. Сколько людей успело за это время осмотреть  "Тиликум"!
Заплати каждый из них за это хоть небольшую сумму, тогда...
   Я тотчас же отправился в городскую ратушу.  После  недолгих  поисков  я
нашел там подходящего человека. За один фунт  он  оформил  мне  разрешение
показывать "Тиликум" в парке за плату.  Еще  два  фунта,  в  пересчете  на
виски, пошли на то, чтобы несколько "портовых львов" помогли мне  вытащить
судно из воды, погрузить его на  тележку  (еще  1  фунт  10  шиллингов)  и
отвезти в ближайший парк. В заключение я  соорудил  вокруг  "Тиликума"  из
парусов нечто вроде забора, намалевал несколько плакатов и на следующее же
утро уселся в кассе.
   Этот миг я считаю  одним  из  самых  горьких  в  своей  жизни.  Я  стал
балаганщиком! Мне вспомнилось детство, хорстский базар. Что сказал бы  мой
отец, заяви я, что собираюсь стать "ярмарочным шарлатаном"?  Скорее  всего
он даже не стал бы тратить слов, а просто без промедления дал волю  рукам,
и объектом их действия определенно были бы мои щеки. А потом он, возможно,
рассмеялся бы. Мало-помалу я и сам разглядел в своем предприятии и веселую
сторону. И надо же придумать такое! В портовом городе,  где  тысячи  самых
разнообразных судов, я собирался показывать свое судно за деньги!
   Поначалу дело обстояло именно так, как предсказывала мне мисс  Симпсон.
Лишь около полудня пожаловала первая посетительница  -  почтенная  пожилая
мамаша семейства. Она солидно  выложила  свой  шестипенсовик  на  тарелку,
стоявшую в окошечке кассы. Потом она зашла  в  мой  балаган  и  уселась  в
кокпите "Тиликума". Минут этак через десять она спросила:
   - Молодой человек, когда же, собственно, мы поедем?
   От удивления я чуть было  не  поперхнулся,  но  все  же  объяснил,  что
"Тиликум" поставлен только для обозрения.
   Что тут началось! В жизни бы не подумал, что этакая бабуся умеет  столь
фигурно браниться и лаяться. Краткий смысл ее длинных речений  сводился  к
тому, что она хочет или ехать, или получить свои шесть пенсов обратно.
   Итак, мой кассовый баланс опять стоял на нуле. До четырех часов не было
больше ни одного посетителя. Я думал о мисс Симпсон и ее картах  и  совсем
уже было распрощался со всякой надеждой, чего ни  один  моряк  ни  в  коем
случае никогда допускать  не  должен.  И  тут  посетитель  пошел  косяком.
Фабрики и конторы в это время заканчивали работу, и  трудовой  люд  дружно
устремился к "Тиликуму". Каждый лихо бросал свой шестипенсовик на  тарелку
и развесив уши слушал мои рассказы. К вечеру  я  выиграл  у  мисс  Симпсон
первый раунд.
   Давка вокруг моего аттракциона длилась добрых две недели, пока рядом со
мной не объявился вдруг некий боксер, который вывесил  афишу,  что  каждый
вечер будет биться с желающими и что победивший его  имеет  шанс  получить
хороший приз. Прекрасно понимая, что конкуренции с ним мне не выдержать, я
погрузил "Тиликум" на платформу портовой железной дороги,  проходящей  как
раз рядом с парком, и отправился в Ньюкасл. Поступил я так главным образом
для того, чтобы сэкономить на лоцманском сборе за выход из гавани.
   В Ньюкасле я еще раз заработал на своей "выставке"  кругленькую  сумму.
Кроме  того,  я  выхлопотал  у  тамошнего  капитана  порта  свидетельство,
освобождавшее меня от всех поборов в австралийских портах.  И  наконец,  я
подыскал там одного студента по имени Фрэнк Хилтон, который  пожелал  быть
моим напарником. Пока до Мельбурна, а там, если плавание придется  ему  по
вкусу, возможно, он захочет остаться со мной и дальше.
   Мой бумажник  приобрел  этакую  приятную,  солидную  округлость:  поток
шестипенсовиков в сумме составил довольно изрядное количество фунтов.
   2  февраля  мы  вышли  из  Ньюкасла.  Старина  "Тиликум"  резво  бежал,
подгоняемый свежим зюйдом. Казалось, он радовался  тому,  что  путешествие
продолжается.
   Когда мы огибали маяк Нобби, я вспомнил о мисс Симпсон.
   Я рассказал об этой веселой истории Фрэнку. Однако он  мучился  морской
болезнью и не смог оценить ее по достоинству.
