ают, пока ты резанешь поглубже, - шутил Фьете.
   Из  моря  назойливо  торчали  треугольные   плавники.   Стоило   Симону
выплеснуть за борт свои помои, они уже были тут как тут.
   Янсен долго разглядывал рыб со шканцев, потом прикинул  нашу  скорость:
для ловли на крючок великовата.
   И вот однажды утром мы обнаружили, что ход у нас самый малый, а на море
- легкая зыбь. После обычных утренних забот Янсен  принес  от  кока  кусок
мяса и осторожно насадил его на свой большой акулий крючок.  Едва  наживка
плюхнулась в воду, как оба плавника разом взяли курс прямо на нее. Вот уже
первая акула  приблизилась  к  крючку.  Обе  ее  рыбки-лоцманы  быстренько
обплыли вокруг мяса и вернулись на свои места.
   - Теперь они рассказывают ей, какое вкусное мясо висит за бортом...
   - Заткнитесь! - прошипел Янсен.
   Акула медленно  поплыла  поближе  к  крючку.  Однако  второй  рыбе  эта
процедура  показалась,  должно  быть,  слишком  затяжной.  Она  решительно
рванулась вперед и оттеснила первую  в  сторону.  В  тот  же  миг  прочный
манильский линь напрягся, как рояльная струна. Вода возле "Доры"  вскипела
от ударов хвоста пойманной твари.
   - Не спускайте с нее глаз, - крикнул Янсен  и  побежал  в  свою  каюту.
Через минуту он вернулся с ружьем в руках.
   - Тяни - крепи, тяни - крепи!
   Всякий раз, как линь получал слабину, когда рыба двигалась  к  нам,  мы
вчетвером быстро его выбирали. Стоило леске натянуться, и мы сразу крепили
ее на битенг. Разок интереса ради мы попытались было потягаться с  акулой,
да только где там: четверка здоровенных парней  ничего  не  стоила  против
одной морской хищницы. После долгой борьбы мы вытянули ее голову из  воды.
Янсен прицелился и выстрелил. Акула зыркнула на нас злыми глазами и  снова
заметалась. Море окрасилось кровью, по  голубой  воде  потянулась  красная
полоса. Янсен перезарядил ружье и снова выстрелил. Вторая  красная  полоса
пошла следом за нами, а удары хвостом стали слабее.
   И тут на нее ринулась вторая акула.
   - Кровь почуяла, - крикнул Янсен и приготовился к стрельбе.  Магазинные
ружья тогда еще не изобрели, и заряжать  приходилось  по  отдельности  для
каждого выстрела. А вторая акула была уже рядом. Широко  разинув  страшную
пасть, она вонзила зубы в кровоточащее тело угодившей на крючок рыбины.  В
тот же миг Янсен выстрелил.  Снова  вспенилась  вода,  снова  расцветилась
красными струями. В  центре  красного  облака  трепыхалась  вторая  акула.
"Дора" медленно прошла мимо нее.  Выстрел  был  точным,  акула  больше  не
билась, треугольный спинной плавник завалился на бок.
   Мы вопили от восторга.
   - Троекратное ура штурман)! Гип-гип-ура!
   Пойманную рыбину подняли  на  талях.  В  длину  акула  оказалась  более
четырех метров. Она все еще  вздрагивала  всем  телом.  Осторожно  работая
талями, мы подвели ее к борту так,  чтобы  хвостовой  плавник  перевесился
через релит, и я отсек его острым плотницким топором. Затем акулу  подняли
на палубу, и я вытащил у нее из пасти крючок. Тащить было трудно,  кованый
крюк столь прочно засел в челюсти, что пришлось его вырубать. Даже мертвая
тварь выглядела прямо-таки зловеще.
   Плавник Янсен самолично приколотил к ноку бушприта.
   - Не знаю, как насчет мертвого дельфина и невзгод, что он сулит, но вот
акулий плавник - этот уж точно приносит удачу, и прежде всего ветер.
