ел, - такая мысль даже не приходила мне в голову;  да  и  неизвестно  еще,
сумели бы мы туда добраться: расстояние, отделявшее  нас  от  нее,  мы  даже
примерно себе не представляли и направление после всех наших странствий тоже
не могли бы определить. И мыслимо ли это - после стольких трудов отступить и
от всего отказаться?
   В трудную минуту человеку ничто так не противно, как движение "на  месте,
кругом и назад шагом марш!" - то есть полное повторение в  обратном  порядке
того, что уже пройдено, тем более если человек любит  опасное  и  неведомое,
возвращаться назад он не согласен ни за что, покуда остается  хотя  бы  тень
надежды найти выход на новых, неизведанных путях.
   Именно такое чувство толкало нас вперед, и мы опять спустились по  другую
сторону отрога, на который только что с  таким  трудом  взобрались,  -  хотя
зачем, мы и сами не знали.
   Не обменявшись ни полсловом, мы с Тоби оба  решили,  что  от  теперешнего
замысла приходится отказаться: на лице друг у друга мы увидели то  выражение
безнадежности, которое красноречивее всяких слов.
   Смеркалось, когда мы с ним очутились на дне третьей пропасти, не в  силах
сделать больше ни шагу, покуда отдых и пища хоть как-то нас не подкрепят.
   Выбрав наименее неудобное место, мы сели бок о бок, и Тоби вытащил  из-за
пазухи священный сверток. В молчании  были  съедены  крохи,  оставленные  от
утренней трапезы, и мы, даже в мыслях не покусившись  на  остальные  запасы,
поднялись, чтобы соорудить себе укрытие для ночлега,  ибо  сейчас  мы  всего
более нуждались в сне.
   По счастью, место на этот раз больше отвечало человеческим  потребностям,
чем наше пристанище накануне ночью. Мы расчистили маленький, но почти ровный
клочок земли, свили из тростника некое подобие низенькой  хижины,  а  поверх
покрыли ее изрядным слоем длинных толстых листьев, которые росли  на  дереве
рядом. Этими листьями мы старательно обложили  все  вокруг,  оставив  только
совсем небольшое отверстие, чтобы протиснуться в укрытие.
   В  этих  глубоких  провалах,  куда,  казалось  бы,  нет  доступа  ветрам,
хозяйничающим наверху, царит, однако, такой пронизывающий промозглый  холод,
какого трудно  ожидать  в  здешних  широтах;  а  так  как,  кроме  шерстяных
тельняшек и парусиновых штанов, у нас не было ничего, что бы согревало  наши
бренные тела, мы особенно позаботились сделать свою тростниковую хижину  как
можно теплее. Для этого мы оборвали чуть ли не все листья с ближних деревьев
и кучей навалили их сверху да еще втащили охапку внутрь и соорудили  из  нее
роскошное ложе.
   В ту ночь, если бы не мучившая меня боль, я мог бы  выспаться  по-царски.
Но я только забывался время от времени  чутким  сном,  между  тем  как  Тоби
посапывал у меня под боком с таким вкусом,  словно  нежился  на  голландском
полотне. Дождя в ту ночь, на наше счастье, не было, и мы были  избавлены  от
мук холодной бани.
   Утром меня разбудил громкий голос моего товарища, который  звал  меня  из
шалаша. Я выполз из-под кучи вчерашних листьев и поразился  перемене,  какую
вызвала в нем одна хорошо проведенная ночь. Он был бодр и жизнерадостен, как
молодая птица; для того чтобы умерить свой  здоровый  утренний  аппетит;  он
жевал мягкую кору какого-то древесного побега, которую тут  же  предложил  и
мне, уверяя, что это чудеснейшее средство от голода.
   Я же, хоть и чувствовал себя тоже несравненно лучше, чем накануне, тщетно
пытался  заглушить  тревогу,  которую  внушала  мне  моя  злосчастная  нога,
мучившая меня вот уже целые сутки сильными и частыми приступами боли. Но, не
желая портить настроение моему другу, я пресек жалобы, готовые  сорваться  у
меня с языка, и, весело пригласив  Тоби  поторопиться  с  нашим  пиршеством,
приступил к  умыванию.  После  торжественного  омовения  мы  съели,  вернее,
проглотили, медленно рассасывая каждую крошку, наши мизерные порции  пищи  и
стали совещаться о дальнейших шагах, которые нам надлежало предпринять.
   - Что же нам делать? - спросил я тоскливо.
