Промысел   тюленей   оказался   довольно    прибыльным
предприятием.
   Пока  я  ожидал  деньги,  я  много  гулял  и   обозревал   окрестности.
Разумеется, не обошел я своим вниманием  и  маленькие  верфи,  на  которых
строятся рыбачьи суда. Очень интересно было мне  наблюдать,  как  японские
коллеги управляются со своим инструментом.  По  многим  пунктам  они  нас,
европейцев, надо  сказать,  превосходили.  В  первую  очередь  глазомером,
сноровкой, умением работать, сидя на корточках, и, самое главное, тем, что
в работе они пользовались обеими руками и одной ногой. На ногах у них были
чулки, как у Коике (где-то она теперь?), с отделенным большим  пальцем.  В
зазор между большим и остальными  пальцами  они  ловко  захватывали  самые
различные предметы.
   Особенно часто я наведывался на одну верфь неподалеку  от  Камакуры.  Я
открыл ее случайно, посетив впервые это местечко для  осмотра  гигантского
изваяния Будды. На этой  верфи  по  вечерам  и  в  уик-энд  работало  двое
англичан. Вместе с японцами они строили лодку  по  американским  чертежам.
Разумеется, я заговорил с ними и представился.
   - Мы знаем вас по иокогамскому яхт-клубу, мистер Восс. Я - Фред  Стоун,
а это мой друг Сэм Энтони Винсент.
   Оба уже несколько лет отработали в Японии и собирались теперь  назад  в
Англию.  Люди  они  были  предприимчивые  и  решили  поэтому   путешествие
совершить  на  собственном  судне.  Как  раз  к  этому  самому  времени  в
американском журнале для яхтсменов опубликовали  проект  яхты,  специально
разработанный для любительской постройки. На первом судне этого типа,  "Си
Беад", Томас Флемминг прошел от Нью-Йорка до Рима. Судя по чертежам,  яхта
должна была обладать хорошими мореходными качествами,  и,  как  выяснилось
потом  на  практике,  именно  так  оно  и  оказалось:  судно  было   очень
остойчивым. Основные его  размерения  (в  метрах)  составляли:  наибольшая
длина - 7,82, длина по ватерлинии -  5,79,  наибольшая  ширина  -  2,51  и
осадка - 1,07.
   Оба корабела-любителя получили от меня кучу всяких добрых советов и,  к
великой моей радости, большинству из них последовали.
   Как-то  весной  (я  все  еще  ожидал  свои  деньги)  Стоун  и   Винсент
поинтересовались, а почему бы мне, собственно, не пойти вместе с ними.
   - Что ж, - ответил я, - делать здесь  все  равно  нечего,  и  маленькое
путешествие мне бы, конечно, не  повредило.  До  Америки  можете  на  меня
рассчитывать. Глядишь, и денежные мои дела к тому времени урегулируются...
   И в самом деле, ничего меня больше в Японии  не  держало.  О  поведении
японцев я сообщил своему консулу. Пусть-ка на меня немного поработает.  Не
с моих ли налогов он в конце концов живет?
   В полдень 27 июня 1912 года судно с гордым именем "Си  Куин"  ["Морская
королева" (англ.)], имея на борту запас  провианта  на  три  месяца,  было
готово к выходу в море.
   Нас провожал весь иокогамский яхт-клуб. Не проводы, а настоящий большой
смотр всего местного флота. Стоун и Винсент как истые сыны  Альбиона  были
при полном параде: белые туфли, белые полотняные  брюки,  черная  тужурка,
белая рубашка с жестким крахмальным воротничком и черным галстуком и белая
яхтсменская фуражка.
   Я в своей обычной судовой робе стоял у руля.
   По какой-то причине флаг-фал для подъема  "уайт  инсайна",  британского
торгового флага, оказался непрочно закрепленным. Никто из нас не  заметил,
как фал вытравился, и флаг полетел в море.
   С соседних судов закричали, замахали руками: все  показывали  на  флаг,
волочащийся у нас  в  кильватере.  Я  хотел  уже  было  подать  команду  к
повороту, когда с одной из яхт раздался чей-то голос:
   - Вот и кончился британский флажок!
   - Никогда! - заорал Винсент и при всем параде сиганул за  борт.  Спустя
несколько минут он  ухватился  за  флаг-фал  и  потянул  флаг  к  себе.  Я
развернул "Си Куин" носом к ветру и удерживал судно на  месте,  покуда  не
подплыл Сэм. Мы вытянули его на борт. С его шикарной клубной формы ручьями
стекала соленая вода. Но на голове все так же прочно сидела белая фуражка.
