потехой. Воздух был горячий и влажный. В палубных швах  кипела  смола.  На
горизонте постоянно кучились  полыхавшие  зарницами  темные  тучи,  но  ни
ветра, ни дождя не было. А дождь нам так был нужен! Бочки с водой  пустели
одна за другой. Всякий раз, принимая мой доклад, Янсен кивал:
   - На экваторе запасемся свежей водой.
   Спрашивать его, каким образом,  я  не  отваживался,  как  и  не  посмел
уточнить у Вульфа насчет весны  и  осени.  О  вещах,  выходящих  за  рамки
нормального корабельного обихода, офицеры с командой не беседуют.
   Так или иначе, но последняя наша вода в цистерне воняла уже как  свиной
корм в отцовском хлеву.
   - Думаю, что на сей раз получится, - сказал Вульф Янсену,  когда  после
обеда снова наползло темное облако. -  Прикажите  приготовиться  к  приему
воды.
   Янсен немедленно начал распоряжаться.  В  метре  над  палубой  натянули
старый парус с дырой посередине. Под дырой поставили большую бочку.  Рядом
стояли наготове ведра и прочие емкости.
   Вульф  хорошо  разбирался  в  погоде.  Едва  мы  успели  приготовиться,
началось светопреставление.  Вода  прямо-таки  валилась  с  неба.  Никаких
дождевых капель не было и в помине. Вниз падала тепловатая водяная  масса.
С паруса вода толстой струей била в бочку. Несколько минут  -  и  она  уже
наполнилась. "Матушке бы моей такой  дождичек",  -  с  тоской  подумал  я,
вспомнив жиденькую струйку, стекавшую в нашу домашнюю  бочку  из  дождевой
трубы.
   - Получить мыло у кока! - крикнул Фьете сквозь шум дождя. Симон стоял в
проеме камбузной двери с ведром  и  черпал  оттуда  каждому  по  пригоршне
жидкого зеленого мыла.  Руки  сразу  запузырились  пеной.  Я  натер  мылом
голову. Пена тут же побежала по всему телу. Одежка полетела прочь, а мы  с
восторгом принялись скоблиться с головы  до  ног.  Неделями  мы  умывались
соленой водой, а если и случалось раздобыть пресную, то не  более  чем  по
пол-литра на брата. Теперь мы утопали в изобилии.
   Дождь кончился, как и начался, разом, словно выключился. Из-за  облаков
вышло  пронзительное  солнце  и  уставилось  изумленно  на  десяток  голых
моряков, отжимающих свои штаны. Через несколько минут от палубы пошел  пар
- это она сохла. Мокрые парусиновые штаны приятно холодили ноги, но,  увы,
недолго: вскоре безжалостное солнце вытянуло влагу и из них.
   Я заткнул полную бочку, и парни откатили ее в сторону. На смену  ей  мы
тут же приготовили новую, чтобы не упустить следующий дождевой шквал. Небо
отнеслось к нам с пониманием. Через несколько часов  разразился  очередной
ливень. Когда он кончился, на  всех  снастях  развевались  наши  рубахи  и
подштанники,  дождавшиеся  наконец  стирки  после  холодного   Английского
канала.
   "Дора"  медленно  скользила  дальше.  Янсен  приказал  развернуть  нашу
походную кузницу. До самого обеда он  что-то  ковал,  да  так,  что  искры
сыпались, а на палубе, к  глубокому  негодованию  Фьете,  выгорали  черные
точки. К полудню  работа  закончилась:  в  руках  у  Янсена  блестели  два
роскошных гарпунных наконечника и большой крюк для ловли акул.
   Я набил наконечники на две метровой длины рукоятки,  и  Янсен  забросил
свой акулий крюк с кормы. На откованный до  ножевой  остроты  и  тщательно
отполированный крючок  он  насадил  кусок  мяса,  выделенный,  хотя  и  со
скрежетом зубовным, скупердяем Симоном.