   - Как что? Спуститься в ту долину, что мы видели вчера, - отозвался  Тоби
таким зычным и решительным  голосом,  что  мне  пришло  в  голову  серьезное
подозрение, уж не умял ли он втайне от меня хороший бараний бок где-нибудь в
кустах по соседству.
   - Что же еще нам остается, как не это? - продолжал Тоби. - Ведь здесь  мы
с тобой в два счета с голоду подохнем. А все твои опасения насчет  тайпийцев
- сущий вздор. Обитатели такой прекрасной  долины  обязательно  должны  быть
милейшими людьми.  Может  быть,  конечно,  ты  согласен  погибнуть  голодной
смертью в этой мокрой яме, но я, например, предпочитаю  спуститься,  и  будь
что будет.
   - А кто будет нашим проводником? - уныло продолжал  я.  -  Даже  если  мы
изберем твой план, неужели нам опять карабкаться вверх и вниз по  всем  этим
кручам, чтобы возвратиться к исходному месту и  оттуда  ласточкой  с  обрыва
нырнуть в долину?
   - Гм, черт, я об этом не подумал, - сказал Тоби. - Ведь и вправду, долину
со всех сторон ограждали скалы.
   - Отвесные, как борта  линейного  корабля,  только  в  сто  раз  выше,  -
подтвердил я.
   Товарищ мой повесил голову и задумался. Потом он вдруг вскочил и  обратил
ко мне взор, освещенный тем живым  огнем,  который  знаменует  возникновение
блестящей идеи.
   - Ну ясное дело! - воскликнул он. - Ведь все ручьи текут в одну сторону и
наверняка попадают сначала в долину, а оттуда уже в море. Нам  только  нужно
пойти по течению вот этого ручья, и  рано  или  поздно  он  приведет  нас  в
долину.
   - Верно, Тоби! - воодушевился и я. - Твоя правда. И приведет очень скоро,
потому что видишь, под каким уклоном бежит вода?
   - Вижу! - обрадовался мой  друг,  услышав  от  меня  подтверждение  своей
теории. - Конечно, так оно и есть! Ну пошли, пошли скорее. Да выкинь  ты  из
головы все свои выдумки насчет  тайпийцев  и  -  да  здравствует  прекрасная
долина Хаппар!
   - Ты, значит, считаешь, что там живут безобидные хаппарцы. Дай бог, чтобы
ты оказался прав, любезный друг, - сказал я, покачав головой.
   - Аминь! - отозвался Тоби, устремляясь вперед. - Я знаю, что  это  долина
Хаппар, потому что больше и быть-то нечему. Такая роскошная долина  -  целые
леса хлебных  деревьев,  кокосовые  рощи,  заросли  гуавы.  Ах,  братец,  не
отставай. Клянусь всеми сочными плодами,  я  умираю  от  нетерпения  за  них
приняться. Да ну же, веселей, живей! Ты ли у меня не  молодец!  И  не  гляди
хмуро под ноги, а подвернется камень, сшибай его с дороги, вот как я. Завтра
утром, помяни мое слово, мы с тобой будем как сыр в масле кататься. Вперед!
   И с этими словами он как безумный припустился со всех ног вниз по ущелью,
совершенно позабыв, что я не в силах за ним  угнаться.  Немного  погодя  он,
впрочем, опомнился и, остановившись, подождал, пока я с ним поравняюсь.
 
 
 - 9 - 
 
   Бесстрашная уверенность Тоби была заразительна, и я тоже стал  склоняться
к хаппарской гипотезе. Но, пробираясь мрачным пустынным ущельем, я  все-таки
не мог унять  волнения  и  тревоги.  Идти  сначала  было  совсем  легко,  но
постепенно становилось все труднее и труднее. Русло потока часто оказывалось
завалено обломками нависших вокруг скал, и вода  ярилась  и  пенилась  перед
этими преградами, образуя маленькие водопады, разливаясь глубокими  озерками
и бешено обрушиваясь на каменные груды.
   А ущелье было узким и стены его отвесными, так что приходилось брести  по
воде, то и дело спотыкаясь  о  невидимые  камни,  оскользаясь  на  подводных
древесных  корнях.  Но  самым  досадным  препятствием  были  корявые   ветви
деревьев, росших на отвесных склонах: они  переплетались  так  густо  и  так
низко, что приходилось просто проползать  под  их  давящими  сводами.  И  мы
ползли на четвереньках по мокрым камням, проваливаясь с головой, когда  вода
разливалась, а мы не видели, потому что было почти совсем темно.  Случалось,
мы ударялись лбами о стволы деревьев, принимались, не  чая  беды,  увлеченно
тереть ушибленное место, и шлеп! - прямо носом на острие ребристого камня, и
безжалостные потоки воды обдавали сверху  наши  простертые  тела.  Я  думаю,
Бельцони, протискивавшемуся в подземные переходы египетских  катакомб,  едва
ли приходилось  так  туго,  как  нам.  Однако  мы  мужественно  преодолевали
трудности, хорошо сознавая, что вся наша  надежда  в  том,  чтобы  двигаться
вперед.
