╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
ца, но до вечера 29 августа
никто ничего не прислал и, как видно, не сможет прислать.
Из тех, кто мучился над этой головоломкой, больше всех был достоин
сожаления судья Жаррикес. В результате естественного хода мысли он теперь
тоже разделял общее мнение, что документ связан с делом в Тижоке, написан
рукою самого преступника и снимает вину с Жоама Дакосты. И потому с еще
большим пылом искал ключ. Он делал это не только из любви к искусству, но
из чувства справедливости и сострадания к невинно осужденному человеку.
Если правда, что человеческий мозг, работая, тратит некий содержащийся в
организме фосфор [фосфор входит в состав нервной, мозговой и костной
тканей человеческого организма], то мы не взялись бы определить, какое
количество фосфора истратил судья - такую громадную работу проделал его
мозг, и все же он ничего не добился, решительно ничего!
Но, несмотря ни на что, судья и не думал отказываться от своей задачи.
Он рассчитывал теперь только на случай и хотел и требовал, чтобы этот
случай пришел ему на помощь. Он старался поймать его всеми возможными и
невозможными способами. Он приходил в бешенство, в ярость, и, что еще
хуже, в бессильную ярость!
Какие только числа не перепробовал он во второй половине дня - всякие
числа, взятые просто с потолка - вообразить невозможно! Ах, если б у него
было время, он не колеблясь бросился бы в безбрежное море комбинаций,
которые образуются из десяти цифр десятичного счисления. Он посвятил бы
этому всю жизнь, рискуя свихнуться задолго до конца работы. Свихнуться? Да
был ли он и сейчас в своем уме?
Тут ему пришло в голову, что, может быть, документ нужно читать справа
налево. Он перевернул его и, поднеся к свету, попробовал применить прежние
приемы. Снова неудача! Испробованные раньше числа и на этот раз не дали
желанного результата. А может быть, документ надо читать снизу вверх, от
последней буквы к первой? Его составитель мог придумать этот трюк, чтобы
еще больше затруднить чтение. Нет! Эта новая комбинация дала лишь еще один
ряд загадочных букв.
К восьми часам вечера судья Жаррикес опустил голову на руки, разбитый,
опустошенный, не в силах шевелиться, говорить, думать, связать одну мысль
с другой.
Вдруг снаружи послышался шум. И тотчас, несмотря на строжайший запрет,
дверь в его кабинет распахнулась.
На пороге стояли Бенито и Маноэль. На Бенито было страшно смотреть;
несчастный юноша едва держался на ногах, и Маноэль поддерживал его.
Судья вскочил.
- В чем дело, господа, что вам нужно? - спросил он.
- Число!.. Число!.. - отвечал Бенито, не помня себя от горя. - Шифр
документа!
- Вы его нашли? - воскликнул Жаррикес.
- Нет, сударь, - сказал Маноэль. - А вы?
- Нет... Не нашел!
- Нет?! - простонал Бенито.
И в полном отчаянии, выхватив из-за пояса кинжал, он хотел пронзить
себе грудь.
Судья и Маноэль бросились на него и не без труда его обезоружили.
- Бенито, - сказал судья Жаррикес, стараясь говорить спокойным голосом,
- если ваш отец не может избежать наказания за преступление, которого не
совершил, то у вас есть дело поважнее, чем убивать себя!
- Какое же? - вскричал Бенито.
- Вы должны попытаться его спасти!
- Но как?..
- Догадайтесь сами. Не мне вам говорить!
16. ПРИГОТОВЛЕНИЯ
На другой день, 30 августа, Бенито и Маноэль обсуждали новый план
действий. Они поняли мысль судьи, которую тот не захотел ясно высказать
перед ними. Теперь они обдумывали, как устроить побег осужденному,
которому грозила казнь.
Больше ничего не оставалось делать.
Всем было ясно, что непонятный документ не имеет никакой цены и
останется мертвой буквой для властей в Рио-де-Жанейро, что первый
приговор, объявивший Жоама Дакосту виновником преступления в Тижоке, не
будет отменен и что приказ о казни последует немедленно, ибо в приговоре
нет ни слова о смягчении наказания.