   С гарпуном Янсен лег в сетку под бушпритом. Уже с неделю вокруг корабля
резвилась целая дельфинья школа.  Морские  свиньи,  как  мы  их  называли,
сплывались сюда с огромной скоростью откуда-то  из  бесконечных  просторов
Мирового океана. Их блестящие тела,  словно  веретена,  так  и  крутились,
вздымаясь над синей водой. Следуя какому-то таинственному  ритму,  они  то
выныривали один за другим, то снова уходили на глубину. Они четко  держали
строй, будто плыли в своеобразном военном ордере. Издали казалось, что это
вьется  кольцами  гигантский  морской  змей.  Возле   корабля   строй   их
рассыпался. Каждое животное плыло и прыгало,  как  ему  заблагорассудится.
Больше всего нравилось дельфинам перепрыгивать через  волны,  расходящиеся
от  нашего  штевня.  Держались  они  рядом  с  нами  без  всяких   усилий,
безразлично, шла ли "Дора" полным ходом или нет.
   Итак, Янсен лежал в  сетке  под  бушпритом  и  выжидал,  когда  дельфин
попробует перемахнуть через волну, так и клокотавшую под штевнем. Вытащить
на борт загарпуненную или пойманную на удочку большую рыбу мы могли только
на самом малом ходу. При свежем ветре поток сейчас же  сорвал  бы  рыбу  с
крючка.
   Ждать Янсену пришлось недолго. Вскоре в некотором отдалении от  нас  на
тихой воде показалась большая дельфинья стая. Я стоял у  бушприта.  Передо
мной лежал свернутый в бухту линь, к которому был привязан гарпун  Янсена.
Вот первый  дельфин  вынырнул  из-под  штевня.  Янсен  замахнулся,  крепко
держась левой рукой за фор-стеньштаг, чтобы  бросок  был  сильнее.  Гарпун
сверкнул на солнце и чуть не по самую рукоятку вошел в дельфинью спину.
   - Крепи! - крикнул Янсен.
   Я мигом обмотал конец линя вокруг битенга, чтобы  спасающееся  бегством
животное не ушло вместе с гарпуном. И вовремя - линь дернулся из моих  рук
с такой силой, что ожег кожу на ладонях. Потом он натянулся,  как  струна,
но порвать его дельфину было не под силу. С гарпуна бы не сорвался,  тогда
он - наш.
   Меж  тем  Янсен  выкарабкался  из  сетки  и  принялся  с  моей  помощью
вытягивать добычу. Вокруг нас собрался весь экипаж,  исключая  капитана  и
рулевого. Фьете торопливо ладил второй линь с петлей на конце. От борьбы и
потери крови дельфин несколько обессилел, и  мы  подтянули  его  к  самому
борту. Боцман попытался было набросить  на  него  петлю,  но  промахнулся.
Однако с третьей попытки это ему все же удалось. Петля  крепко  затянулась
возле самого хвостового плавника.
   Линь быстро завели в блок.
   - Вира помалу!
   Дельфин завис над палубой хвостом кверху. Янсен еще раз с силой надавил
на гарпун. Симон стукнул гандшпугом [гандшпуг - длинный брус  из  твердого
дерева,  служащий  для  вращения  ручных  шпилей  при  работе  с  большими
тяжестями]  по  дельфиньей  голове.  Несколько  капель  крови   упали   на
выдраенную добела палубу. Мы стояли вокруг огромной, больше  человеческого
роста,  туши.  Охотничий  азарт  остыл,  и  нам  стало  жалко  несчастного
дельфина. Может, это  именно  он  уже  несколько  недель  резвился  вокруг
"Доры", а мы радовались его прыжкам. Ведь он со своими приятелями такой же
пахарь моря, как и мы. Да и людей он не жрет. Висит вот теперь на  рее,  и
жалко его, бедолагу.
