╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
ому!
- Мы братья, Бенито, и долг отмщения возложен на нас обоих!
Бенито не возражал. Как видно, на этот счет он уже принял твердое
решение.
В эту минуту лоцман Араужо, внимательно наблюдавший за течением реки,
подошел к молодым людям.
- Как вы решили, - спросил он, - должна ли жангада оставаться на якоре
у острова Мурас или войти в гавань Манауса?
Вопрос этот нужно было обдумать и решить до ночи.
Конечно, известие об аресте Жоама Гарраля уже успело распространиться
по городу. Несомненно, оно возбудило любопытство его жителей. А что, если
оно вызвало не только любопытство, но и враждебность к осужденному,
главному виновнику преступления в Тижоке, которое когда-то наделало
столько шуму? Что, если можно опасаться какого-нибудь выступления толпы,
возмущенной злодеянием, которое до сих пор не было наказано? Если так, не
лучше ли оставить жангаду на якоре у острова Мурас, на правом берегу реки,
в нескольких милях от Манауса?
Вопрос обсудили, взвесив все "за" и "против".
- Нет! - воскликнул Бенито. - Если мы останемся здесь, могут подумать,
что мы покинули отца и сомневаемся в его невиновности, что мы боимся, как
бы нас не сочли его соучастниками! Мы должны немедленно отправиться в
Манаус!
- Ты прав, Бенито, - поддержал его Маноэль. - Трогаемся!
Араужо одобрительно кивнул головой и приказал команде готовиться к
отплытию. Маневрировать в этом месте было не так просто. Предстояло
пересечь наискось течение Амазонки, сливавшееся с течением Риу-Негру, и
войти в устье этого притока, открывавшееся в двенадцати милях на левом
берегу.
Лоцман велел отдать швартовы, и жангада, подхваченная течением,
двинулась по диагонали к другому берегу. Араужо, пользуясь течением,
огибавшим выступы берегов, искусно вел громадный плот в нужном направлении
с помощью команды, орудовавшей длинными баграми.
Два часа спустя жангада подошла к другому берегу Амазонки, немного выше
устья Риу-Негру, и течение само отнесло ее в широкую бухту, открывшуюся на
левом берегу притока.
Наконец, к пяти часам вечера, жангада крепко пришвартовалась к этому
берегу, но не в самой гавани Манауса, войти куда можно было, лишь
преодолев довольно сильное течение, а на полмили пониже. Теперь плот
покачивался на черных водах Риу-Негру, у довольно высокого берега,
поросшего цекропиями с золотисто-коричневыми почками и окруженного высоким
тростником "фроксас" с крепкими стеблями, из которых индейцы делают себе
копья.
На берег вышло несколько местных жителей. Без сомнения, их привело к
жангаде любопытство. Весть об аресте Жоама Дакосты уже успела облететь
весь город; однако они были не слишком назойливы и держались в отдалении.
Бенито хотел тотчас же отправиться на берег, но Маноэль его отговорил.
- Подожди до завтра, - сказал он. - Скоро наступит ночь, и нам нельзя
покидать жангаду.
- Пусть так, отложим до завтра! - согласился Бенито.
В эту минуту Якита с дочерью и отцом Пассанья вышли из дому. Минья была
еще в слезах, но глаза ее матери были сухи, движенья тверды и решительны.
Чувствовалось, что эта женщина готова ко всему: и выполнить свой долг, и
добиваться своих прав.
Якита медленно подошла к Маноэлю.
- Маноэль, - проговорила она, - выслушайте меня. Я должна сказать вам
то, что велит мне моя совесть.
- Я слушаю вас, - ответил Маноэль.
Якига посмотрела ему прямо в глаза.
- Вчера, после разговора с моим мужем, Жоамом Дакоста, вы подошли ко
мне и сказали "матушка"; вы взяли за руку Минью и назвали ее своей женой.
Прошлое Жоама Дакосты уже не было для вас тайной, вы все знали о нем?
- Знал, - ответил Маноэль, - и да накажет меня бог, если я колебался
хоть секунду!