Следовательно, Жоам Дакоста должен без колебаний еще раз бежать от
несправедливого приговора.
Молодые люди сразу условились, что будут хранить свой план в глубокой
тайне и не сообщат о нем даже Яките и Минье. Они не хотели подавать им
надежду, которая может и не сбыться. Как знать, не помешают ли им
непредвиденные обстоятельства осуществить этот побег!
Теперь молодые люди очень нуждались в помощи Фрагозо. Такой сметливый и
преданный помощник был бы им чрезвычайно полезен; но Фрагозо до сих пор не
вернулся. Расспросили Лину, но и она не могла сказать, куда он исчез и
почему ушел с жангады, никого не предупредив.
И, разумеется, если бы Фрагозо предвидел, что дело примет такой оборот,
он не покинул бы семью Дакосты ради попытки, не сулившей никаких
определенных результатов. Уж лучше бы он помог устроить побег
заключенному, чем разыскивать товарищей Торреса! Но Фрагозо исчез, и
поневоле пришлось обходиться без его помощи.
На рассвете Бенито и Маноэль сошли с жангады и отправились в Манаус.
Быстро добравшись до города, они углубились в узкие улочки, еще пустые в
этот ранний час. Через несколько минут они были уже у места заключения
Дакосты и обошли кругом пустырь, на котором стоял старый монастырь,
превращенный в тюрьму.
Прежде всего надо было изучить место действия.
В одном из выступов здания, в двадцати пяти футах над землей,
находилось окошко камеры, где был заперт Жоам Дакоста. Окошко это было
забрано довольно расшатанной железной решеткой, которую будет нетрудно
подпилить и выломать, если удастся до нее добраться. Камни в стене были
неровные, со впадинами и выступами, на них можно опираться ногой,
поднимаясь по веревке. Если ловко забросить веревку, можно зацепить ее за
прутья решетки, которые по бокам заканчивались крючками. Поднявшись к
окну, Бенито и Маноэль должны будут вынуть два-три прута, чтобы в
отверстие мог пролезть человек, и войти в камеру, после чего им останется
только спустить узника по веревке, привязанной к железной решетке; дальше
побег не представит больших затруднений. Ночь обещала быть очень темной,
действий их никто не заметит, а к рассвету Жоам Дакоста будет уже в
безопасности.
Целый час Маноэль и Бенито ходили взад и вперед, стараясь не привлекать
к себе внимания, и очень тщательно все осмотрели: и расположение окна, и
решетку, и место, где лучше забросить веревку.
- Итак, мы условились обо всем, - сказал Маноэль. - Но надо ли
предупреждать твоего отца?
- Нет, Маноэль! Не будем говорить ни ему, ни матушке о попытке, которая
может кончиться неудачей.
- Она удастся, Бенито! Только надо все предусмотреть, а если начальник
тюремной охраны что-нибудь заметит...
- У нас будет с собой достаточно золота, чтобы его подкупить.
- Хорошо. Но когда отец наш выйдет из тюрьмы, мы не можем спрятать его
ни в городе, ни на жангаде. Где мы найдем ему убежище?
Это был второй вопрос, который следовало решить, вопрос чрезвычайно
серьезный, и вот к чему они пришли.
В ста шагах от тюрьмы пустырь пересекал канал, вливавшийся в Риу-Негру.
Если пирога будет здесь ждать беглеца, то по этому каналу проще всего
добраться до реки. Ведь от тюремной стены до канала не больше ста шагов.
Бенито и Маноэль решили, что в восемь часов вечера от жангады отчалит
пирога с лоцманом Араужо и двумя сильными гребцами. Она поднимется по
Риу-Негру, войдет в канал, проскользнет к пустырю и там, спрятанная в
высокой траве у берега, будет ждать беглеца хоть всю ночь.
Но куда отправится Жоам Дакоста на этой лодке?
Молодые люди обсудили и этот, последний вопрос и, тщательно взвесив все
доводы "за" и "против", пришли к следующему решению.
