х, ненадежных ногах мы ступили  на  твердую
землю. Хижины и пальмы закачались. Мне это ощущение было хорошо знакомо по
прежним  плаваниям,  а  вот  моего  друга  Нормана  оно,  видимо,  застало
врасплох. Во всяком случае он  тут  же  скрылся  за  толстенным  пальмовым
стволом, и оттуда послышались хорошо знакомые мне  звуки,  которые  издают
обычно больные морской болезнью.
   Через некоторое время он появился оттуда измученный, улыбающийся сквозь
слезы и проклинающий свою судьбу.  К  счастью,  на  суше  морская  болезнь
проходит куда быстрее, чем на море, и лучшее лекарство от нее  -  полежать
немного в тени под деревом. Поступив  именно  таким  образом,  мой  Норман
вскоре снова был бодр и весел.
   Маленький королевский ужин состоял из нескольких свиней, зажаренных  на
раскаленных камнях. На гарнир подали корни ямса и всевозможные овощи.  Его
королевское величество настойчиво потчевал нас хмельным напитком.  Капитан
Декстер разъяснил нам, что это пальмовое вино. На  пиршество  явились  все
без исключения подданные короля в возрасте от полугода и старше. Все  были
довольны и радостны, пели и плясали. А над  всем  этим  шумным  праздником
ярко сияла огромная тропическая лунища.
   Гуляли мы  до  восхода  солнца.  Островитяне  вели  себя  исключительно
учтиво. Один-единственный из них перепил  пальмового  вина  и  начал  было
скандалить.  Незамедлительно  он  был  схвачен  четырьмя  своими   лучшими
друзьями и приволочен пред светлые очи короля.  Тот  повелительным  жестом
указал на лагуну, сверкавшую под луной в 50 метрах от нас. Его  жест  живо
напомнил мне картинку из моего старого школьного учебника: Фридрих Великий
в битве при Лейтене.  Только  наш  король  не  собирался  отдавать  боевой
приказ.
   - Идемте! - сказал он нам на своем испорченном английском.
   Король, жители деревни и мы вместе с ними поспешили вниз, к пляжу,  где
четверо мужчин, зайдя по  колено  в  воду,  уже  полоскали  в  ней  своего
упившегося до зеленого змия дружка.
   Король поднял руку. И тотчас же четверка обмакнула свою жертву в  воду.
Они держали его в таком положении до тех пор, пока король не опустил руку.
Пьяный давился и отхаркивался. Король снова поднял руку. Голова нарушителя
приличий  тотчас  скрылась  в  соленой  воде.  О  том,  что  он  еще  жив,
свидетельствовали только трепыхающиеся ноги. Движения их  становились  все
более вялыми. Снова взмах королевской руки - и четверка  поставила  своего
друга на ноги. Из его желудка теперь уже  шла  только  чистая,  прозрачная
вода.
   Но король был правителем строгим и обстоятельным. Снова рука  вверх,  и
на  этот  раз  он  выжидал,  пока  ноги  охальника  совсем  не   перестали
шевелиться. Затем четверка выволокла безжизненное тело на берег.  Там  его
сперва поставили "на попа", чтобы вытекла вода, а потом начали  катать  по
песку. Глядь-поглядь, а он уже раскрыл глаза, глубоко вздохнул, поднялся и
склонился в поклоне перед королем. И при этом  -  абсолютно  трезвый!  Все
снова потянулись к королевскому "дворцу". Праздник продолжался.
   На следующий день Норман и слышать не хотел об уходе с островов.  После
долгих препирательств мы все же порешили выходить 19 сентября. На прощание
островитяне столь щедро одарили нас мясом,  кокосовыми  орехами,  связками
бананов и корнями ямса, что бедняга "Тиликум" едва мог все  это  вместить.
Провожала нас вся деревня.
   Для гарантии за румпель взялся я сам и аккуратно провел "Тиликум" между
рифами в открытое море.
   Без  особых  приключений  (да  и  расстояние-то  пустяковое   -   всего
каких-нибудь несколько сот миль!) через Манахики и Самоа мы  добрались  до
островов Фиджи, где задержались на несколько дней в Суве - главном  городе
колонии. Здесь меня подстерегала неожиданность. 21 октября пришел Норман и
сказал:
   - Джон, я обмозговал наши дела со  всех  сторон.  Бесконечное  плавание
совсем не оставляет мне времени для работы над газетными статьями и  нашей
книгой. Поэтому я решил плыть отсюда в  Австралию  на  пароходе.  Пока  ты
доберешься до Сиднея, я напишу обо всем, что мы пережили  до  сих  пор,  а
потом ты расскажешь мне о своих новых приключениях,  и  я  обработаю  этот
материал для печати.