Он гордо размахивал флагом. С других судов  его  приветствовали  ликующими
возгласами.  Винсент,  все  еще  в  полном  облачении,   вскарабкался   на
бизань-мачту и снова поднял флаг.
   К вечеру мы уже довольно далеко оторвались от берега и его забот. Перед
нами простирался Тихий океан с ветрами, течениями и...  тайфунами,  весьма
характерными для этого времени года.
   В первый же  ужин  мы  провели  корабельный  совет.  Главным  предметом
обсуждения было: удачу или неудачу сулит нам вытравившийся флаг-фал? После
долгих споров мы пришли к единогласному  решению:  да,  потеря  флага  при
выходе в море, без сомнения, означает будущие неудачи,  однако,  с  другой
стороны, флаг от судна не оторвался, и это, так  же  несомненно,  означает
удачу. А поскольку плюс  и  минус,  как  известно,  взаимно  уничтожаются,
инциденту ни в коем  случае  не  следует  придавать  серьезного  значения.
Каковое решение и было занесено в вахтенный журнал.
   Второй вопрос повестки дня был улажен значительно  проще.  Мы  порешили
идти на ост, покуда не окажемся к норду  от  Маршалловых  островов,  чтобы
потом, повернув к зюйду, зайти на эти острова.  А  там  уж,  на  островах,
решим насчет дальнейшего курса. Это мы тоже занесли в вахтенный журнал.
   После распределения по вахтам и  разрешения  проблемы,  кому  стряпать,
началась обычная морская повседневность.
   Ветер в ближайшие дни дул со всех румбов, кроме попутных. Поэтому  идти
в основном приходилось круто к  ветру,  что  на  маленьком  судне  чревато
постоянным душем. Да еще вдобавок  несколько,  пусть  хоть  и  слабеньких,
штормов. К огромному  моему  удовольствию,  оказалось,  что  "Си  Куин"  с
плавучим якорем и зарифленным бизанем отлично их переносит. Разбилось лишь
несколько яиц из нашего запаса.
   После обеда я вышел на палубу поразмять малость  ноги.  Плавучий  якорь
надежно удерживал судно на самых могучих волнах.  Однако  мне  показалось,
что дрейф несколько больше, чем обычно. Поэтому я пробрался на нос,  чтобы
посмотреть, не  случилось  ли  что  с  плавучим  якорем.  Представьте  мое
изумление, когда я увидел остроконечный спинной плавник  большущей  акулы,
играющей с нашим якорем. Должно быть, хищница проверяла, не  подвешено  ли
на якорном канате что-нибудь съестное.
   На следующий день ветер стих, и плавучий якорь стал  не  нужен.  Подняв
его на борт, мы обнаружили, что он перекручен тросами. Отсюда и  необычная
скорость дрейфа.
   5 августа я сидел в каюте  и  ел  очень  вкусный  ужин,  приготовленный
Винсентом. Сытый и довольный, я лениво водил  глазами  по  каюте,  радуясь
тому, как складно все идет. И вдруг мой взор озадаченно уперся в  днищевый
настил у подветренного борта. Никаких сомнений:  всякий  раз,  стоило  "Си
Куин" накрениться чуть посильнее, сквозь щель настила  тоненькой  струйкой
брызгала вода.
   - Сэм, когда ты в последний раз откачивал воду?
   - В свою вахту. Воды почти не было.
   - Значит, часа два назад... Так, а ну-ка, подними пайол.
   Винсент поднял. Вода  плескалась  в  трюме  и  с  подветренной  стороны
подбиралась уже к койкам.
   - Может, бидон с пресной водой протек? - сказал  Сэм,  макнул  палец  в
воду и, облизав его, скривился: - Бр-р-р, в чистом виде океан!
   - Быстро к помпе!
   С полчаса чавкала помпа, пока в  трюме  не  стало  сухо.  Мы  тщательно
осмотрели все днище, но протечки нигде  не  обнаружили.  А  вода  меж  тем
продолжала откуда-то поступать.
   Она поступала, а мы откачивали.  Через  каждые  два  часа  по  тридцать
минут. Счастье, что хоть помпа  у  нас  такая  хорошая,  радовался  я.  На
следующее утро  мы  снова  созвали  корабельный  совет.  Винсент  и  Стоун
предлагали продержаться как-нибудь до Маршалловых островов, иначе  говоря,
добрых 2 тысячи миль.
   - Нет, - сказал я, - я согласен плыть куда угодно на малом или  большом
судне - безразлично, лишь бы судно было в порядке. В  противном  случае  я
должен идти в ближайший порт. А ближайший от нас - на 500 миль к весту,  в
Японии.