Вернуться в Икитос было бы и трудно, и весьма опасно. Путь туда слишком
долог и по берегу реки, и по Амазонке. Ни на лошади, ни на пироге они не
успеют скрыться от погони. Да и сама фазенда не будет теперь надежным
убежищем для беглеца. Вернувшись туда, он не останется ее прежним
хозяином, Жоамом Гарралем, а будет осужденным Жоамом Дакостой, всегда под
угрозой выдачи бразильским властям, и не сможет вести прежнюю жизнь.
Бежать по Риу-Негру на север провинции или за пределы бразильских
владений? На это потребуется слишком много времени, а Жоаму Дакосте
необходимо прежде всего скрыться от немедленной погони.
Спуститься вниз по Амазонке? Но на обоих берегах реки множество
населенных мест, деревень и городов. Приметы беглеца будут разосланы всем
начальникам полиции. Значит, ему угрожает арест задолго до того, как он
доберется до побережья Атлантического океана. А если и доберется, то где и
как он спрячется, дожидаясь случая отплыть на каком-либо корабле, чтобы
скрыться за морями от бразильского суда?
Рассмотрев эти планы, Бенито и Маноэль пришли к заключению, что все они
невыполнимы. Только один давал надежду на спасение.
Вот какой. Выбравшись из тюрьмы, сесть в пирогу, дойти по каналу до
Риу-Негру, спуститься по течению под управлением Араужо до ее слияния с
Амазонкой, потом вдоль правого берега Амазонки еще ниже миль на
шестьдесят; плыть по ночам, прятаться днем и таким образом добраться до
устья Мадейры.
Этот приток, берущий начало в отрогах Кордильер и принимающий в себя
еще сотню притоков, представляет собой широкий водный путь, который ведет
в самое сердце Боливии. Пирога может пройти по нему, не оставив никаких
следов, и скрыться в каком-нибудь укромном месте - в поселке или деревушке
по ту сторону бразильской границы.
Там Жоам Дакоста будет в сравнительной безопасности; если понадобится,
он может переждать даже несколько месяцев, пока подвернется случай
добраться до побережья Тихого океана и сесть на судно, идущее в один из
приморских портов. Если судно доставит его в какой-нибудь из
Северо-Американских штатов, он спасен. Тогда он решит, нужно ли ему
собрать все свое состояние, окончательно покинуть родину и искать за
океаном, в Старом Свете, последнее прибежище, чтобы закончить там свою так
жестоко и несправедливо исковерканную жизнь.
Куда бы он ни поехал, семья его последует за ним без колебании, без
сожалений; в эту семью, разумеется, войдет и Маноэль, которого свяжут с
ней неразрывные узы. Вопрос этот даже не обсуждался.
- Идем, - сказал Бенито, - к вечеру все должно быть готово, нельзя
терять ни минуты.
Молодые люди вернулись к Риу-Негру по берегу канала. Таким образом они
убедились, что путь свободен и никакое препятствие - ни шлюз, ни судно -
не помешают пироге пройти. Дальше они отправились по левому берегу
притока, избегая ставших уже людными улиц города, и вернулись на жангаду.
Прежде всего Бенито зашел к матери. Теперь он достаточно хорошо владел
собой, чтобы скрыть от нее терзавшую его тревогу. Он хотел ее успокоить,
убедить, что надежда еще не потеряна, что тайна документа будет разгадана,
что общественное мнение, во всяком случае, за Жоама Дакосту, и под его
давлением суд должен дать родным достаточно времени, чтобы представить
юридическое доказательство невиновности осужденного.
- Да, матушка, поверьте, завтра нам уже наверное не придется бояться за
отца! - заключил он.
- Да услышит тебя бог, сын мой! - ответила Якита, которая так пытливо
смотрела на сына, что он с трудом выдерживал ее взгляд.
В свою очередь, Маноэль, как будто по уговору с Бенито, постарался
успокоить Минью, уверяя ее, что судья Жаррикес убежден в невиновности
Жоама Дакосты и приложит все силы, чтобы его спасти.
- Я так хочу вам верить, Маноэль! - ответила девушка, но не могла
сдержать слез.