   - Кок, сегодня на обед рыбьи котлеты, - сказал Янсен и, упершись  ногой
в раскачивающуюся тушу, выдернул гарпун. Команда молча стояла вокруг.
   К полудню с камбуза понеслись  дразнящие  запахи,  от  которых  у  меня
потекли слюнки, думаю, что  и  у  остальных  парней  тоже.  Сострадание  к
дельфину давно позабылось.  Мальчишкой,  когда  кололи  свинью,  я  всегда
крепко держал ее за хвост, и, как ни жаль мне было нашу свинью, которую мы
заботливо откармливали целое лето, мечты о свежей колбаске и ветчине  были
сильнее сострадания. Точно так же обстояло дело и с дельфином.
   Однако возле кубрика собралась компания старых матросов, лица  их  были
сумрачны.
   - Не-е-е-т, мы ни за что не будем его есть...
   - Может, в нем - душа какого погибшего морячка...
   - И вообще нам сегодня положен гороховый суп с солониной.
   - Не будем есть!
   - Биллем, сходи поговори с капитаном.
   Меж тем подошло время ловить Солнце. Кэптен Вульф прохаживался  взад  и
вперед по подветренной стороне шканцев.  Биллем  и  пятеро  его  приятелей
замерли у трапа, почтительно взирая снизу вверх на капитана.
   - Ну, что случилось?
   Капитан прервал свой променад и подошел к  поручням.  Вперед  вытолкали
Виллема. Он так волновался, что едва не проглотил свою табачную жвачку.
   - Кэптен, мы не хотим его есть!
   Вульф потеребил свою бородку.
   - Вот как? И кого же вы, позвольте узнать, не хотите есть?
   - Дельфина, морскую свинью, вот кого!
   Большой палец Виллема уперся в камбуз, где Симон колдовал вокруг  своих
котлов.
   Тем временем у трапа полукругом сгрудилась и остальная  команда.  Фьете
подмигнул мне:
   - В штиль матросов всегда одолевают дурные мысли.
   Мы рванули к  подветренному  трапу  и  взбежали  на  шканцы.  Вульф  же
спустился на несколько ступенек, но стоял все еще выше,  чем  команда.  За
ним, чуть выше, стояли Янсен, Фьете и я.
   - Итак, - сказал Вульф после некоторого раздумья, - вы не  хотите  есть
дельфина. Что ж, это вовсе не обязательно.
   Биллем беспокойно зыркнул на своих  соратников.  Уступчивость  капитана
только  сильнее  возбудила  их.  Кое-кто  уже  разинул  было  рот,   чтобы
предъявить требование о гороховом супе с солониной.
   Но капитан опередил их.
   -  Не  понимаю  только,  почему  вы,  собственно,  отказываетесь   есть
дельфинье мясо?
   Биллем снова смущенно глянул  на  приятелей.  Изложить  причины  отказа
капитану и остальной команде было для него делом нелегким. Вульф терпеливо
ждал, когда Биллем наберется храбрости. Так и не дождавшись, он  заговорил
первым:
   - Я тоже верю, что ловить дельфинов - грех и это приносит несчастье.
   Все так и остолбенели.
   - Но, - продолжал капитан Вульф, - несчастья следует  опасаться  только
герру Янсену. Вы-то ведь вместе с ним не ловили!
   Парни переглянулись:
   - Да, это уж точно.
   - Капитан прав.
   - Конечно, согрешил только штурман.
   - Герр Янсен,  -  сказал  Вульф,  но  теперь  в  совсем  ином  тоне,  -
взгляните-ка, шквал идет. Прикажите зарифить марсели.
   Потом повернулся и снова ушел на шканцы.
   Янсен тут же погнал людей на такелаж. Вульф прошел мимо нас с Фьете.
   - Можете быть свободны. Скажите коку, чтобы после маневра он  побыстрее
раздал еду. И порции побольше.