   Я прямо-таки не знал, смеяться мне или плакать. Идеальным компаньоном я
бы Нормана, откровенно говоря, не назвал. Однако,  с  другой  стороны,  не
бывает ведь ни праведника без порока, ни грешника без  покаяния,  а  одной
рукой и узел не завяжешь. Да, ничего  себе  -  сюрпризец!  Что  же  мне-то
теперь делать?
   - У нас дома говорят: не задерживай  того,  кто  уезжает,  -  сдержанно
ответил я Норману.
   Вечером Лакстон покидал Суву на почтовом пароходе. Потом, в Сиднее,  мы
с ним побеседовали еще разок и больше никогда не встречались.



16

   Отплытие в Австралию. Человек за бортом. Без компаса.
   Сиднейская прорицательница. Выброшенный на берег.
   Процесс в Мельбурне. Прибытие в Тасманию

   Мой друг Мартенс утверждал всегда, что не бывает ни удач, ни невезений.
Все дело случая. Счастье с несчастьем на одних санях ездят. Однако каждому
опытному картежнику отлично известно, что карты у него будут  идти  лучше,
если открывать их по одной. Я сам частенько выходил в море по пятницам,  и
это не принесло мне никаких неприятностей. С другой стороны, теперь вот  у
меня с моим автобусом трижды, одна за другой подряд, произошли аварии,  да
к тому же еще на одном и том же перекрестке...
   Стоп, стоп, Ханнес! Ты, конечно, мог бы порассказать о своих автобусных
пассажирах такое, что хватило бы  на  целый  роман.  Однако  остановись  и
отмотай свою пряжу назад к "Тиликуму".
   22 ноября я  нанял  Луи  Бриджента.  Это  был  профессиональный  моряк,
искавший рейса на Тасманию, где он  хотел  навестить  сестру.  То,  что  я
собираюсь сперва пройти  1800  миль  до  Сиднея,  потом  1000  миль  вдоль
австралийского побережья и, конечно, еще 1000 миль  до  Тасмании,  его  не
смущало. Он притащил на "Тиликум" свою кису  [киса  -  морской  мешок],  и
вечером мы уже вышли из Сувы. Мой  новый  напарник  оказался  великолепным
парусником и отличным парнем. Я настойчиво уговаривал его проделать вместе
со мной все кругосветное путешествие. Он только смеялся:
   - Нет, шкипер, сначала мне нужно к сестре, а там уж потом посмотрим.
   На пятый  день  нашего  путешествия  ветер  стал  медленно,  но  упорно
крепчать. Мы убирали один парус за другим.
   Как всегда, когда ветер заметно крепчал, я обвязал себя  вокруг  живота
страховочным концом, закрепив его надежно за  скобу,  вделанную  в  стойку
рубки. Незадолго до полуночи погасла подсветка компаса. Однако  звезды  на
небе сияли вовсю, и я не стал будить Луи, а взял курс на яркую  звездочку,
мерцавшую прямо у нас по носу.
   В полночь я прокричал нараспев традиционное:
   - Новая вахта выходит на смену!
   И тут же моя смена  вышла  наверх.  Старый  моряк  Бриджент  поднимался
сразу, без проволочки, стоило лишь окликнуть его. Я показал ему звезду, по
которой он должен держать курс, и собрался было спуститься в каюту,  чтобы
исправить подсветку компаса.
   - Эх, шкипер, - мечтательно сказал Бриджент, - сделали бы одолжение  да
угостили сигарочкой!
   Я сделал ему это одолжение, а заодно закурил и сам.  Так  мы  с  ним  и
покуривали в свое удовольствие - он у румпеля, я - высунувшись по пояс  из
каютного люка - и разговаривали о всевозможных вещах, какие  только  могут
прийти в голову в полуночную вахту. Однако даже самой лучшей  сигаре  рано
или поздно приходит конец. Я вытащил компас из нактоуза и взял его с собой
в каюту.  Фитиль  маленькой  керосиновой  лампы  совсем  обуглился.  Через
несколько минут неисправность была устранена, и я протянул компас Луи. Для
того чтобы вставить компасный котелок в  нактоуз,  ему  потребовались  обе
руки, и он зажал румпель между коленями.
   В это самое мгновение с кормы послышался рокот волны.  Мне  показалось,
что она захлестывает нас.
   - Полундра, держись! - закричал  я  и  постарался  поплотнее  заклинить
корпусом люк, чтобы вода не смогла попасть в каюту. Как я  и  предполагал,
вал слегка лизнул нас и с шумом  прокатился  мимо.  Все  обошлось,  ничего
страшного не произошло.