   И ветер, ничего не скажешь, пришел. Зюйд-остовый пассат  наполнил  наши
паруса, и "Дора" резво побежала  дальше  к  зюйду,  где  в  туманной  дали
Мирового океана ждал нас мыс Горн.



11

   Гуаякиль. Дон Педро. Я учусь парусным гонкам

   Я заметил, что, стоит мне очутиться памятью  на  море,  как  пряжа  моя
разматывается куда спокойнее. Должно быть, это связано с самой  жизнью  на
парусном корабле. Однообразие вахт, мерный ритм волн - все это настраивает
душу на покой и умиротворенность. К  чему  спешить  и  суетиться?  Корабль
идет, были бы ветер да  погода.  Три  дня  раньше,  месяц  позже  -  какая
разница? Пусть капитан волнуется: это его заботы. Да и его-то, собственно,
все это трогает лишь потому, что надо думать об отчетах,  которые  требует
от него компания. А уж парню с бака и вовсе, чем дольше рейс,  тем  меньше
треволнений. Лишь в самом конце рейса, когда вот-вот предстоит ступить  на
земную твердь, он вновь с головой окунается в мирскую суету  и  в  который
уже раз пускается во все тяжкие.
   Недалек был и наш порт назначения.  Уже  несколько  дней  "Дора"  ходко
бежала вдоль западного побережья Южной Америки. Тяжелые,  холодные  дни  у
мыса Горн давно позабылись. Солнце экваториальных широт  снова  сияло  над
нашей палубой. Перед полуденным счислением кэптен Вульф и герр Янсен долго
совещались между собой. Мы тут же засекли их переговоры и, работая,  то  и
дело поглядывали  вперед.  Но  нет,  бушприт,  как  и  прежде,  то  плавно
вздымался в синее небо,  то  снова  целился  в  самое  подножие  волны,  и
ничегошеньки  впереди  не  маячило.  Одни  только   темно-синие   валы   с
белоснежными вершинами.
   Вечером команда собралась на баке, и пошла травля - о Гуаякиле,  о  его
гаванях, о местных красотках и о "вино тинто" - терпком черном вине.
   Даже герр Янсен и тот снизошел до нас:
   - Что, никак не дождетесь?
   - Когда же мы придем, герр Янсен?
   Янсен рассмеялся:
   - Если ничего не  случится,  то  утренняя  вахта  может  заработать  по
стаканчику.
   Стоит ли говорить, что на следующее утро вахта и впрямь чуть  глаза  не
проглядела. Однако первой приметой земли оказались не горы и  не  дома,  а
маленькая неприметная птичка, спустившаяся на камбузную крышу.
   - Парни, гляньте - птичка!
   Мы изумленно смотрели на прилетевшего к нам посланца Нового Света.  Это
был счастливый знак: без малого четыре месяца не видели мы берега,  но  не
затерялись,  оказывается,  не  заблудились,  вышли,  куда  надо.  Вот  он,
берег-то, рядом. Есть еще на свете кое-что и кроме воды.
   - Эй, вахта, выпивку прозевали! - крикнул Янсен со шканцев.
   И в самом деле, покуда мы колготились  вокруг  усталой  птички,  покуда
крошили ей сухарь да  умилялись,  на  горизонте  всплыли  какие-то  темные
плоские тени. Это была Южная Америка. Ветер приносил  ароматы,  щекотавшие
нам ноздри. Я никогда и не подозревал, что у земли такой характерный, ни с
чем не сравнимый запах.
   В более поздних рейсах случалось иной раз, что я "унюхивал" землю  даже
прежде,  чем  обнаруживал  ее  глазами.  У  каждого  побережья  свой,   не
поддающийся описанию аромат. Большой  город  пахнет  иначе,  чем  лесистая
местность или,  скажем,  марши.  Однако  покуда  не  существует  книги  со
впечатанными  в  ней  субстанциями  ароматов,  описать  все   это   просто
невозможно.