   Я уже успел привыкнуть к тому, что  напарников  моих  поначалу  жестоко
"травит". Однако если, несмотря на это, они находят все же силы  выполнять
свои служебные обязанности, то, значит, дела обстоят не так уж плохо. И  в
расходе продовольствия явная экономия!
   Фрэнк очень страдал, и  я  предложил  ему  глотнуть  морской  воды.  Но
протолкнуть воду изо рта в горло бедному парню так и не удалось. А во  рту
ее сколько ни держи - толку не будет.
   От Нобби мы  повернули  к  зюйду.  Приходилось  идти  лавировкой,  а  в
открытом море это всегда означает, что промокнешь ты  и  вымотаешься,  как
пес. К счастью, ветер скоро зашел, стал попутным и с  превеликим  усердием
погнал нас прямо к нашей цели. Оставалось только  лечь  на  новый  курс  -
зюйд-вест и пройти Бассовым проливом между Австралией и Тасманией. Но, как
это часто случается на море, ветер изменился, и мы должны были снова  идти
в лавировку.
   Морская болезнь Фрэнка переросла тем временем  прямо-таки  в  настоящее
морское бешенство. Как объяснил мне впоследствии мой друг доктор  Мартенс,
у подобных натур давление  крови  падает  настолько,  что  они  становятся
полностью неспособными к работе.
   Мало-помалу меня начал охватывать страх. Неужели Фрэнку  суждено  стать
вторым покойником на борту "Тиликума"? А ну как мисс Симпсон все-таки была
права? По своей морской карте я определил, что примерно в 20 милях от  нас
находится небольшая лагуна. Для "Тиликума" это было не более четырех часов
ходу. Делать нечего. Проклиная мисс Симпсон  и  свою  печальную  судьбину,
постоянно подсовывающую мне каких-то горе-спутников, я лег на новый курс.
   Часа через три показалась лагуна. Прибой возле нее  был  страшенный,  а
прохода никакого не наблюдалось.  Я  тотчас  же  развернулся  и  попытался
выбраться из бухточки, в которую нас занесло в поисках лагуны.
   Но мисс Симпсон не дремала. Явно по  ее  приказу  ветер  засвежел  и  с
каждой минутой продолжал набирать силу.
   Тщетно пытались мы  выкарабкаться  из  злосчастной  бухточки:  дрейф  и
течение подтаскивали нас все ближе к полосе прибоя. Разгулявшийся  ветрище
раскачивал волны все сильнее и сильнее, и они с ревом перекатывались через
песчаную банку.
   Не иначе как мисс Симпсон  сидела  сейчас  со  своим  Норми  за  чайным
столиком в Сиднее и потирала от удовольствия руки.
   Когда я убедился в  невозможности  выйти  из  бухты,  то  подумал,  что
выбрасываться на берег все же лучше днем, чем ночью. Мы с  Фрэнком  надели
спасательные жилеты и надежно связались друг с другом прочным тросом.  При
этом я заметил, что от морской болезни у Фрэнка не осталось и следа. Ну  и
ну! Как видно, я  открыл  самое  надежное  средство  от  морской  болезни!
Неясным оставалось только, выдержат ли этакое средство судно и команда.
   С кормы я вытравил на толстом  тросе  плавучий  якорь.  Вытяжной  линь,
привязанный к вершине его конуса,  я  выбрал  настолько,  чтобы  мешок  не
забирал воду, а волочился за нами вершиной  вперед.  Из  всех  парусов  на
мачте остался один  только  фок,  но  и  с  ним  нас  полным  ходом  гнало
прямехонько к полосе прибоя.
   Мы и опомниться не успели, как оказались  уже  на  самом  пороге  этого
белопенного ада. А  сзади  на  нас  наваливался,  нависал  водяной  глыбой
высоченный тихоокеанский вал. Задень  слегка  этакая  штука  своей  пенной
вершиной нашу корму - и "Тиликум" как пить дать поплывет  вверх  килем,  а
мисс Симпсон с глубоким душевным удовлетворением  прочтет  в  газете  наши
имена, окантованные траурной рамочкой.
   Я резко потравил вытяжной линь. Якорь  мигом  забрал  воду.  Канат  его
напрягся как струна. Лишенный хода "Тиликум" плыл теперь себе  потихоньку,
влекомый течением, словно закупоренная пустая бутылка. Фок  удерживал  его
носом к суше, а плавучий якорь  -  кормой  вразрез  волны.  Мы  больше  не
воевали с океаном. Он вздымал и опускал нас на  волнах,  как  на  качелях,
пенные гребни с шуршанием прокатывались под килем нашего утлого суденышка.