   Я отряхивался и яростно тер кулаками глаза, очищая их от соленой  воды:
ведь стоял-то я как раз лицом к волне. И тут  вдруг  "Тиликум"  рыскнул  к
ветру и начал медленно ложиться на борт.
   - Проклятие! Заснул ты там, что ли? - заорал я, проталкиваясь через люк
на палубу. Румпель беспорядочно болтался из стороны в сторону  -  рулевого
не было.
   Я тотчас же раздернул фалы фока-стакселя и грота.  Потом,  чтобы  дрейф
был как можно меньше, пошел за борт плавучий якорь. Проделывая все это, я,
не переставая, громко окликал Луи.
   Теперь "Тиликум" стоял на своем плавучем  якоре.  В  ночной  тьме  чуть
светились белые гребни волн. Я зажег керосиновую лампу, приладил ее повыше
и прислушался. Завывание ветра да  шипение  пены,  срывающейся  с  гребней
волн, - вот и все, что я услышал. Луи  исчез  бесследно.  С  левого  борта
шлейфом свисал в воду сорлинь. Да что же это такое?! Выходит,  Луи  вообще
не обвязывался страховочным концом? По-видимому, нет. Волна была настолько
слабой, что просто не смогла бы смыть за борт человека, крепко держащегося
за румпель. Но Луи-то правил коленом, а  в  руках  у  него  был  компас  в
тяжелом кожухе. Я кинулся к нактоузу. Он был пуст.
   В шесть часов рассвело. Ветер засвежел до хорошего  шторма.  Уже  свыше
пяти часов Луи был за бортом. От места, где произошел  несчастный  случай,
"Тиликум" снесло за это время по крайней мере миль на десять.  В  горле  у
меня стоял комок. Едва не застонав, я достал из  шкафчика  свой  канадский
флаг, поднял его на мачте и приспустил до половины. Конечно, это был всего
лишь пустой жест, но я  не  мог  поступить  иначе,  я  должен  был  отдать
товарищу эту последнюю почесть. Обо всем случившемся я подробно записал  в
вахтенный журнал.
   До чего же тяжело было у меня на душе! Я снова и  снова  возвращался  в
мыслях к событиям прошлой ночи. Эх, если бы... Как мы любим задним  числом
перебирать все упущенные варианты!
   Я чертовски устал и прилег на койку. Но стоило мне сомкнуть глаза, как,
словно наяву, в каютном люке уже стоял Луи и звал меня. Не в силах вынести
этого, я поднялся и принялся искать запасной компас. Правда, это был всего
лишь маленький карманный компас, но и такой все же лучше, чем ничего.
   Я выворотил наизнанку всю  каюту,  но  компаса  так  и  не  нашел.  Как
выяснилось впоследствии, это горе луковое - Лакстон прихватил его с  собой
"на память". Итак, значит, мне  суждено  болтаться  без  компаса  в  Южных
морях, в 600 милях от Сувы и в 1200 милях от Сиднея! Если  учесть  к  тому
же, что я забрался далеко в сторону от всех пароходных и  парусных  путей,
то положение мое казалось мне почти безнадежным.
   Около полудня шторм настолько утих, что я  смог  измерить  по  секстану
меридиональную высоту Солнца. Теперь я знал по крайней  мере,  где  в  это
мгновение у меня север (ведь я плыл в южном полушарии). Сообразно с этим я
определил, что волны шли от ост-зюйд-оста. Мне надо было в Сидней, который
лежал где-то к зюйд-весту. Поэтому я поставил паруса и развернул "Тиликум"
так, чтобы он принимал волну левым бортом, но не лагом, а слегка с  кормы.
Такой метод отлично оправдал себя, потому что ветры в этой зоне дуют почти
всегда с того же самого направления. Восходы Солнца, закаты Солнца, Луна и
звезды - все это оказывало мне существенную помощь  в  отыскании  пути  на
зюйд-вест. Ну, а если небо хмурилось и мне начинало  казаться,  что  ветер
зашел и волны идут не  оттуда,  мне  не  оставалось  ничего  другого,  как
ложиться в дрейф и выжидать, пока не прояснится.
   Первые три дня я не мог спать: стоило закрыть глаза, как появлялся  Луи
и звал меня. Поэтому я смертельно вымотался и то и  дело  клевал  носом  у
руля.