   И тут завыл-засвистел шквал. Хлынул тропический ливень, мокрая парусина
стала жесткой, как кость. Работать на реях было чертовски трудно. А  когда
шквал прошел, команде пришлось еще раз  лезть  на  реи  и  отдавать  рифы.
"Дора" снова достигла ветровой зоны, которая дальше к  зюйду  переходит  в
зону зюйд-остовых пассатов.
   Волна под штевнем вспенилась,  далеко  позади  нас  тянулся  пузырчатый
кильватерный след. Вся команда ела  свежее  дельфинье  мясо.  Симон  жарил
добавку, покуда все не насытились по горло.
   В штевневых струях  вздымались  и  утопали  дельфиньи  спинки.  Морские
свиньи резвились вокруг нашего корабля. Акулий крюк мы  убрали.  На  таком
ходу проку от него не было никакого.



10

   Экваториальная купель. "А не слабо вам, плотник?"
   Я учусь делать операции. Как удят акул

   Ветер держался, хотя и заходил со всех румбов. Все наши бочки  с  водой
наполнились по самую пробку. Только вот с харчами дела обстояли  не  очень
хорошо. Под тропическим солнцем солонина слегка позеленела, и душок от нее
пошел довольно смрадный.  Биллем  клялся,  что  лучше  сам  бы  загарпунил
дельфина, чем "трескать этакую вкусноту". Но "Дора" бежала слишком быстро.
Наша соленая капуста воняла, как коровий корм зимой. В добротных,  двойной
морской закалки, сухарях расплодились юркие червячки. В  муке  и  перловке
хозяйничали прожорливые клещи.
   - Ничего, разварятся, - сказал Симон. -  Не  очень-то  привередничайте,
парни, мы не прошли еще и  половины  пути.  Это  еще  цветочки,  а  ягодки
впереди.
   А пока впереди был экватор.
   Сейчас я читаю иной раз в газетах о больших  празднествах,  посвященных
переходу экватора. Главным образом на  туристских  пароходах.  С  шествием
Нептуна, и все такое. На "Доре" о Нептуне большинство парней и понятия  не
имело.  Праздник  состоял  в  том,  что  у  трапа,  ведущего  на   шканцы,
появился... Янсен с бутылкой "аквавита" [аквавит - сорт водки] в руках.
   - Мы переходим экватор! - И каждому по чарке. А поскольку на одной ноге
стоять долго нельзя, то и по второй.
   То ли "аквавит" на экваторе не самый подходящий напиток, то ли по какой
другой причине, но голоса у парней сразу стали громче.  Томсен  рассказал,
как на бриге "Луиза" боцман, обвязавшись концом, на самом экваторе сиганул
с бушприта в воду, а на корме его вытащили.
   Неожиданно через поручни шканцев перегнулся капитан Вульф.
   - Когда я был еще юнгой, мы  всегда  так  делали  при  первом  переходе
экватора. Один раз - за корабль, другой -  за  капитана,  а  третий  -  за
гамбургских девок.
   - Эх, вот бы мне, - вырвалось у меня.
   - А не слабо вам, плотник?
   Что мне, скажите, оставалось? Капитан  так  по-доброму  разговаривал  с
нами, а я возьми да и вякни... Может, это "аквавит" подействовал? Так  или
иначе, но я ответил:
   - Нет, кэптен.
   С подветра через блок на ноке грот-марса-рея быстро завели конец троса.
Фьете обвязал меня вокруг груди незатягивающимся беседочным узлом.
   - Только не зевай, а то не сможем вытянуть.
   Я кивнул и полез на нок фока-рея. Черт побери, я  ведь  уже  много  раз
лазал сюда и смотрел на море. И сюда, и повыше. Но  теперь,  когда  я  был
должен, или, точнее, мне захотелось отсюда прыгнуть, дело выглядело совсем
по-иному. Высота казалась по крайней мере раза в три больше, чем на  самом
деле.
   - Трос ходит свободно, можешь прыгать, - крикнул снизу Фьете. Даже  сам
капитан Вульф подошел к релингу, чтобы посмотреть на меня.