   Итак, мы легли  на  обратный  курс.  6  августа  мне  удалось  как  раз
определить наше место. Наиболее подходящей японской гаванью для  нас  была
Аикава, что неподалеку от Сендая - места стоянки китобойной флотилии.
   "Си Куин" с полными парусами неслась к  берегу.  10  августа,  Прокачав
через нашу яхту пол-океана, мы входили уже в бухту Аикава.
   Во время прилива мы  завели  "Си  Куин"  на  мягкий  песчаный  пляж.  С
наступлением отлива она оказалась на суше далеко от воды, так что мы могли
свободно ходить вокруг нее. Мы скрупулезно прощупали ее со всех  сторон  и
обнаружили, что в одном месте, добраться до которого изнутри  было  просто
невозможно, из шва вывалилась конопатка. Больше мы не  нашли  ни  малейшей
неисправности.
   Я собственноручно проконопатил злополучный шов, и, когда снова  начался
прилив, "Си Куин"  опять  закачалась  на  воде.  Каких-то  четверть  метра
вывалившейся конопаточной пакли едва не отправили нас на морское дно.
   После  нескольких  недель  в  открытом  море,  не  успев  даже   толком
осмотреться,  снова  покидать  земную  твердь  -  радость,  прямо  скажем,
невеликая.  Поэтому  без  всяких  к   тому   в   сущности   оснований   мы
прокантовались в бухте целые две недели и вышли из нее лишь 22 августа.
   День начался сильным зюйд-остовым ветром. Да еще и дождь хлестал как из
ведра. К полудню немного прояснилось, волна с зюйд-оста пошла круче,  хотя
ветер и приутих. Мне все  это  показалось  довольно  подозрительным,  и  я
приказал готовить судно к шторму. Однако, к великому моему  недоумению,  в
ближайшие сутки ничего скверного не произошло, и  я  подумывал  про  себя:
"Эх, Ханнес, Ханнес, стареешь ты, парень, и становишься пессимистом".
   На море всегда надо  быть  оптимистом  и  вместе  с  тем  готовиться  к
худшему. Так я всегда и  старался  поступать.  Однако  когда  при  том  же
умеренном ветре волны стали расти все сильнее и сильнее, я понял, что надо
настраиваться на самое худшее.
   Вокруг  солнца  образовались  вдруг  какие-то  зловещего  вида   кольца
различной окраски. Воздух становился все плотнее  и,  несмотря  на  ветер,
неподвижнее. Барометр падал медленно, но неуклонно.
   Я позвал обоих своих спутников и сказал им,  что  надо,  видимо,  ждать
тайфуна. Слова мои их не очень-то впечатлили. Несколько штормов "Си  Куин"
уже отлично выдержала, и потом погода такая приятная, теплая. Ни  в  какой
шторм даже и верить-то не хочется.
   И в самом деле, всю следующую ночь и утро 30  августа  ветер  оставался
довольно умеренным. Однако волнение все усиливалось, а  барометр  упал  до
748 миллиметров. Настоящая баталия началась после обеда, часов этак  около
двух. Сильные шквалы с секущим дождем вынудили нас убрать  паруса,  отдать
плавучий якорь и лечь в дрейф. Ночью буря разыгралась еще  сильнее,  а  на
рассвете 31 августа я убедился, что  больше  ветру  расти  уже  некуда.  Я
сказал об этом обоим соплавателям, добавив, что с плавучим якорем наша "Си
Куин" вне всякой опасности. И все же час спустя я вынужден был признаться,
что с заявлением о предельной силе ветра несколько поспешил.
   Плавучий якорь - это, конечно, здорово,  но  для  гарантии  мы  все  же
вытравили  с  носа  еще  два  небольших  мешочка  из   плотной   парусины,
наполненных рыбьим жиром. Тонкая масляная пленка медленно  растекалась  по
воде, приглушая неистовую пляску могучих волн. Однако еще через  час  море
так расходилось, что от наших масляных  мешочков  никакого  проку  уже  не
было. Но мы все равно упорно продолжали  заправлять  их  рыбьим  жиром  по
принципу: делай, что можешь, и будь что будет.
   На палубе удержаться кое-как удавалось только лежа,  а  уж  лицо  ветру
подставить и вовсе было невозможно. Над водой летали  белые  клочья  пены.
Снежная буря, да и только!
   Около девяти вечера "Си Куин" развернуло лагом к волне. Не иначе как мы
потеряли плавучий якорь.