   - Фосс, приготовьте бот и оснастите его.
   Капитан Вульф стоял возле корпуса нашего  бота.  Господи,  до  чего  же
давно это было, когда я увидел его в первый раз  у  Пагензанда  на  Эльбе.
Оснастить бот - что ж, этому меня в Эльмсхорне у Кремера  обучали.  Только
вот такого типа боты прежде мне видеть не доводилось, мы таких не строили.
Этот был длиной метров около восьми. Носовую его часть  закрывала  палуба.
Позади мачты была маленькая каюта.
   Ни под тропическим  солнцем,  ни  в  штормы  у  мыса  Горн  ладное  это
суденышко почти не пострадало. Требовалось только еще разок  проконопатить
кое-какие швы.
   Капитану Вульфу, похоже, просто не терпелось с этим ботом. Который  раз
уже спускался он со шканцев, желая самолично убедиться, что работа у  меня
спорится. Тем временем к "Доре" подошел  лоцманский  бот.  Вульф  приказал
брасопить  марсели,  и  корабль  сбавил  ход.  Лоцманский  бот   впритирку
скользнул вдоль нашего борта,  и  тут  же  к  нам  перепрыгнул  мужчина  в
широкополой шляпе из панамской соломки, в легком синем форменном сюртуке и
некогда белых штанах. Сейчас эти штаны были почти столь же грязны,  как  и
его  босые  ноги.  Ну  и  фигура!  Мне  сразу  же  вспомнились   солидные,
исполненные достоинства эльбинские лоцманы... Со  временем  я  разобрался,
что безукоризненный мундир вовсе еще не свидетельство высокого мастерства.
Вульф принял босоногого лоцмана очень сердечно и сразу  же  затарабарил  с
ним по-испански. Оба прогуливались рядком взад и вперед по шканцам и вроде
бы  целиком  были  поглощены  беседой.  Однако  Вульф  то  и  дело  бросал
нетерпеливые взгляды на свой бот, а лоцман глаз не спускал с рейда.
   - Фосс, продолжайте работать с ботом. Бойк, якорь к отдаче изготовить!
   Повсюду стояли на  якорях  океанские  парусники  -  барки,  баркентины,
шхуны, а между  ними  -  прибрежные  суда  и  лодки  всех  сортов.  Лоцман
осмотрелся, потом что-то сказал капитану. Вульф кивнул.
   - Прикажите становиться на якорь, герр Янсен, и приступайте к приборке.
   - Отдать якорь!
   Цепь с грохотом побежала из клюза, взметая в воздух облачко бурой  пыли
от поржавевших звеньев. "Дора" развернулась к ветру. Вот и все, теперь  мы
стоим.  В  нескольких  кабельтовых  от  нас  -  Южная  Америка,   тропики,
знаменитое Западное побережье, мечта всех моряков.
   Однако пока что о береге и помышлять не приходилось. Герр Янсен и Фьете
Бойк абсолютно одинаково представляли себе, что такое прибранный  корабль.
В море влажный ветер смягчал жар лучей тропического солнца, и оно казалось
нам ласковым и приятным. Здесь же, в  бухте,  ветра  почти  не  было.  Все
обливались потом. Один лоцман блаженствовал  под  сенью  необъятных  полей
своей соломенной шляпы. Мы с  завистью  посматривали  на  него.  А  они  с
Вульфом, позабыв обо всем на свете, не отрывая  глаз,  следили  за  ботом,
медленно приближавшимся к нам с полощущимися на слабом  ветерке  парусами.
Минут через десять бот пришвартовался к "Доре". В  нем  сидел  всего  один
человек, управлявшийся и с  румпелем,  и  со  всеми  парусами.  "Глянь-ка,
Ханнес, - сказал я сам себе, - а ботик-то точь-в-точь как наш,  что  стоит
на палубе "Доры".