   -  Давай,  Ханнес,  -  скомандовал  я  сам  себе  и  прыгнул.  Падал  я
бесконечно. Потом плюхнулся в воду. Ой, до чего же она жесткая! От боли  и
испуга я разинул рот. Понятно, он тут же наполнился горькой,  как  полынь,
океанской  водой.  Я  погрузился  в  зелено-голубой,  искрящийся  светлыми
пузырьками мир. "На воздух, на воздух", -  застучало  мне  в  виски,  и  я
вынырнул. Мимо меня быстро скользил корабельный борт. Высоко над  собой  я
увидел несколько человеческих лиц. "Ну все, отсюда тебе не  выбраться",  -
пронзило меня всего. Теперь надо мной была уже корма. Корабль уходил!
   И в тот же миг трос на  моей  груди  рвануло,  потянуло,  причиняя  мне
страшную боль. "Дора" бежала быстро, и туловище мое почти до пояса вылезло
из воды. Обеими руками я вцепился в трос, чтобы не так  сдавливало  грудь.
Слава богу, корма  приближается!  Фьете  выбирает  трос!  Медленно,  очень
медленно тянулся мимо меня корабельный борт (или я - вдоль борта?). Вот  я
уже и под грота-реем. Трос потянул меня  кверху.  Я  невольно  вспомнил  о
дельфине, который несколько дней назад болтался  на  этом  самом  месте...
Теперь можно упереться ногами в корпус и ухватиться за линь. Шаг за шагом,
вверх по борту. Натяжение троса ослабло, грудь дышала свободно. Я  перелез
через релинг.
   - Три раза ура в честь Ханнеса! Гип-гип-ура-ура-ура!!!
   Фьете хлопал меня по плечу. Я покосился на шканцы. Кэптен Вульф и Янсен
стояли на подветренной стороне и беседовали. О чем? Во  всяком  случае  не
обо мне... Вечером в койке я растирал ноющую грудь. "Ханнес, дружище, ну и
дурень же ты".
   Оглядываясь сегодня на свою прошлую жизнь, я вижу, что так и  оставался
всегда дурнем, несмотря на все добрые намерения. Потому,  наверное,  и  не
достиг ни чинов, ни богатства, не считая  трясучего  автобуса,  владельцем
которого заделался на старости. Впрочем, стоит ли из-за этого тужить? Кому
она была  нужна,  твоя  экваториальная  купель?  О  чем  ты  думал  тогда,
отчаянный парень Ханнес? Хотел кэпа поразить своей храбростью,  на  особое
его расположение к себе рассчитывал? И просчитался...
   Среди команды мой прыжок обсуждался еще несколько дней, а потом  о  нем
больше и не вспоминали. Меня это слегка задевало: всякому  лестно  быть  в
центре внимания. Но центром внимания на "Доре" был и оставался  отнюдь  не
плотник Ханнес, а капитан Вульф.
   Впрочем, в одном-то деле я все-таки оказался капитану конкурентом  -  в
хирургии! Капитан был одновременно и  судовым  врачом.  В  его  каюте  под
койкой стоял маленький сундучок с надписью "Аптечка". Только болеют-то  на
море редко. Мы не простужались, хотя почти целый день  носились  в  мокрой
робе, а то и в койки в ней заваливались, если  ожидался  парусный  маневр.
Легкое недомогание? Случалось. Только ведь, покуда есть силы взобраться на
такелаж, заявлять себя больным порядочному матросу просто стыдно.  К  тому
же еще и некий  благоговейный  страх  перед  капитаном  и  всеми,  кто  на
шканцах. А может, перед содержимым медицинского  сундучка?  Ведь  из  всех
медикаментов самый действенный, как известно, касторка.