   Изо всех сил я потянул на себя вытяжной линь. Якорь  снова  развернулся
вершиной вперед и перестал  работать.  "Тиликум"  рванулся  к  берегу  как
скаковая лошадь. Позади нас вздымался уже  новый  вал,  еще  больший,  чем
прежде. Отдаю вытяжной линь,  судно  теряет  ход,  взбирается  на  вершину
волны. Все! Вал прошел!
   В третий раз я  проделал  этот  маневр  уже  шутя-играя.  У  Фрэнка  от
волнения впервые за две недели раскраснелись щеки.
   Несколько минут - и мы проскочили уже полосу прибоя. Ветер  был  такой,
что и в самой лагуне вода ходила ходуном, да еще к тому же наступило время
отлива, поэтому я, не  долго  размышляя,  направил  "Тиликум"  к  песчаной
отмели, где он наконец и завяз. Море отступало столь  быстро,  что  спустя
непродолжительное время мы сидели уже на самой настоящей  суше  далеко  от
воды.
   Фрэнк сразу же занялся примусом и в  момент  приготовил  могучий  ужин,
едоков этак на пять или шесть. Мое средство от морской  болезни  сработало
безотказно!
   Но мисс Симпсон все еще не собиралась сдаваться. Едва успели мы  вымыть
посуду  после  ужина,  как  наступил  час  прилива.  Сначала  вода  начала
спокойненько подниматься. Затем по ней побежали мелкие  волняшки,  которые
начали медленно разворачивать "Тиликум"  поперек  пляжа.  Ничего  особенно
злого мы в этом пока  не  замечали.  Но  вот  эти  самые  волняшки  начали
намывать возле нашего суденышка песчаную  банку.  Через  какой-нибудь  час
дело обстояло уже следующим  образом:  бедный  "Тиликум"  лежал  бортом  к
волне, успевшей за это время набрать довольно изрядную силу. Мы завязли  в
песчаном бархане, и бархан этот становился с подветренной стороны все выше
и выше. Корпус судна колотился о песчаную банку так, что у  меня  в  груди
переворачивалось. Вот уже первые волны начали перекатываться через палубу.
Мы съежились в кокните.
   Вдруг в  мутном  свете  вечерних  сумерек  мы  заметили  на  берегу,  в
каких-нибудь 200 метрах от нас, людей на лошадях. Они махали нам.
   - Фрэнк, пожалуй, самое лучшее будет, если  вы  отправитесь  на  берег,
пока это еще возможно.
   - Только вместе с вами, - сказал Фрэнк.
   - Пока "Тиликум" держится, я остаюсь здесь.
   Однако так долго "Тиликуму" явно было не продержаться. Поэтому я сделал
еще одну отчаянную  попытку  щелкнуть  мисс  Симпсон  по  носу.  Мы  разом
поставили фок и грот. Ветер тут же круто завалил судно на борт. И сразу же
вслед за тем набежавшая волна вскинула нас к себе на загривок и... мы  уже
были по ту сторону банки, в спокойной воде, а минуту спустя -  у  фермеров
на берегу.
   Мы сообща дотянули по песку наш бравый  "Тиликум"  до  верхней  отметки
прилива и для гарантии привязали его сразу к  нескольким  деревьям.  Потом
Пинкертоны - так звали наших друзей-фермеров - усадили нас на своих  коней
и проскакали вместе с нами добрую милю до своего дома.
   Ужин был  превосходный,  а  от  виски  собственной  перегонки  в  наших
замерзших животах запылали жаркие костры. Около полуночи мы распрощались с
гостеприимным семейством и двинулись  в  направлении  к  морю.  Теперь  не
сбиться бы только с тропинки. Мистер Пинкертон специально предупреждал нас
об этом.
   Примерно через час я спросил:
   - Фрэнк, мы все еще на тропинке?
   В ответ Фрэнк пробурчал что-то неразборчивое. Я поглядел  на  небо.  Ни
звездочки, одни только черные дождевые облака.  И  тут  хлынул  знаменитый
австралийский ливень. Ни спрятаться нам от него было, ни  укрыться.  Целых
пять часов простояли мы, прижавшись к толстому дереву.
   Наконец уже под утро дождь пошел на убыль,  совсем  скис,  булькнули  в
луже последние тяжелые капли, и стало светло. Рядом с нами тяжко  вздыхало
море. Не прошли мы и десяти метров, как лес  кончился,  впереди  показался
песчаный пляж, а прямо перед нами лежал "Тиликум", и на  нем  была  сухая,
теплая каюта.