   Обоих своих спутников я отправил в каюту, а  сам  обвязался  в  кокпите
концом фала и стал ждать. Ждать  -  зачастую  это  единственное,  что  нам
остается, когда бушуют стихии. С волной мы кое-как справлялись, но,  когда
на подмогу ей налетел вдруг неожиданный шквал, совместного их натиска  "Си
Куин" сдержать не могла и завалилась на  борт.  Секунды  две  лежала  она,
распластав мачты по воде. "Надо же, - успел подумать  я,  -  казалось  бы,
ветер и так силы самой неимоверной, ан глядь - у него еще резервы есть,  и
даже весьма ощутимые". Но тут "Си Куин" закрутило дальше. Ушли  в  кипящее
море мачты, и вот уже поплыла наша яхточка килем кверху, а рядом с  ней  -
я,  привязанный  фалом.  Железный  киль  торчал  над  водой,  как  плавник
гигантской рыбы. "Утонуть здесь, сейчас, не попрощавшись даже со Стоуном и
Винсентом, - какая досада!" - мелькнуло  у  меня  в  голове.  Сейчас-то  я
понимаю, конечно, насколько идиотскими были тогда мои мысли, но что  было,
то было.
   Цепляясь за фал, я подтянулся к яхте и попытался было вскарабкаться  на
нее с кормы. Но не тут-то было: зловеще шипя, на нас накатывался очередной
огромный вал. Очень плавно, но сурово и неуклонно он оттянул меня от судна
и прихлопнул сверху шапкой пены. Не иначе как саданул он как следует и  по
килю,  потому  что,  вынырнув,  отфыркиваясь,  на  поверхность,  я  увидел
медленно поднимающиеся из воды мачты. Еще несколько секунд - и  "Си  Куин"
снова на ровном киле, как и подобает порядочной яхте. Разумеется, я тотчас
же забрался в кокпит, а оттуда - в рубку. Открывая каютный люк, я  услышал
голос Винсента:
   - Это ты, Джон?
   А потом мы все трое сидели,  скрючившись,  в  рубке  и  улыбались  друг
другу. Мы были живы, и  "Си  Куин"  после  своих  кульбитов  была  цела  и
невредима, и нам было весело всем тайфунам назло.
   Причиной  опрокидывания  явилось,  очевидно,  случайное  совпадение  на
редкость высокой волны и сверхмощного шквала. В  дальнейшем  штормяга  еще
несколько раз сильно заваливал нас на левый борт, однако опрокинуть больше
не смог. К сожалению,  оказалось,  что  при  каждом  таком  завале  в  люк
проникала вода. Мне было ясно, что долго так продолжаться не  может.  Надо
менять галс.
   Я осторожно переложил руль.  Крен  уменьшился,  и  мы  медленно  начали
набирать ход. Теперь ветер дул уже с кормовых  румбов.  Парусности  одного
рангоута вполне хватило, чтобы яхта пошла вперед. Теперь  надо  было  идти
быстрее, чтобы ни один вал не захлестнул рубку. Я потравил гика-шкот,  гик
пошел под ветер, и вот яхта идет уже левым галсом. Еще несколько секунд  -
и мы перевалились на правый борт. "Ну, Ханнес, молодец! Кажись, все прошло
удачно", - сказал я сам себе, и тут же море наказало меня за  бахвальство:
очередной вал что есть мочи хлестнул нам в борт,  задел  гребешком  гик  и
переломил его, как соломинку. Да, вот тебе и удача!  Без  плавучего  якоря
остались, а теперь еще и без гика.
   Я вытравил побольше гика-шкот и выпустил на нем  обломок  за  борт  как
временный плавучий якорь.
   Из каюты слышалось раздражающее  бульканье.  Однако  Стоун  и  Винсент,
прямо скажем, не особенно спешили лезть туда  вычерпывать  водичку.  Помпа
наша, увы, отказала. Я скользнул в люк с  ведром  в  руке  и  очутился  по
колено в воде.
   Я был уверен, что за долгие  годы  плаваний  чему-чему,  а  уж  укладке
всевозможного корабельного имущества и припасов научился. В самую  сильную
качку все прочно стояло по своим местам. Но кто, скажите, мог  предвидеть,
что "Си Куин" способна на этакий акробатический  трюк  -  кувырок  на  360
градусов? Вот теперь и попадали ко мне в ведро  вместе  с  водой  рубашки,
граммофонные пластинки, фотоаппараты, банки с сахаром и раскисшие  морские
сухари.
   Но вот наконец уровень воды в каюте понизился настолько, что я смог уже
добраться до шланга нашей помпы и обнаружил в нем носок Винсента.  Остатки
воды мы откачали быстро, уже помпой.