- Пусть так, Маноэль, но тогда Жоам Дакоста еще не был арестован.
Теперь положение изменилось. Пусть муж мой неповинен, но он в руках
полиции, тайна его разглашена, Минья - дочь человека, приговоренного к
смерти...
- Минья Дакоста или Минья Гарраль - не все ли мне равно! - пылко
воскликнул Маноэль.
- Маноэль... - прошептала девушка.
Она, наверно, упала бы, если бы верные руки Лины не подхватили ее.
- Матушка, если вы не хотите ее убить, назовите меня сыном! - сказал
Маноэль.
- Мой сын! Дитя мое!
Вот все, что могла проговорить Якита, и слезы, которые она сдерживала с
таким трудом, покатились у нее по щекам.
Все вернулись домой. Но в эту долгую ночь никто не сомкнул глаз, и
честная семья ни на час не могла забыть выпавшего ей тяжкого испытания.
3. ВЗГЛЯД В ПРОШЛОЕ
Смерть судьи Рибейро, в чьей поддержке Жоам Дакоста был совершенно
уверен, была для него роковым ударом.
Рибейро знал Жоама Дакосту еще в ту пору, когда молодого служащего
алмазных копей судили за похищение алмазов, а сам Рибейро еще не стал
главным судьей в Манаусе, то есть высшим должностным лицом провинции, а
был лишь адвокатом в Вилла-Рике. Это он взял на себя защиту обвиняемого
перед судом присяжных. Расследовав дело, он принял его близко к сердцу.
Подробно изучив все протоколы и свидетельские показания, он пришел к
глубокому убеждению, что его подзащитный обвинен несправедливо, что он не
принимал никакого участия ни в убийстве конвойных, ни в краже алмазов, что
следствие шло по неверному пути, - словом, что Жоам Дакоста невиновен.
И все же, несмотря на его способности и старание, адвокату Рибейро не
удалось убедить присяжных. На кого мог он направить их подозрения? Если
Жоам Дакоста, по своему служебному положению имевший возможность известить
грабителей о тайном отъезде конвоя, не сделал этого, тогда кто же их
сообщник? Служащий, сопровождавший конвой, погиб вместе с солдатами и
потому был вне подозрений. Все обстоятельства указывали на то, что Жоам
Дакоста был единственным и несомненным вдохновителем преступления.
Рибейро защищал его с чрезвычайной горячностью. Он говорил на суде от
всего сердца. Но не мог его спасти. Присяжные заседатели поддержали все
пункты обвинительного заключения. Жоам Дакоста был осужден за
преднамеренное убийство, без всяких смягчающих вину обстоятельств, и
приговорен к смерти.
Осужденному не оставалось никакой надежды. Смягчить наказание было
невозможно, так как преступление произошло в Алмазном округе.
Приговоренный должен был погибнуть. Но в ночь перед казнью, когда виселица
уже стояла на площади, Жоаму Дакоста удалось бежать из тюрьмы... Остальное
известно.
Двадцать лет спустя адвокат Рибейро был назначен главным судьей в
Манаусе. Скрывавшийся в Икитосе беглец, узнав об этом назначении, решил,
что это благоприятное обстоятельство может помочь пересмотру его дела и
есть даже шансы на успех. Жоам был уверен, что прежняя точка зрения
адвоката не изменилась после того, как он стал судьей. И решил приложить
все силы, чтобы добиться оправдания. Не будь Рибейро назначен главным
судьей провинции, возможно, Жоам еще колебался бы, ведь он не мог
представить никаких вещественных доказательств своей невиновности. Хотя
этому честному человеку было очень тяжело, что он вынужден скрываться в
Икитосе, быть может, он еще подождал бы, пока время не изгладит
воспоминания об этом ужасном деле, но одно обстоятельство побуждало его
действовать не откладывая.
Еще задолго до того, как об этом заговорила Якита, он заметил, что
Маноэль любит его дочь. Брак Миньи с молодым военным врачом казался ему
желательным во всех отношениях. Он не сомневался, что не сегодня-завтра
Маноэль сделает предложение, и не хотел быть застигнутым врасплох.