   Я надеялся, что это был последний подвох со  стороны  мисс  Симпсон.  С
попутным ветром и при высокой воде к полудню мы благополучно выбрались  из
лагуны и полным ходом проскочили сквозь прибой.  Правда,  мы  приняли  при
этом изрядную порцию водички, но что все это значило по сравнению  с  тем,
что мы вырвались наконец на простор.
   Без всяких трудностей добрались мы до  Мельбурна.  Интерес  к  нам  был
удивительный. Все газеты  наперебой  расписывали  наши  похождения,  а  на
берегу стеной стояли любопытные.  Я  решил  попробовать  еще  разок  стать
владельцем балагана. Место для устройства выставки отвели довольно  далеко
от  гавани,  и  мне  пришлось  переправлять  туда  "Тиликум"   с   помощью
транспортной фирмы.
   Поднимали его из воды  с  помощью  талей,  закрепленных  на  деревянной
треноге. И вот как раз в тот самый момент, когда надо было уже подставлять
под него платформу, раздался треск. Лопнул крюк подъемного  устройства,  и
"Тиликум" треснулся о камни набережной.
   Мой отважный кораблик, стойко сопротивлявшийся всем штормам,  уцелевший
даже при выброске на берег,  лежал  теперь  на  мостовой  как  куча  дров.
Красный кедр выдержал все, но короткий, резкий удар о камни  оказался  для
него губительным. Пять больших, длинных  трещин  протянулись  от  носа  до
кормы. Разного же сорта мелким трещинкам и отколам не было числа.
   О, мисс Симпсон! Я понял теперь, почему в былые времена ведьм и ворожей
сжигали на кострах.
   От испуга на лбу у меня выступил пот. Я вытер его и  почувствовал,  что
должен еще повозить немного носовым платком и по глазам.
   Однако как же теперь быть? Одна надежда - на свои руки.  Ведь  в  конце
концов, когда "Ксора" села на риф в 300  метрах  от  гавани,  сумел  же  я
починить ее.
   Меж тем на набережной появился сам  хозяин  транспортной  фирмы  мистер
Свенсон, извещенный о происшествии рабочими.  Белый  полотняный  пиджачок,
белые штаны. Он вежливехонько приподнял соломенную шляпу.
   - Мне очень жаль, капитан Восс, но я  думаю,  мы  могли  бы  возместить
убытки.
   У меня камень упал с сердца.  Австралийцы  -  очень  широкие  натуры  в
деловых отношениях, правда лишь в тех случаях, когда это им на пользу.
   Мы погрузили останки "Тиликума" на повозку и повезли их к дому  мистера
Свенсона.
   Пока все хлопотали с погрузкой,  я  хорошенько  рассмотрел  сломавшийся
крюк. Он, собственно, был цел. Отлетел  обушок.  Я  совершенно  машинально
освободил обушок от стропа и, сунув  его  в  карман,  направился  во  двор
мистера Свенсона.
   Он стоял там  рядом  с  какой-то  расхристанной  личностью,  которую  и
представил мне как корабельного плотника.
   - Ничего страшного: парочку-троечку  гвоздиков  да  шурупчиков,  и  все
будет о'кэй, - сказал  тот,  обдав  нас  сивушным  перегаром.  -  Все  это
удовольствие будет стоит 22 фунта и бутылку виски.
   - Идет, - сказал мистер Свенсон, - я согласен.
   - Стоп, - вмешался я, - этому кораблику предстоит плыть вокруг света, а
не служить рыбачьим челном в Мельбурнской бухте. За  22  фунта  стерлингов
его не починить ни одному человеку, и тем более с помощью пары  гвоздей  и
шурупов.
   - Моя фирма готова возместить убытки на только что изложенных условиях,
- ледяным тоном изрек мистер Свенсон. -  Если  вас  это  не  устраивает  -
извините!
   Он едва притронулся пальцем к ранту своей соломенной шляпы,  повернулся
и был таков. Хмельной "судостроитель" икнул и залег в тень соснуть.  А  я,
потеряв дар речи, стоял перед кучей дров, которая всего какой-то час назад
была моим гордым "Тиликумом".
   Однако стоять столбом посреди двора до самой  ночи  не  имело  никакого
смысла. Я отправился в маленький отель, что оказался по соседству, и  снял
там комнату. "Ханнес, - сказал я себе, - вот теперь-то ты уж действительно
дошел до ручки. Проклятая гадалка все же оказалась права!"
   Идти мне было некуда. Я сидел в номере и клял  свою  горькую  судьбину.