   Перегнувшись через релинг, Вульф поговорил  о  чем-то  с  пришедшим  на
боте, потом тот поднялся на палубу.  Надо  же,  какой  шикарный  парень  -
широкополая соломенная шляпа, белоснежный костюм,  белые  туфли.  Вульф  и
незнакомец бросились Друг другу в объятия. Куда девался столь сдержанный с
нами и скупой на слова Вульф! Болтая по-испански, он  и  сам  обратился  в
темпераментного испанца. Впрочем, я потом частенько замечал, что, переходя
с одного языка на другой, люди меняют и свое поведение.
   Вульф приостановил все работы на корабле, потому как люди потребовались
ему для спуска бота на воду.
   - Фосс, пойдете со мной, поможете с оснасткой.
   А дальше от удивления я чуть было не упал. Это надо же  -  наш  кэптен,
который даже в самый свирепый шторм никакой работой рук не пачкал,  теперь
самолично ставит мачту на боте и обтягивает снасти!
   Испанец (звали его, как оказалось, дон Педро) помог мне с оснасткой,  а
затем перешел на свой  бот.  Вульф  отослал  меня  обратно  на  "Дору",  и
вечерний бриз помчал оба бота к берегу.
   - Фьете, что это за чудо-юдо такое? Кэптен - и вдруг сам работает?
   - Это спорт, Ханнес. Не нашего с тобой ума дело. Это еще что. Поглядишь
вот, как кэптен будет работать, когда они устроят  парусные  гонки.  Когда
делаешь что-то за деньги - это работа, а если то же самое ради развлечения
- это уже спорт, что вполне приличествует джентльмену.
   Путешествуя вокруг света на "Тиликуме",  я  заделался  почетным  членом
многих яхт-клубов. Приходилось мне, понятно, читывать и их уставы.  В  них
говорилось, что зарабатывающий на жизнь  физическим  трудом  членом  клуба
стать  не  может.  Рабочий  человек  по  тогдашним  английским  меркам   в
джентльмены, стало быть, не годился. Вот и мне в  те  давние  времена,  на
"Доре", до джентльменства было куда как далеко, почти так  же,  как  и  до
профессии миллионера, прельщавшей меня с самого детства. Двадцать пять лет
спустя, войдя на "Ксоре" в Гуаякиль,  я  сделал  последнюю,  увы,  тщетную
попытку овладеть этой почтенной  профессией.  Однако  как  член  различных
яхт-клубов и Британского Королевского географического общества в  Лондоне,
и прежде всего как капитан, тем, кого по-английски называют  джентльменом,
я все же стал. С другой стороны, я не знаю, приличествует  ли  джентльмену
моя нынешняя деятельность в качестве владельца  автобуса.  Жизнь  на  суше
такая сложная...  Однако,  стоп,  Ханнес,  мотай  свою  пряжу  обратно,  в
Гуаякиль 1877 года.
   На следующее утро мы начали разгрузку. Под  палящим  солнцем  на  руках
вытаскивали из трюма огромные ящики. Рядом с "Дорой" стояли два  маленьких
лихтера. Каждый из них принимал несколько ящиков, потом четверо эквадорцев
садились на весла и гребли к берегу.
   - Раньше чем через час не вернутся, - Фьете бывал в Эквадоре и  прежде.
- Натягивайте тент, парни, а не то хватит нас всех солнечный удар.
   Между фок-мачтой и вантами растянули  старый  брезент.  Теперь  лебедка
оказалась в тени, и работать возле нее стало  полегче.  Для  тех  же,  кто
трудился в трюме, защиты никакой не было. Легкий бриз обдувал палубу, но в
трюм не проникал.
   Фьете предложил план разгрузки, по которому каждый должен был  хотя  бы
по разу поработать в трюме. К счастью, лихтеры  приходили  лишь  трижды  в
день. В остальное время мы собирались в кружок и глядели на берег.