Но мысль о том, что дочь его выйдет замуж под вымышленным именем, что
Маноэль Вальдес, думая породниться с семьей Гарралей, породнится с семьей
Дакосты, осужденного на смерть беглеца, - эта мысль была для него
нестерпима. Нет! Этот брак не должен совершиться в тех же условиях, что и
его собственный! Нет! Ни за что!
Мы не забыли событий того далекого времени. Через четыре года после
того, как молодой человек пришел на фазенду в Икитос и стал помощником
Магальянса, старого португальца принесли домой смертельно раненного. Ему
оставалось жить всего несколько дней. Он испугался, что его дочь останется
одна, без всякой опоры; к тому же он знал, что Жоам и Якита любят друг
друга, и хотел, чтобы этот брак совершился немедленно.
Сначала Жоам отказывался. Он предлагал остаться покровителем, слугой
Якиты, не становясь ее мужем... Но умирающий Магальянс был так настойчив,
что Жоам Гарраль не мог ему противиться. Якита дала руку Жоаму, и он
удержал ее в своей руке.
Да, это было ошибкой. Да, Жоам Дакоста должен был либо признаться во
всем, либо навсегда бежать из дома, где его так сердечно приняли, с этой
фермы, которая теперь благодаря ему процветала. Лучше уж было сказать всю
правду, чем дать дочери своего благодетеля фальшивое имя, скрыв подлинное
имя ее будущего мужа; даже если он был осужден на смерть за убийство, ведь
он неповинен перед богом!
Но обстоятельства не позволяли ждать, старый фермер умирал, он
протягивал руки к нему и к дочери... Жоам Дакоста промолчал, брак
совершился, и молодой муж посвятил всю свою жизнь счастью той, которая
стала ему женой.
"В тот день, когда я сознаюсь Яките во всем, она простит меня! -
твердил себе Жоам. - Она ни на минуту не усомнится во мне. Но если я был
вынужден обмануть ее, я не обману честного человека, который хочет войти в
нашу семью, женившись на моей дочери. Нет! Уж лучше я выдам себя и покончу
с такой жизнью!"
Раз сто, если не больше, собирался Жоам Дакоста рассказать жене свое
прошлое. Признание готово было сорваться с его губ, особенно когда она
просила показать ей Бразилию, спуститься с ней и с дочерью по течению
прекрасной Амазонки. Ведь он хорошо знал Якиту, он не сомневался, что
любовь ее к нему не ослабеет... Но у него не хватило мужества!
Разве трудно его понять? Он жил окруженный счастливой семьей, и это
счастье, которое он создал своими руками, теперь он, быть может, погубит
безвозвратно.
Долгие годы тянулась такая жизнь, таков был постоянный источник его
неиссякаемых и тайных страданий, так существовал этот человек, который не
пытался скрывать ни одного поступка, но сам из-за свершенной над ним
великой несправедливости был вынужден скрываться.
Однако в тот день, когда он уже не мог сомневаться в любви Маноэля и
Миньи, когда он понял, что не пройдет и года, как ему придется дать
согласие на этот брак, он перестал колебаться и начал действовать не
откладывая.
Он написал письмо судье Рибейро, в котором открыл ему тайну Жоама
Дакосты, имя, под которым он скрывается, место, где он живет с семьей, а
также его твердое намерение отдать себя в руки правосудия своей страны и
добиться пересмотра дела: пусть его либо оправдают, либо приведут в
исполнение несправедливый приговор суда в Вилла-Рике.
Какие чувства заговорили в сердце честного судьи? Догадаться не трудно.
Осужденный обращался теперь не к адвокату, а к главному судье провинции.
Жоам Дакоста вверял ему свою судьбу и даже не просил о сохранении тайны.
Судья Рибейро, сначала взволнованный этим неожиданным открытием, быстро
овладел собой и тщательно продумал, в чем состоит его долг. Ведь на него
возложили обязанность наказывать преступников, и вот преступник сам
отдается ему в руки. Но этого преступника он когда-то защищал; он не
сомневался, что его осудили несправедливо, и был глубоко обрадован, узнав,
что осужденный бежал накануне казни. Если бы в ту пору была возможность,
он бы и сам посоветовал и даже помог ему бежать!.. Но то, что сделал бы
тогда адвокат, вправе ли сделать теперь судья?