   Часов около двух на  палубе  что-то  сильно  загрохотало.  Мы  кинулись
наверх. Ветра не было, но волны вокруг нас толклись высотой  с  гору:  "Си
Куин" угодила в самый глаз тайфуна.  Ветровое  давление  отсутствовало,  и
судно испытывало жесточайшую нерегулярную килевую качку.  Мачты  от  этого
поломались. Однако висели пока что на вантах. Мы осторожно опустили их  на
палубу и накрепко связали. Хоть какая-то работа, и то  радость.  Потом  мы
снова спустились в каюту. Барометр показывал 717 миллиметров.
   3 сентября море  наконец  успокоилось,  и  мы  решили  снова  поставить
грот-мачту покапитальнее. Из палубы от старой мачты торчал приличный  пень
сантиметров 90 в длину. Уцелел, запутавшись в  вантах,  и  второй  обломок
длиной почти семь метров. Мы аккуратненько  наложили  на  места  переломов
шины, на которые пошли рейки внутренней каютной обшивки, и прочно  стянули
обломки тросами. К новой мачте мы приладили  весь  необходимый  стоячий  и
бегучий такелаж. Из обломков бизани я сделал козлы. Точнее говоря,  связал
между собой  верхушки  обеих  частей,  нижние  же  их  концы  закрепил  на
планшире. Крепкие тросы, как штаги, поддерживали козлы спереди и сзади.  К
верхнему перекрестью я подвесил верхний блок тали, а  нижний  закрепил  на
новой мачте, чуть повыше ее центра тяжести.
   Проверив еще разок всю конструкцию на прочность,  я  попросил  Фреда  и
Сэма поработать хорошенько на этих талях.
   Оба принялись за работу. Мачта повисла над палубой. С грехом пополам  я
подтянул ее шпор к пяртнерсу.
   - Теперь майна помалу!
   Шпор мачты исчез под палубой. Я с силой поднажал на мачту плечом, и вот
она уже стоит, как свечечка в  подсвечнике.  Все  остальное  было  детской
игрой. К вечеру, оставляя за кормой по четыре  мили  в  час,  мы  шли  уже
курсом вест. На борту царило великолепное настроение,  как  всегда,  когда
безносая промахнется своей косой.
   9 сентября мы увидели землю, а 10 вечером стояли  уже  в  гавани  Хабу,
рыбачьей деревушки близ Иокогамы.
   В последующие дни мы латали всевозможные дырки, которых до сей поры  не
замечали. Потом Стоун и Винсент продали корпус своей яхты, после чего  оба
благополучно отбыли в Англию на почтовом пароходе.



22

   Я получаю свои деньги. Моя книга. Новые планы. Владелец автобусов

   Понятно, о нашем  плавании  раструбили  все  газеты.  Я  воспользовался
обстоятельствами и в одном интервью вставил между прочим, что  неплохо  бы
японскому правительству заплатить мне теперь мои денежки.
   Не знаю, то ли газетные репортажи повлияли,  то  ли  действительно  все
формальности наконец были выполнены, только  вскоре  временно  исполняющий
обязанности    высокочтимого    комиссара    по    выплате     компенсаций
тюленебоям-промысловикам,  следуя   распоряжениям   самого   высокочтимого
комиссара,  отсчитал  причитающуюся  мне  сумму  в  чудесных   зелененьких
долларовых бумажках.
   Несколько дней спустя ко мне явился  некий  мистер  Глейзер.  Вместе  с
мистером Джильбертом они владеют в Токио издательством, выпускающим  книги
на английском языке.
   - Почему бы вам не описать ваши приключения и не опубликовать книгу  "в
нашем издательстве? - спросил мистер Глейзер.
   - Я моряк и писать книги не умею.
   - Человек сумеет все что угодно - надо только решиться.
   "А ведь парень прав", - подумал я. И решился.
   Первым делом мне выплатили задаток. Никогда за всю мою жизнь такого  со
мной еще не бывало. Но потом мне пришлось основательно потрудиться. Мистер
Глейзер придумал отличный метод работы:
   - Лепите скелет, мистер Восс, а уж мясом под перьями наших умельцев  он
живо обрастет.
   Иной раз мясо к костям приходилось не очень-то впору, но мистер Глейзер
говорил, что настоящему писателю из-за таких мелочей расстраиваться  вовсе
ни к чему. А  ведь  он-то  в  этой  кухне,  надо  думать,  разбирался.  По
завершении  рукописи  я  получил  вторую  часть  гонорара.  Это  мне   так
понравилось, что я всерьез начал подумывать