   На закате мы сделали привал и позаботились об устройстве  ночлега.  Снова
соорудили шалаш наподобие прежних и, забравшись в него, попытались  забыться
сном. Товарищ мой, мне кажется, выспался  отлично,  но  я,  когда  мы  утром
выползли на свет божий, почувствовал, что у меня, наверное, не  хватит  силы
идти  дальше.  От  этой  немощи  Тоби  прописал   мне   принять   внутрь   и
незамедлительно содержимое одного из наших шелковых сверточков. Но как он ни
настаивал, я такой способ лечения решительно  отверг,  и  мы,  подкрепившись
нашим обычным лилипутским завтраком, без  дальних  слов  снова  пустились  в
путь. Пошел уже четвертый день с тех пор, как мы покинули Нукухиву, и  голод
давал себя чувствовать все острее. Чтобы хоть как-то успокоить его  мучения,
мы жевали на ходу мягкую кору каких-то корней и молодых побегов, которая  не
могла нас напитать, но по крайней мере была приятна на вкус.
   Мы медленно спускались по каменному ложу ручья. К полудню  была  пройдена
всего одна миля. Именно в это время отдаленный  гул  падающей  воды,  смутно
долетавший к нам еще утром, сделался настолько отчетливым, что мы  не  могли
уже больше не обращать на него внимания. И вот путь  нам  преградил  во  всю
ширину ущелья обрыв футов  в  сто  высотой,  вода  единым  бешеным  каскадом
обрушивалась с него  прямо  вниз.  А  справа  и  слева  высились  совершенно
отвесные скалы, так что обойти водопад стороной нечего было и думать.
   - Что будем делать теперь, Тоби? - спросил я.
   - Гм. Не отступаться же, - ответил он. - Стало быть, пошли дальше.
   - Золотые слова, друг  мой  Тоби.  Но  как,  интересно,  ты  намерен  это
осуществить?
   - Можно спрыгнуть в водопад, если не найдется другого способа,  -  твердо
ответил мой товарищ. - Зато быстро.  Но  поскольку  ты  сейчас  не  в  такой
хорошей форме, как я, попробуем что-нибудь еще.
   С этими словами он осторожно полез по скале вперед и заглянул  в  водяную
пропасть, а я стоял сзади и не мог даже себе представить, как нам преодолеть
это, на мой взгляд, совершенно непреодолимое новое препятствие.  Когда  Тоби
закончил осмотр, я поспешил поинтересоваться, что он сумел высмотреть.
   -  Ах,  тебя  интересует,  что  я  высмотрел,  -   отозвался   он   своим
задумчиво-шутливым тоном. - Что ж, объяснить недолго. В настоящее время  мне
неясно только, чья шея, твоя или моя,  удостоится  чести  быть  сломанной  в
первую очередь, но я полагаю, что не менее ста шансов против одного в пользу
того, кто прыгнет первым.
   - Вот видишь, значит, невозможно? - хмуро сказал я.
   - Напротив, любезный друг, ничего нет  легче.  Сложность  только  в  том,
каково достанется нашим костям там внизу и будем ли мы после этого  способны
к дальнейшим боевым действиям. Но подойди сюда, я покажу  тебе,  в  чем  наш
единственный шанс.
   Я полез вслед за ним к краю  обрыва,  и  он  показал  мне,  что  отвесная
каменная стена над водопадом и дальше  вся  топорщится  какими-то  странными
толстыми корнями в несколько футов длиною, которые свисают  чуть  ли  не  из
каждой трещины, заканчиваясь в  воздухе  наподобие  черных  сосулек.  Нижние
корни даже касались воды. Были среди них и гнилые, замшелые,  с  оторванными
концами, а  те,  что  свисали  над  самым  водопадом,  выглядели  мокрыми  и
скользкими.
   Замысел Тоби - совершенно отчаянный замысел  -  состоял  в  том,  что  мы
должны были вверить свою жизнь этим подозрительным корням и по ним,  скользя
с одного на другой, съехать к подножию водопада.
   - Ты готов на это? - серьезно спросил меня  Тоби,  не  распространяясь  о
риске, трудности и прочем.