   На в горой или третий день Вульф вызвал меня:
   - Фосс, на боте надо  многое  переделать.  Возьмите  свои  инструменты,
пойдете со мной.
   Я быстро сложил в сумку самые необходимые вещи и вышел на палубу.
   - Есть у вас соломенная шляпа?
   У меня аж челюсть отвалилась. Что он, шутит?  Откуда  мне  здесь  взять
соломенную шляпу?
   - В боте лежит одна, можете ее надеть.
   Надо же, какое человеколюбие, просто удивительно. Я стремглав понесся к
релингу и подтянул бот к лоцманскому трапу, давая дорогу капитану.  Однако
Вульф покачал головой:
   - Старший садится последним.
   Тогда я спрыгнул в бот сам и уже оттуда подтянул его  к  трапу  "Доры".
Довольный Вульф спустился по трапу и сел за румпель.
   - Грот ставить!
   Я немного замешкался с грота-фалом и дирик-фалом, но  потом  все  пошло
как по маслу.
   - Отдать носовой. Правый кливер-шкот выбрать!
   - Стаксель ставить!
   Мы уже порядочно отошли от "Доры" и взяли теперь курс к  берегу.  Вульф
потравил шкоты. Я нахлобучил свою новую шляпу. Со свежим бризом  мы  резво
побежали вверх по реке Гуаяс.
   Через несколько миль  с  обеих  сторон  нас  обступили  густо  поросшие
мангровыми лесами болотистые берега. Шаткие деревянные мосточки вели через
мангровые заросли к маленьким хижинам, покрытым  банановыми  листьями.  Но
вот стали встречаться и домики побольше. Вскоре мы поравнялись с маленькой
пристанью. Капитан Вульф растравил шкоты. Долговязый,  иссиня-черный  негр
принял передний швартов и ловко закрепил его на пал.
   - Фосс, следите, чтобы прилив не затянул бот под пирс.
   Вульф скрылся в направлении домиков. Великан-негр спрыгнул  ко  мне  на
борт и помог убрать паруса.
   - Мануэль, - ткнул он себе в живот указательным пальцем.
   Тем же жестом ответил и я:
   - Йоханнес.
   - Ах, си, си, Хуаннес.
   Так началось мое обучение испанскому. Мануэль был боцманом у дона Педро
и заботился о его  боте.  Дон  Педро  и  Вульф  (здесь  его  называли  дон
Альфредо) в тот же вечер определили все, что надо было заменить  на  обоих
ботах.
   Превратить боты в близнецов - такова была главная цель моей  работы.  К
счастью, работа эта оказалась не особенно трудной. Все работы мы выполняли
вместе с Мануэлем. Мануэль при этом, не переставая, болтал со мной.  Слова
свои он дополнял  отчаянной  жестикуляцией  и  гримасами  да  еще  рисовал
вдобавок на досках  разные  штуки  плотницким  карандашом  или  чертилкой.
Судостроение от этого в скорости  отнюдь  не  выигрывало.  Зато  я  быстро
выучил множество испанских слов и  выражений  и  вскоре  уже  владел  всей
корабельной терминологией и важнейшими ругательствами.
   Несколько дней спустя дон Педро и дон Альфредо еще  раз  сравнили  свои
суда и, видимо, остались довольны, потому как  в  последующие  дни  каждое
утро оба отправлялись  куда-то  на  своих  ботах,  а  после  обеда  вместе
возвращались обратно. Пришвартовавшийся первым  встречал  другого  отменно
вежливой улыбкой, после чего следовала долгая дискуссия,  почему  один  из
них оказался быстрее, а другой - промедлил. Убирая паруса, мы  с  Мануэлем
невольно  вслушивались  в  эти  разговоры.  Что  я   не   понял,   Мануэль
растолковывал потом по второму кругу.
   Вечерами я выбирался иной раз в город, ходьбы до которого было примерно
полчаса.