   Капитану Вульфу в этом рейсе пришлось заняться медициной лишь  однажды,
когда Томсен сломал мизинец. Дня два  Томсен  пытался  было  свой  перелом
скрывать, но любая работа этой рукой  причиняла  ему  адскую  боль.  После
очередного маневра Вульф крикнул со шканцев:
   - Томсен, а ну-ка подойдите сюда!
   Томсен поплелся на ют, пряча, будто невзначай, больную руку за  широкие
парусиновые штаны.
   - Покажите руку!
   Томсен нерешительно протянул капитану руку. Вульф бесцеремонно сжал его
запястье и с силой дернул за распухший палец. Томсен только ахнул. Кричать
от боли? Такого он себе позволить  не  мог,  особенно  на  глазах  у  всей
любопытствующей команды. Это было бы ниже его достоинства.
   Вульф и матрос скрылись в капитанской каюте. Спустя некоторое время оба
вышли на палубу. Палец Томсена был в лубке.
   - Фосс, смажьте повязку смолой.
   Я растопил кусочек смолы, которой мы заливали пазы в палубе,  и  смазал
ею бинт. Застывшая смола защищала палец, словно панцирь, и  не  пропускала
воду. Лицо у Томсена было бледным.
   - Хорошо еще, что кэптен мой чирьяк не засек, а то непременно и его  бы
взрезал.
   Он расстегнул ворот рубахи и показал багровый фурункул. От однообразной
пищи или от вечного полоскания в соленой воде  в  дальнем  плавании  такие
гнойники одолевают почти каждого моряка.
   - А ну, налепи-ка на него смоляной пластырь, - сказал Томсен.
   Я намалевал ему на шее черное пятно. Считалось, что  смола  рассасывает
нарывы. Чем больше мы плыли, тем  больше  становилось  у  меня  пациентов.
Большинству смоляной  пластырь  помогал.  Но  кое  у  кого  воспалительный
процесс принял очень острую форму. Мало адских болей, так человека  еще  и
лихорадило.
   Особенно скверно чувствовал себя один юнга. Он едва мог двигаться, весь
горел и смотрел на  нас,  как  затравленный  зверек.  После  обеда,  когда
капитан ушел отдыхать, Фьете притащил мальчишку ко мне.
   - Ханнес, ты должен его резать.
   Я озадаченно посмотрел на обоих.
   - Вы мазали меня смолой, теперь вы и режьте, - сказал мозес чуть слышно
и, уловив мои сомнения, добавил:
   - Не идти же мне в таком виде к капитану.
   Парень был, безусловно, прав. Мне и самому  это  было  ясно.  Смоляными
пластырями я разукрасил его как хорошего ягуара.
   Деваться некуда, я принялся точить нож. Бедный юнга дрожал от страха  и
лихорадки, но мужественно  скинул  рубаху  и  штаны.  Двое  парней  крепко
держали его.
   - Только спокойно, не суетись, - сказал мне Фьете.
   К счастью, достаточно оказалось  лишь  легкого  надреза,  и  недуг  был
исцелен. Самое удивительное, что у мозеса никогда больше ни на какие чирьи
и намека не было. Наши парни сразу признали меня целителем-чудотворцем,  и
я купался в лучах славы. Все они по очереди приходили ко мне  и  просились
на операцию, так что вскоре я и в самом деле стал  приличным  специалистом
по части вскрытия фурункулов.
   Позже, в штурманской школе,  меня  учили,  что  при  операции  особенно
следует опасаться всяких бацилл и  заражения  крови.  Бациллы  на  "Доре",
похоже, все передохли, да и на других кораблях я их что-то не обнаружил. А
может, помогала вера в мое искусство. Учил  же  я  у  пастора  Рухмана  на
уроках закона божьего: "Прииди, и вера твоя поможет тебе.  И  он  встал  с
ложа своего и исцелился".
   Никто на "Доре" не сомневался больше в моем врачебном искусстве,  разве
что две акулы,  которые  вот  уже  несколько  дней  следовали  за  нами  в
кильватере.
   - Они ожид