Маноэль поскорее отошел от нее. Он чувствовал, что и на его глаза
навертываются слезы, противореча тем обнадеживающим словам, которые он
только что говорил.
Между тем подошел час ежедневного свидания с заключенным, и Якита с
дочерью поспешно отправились в Манаус.
А Бенито и Маноэль целый час разговаривали с лоцманом Араужо. Они
рассказали ему свой план во всех подробностях и советовались с ним, как
лучше подготовить побег и какие меры принять для безопасности беглеца.
Араужо все одобрил. Когда наступит ночь, он осторожно, чтобы не
вызывать подозрений, проведет пирогу по каналу, который ему хорошо знаком,
до того места, где надо ждать Жоама Дакосту. Потом ему будет совсем не
трудно вернуться обратно к устью Риу-Негру, и пирога спустится по течению,
незаметная среди разных обломков, всегда плывущих по реке.
Араужо не возражал и против намерения доплыть по Амазонке до Мадейры.
Он тоже считал, что лучшего плана не придумать. Русло Мадейры он знал на
протяжении более ста миль. Если, вопреки вероятности, погоня пойдет в этом
направлении, то в здешних довольно пустынных краях ее будет легко обмануть
и забраться хоть в самую глубину Боливии; а если Жоам Дакоста захочет
покинуть свою страну, для него будет не так опасно сесть на судно с
Тихоокеанского побережья, как с Атлантического.
Согласие Араужо сразу подбодрило молодых людей. Они верили в
практическую сметку лоцмана и имели на то основания. А уж в преданности
этого доброго человека не приходилось сомневаться. Он, не задумываясь,
поставил бы на карту свою свободу и даже жизнь, чтобы спасти хозяина
икитосской фазенды.
Араужо немедленно, но в строжайшей тайне приступил к подготовке побега.
Бенито дал ему крупную сумму золотом на случай неожиданных расходов во
время плавания по Мадейре. Лоцман велел приготовить пирогу, заявив, что
отправляется на поиски Фрагозо: он до сих пор не вернулся, и это очень
тревожило всех его спутников.
Потом Араужо сам уложил в пирогу запас провизии на несколько дней, а
также веревки и инструменты, за которыми молодые люди должны были прийти
на набережную в условленном месте и в назначенный час.
Команда жангады не обратила особенного внимания на эти приготовления.
Даже двух негров, которых лоцман выбрал гребцами за их силу, он не
посвятил в свои планы. Впрочем, на них он мог вполне положиться. Араужо не
сомневался, что, когда они узнают, что помогли бежать своему хозяину из
темницы, когда Жоам Дакоста будет освобожден и отдан на их попечение, они
пойдут на все и не побоятся даже рискнуть жизнью ради спасения беглеца.
После обеда все было уже готово к отплытию. Оставалось только дождаться
темноты.
Но, прежде чем начинать, Маноэль хотел в последний раз увидеть
Жаррикеса. Быть может, судья скажет ему что-нибудь новое по поводу
документа. Бенито предпочел остаться на жангаде и дождаться возвращения
матери и сестры.
Итак, Маноэль отправился к судье Жаррикесу один, и был немедленно
принят.
Судья по-прежнему безвыходно сидел у себя в кабинете и был все так же
возбужден. Документ, измятый его нетерпеливой рукой, по-прежнему лежал
перед ним на столе.
- Сударь, - проговорил Маноэль, и голос его дрогнул, - вы получили из
Рио-де-Жанейро?..
- Нет, - ответил судья, - приказ еще не получен... Но его можно ждать с
минуты на минуту!..
- А документ?
- Ни черта не выходит! - взорвался судья. - Я пробовал все... Все, что
мне подсказывало воображение! И все без толку!
- Без толку!
- Впрочем, нет! Я все же увидел в документе одно слово. Только одно!
- Какое же? Скажите, что за слово?
- "Побег"!
Ничего не ответив, Маноэль крепко пожал судье руку и вернулся на
жангаду дожидаться той минуты, когда можно будет действовать.
17. ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ
Посещение Якиты, пришедшей сегодня с дочерью, было для заключенного тем
же, чем оно бывало всегда, когда он проводил несколько часов наедине с
женой. В присутствии этих двух нежно любимых созданий сердце его,
казалось, не выдержит переполнявших его чувств. Но муж и отец держал себя
в руках. Он сам ободрял несчастных женщин, стараясь внушить им надежду,
которой у него почти не оставалось. Они шли к нему, желая поддержать в нем
бодрость духа, но, увы, они больше его нуждались в поддержке; и видя его
таким твердым, несущим бремя испытаний с высоко поднятой головой, они
снова начинали надеяться.
Жоам и сегодня нашел для них слова ободрения. Он черпал несокрушимую
силу не только в сознании своей невиновности, но и в твердой вере, что бог
вложил в сердца людей частицу присущей ему справедливости. Нет, Жоам
Дакоста не может быть казнен за преступление в Тижоке!
Он почти никогда не говорил о документе. Поддельный ли он или
подлинный, написан ли Торресом или самим преступником, содержится ли в нем
желанное оправдание или нет - Жоам Дакоста не предполагал опираться на это
сомнительное доказательство. Нет! Наилучшим аргументом в свою защиту он
считал себя самого и опирался на свою честную трудовую жизнь, как на самое
веское доказательство своей невиновности.
В тот вечер мать и дочь, окрыленные мужественными словами, проникавшими
им в самую душу, ушли домой, веря в будущее больше, чем когда-либо со дня
ареста Жоама. Напоследок узник прижал их к сердцу с особенной нежностью.
Казалось, он предчувствовал, что какова бы ни была развязка, она уже
близка.
Оставшись один, Жоам Дакоста долго сидел неподвижно. Он облокотился на
небольшой столик и опустил голову на руки.
О чем он думал? Считал ли, что суд людской, сделав в первый раз ошибку,
теперь его оправдает?
Да, он еще надеялся! Он знал, что министру юстиции в Рио-де-Жанейро
вместе с докладом судьи Жаррикеса были посланы записки Дакосты, написанные
правдиво и убедительно.
Как нам известно, в этих записках он описал всю свою жизнь, начиная с
первых дней службы в управлении Алмазного округа и кончая той минутой,
когда жангада вошла в гавань Манауса.
Теперь Жоам Дакоста снова вспоминал свою жизнь. Он опять переживал ее с
того дня, когда сиротой пришел в Тижоку. Там, благодаря своему усердию, он
быстро продвинулся в канцелярии главного управляющего копями, куда был
принят очень молодым. Будущее ему улыбалось, его ожидало высокое
положение... И вдруг - ужасная катастрофа! Похищение алмазов, убийство
стражи, павшее на него подозрение, как на единственного служащего копей,
который мог выдать тайну отъезда конвоя; затем арест, суд и смертный
приговор, несмотря на все усилия его адвоката; последние часы в камере
смертников в тюрьме Вилла-Рики, побег, совершенный в труднейших условиях и
свидетельствующий о его беспримерном мужестве; скитания по Северным
провинциям, переход через границу Перу и, наконец, дружеский прием,
оказанный нищему и умиравшему с голоду беглецу великодушным хозяином
фазенды Магальянсом.
Перед мысленным взором заключенного проходили события, так грубо
оборвавшие течение его жизни. Погрузившись в свои мысли, отдавшись
воспоминаниям, он не услышал ни странного шума за стеной старого
монастыря, ни шуршания веревки, закинутой на решетку в его окне, ни
скрежета пилы по железу, на что обратил бы внимание всякий человек, менее
поглощенный своими мыслями.
Но Жоам Дакоста ничего не слышал, он снова переживал годы своей
молодости, проведенные в перуанской провинции. Он видел себя на ферме,
сначала служащим, потом компаньоном старого португальца, сумевшим добиться
процветания икитосской фазенды.
Ах, зачем он сразу не сказал всего своему благодетелю! Тот не усомнился
бы в нем. Вот единственная ошибка, которую он мог поставить себе в вину.
Зачем не признался, кто он и откуда пришел, особенно когда Магальянс
вложил руку дочери в его руку? Ведь Якита никогда бы не поверила, что он
может быть виновником ужасног
╧Ёшъы■ўхэш 