"Бесспорно, да! - сказал себе судья. - Совесть велит мне не покидать
этого честного человека. Теперешний поступок Дакосты - еще одно
доказательство его невиновности, доказательство моральное, ибо он не может
представить иных, но, быть может, самое убедительное из всех! Нет! Я его
не покину!"
С этого дня между судьей и Жоамом Дакостой завязалась тайная переписка.
Прежде всего Рибейро посоветовал своему подопечному соблюдать
осторожность, чтобы не повредить себе каким-нибудь необдуманным шагом.
Судья хотел отыскать старое дело, перечитать его, пересмотреть все
документы. Необходимо узнать, не обнаружены ли в Алмазном округе
какие-либо новые данные, связанные с этим серьезным преступлением. Не
арестован ли за это время кто-нибудь из соучастников, из контрабандистов,
напавших на конвой? Не получено ли новых признаний или полупризнаний? Ведь
Жоам Дакоста по-прежнему уверял, что он невиновен! Но этого было
недостаточно, и судья Рибейро хотел, вновь изучив обстоятельства дела,
найти того, кто мог быть истинным преступником.
Следовательно, Жоам Дакоста должен был вести себя осторожно, что он и
обещал. Но среди всех тяжелых испытаний для него было великим утешением
убедиться, что его прежний адвокат, ставший главным судьей, по-прежнему
уверен в его невиновности. Да, вопреки обвинительному приговору судья
Рибейро верил, что Жоам Дакоста был жертвой, честным, невинно пострадавшим
человеком, и общество обязано открыто и гласно восстановить его честь. А
когда судья узнал прошлое хозяина фазенды со дня его осуждения, положение
семьи Дакосты, его самоотверженную жизнь, полную труда, целиком отданную
заботам о счастье близких, - он был не только убежден, но и растроган и
поклялся сделать все, чтобы добиться оправдания осужденного в Тижоке.
Полгода продолжалась переписка между ними.
Наконец однажды, под давлением обстоятельств, Жоам Дакоста написал
судье Рибейро:
"Через два месяца я буду у вас и отдам себя в руки главного судьи
провинции".
"Приезжайте!" - ответил судья.
В то время жангада была уже готова к отплытию. Жоам Дакоста погрузился
на нее с семьей и домочадцами: женщинами, детьми, слугами. В пути, как мы
знаем, он очень редко сходил на берег, к большому удивлению его жены и
сына. Чаще всего он сидел запершись в своей комнате и писал, но не
торговые счета, а записки, названные им "История моей жизни", о которых он
ни с кем не говорил и собирался вручить их судье, как материал для
пересмотра его дела.
За неделю до ареста по доносу Торреса, ареста, который мог ускорить, а
мог и разрушить все планы Дакосты, он послал со встреченным на Амазонке
индейцем письмо судье Рибейро, предупреждая о своем скором приезде.
В ночь накануне прибытия жангады в Манаус судья Рибейро умер от
апоплексии. Однако донос Торреса, гнусный шантаж которого провалился,
вызвав только негодование его жертвы, возымел свое действие. Жоам Дакоста
был арестован в кругу своей семьи, а старый адвокат уже не мог его
защитить...
Да! Воистину ужасный удар! Но так или иначе, а жребий был брошен, путь
к отступлению отрезан.
И Жоам Дакоста выстоял под этим неожиданно обрушившимся на него ударом.
Теперь дело шло не только о его чести, но и о чести всех его близких.
4. МОРАЛЬНЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА
Приказ об аресте Жоама Дакосты, скрывавшегося под именем Гарраля, был
отдан помощником судьи Рибейро, который исполнял обязанности главного
судьи провинции Амазонки до назначения преемника Рибейро.
