветер уже  вздымает  воду,  ходят  волны,  наш  бак  обдает  густыми
брызгами.  Океан   кажется   на   глаз   серо-синим,   а  сквозь  бинокль  -
блекло-серебристым.
     "Кооперацию" провожает множество альбатросов. Красивые птицы! Не шевеля
крыльями,  скользят они с волны на волну,  скрываются  в провалах меж  волн,
взлетают  на  гребень, а порой  воздушный  ток подбрасывает их вверх.  У них
очень длинные мечевидные  крылья, но, сколько я ни смотрел  на  альбатросов,
еще ни  разу  не  видел, чтобы они взмахивали  крыльями  дважды  подряд. Они
планируют,  летя против ветра. Сегодня день альбатросов - для экспедиции они
все еще новые знакомые.

     3 декабря

     Координаты в  полдень: 30ь08' южной  широты и 15ь20' восточной долготы.
Ветер  сильный  - в восемь баллов, волна -  в шесть-семь баллов.  При  шести
баллах  у  форштевня  начинает взлетать  вода, при семи  ветер  еще яростней
налетает  на корабль, а при  восьми баллах уже  предчувствуется шторм.  Днем
снимал  на баке альбатросов. Ветер пригнал их к  самому объективу "Зоркого".
Потом через  борт начала  бить  волна, и  я  вернулся в каюту  промокший,  а
объектив аппарата покрылся солью.
     Редко удается слышать  такой  ровный гул океана, как сегодня. Гул  этот
громкий, он  проникает в  каюты, во все помещения, и на второй день кажется,
что ты  слышал его  всегда и будешь слышать  всю жизнь.  "Кооперацию" сильно
качает. Сегодня  волна отличается  особым свойством: те, кто не держатся  за
что-нибудь, ходят фокстротным шагом, независимо от того, умеют они танцевать
или нет. Да, это настоящий океан.
     Мы уже  тридцать  три  дня в  море.  В жизни  бывает  так,  что в самые
заурядные, серые, посконные  будни врывается  вдруг праздничное чувство. Его
порождают  приятная  новость  или  доброе  слово,  успешная  работа  или  ее
окончание, счастливая идея или пресыщение серьезностью, взглянувшие  на тебя
красивые  глаза или какой-либо другой  неожиданный случай. Это чувство может
вызвать и баня. Нынешнее  мое  чудесное настроение, видно, объясняется  тем,
что  погода  свирепая, что сегодня  банный день и  что  завтра мы ступим