   Впрочем, чаще всего я оставался на боте, ложился на  палубе,  укрывшись
брезентом. С берега слышалось кваканье лягушек, стрекотание цикад, зудение
комаров,  бренчание  гитар   и   прочие   многочисленные   шумы   пестрого
тропического мира. Я лежал, глядел на огромные яркие звезды, и сна у  меня
не было ни в одном глазу. Когда я засыпал, не знаю, но  спал  крепко,  без
сновидений и пробуждался только в шесть утра,  когда  на  небе  уже  сияло
солнце, а Мануэль кричал мне с берега:
   - Амиго...
   Я быстренько выливал на голову ведро воды и бежал к  нему  в  дом.  Его
старшая дочь Мария ставила передо мной  чашку  горького  горячего  кофе  и
тарелку мучной каши-затирухи. Потом мы с  Мануэлем  готовили  оба  бота  и
ждали наших яхтсменов.
   - Завтра мы с  доном  Педро  хотим  провести  регату  вдоль  побережья.
Продлится она весь день. Собирайте инструменты, пойдете со мной.
   - Си, си, сеньор!
   Вульф изумленно посмотрел на меня.
   - Есть, капитан!
   Мы с Мануэлем занялись ботами. На следующее утро мы вышли в море вместе
со своими донами. Мария стояла на пирсе и махала платочком. Капитан  Вульф
старался не упустить ни единого дуновения ветра и замучил меня на  шкотах.
В бухте дул, как обычно, легкий бриз. Однако, судя по небу,  Расмус  [нем.
морское жаргонное слово, означающее злое, штормовое  море;  происходит  от
причисленного к лику католических святых Эразмуса, епископа  Сирии  в  III
веке,  при  императоре  Диоклетиане;  св.Эразмус   считался   покровителем
моряков] припас нам еще кое-какие сюрпризы. Над водой стояла сизая  дымка,
солнце подернулось тусклой вуалью.
   - Старт между маяком и барком, - сказал Вульф,  -  с  последним  ударом
соборного колокола. Сейчас без пяти десять.
   Оба бота курсировали взад и вперед перед стартовой линией. Капитан то и
дело поглядывал на часы и прикидывал на глазок, не очень ли до нее далеко.
Мы  с  Мануэлем,  каждый  на  своем  боте,  сидели,   скрючившись,   возле
кофель-планок, готовые  по  первому  сигналу  травить,  выбирать,  а  если
потребуется, то и раздергивать стаксель и кливершкоты.
   - Еще три минуты - выбрать кливер-шкот!
   Вульф сам обтянул потуже гика-шкот. Бот  накренился  и  круто  к  ветру
понесся к линии старта. Метрах в девяноста  от  нас  с  подветра  шел  дон
Педро. Мы выигрывали ветер, зато он на добрых два десятка  метров  обгонял
нас.
   - Еще минута...
   Стартовая линия приближалась. Не прийти бы только на нее слишком  рано.
Нет - с суши донесся первый удар колокола. Треугольник барк -  наш  бот  -
маяк стремительно сжимался в одну  прямую  линию.  Шестой  удар,  седьмой,
восьмой. Бот дона Педро уже у самой линии. Делать нечего,  приходится  ему
вставать в левентик  и  терять  ход:  иначе  -  фальстарт.  Девятый  удар,
десятый! В то же мгновение мы оказываемся в створе между "Дорой" и маяком.
   - Ноль... старт! - крикнул Вульф на  другой  бот,  успевший  уже  снова
набрать ход. Но теперь дон Педро отставал от нас метров на двадцать.
   О спортивных гонках представление у меня было тогда самое расплывчатое,
а о регатах я и вовсе не слыхивал. Но стартовая  лихорадка  охватила  меня
мгновенно. Сейчас-то я думаю, что самое лучшее было бы, пожалуй, развивать
только те виды спорта, где нет ни победителей,  ни  побежденных.  Но  это,
наверное, всего лишь несбыточные фантазии старика