   И вот 30 октября меня, как сонную курицу, прихватил врасплох страшенный
шквал. "Тиликум" резко накренился, едва не черпая бортом воду. Я с размаху
ахнулся об пайол [настил, закрывающий трюм] рубки и, оглушенный, никак  не
мог подняться на ноги. Треснула фок-мачта и повалилась за борт. Она тотчас
же сработала как плавучий якорь. Судно круто привелось к ветру и  потеряло
ход. Грот и бизань заполоскались. С трудом поднявшись на ноги,  я  спустил
паруса. Потом забрался в каюту и стал размышлять о своей судьбе.  Если  бы
сейчас кто-нибудь сказал мне: "А слабо тебе плыть дальше одному!" -  я  бы
немедленно ответил: "Нет!" Вот только сказать-то мне об этом было некому.
   Спустя несколько часов я все же собрался с духом.
   - Итак, кэптн Восс, хотите капитулировать? - без обиняков спросил я сам
себя.
   - Ноу, сэр! - не менее  откровенно  ответил  я  самому  себе.  Впрочем,
ничего иного мне в сущности и не оставалось.
   Я вышел на палубу, вытащил из воды фок-мачту вместе с парусом  и  залег
спать. Десять часов подряд я проспал крепким, глубоким  сном,  после  чего
снова был в полной боевой готовности.
   На следующее утро я привел в порядок фок-мачту и накрепко приконтрил ее
к оставшемуся обломку.  Тут-то  вот  и  оправдалось  на  деле  то,  что  я
распределил всю небольшую парусность, которую нес "Тиликум", на три мачты.
Поставить любую из них было  под  силу  одному-единственному  человеку.  К
полудню я снова шел всеми парусами на зюйд-вест.
   К 14 ноября от Сиднея меня отделяло, по моим расчетам, всего лишь около
150 миль. В радужных мыслях я входил уже в гавань. Уже, как наяву, я видел
перед собой антрекот в руку  толщиной,  с  зеленым  горошком  и  портер  в
огромной кружке. Однако  яхтсмену  никогда  не  следует  забывать  святого
правила: человек предполагает, а ветер и  погода  располагают.  Не  успело
после этого пройти и четырех часов, как мне снова пришлось отстаиваться на
плавучем якоре, ожидая, когда промчится мимо жесточайший вест.
   Когда стало темнеть, я выставил на палубу керосиновую  лампу  и  улегся
спать. Среди ночи я проснулся. Снаружи все еще завывало на все  голоса,  а
койка была теплая и сухая. И все-таки - порядок есть порядок - я  поднялся
и выглянул в люк. Лампу мою задуло ветром, а прямо  на  меня,  огромные  и
грозные, надвигались зеленый, красный и белый огни.
   Лишенный маневренности, без огней, "Тиликум" стоял  на  плавучем  якоре
прямо по курсу парохода. Я торопливо схватил попавшийся под руку шерстяной
носок, плеснул на него из  бидона  керосином  и  поджег  его.  С  пылающим
факелом в руке я выскочил на палубу и замахал им над головой.  Заметит  ли
меня с мостика рулевой? Успеет ли отвернуть?
   Огни медленно разворачивались.  Вот  закрылся  зеленый  огонь,  красный
вдруг оказался прямо над  моей  головой,  и,  свирепо  утрамбовывая  носом
волны, большой каботажный пароход буквально в двух  метрах  разминулся  со
мной. Его белый кормовой огонь помаячил еще некоторое время  над  гребнями
волн, и я снова остался один в бескрайнем море. Я думал о том, как  опасно
плавать без вахты. Море бесконечно велико, но суда  каким-то  непостижимым
магнетизмом так и влечет друг к другу.
   В слабом свете каютного  светильника  я  распялил  на  руке  оставшийся
носок. Я хорошо помнил, что один носок у меня был дырявый. Он протерся как
раз на том самом месте, куда упирается  большой  палец.  Другой  был  цел.
Конечно же я сжег целый! Дырявый ехидно ухмылялся мне  в  лицо.  Нет,  это
путешествие положительно  сплошная  полоса  невезений!  Полный  ярости,  я
швырнул рваный носок за борт и снова залег спать.
   Шторм бушевал еще трое суток, и я капитально выспался,  а  потом  снова
поставил паруса и благополучно добрался до Сиднея.
   Я считаю Сиднейскую гавань одной из красивейших в  мире.  Но  чиновники
там самые занудливые из всех, с какими мне доводилось иметь дело.
   Из-за гибели Луи Бриджента никаких неприятностей они мне не  чинили.  А
вот из-за всяких пустых формальностей, разного рода свидетельств и справок
придиркам конца не было. И в довершение всего оказалось, что я еще  должен
уплатить лоцманские и портовые сборы.