   - Готов, - был мой ответ, ибо я видел, что иного выхода,  если  мы  хотим
продолжать путь, у нас нет, а об отступлении мы давно бросили думать.
   Услышав о моем согласии, Тоби, не говоря больше ни слова, пополз вперед к
самому  краю  выступа  мокрой  скалы,  откуда  он  уже  мог  дотянуться   до
длиннейшего из болтавшихся в воздухе корней. Он дернул его  к  себе,  корень
изогнулся и, когда Тоби разжал руку, зазвенел, как толстый натянутый  канат,
когда по нему ударят. Удовлетворившись этим испытанием, мой  легкий,  ловкий
товарищ ухватился и повис на корне, и, по-матросски обвив его ногами, съехал
сразу футов на десять, где уже  можно  было  своим  весом  раскачать  корень
наподобие маятника. Ниже спускаться было слишком рискованно, и Тоби, держась
за него одной рукой, другой стал дергать свисавшие  вокруг  корни  потоньше,
выбирая самый надежный. Найдя новый подходящий корень, он перебрался на него
и спустился еще ниже.
   Все это прекрасно,  думал  я,  но  я  ведь  гораздо  тяжелее,  и  до  его
обезьяньей ловкости мне далеко, тем более сейчас, когда я болен и хромаю. Но
делать было нечего, и через минуту я уже висел прямо над его головой. А  он,
взглянув наверх и увидев меня, заметил со своей всегдашней  невозмутимостью,
словно никакие опасности его не касались: "Будь другом, подожди падать, пока
я не уберусь в сторону". И, раскачавшись, перебрался на следующий корень.  Я
осторожно съехал вниз по толстому корню и дальше  стал  спускаться,  держась
одновременно за два тонких, рассудив, что двойная тетива вернее, -  впрочем,
я долго испытывал их прочность, прежде чем повис на них всем своим весом.
   Съехав таким образом еще на одну ступень вниз, я  стал  дергать  висевшие
вокруг меня корни, но они, к моему ужасу, один за другим обрывались,  словно
хрупкие соломинки, и летели вниз, ударяясь о скалы и падая  наконец  в  воду
глубоко подо мною.
   Предательские корни ломались и падали  вниз,  и  сердце  мое  все  глубже
уходило в пятки. Я висел и качался на двух  корнях  над  зияющей  пропастью,
ожидая, что в любую минуту они тоже не выдержат  и  оборвутся.  В  страхе  я
потянулся к единственному толстому корню, спускавшемуся  поблизости,  но  не
достал - пальцы мои были от него в нескольких дюймах.  Тогда,  вне  себя  от
ужаса, я оттолкнулся ногой от скалы, сильно качнулся в ту сторону и успел на
лету ухватиться за толстый корень. Я повис  на  нем,  он  заходил  под  моей
тяжестью, но, по счастью, выдержал - не оборвался.
   При мысли о том, какой страшной опасности я только что избежал, мне  чуть
не стало дурно, и я закрыл глаза, чтобы только не видеть бездны у  себя  под
ногами. В ближайшие минуты опасность  мне  не  угрожала,  и  я  благочестиво
восхвалял господа за спасение.
   - Молодец! - крикнул мне снизу Тоби. - Ты гораздо ловчее,  чем  я  думал.
Скачешь по веточкам, что твоя белка. А теперь, когда ты вдоволь  налюбуешься
пейзажем, советую тебе двигаться дальше.
   - Будет исполнено, любезнейший,  всему  свое  время.  Еще  два-три  таких
славных корешка, и я нагоню тебя.
   Оставшийся спуск я проделал сравнительно легко: корней было множество,  и
в нескольких местах путь мне облегчали небольшие выступы в скале.  Вскоре  я
уже стоял внизу рядом с Тоби.
   Я подобрал себе новую толстую палку взамен той,  что  осталась  там,  над
водопадом, и мы снова двинулись вниз по ущелью. Через  некоторое  время  нас
опять приветствовал издалека шум падающей воды  -  он  становился  громче  и
громче, по мере того как позади нас затихал рев первого водопада.
   - Вот вам еще один обрывчик, - сказал я Тоби.
   - И отлично: мы теперь умеем по ним лазить. Идем!
   Ничто не могло запугать и остановить моего  отважного  товарища.  Ниагара
или Тайпи, ему все было по плечу. Он  с  готовностью  устремлялся  навстречу
любым опасностям, а я не мог  нарадоваться,  что  обзавелся  таким  чудесным
спутником.