Звали этого помощника Висенте Жаррикес. Этот невысокий, угрюмый
человечек после сорока лет службы в уголовном суде отнюдь не сделался
доброжелательнее к подсудимым. Он разобрал так много уголовных дел, судил
и приговорил к наказаниям так много злоумышленников, что невиновность
подсудимого, кем бы он ни был, заранее казалась ему невозможной.
Разумеется, он не судил против совести, но совесть его, как бы защищенная
броней, не легко поддавалась ни на уверения обвиняемых, ни на доводы
защиты. Как многие председатели суда, он не давал воли чересчур
снисходительным присяжным, и когда подсудимый, пройдя через все мытарства
допросов, протоколов и дознаний, представал перед ним, он заранее считал,
что имеются все предпосылки считать его виновным, виновным и еще раз
виновным.
И однако Жаррикес отнюдь не был злым человеком. Раздражительный,
непоседливый, говорун, хитрец, умница, он на первый взгляд казался
смешным: на щуплом теле большущая голова с копной всклокоченных волос,
заменявших ему судейский парик; острые, как буравчики, глаза с на редкость
проницательным взглядом; крупный нос, которым он, наверно, шевелил бы,
если б только умел, и как будто нарочно оттопыренные уши, чтобы ловить
даже самые отдаленные звуки, неуловимые для простого слуха. Его
беспокойные пальцы, как у пианиста, упражняющегося на немой клавиатуре,
без устали барабанили по столу трибунала, над которым возвышался его
непропорционально длинный торс, когда он сидел в председательском кресле,
то скрещивая, то вытягивая свои короткие ножки.
В частной жизни судья Жаррикес, закоренелый холостяк, отрывался от книг
по уголовному праву ради трапез, которыми не пренебрегал, виста, который
очень ценил, шахмат, в которых слыл мастером, но чаще всего для решения
всевозможных головоломок, загадок, шарад, ребусов, анаграмм [перестановка
букв, посредством которой из одного слова составляется другое], логогрифов
[род задачи, в которой посредством различных комбинаций букв из
какого-нибудь загаданного слова создаются новые слова, которые надо
разгадать] и так далее, что было его любимым занятием, как, впрочем, и
многих его европейских собратьев по профессии.
Мы видим, он был чудаком, и нетрудно понять, как много потерял Жоам
Дакоста со смертью судьи Рибейро, когда дело его перешло к этому
несговорчивому судье.
Впрочем, в этом деле задача Жаррикеса была очень упрощена. Ему не
приходилось вести следствие или дознание, направлять прения в суде,
вырабатывать решения, подбирать соответствующие статьи закона и, наконец,
выносить приговор. К несчастью для икитосского фермера, все эти процедуры
были уже сделаны. Двадцать три года назад Жоам Дакоста был арестован,
судим за преступление в Тижоке, срок отмены наказания за давностью еще не
наступил, никакого ходатайства о смягчении приговора подавать не
разрешалось, никакое прошение о помиловании не было бы принято.
Следовательно, оставалось только установить личность преступника и, как
только придет приказ из Рио-де-Жанейро, выполнить решение суда.
Но, без сомнения, Жоам Дакоста заявит о своей невиновности, скажет, что
осужден несправедливо. Долг судьи, каково бы ни было его личное мнение,
выслушать осужденного. Весь вопрос в том, какие доказательства сможет он
представить в свою защиту. Если он не мог привести их своим первым судьям,
в состоянии ли он привести их теперь?
Это и следовало выяснить на допросе.
Надо, однако, признать, что когда приговоренный к смерти, живущий
счастливо и беззаботно за границей, добровольно возвращается на родину,
чтобы явиться в суд, которого по опыту прошлого должен бояться, - это
случай редкий, любопытный, он должен заинтересовать даже судью,
пресыщенного всякими неожиданностями в судебных процессах. Как знать, было
ли это со стороны преступника, которому надоела такая жизнь, глупой и
наглой выходкой или стремлением любой ценой доказать несправедливость
приговора? Всякий согласится, что проблема была необычная.
Итак, на следующий день после ареста Жоама Дакосты судья Жаррикес
отправился в тюрьму на улицу Бога-сына, г
╧Ёшъы■ўхэш 