   - Но я же вошел в гавань без лоцмана...
   - Не имеет значения.  Здесь  распоряжается  лоцманская  корпорация.  Вы
должны заплатить 2 фунта 10 шиллингов лоцманских сборов за вход в  гавань,
3 шиллинга 6 пенсов портовых сборов и 2 фунта 10  шиллингов  за  выход  из
гавани.
   Я заплатил секретарю лоцманские сборы  за  вход  в  гавань  и  портовые
сборы.
   - А 2 фунта 10 шиллингов за выход?
   - Я уплачу их, если выйду из гавани.
   - Хорошо, но смотрите не  попытайтесь  зажать  их:  таможенный  крейсер
сейчас же приволочит вас обратно.
   Я пообещал заплатить и отправился разыскивать Лакстона. Мой друг Норман
принял меня в присутствии  некоей  брюнетки,  откликавшейся  на  имя  мисс
Симпсон. Она была уже слегка  в  годах.  Мне  показалось  также,  что  она
солидно экономит на воде и мыле, а сбереженные деньги тратит  на  пудру  и
румяна.
   Но сверх всего этого она обладала  еще  одним  удивительным  свойством,
которое проявила, однако, лишь в процессе разговора.
   Лакстон давно уже оставил все надежды увидеть меня снова.
   - Шторм чуть не перевернул вверх ногами наш большой  почтовый  пароход.
Мне просто не верится, что "Тиликум" смог счастливо отделаться.
   - Вот видишь, Норми, -  сказала  мисс  Симпсон,  -  недаром  мои  карты
предсказали тебе большую неожиданность.
   Я рассказал о своих приключениях,  а  также  о  том,  как  потерял  Луи
Бриджента. Когда я кончил, мисс Симпсон бросила на  своего  Норми  взгляд,
полный значения.
   - Мистер  Восс,  смерть  несчастного  Бриджента  -  это  перст  судьбы,
указующий, что вы с Норманом не должны больше продолжать это путешествие.
   - Мисс Симпсон, мне не совсем ясно, зачем это судьбе, желающей показать
нам с Норманом свой перст, понадобилось утопить Луи Бриджента. Я  полагаю,
что это не иначе как для того, чтобы в будущем мы снова объединились.
   Мисс Симпсон аж глаза закатила к небу от такого кощунственного неверия.
   - Как ты знаешь, дорогая,  я  отказался  от  путешествия,  -  заговорил
теперь Лакстон, - и тебе, милый Джон, я советую поступить точно так же.
   Я ответил, что буду продолжать плавание во что  бы  то  ни  стало.  Моя
уверенность в надежности "Тиликума"  благодаря  последним  штормам  только
возросла. После долгих блужданий вокруг да около мы заключили с  Лакстоном
новый договор, согласно  которому  наш  старый  договор  мы  расторгали  и
Лакстон отписывал мне свою долю "Тиликума".
   Когда я ставил свою  подпись,  мисс  Симпсон  вытащила  колоду  карт  и
принялась ее тасовать.
   - Снимите.
   Я снял.  Она  разложила  карты  на  столике,  долго  смотрела  на  них,
вздыхала, опять закатила глаза (не иначе как это был ее  коронный  номер),
потом начала прорицать.
   - Если вы и дальше  пойдете  на  этом  судне,  вас  будут  преследовать
неудачи. Вы потеряете свое судно. Вы потеряете также и своего друга.
   Мисс Симпсон снова закатила глаза. И это было хорошо, поскольку от моей
сигары отвалился кусок пепла (должно быть, от  страха)  и  упал  прямо  на
платье мисс Симпсон. Легкий запашок паленой шерсти недвусмысленно дал  мне
понять, что настало время убираться восвояси, в противном случае я потерял
бы своего первого друга тотчас же. Поэтому я быстренько поднялся,  пожелал
обоим всего доброго, поблагодарил мисс Симпсон  за  ее  ласковые  слова  и
поспешил удалиться.
   Эх,  послушаться  бы  мне  тогда  мисс  Симпсон!  Ну,   может,   совсем
отказываться от кругосветного путешествия даже и не стоило бы. Может, было
бы вполне достаточно просто проваляться  ближайшие  месяцы  в  постели  да
выспаться как следует, пока ее карты не лягут в благоприятном сочетании.
   Прежде всего я пересчитал наличные  деньги.  Эта  женщина  была  права.
Несчастья преследовали меня. Денег не хватало даже на то,  чтобы  закупить
провиант  на  следующий  этап  пути.  И  тут  мне  в  голову  пришла  одна
спасительная идея