Вдруг в дверь постучали:
   - Мистер Восс, тут  в  холле  несколько  джентльменов.  Они  хотели  бы
поговорить с вами.
   Я поплелся в холл. Там стояло трое мужчин. Едва я успел  спуститься  на
нижнюю ступеньку лестницы,  как  один  из  них  вышел  вперед,  достал  из
нагрудного кармашка записку и, заглядывая в нее, произнес небольшую речь.
   Сначала я не очень-то отчетливо понимал, о чем, собственно, идет  речь,
а когда наконец понял, то едва не икнул. Мельбурнский яхт-клуб избрал меня
своим почетным членом с правом ходить по всему  свету  под  его  вымпелом.
Вообще-то я и прежде был уже членом доброго десятка разных клубов. Но этот
клуб первым присудил мне почетный диплом и вымпел, да еще как  раз  в  тот
самый момент, когда я лишился своего отважного кораблика.
   Оратор кончил речь и протянул мне большой  бумажный  лист  -  диплом  и
шелковый вымпел. У меня комок стоял в  горле,  я  чувствовал,  что  обязан
что-то  сказать  в  ответ.  Я  пролепетал  какие-то   общепринятые   слова
благодарности, сказал, что  все  это  для  меня  большая  неожиданность  и
великая честь, и так как дальше мне говорить было, собственно, нечего,  то
я пригласил всех выпить по этому поводу.
   По-видимому, я сказал именно то самое, чего от меня  и  ожидали.  Через
несколько минут мы сидели уже в прохладном  баре,  и  я  рассказывал  свою
историю со Свенсоном. Президент клуба по  имени  Маклохлин  происходил  по
прямой линии от того самого Маклохлина, который в  1820  году  был  выслан
сюда  из  Англии.  А  Свенсон?  Свенсон  был  всего-навсего   иммигрантом!
Президент с особой многозначительностью отметил эту  разницу.  Он  коротко
переговорил  с  обоими  своими  спутниками,  отправил  куда-то  курьера  с
запиской, и не далее как через полчаса у стойки сидел уже  вместе  с  нами
еще один член клуба - мистер Уолкот, по профессии адвокат.
   - Почему вы с такой уверенностью заявляете, что  ваш  "Тиликум"  нельзя
отремонтировать за 22 фунта?
   Я сказал, что я не только капитан, но еще и корабельный плотник.  Далее
я описал особые свойства красного кедра, из которого сделан "Тиликум".
   - Свенсон будет утверждать, что это просто неприятная  случайность  или
что ваше судно оказалось тяжелее, чем вы говорили, заключая договор.
   - Нет, - сказал я и вытащил из брючного кармана обушок от крюка. - Крюк
был откован не по правилам.
   Я объяснил одноклубникам - теперь я наверняка мог их так называть, -  в
чем именно заключалась ошибка кузнеца.
   - Хорошо, во сколько же вы оцениваете стоимость восстановления судна?
   - Я полагаю, фунтов 50-70 будет достаточно.
   - Я берусь за это дело. В возмещение ущерба мы вчиним Свенсону  иск  на
500 фунтов.
   - Не забывайте, что вы ведь должны на что-то жить до процесса и,  самое
главное, должны будете заплатить мне.
   Один из одноклубников, по имени Смит, предложил мне пожить  у  него,  а
останки "Тиликума" перевезти к нему во двор. Вечером,  когда  мы  покидали
бар, положение мое уже не казалось мне  столь  мрачным.  Счет  в  поединке
между мной и мисс Симпсон стал по меньшей мере ничейным.
   Судебный процесс состоялся почти через три месяца. Мистер Уолкот  вышел
в черной мантии и маленьком седом парике. Адвокат  противной  стороны  был
одет точно так же, а парик  его  чести  господина  судьи  был  с  длинными
локонами, достававшими ему до самых плеч.
   Наши противники делали ставку главным образом на экспертное  заключение
некоего профессора Керноу. Этот профессор исследовал крюк и определил, что
он изготовлен из лучшей стали.
   Но не зря же  в  британском  праве  имеется  положение  о  перекрестном
допросе. Сперва мистер Уолкот позволил профессору Керноу  подтвердить  еще
раз все, что тот написал в своем экспертном акте.
   - Вы исследовали весь крюк целиком?
   - Да.
   - Уточните, пожалуйста, был ли у крюка, что вы исследовали, обушок?
   - Нет.
   - Итак, стало быть, вы все же исследовали не весь крюк.
   - Ну, если встать на вашу точку зрения, то нет.
   - Является ли, по вашему мнению, обушок частью крюка,  предназначенного
для переноски грузов?
   - Без