   Через час впереди и вправду показался гребень нового водопада, еще  более
высокого, чем первый, а над  ним  возвышались  такие  же  отвесные  каменные
стены; впрочем, на этот раз кое-где выдавались узкие уступы, и на них тонкий
слой почвы, из  которого  росли  какие-то  кусты  и  даже  деревья,  красиво
контрастируя ярко-зелеными кронами с пенным потоком внизу.
   Тоби,  возглавлявший   нашу   экспедицию,   пошел   на   рекогносцировку.
Вернувшись, он объявил, что справа уступы достаточно удобны и мы без особого
труда и риска можем спуститься по ним к подножию  водопада.  Мы  повернулись
спиной к бурлящему гребню воды и поползли по покатым уступам, перебираясь  с
одного на другой, помогая  друг  другу  или  цепляясь  за  обнаженные  корни
каких-то растений. Но уступы становились все уже, держаться на них было  все
труднее, пока наконец мы не увидели, что уступ,  на  котором  мы  очутились,
впереди не расширяется, как мы надеялись, а, наоборот,  обрывается  вовсе  и
пройти дальше нет никакой возможности.
   Тоби по-прежнему был впереди, и я молча ждал от него объяснений,  как  он
думает преодолеть эту новую трудность.
   - Ну, мой мальчик, - не выдержал я, когда прошло несколько  минут,  а  он
все еще не произнес ни слова, - что надо делать теперь?
   Он спокойно ответил, что лучше  всего,  пожалуй,  нам  как  можно  скорее
отсюда удалиться.
   - Разумеется, мой милый Тоби, но как это сделать?
   - Примерно вот таким манером, - ответил он  и  в  тот  же  миг,  к  моему
великому ужасу, боком соскользнул вниз и, на мой взгляд, просто чудом угодил
на раскидистую верхушку пальмы, которая росла на одном  из  нижних  уступов,
выгнув кверху ствол и не доставая зеленой  кроной  футов  двадцати  до  того
места, где стояли мы. Я замер, ожидая, что сейчас мой друг, не удержавшись в
ветвях дерева, провалится сквозь их хрупкую сферу и кувырком полетит  дальше
вниз. Этого, однако, к моему восторгу и удивлению, не произошло. Тоби прочно
там зацепился и, раздвинув пострадавшие ветки, выглянул из  своего  зеленого
гнезда. "Прыгай сюда! - весело крикнул он мне. - Смелее! Все  равно  другого
выхода нет!"
   Тут он нырнул в гущу листвы и,  съехав  по  голому  стволу,  в  следующее
мгновение уже стоял между корней футах в пятидесяти  подо  мною  на  широком
каменном уступе.
   Чего бы я не отдал в ту минуту, чтобы стоять с  ним  рядом!  То,  что  он
только что у меня на глазах проделал, казалось  мне  едва  ли  не  чудом,  я
просто глазам своим не верил  -  так  велико  было  расстояние,  которое  он
преодолел одним головокружительным прыжком.
   Но Тоби кричал мне, подбадривая: "Давай, давай!" - и, чтобы  окончательно
не утратить мужества в сомнениях, я в последний раз примерился, закрыл глаза
и с невнятным возгласом, долженствующим быть моей молитвой,  наклонился  над
пропастью. Одно отчаянное мгновение, и я с треском вломился в  гущу  листвы,
круша сучья и падая все ниже, покуда не застрял на какой-то толстой ветке.
   Чуть погодя я уже стоял у подножия дерева, ощупывая себя и сгибая руки  и
ноги, чтобы выяснить, сколь велики полученные увечья. К моему  удивлению,  я
отделался всего лишь несколькими пустяковыми ушибами, о которых не стоило  и
говорить. Дальше мы спустились без особого труда, а еще через полчаса,  съев
крохи нашего ужина и опять соорудив шалаш, устроились на ночлег.
   Утром, как ни обессилены мы были  и  как  жестоко  ни  терзали  нас  муки
голода, хотя мы не признавались в этом друг другу, мы  двинулись  дальше  по
нашей темной и опасной дороге; нас поддерживала надежда, что еще немного - и
впереди откроется долгожданная долина. Но вместо этого под вечер  послышался
отчетливый грохот нового водопада. Он  уже  давно  звучал  в  ущелье  глухим
басовым аккомпанементом к мелодичному журчанию малых каскадов  и  перекатов,
но теперь мы поняли, что приближаемся к чему-то грандиозному.
   В сумерках мы остановились над обрывом в полных триста футов  высотою,  с
которого одним, последним скачком  срывалась  черная  масса  воды.  А